История «Капитана из Кёпеника» вдохновила многих драматургов и кинорежиссёров на создание произведений по мотивам этой истории. На ютубе можно посмотреть экранизацию 1956 г. (доступна как на немецком с русскими субтитрами, так и в локализованной версии под названием «Сила мундира») с Хайнцем Рюманом в главной роли. В основу фильма легла пьеса Карла Цукмайера, написанная ещё в 1931 г. В ней образ Фогта значительно романтизирован по сравнению с реальностью: он выставлен оступившимся, но благородным человеком, искренне желавшим завязать с криминальным прошлым и провернувшим всю авантюру исключительно с целью выкрасть паспорт. Также изменены обстоятельства приобретения мундира: если в реальности Фогт сшил его по частям, то в пьесе и в фильме мундир проходит через цепочку владельцев – типичных образов вильгельминовской эпохи, и затем поношенным, но целым попадает в руки Фогта.

https://www.youtube.com/watch?v=oH8MG-luGpY

Пока ждёшь выхода «Стального шлема» из отпуска

Сегодня, 30 октября, День памяти жертв политических репрессий

Когда речь заходит о большевистском терроре, чаще всего вспоминают мясорубку конца 1930-х гг. На самом деле террор являлся неотъемлемой частью большевистской власти с самого начала её существования. С 1921 по 1929 гг. органы ВЧК-ОГПУ арестовали 1 млн. человек, в том числе 590 тыс. за «контрреволюционные преступления». Официально осуждены были около 210 тыс., из которых 23 тыс. – приговорены к расстрелу.

В 1930 – 1936 гг. госбезопасность арестовала уже 2,255 млн. человек, в том числе 1,38 млн. за «контрреволюционные преступления». Официально осуждены были 1,39 млн. человек, из них приговорены к расстрелу – 40 тыс.

Наконец, за 1937 – 1938 гг. органы НКВД арестовали 1,575 млн. человек, из них за «контрреволюционные преступления» – 1,37 млн. Осуждены были 1,345 млн., из них к расстрелу – около 680 тыс. В 1939 – 1940 гг. «за контрреволюцию» осудили ещё 135 тыс. человек, из которых к расстрелу приговорили 4 тыс.

Для сравнения, в Российской империи в 1905 – 1912 гг., то есть во время Первой русской революции и в первые годы после её подавления, было вынесено 7,8 тыс. смертных приговоров.

С 1930 по первое полугодие 1941 гг. в пенитенциарной системе СССР погибли около 500 тыс. человек, в среднем по 48 тыс. в год, причём в отдельные годы смертность становилась экстраординарной: в 1933 г. она составляла 15% (в дореволюционных российских тюрьмах – 2%). Для сравнения, за 30 лет, с 1885 по 1915 гг., в российских тюрьмах умерли около 125 тыс. человек.

К 1939 г. в местах лишения свободы находились до 3 млн. человек: 1,3 млн. – в лагерях, 940 тыс. – в спецпоселениях для раскулаченных, 700 тыс. – в тюрьмах и колониях, что составляло 1,8% населения. Из них около 1,6 млн. (940 тыс. спецпоселенцев + 700 тыс. осуждённых за «контрреволюционные преступления»), т.е 55%, составляли жертвы политических репрессий. К моменту начала войны количество заключённых в системе ГУЛАГа превысило 3.3 млн.

К моменту смерти Сталина в 1953 г. в системе ГУЛАГа находились более 5,3 млн. человек (2,6 млн. в тюрьмах, лагерях и колониях + 2,7 млн. на спецпоселении).

Про бардак тоталитаризма.

В своих статьях для патронов на Patreon и Boosty я неоднократно писал о тех неразберихе и бардаке, которые были присущи нацистской диктатуре в Германии. Если взглянуть на сталинский Советский Союз, то… обнаружится тоже самое: чем-чем, а порядком в сталинской системе и не пахло.

Возьмём коллективизацию. В рамках репрессивных мероприятий большевики предполагала арестовать до 60 тыс. кулацкого «актива», а ещё 150 тыс. семей отправить в спецпоселения на Север, в Казахстан и за Урал. Реальная коллективизация вылилась в вакханалию неконтролируемых самосудов местных комбедовцев, партийных и комсомольских активистов, а также рабочих-«двадцатипятитысячников», которые самостоятельно без опоры на какие-либо формальные документы решали, кого объявить «кулаком» или «подкулачником», а кого нет. В итоге за 1930 – 1931 гг. вместо 60 тыс. «активистов» арестовали 125 тыс., а вместо планировавшихся 150 тыс. семей выслали 380 тыс. – более 1,8 млн. человек. Стоит ли говорить, что неготовность государственных и партийных органов к такому перехлёсту плановых показателей вела к отсутствию всякого снабжения ссыльнопоселенцев, и обрекала сотни тысяч человек на голодную смерть.

Та же самая ситуация повторилась спустя всего несколько лет, в годы Большого террора: центр проявляет живодёрскую инициативу, а затем не в состоянии контролировать «самодеятельность» на местах. Приказ НКВД №00447 от 30 июля 1937 г. предписывал казнь 75 тыс. и арест с последующим заключением более 190 тыс. человек, которых советская власть рассматривала в качестве «антисоветских элементов». В результате массовых операций НКВД в 1937 – 1938 гг. вместо 190 тыс. были арестованы почти 770 тыс. человек, а вместо 75 тыс. к расстрелу приговорены более 385 тыс. (в расчёт не берутся жертвы национальных операций, репрессии в отношении которых санкционировались другими приказами). Когда в Туркмении были арестованы все «антисоветские элементы», числившиеся в картотеках, а незаполненные квоты ещё остались, чекисты начали массовые облавы на рынках на случайных людей, чтобы выполнить план. Приговорённых к высшей мере наказания не только расстреливали, как того требовал Уголовный кодекс. В Вологде им, например, рубили головы топором, в Куйбышеве душили верёвками, в Барнауле убивали ломами.

Сталин провалил первую пятилетку, плановые показатели для которой брались с потолка и уже по ходу неё постоянно менялись и пересматривались. Сталин провалил коллективизацию, по итогам которой производство зерна упало настолько, что привело к массовому голоду с 7 млн. трупов, а поголовье почти всех видов скота к началу войны так и не превысило показатели 1928 г. Сталин провалил паспортизацию, которая предполагала «очищение» городов от лишних едоков, но лишь за 1930-е гг. численность городского населения увеличилась более чем на 20 млн. человек. Даже регулирование рождаемости Сталин провалил: повышение фертильности, рухнувшей до этого по итогам коллективизации с 42 на тысячу в 1928 до 31 на тысячу в 1932 гг., происходившее с 1936 г. в результате запрета абортов, уже к 1940 г. выдохлось. Советские люди в условиях запрещённых абортов всё равно рожали меньше, чем во времена разрешённых абортов. О кадровом «гении» Сталина я уже писал тут и ещё раз тут.

На мой взгляд, тоталитаризм должен быть очищен от тех смыслов, которых он не заслуживает. «Тоталитаризм», «Сталин», «Гитлер» – это не синонимы, а наоборот, антонимы таких понятий как «законность», «порядок» и «стабильность». Истинное лицо всякого тоталитаризма (да и многих авторитарных режимов, чего уж греха таить) – это неуправляемый хаос, бардак, произвол, беззаконие, неуверенность в будущем и страх руководителей перед ответственностью.

И ещё про бардак при Сталине

Виленский еврей Михаил Павлович Шрейдер с 1919 г. служил в ВЧК – ОГПУ, в начале 1930-х гг. перешёл на работу в милицию. Пиком его карьеры стала должность заместителя наркома внутренних дел Казахской ССР весной-летом 1938 г., после чего Шрейдер предсказуемо оказался в родном ведомстве, но уже по другую сторону решётки.

Естественно, все попавшие под каток репрессий считали себя невиновными и были свято убеждены, что «наверху точно разберутся». Но как сделать так, чтоб «наверху» узнали о несправедливости, если были сомнения, что жалобы, которые писали заключённые, вообще доходили до руководства? «Популярной» тактикой у подследственных становился намеренный самооговор и признание в самых невероятных преступлениях. В таком случае, думали обвиняемые, их либо доставят к руководству лично, чтоб проверить сведения о разветвлённом заговоре, и уж тогда то можно будет пожаловаться, либо ближайшая проверка следственных дел обнаружит всю бредовость признаний, и обвинение развалится. В итоге, Шрейдер показал на себя, что являлся сыном маньчжурского императора Пу-И, который сожительствовал с его матерью в 1901 г. (реальный Пу-И родился в 1906 г.), одновременно признал себя законспирированным немцем, которому для маскировки сделали обрезание, и, наконец, сообщил о своей вербовке дочерью эфиопского негуса по личному приказу Черчилля.

Стоит ли говорить, что полуграмотные чекисты «ежовской школы» были настолько тупыми, что скрупулёзно, потирая руки, заносили весь этот бред в протоколы, надеясь выслужиться за раскрытие очередного шпионского заговора (разве что история с Пу-И даже им показалась уж слишком невероятной).

Шрейдера действительно направили из Иваново, где шло следствие, в Москву. Ему повезло, что к тому моменту пришёл Берия и начал «чистить» ежовские кадры, как до того «ежовцы» чистили «ягодовских». Бывшие следователи Шрейдера сами пошли под расстрел, но это ничуть не означало свободы для него самого.

Бериевская «либерализация» означала лишь то, что летом 1940 г. Шрейдер предстал перед судом «только» за «превышение служебных полномочий», а не как шпион и диверсант. Правда, судя по его воспоминаниям, заранее отобранных «свидетелей» об этом предупредить забыли, поэтому те во время суда сначала заявили, что знают подсудимого как правотроцистского террориста. Когда председатель суда поправил, что обвиняют Шрейдера не в этом, «свидетели» удивились и на голубом глазу сообщили, что в НКВД их проинструктировали по-другому. «Заседание» длилось не более получаса без присутствия адвоката, после чего Шрейдера осудили на 10 лет. Впрочем, сидел он недолго, в 1942 г. был отправлен на фронт рядовым, и после 1945 г. устроился клерком. При Хрущёве Шрейдера реабилитировали и сделали персональным пенсионером. Шрейдер написал воспоминания «Записки чекиста», по которым вся вышеприведённая история и рассказана, скончавшись в 1978 г.

Тут же недавно была годовщина начала Великой Депрессии. В 3 сезоне сериала "Вавилон-Берлин" пусть и исторически упрощённо, но художественно выразительно показаны причины кризиса в отношении Германии. Народ под впечатлением от бешеного роста акций понабрал кредитов и вложил все свои деньги в мыльные финансовые пузыри, надеясь расплатиться по долгам после получения дивидендов. Когда финансовый рынок рухнул, и акции обесценились, возвращать кредиты оказалось нечем, и немцы оказались у разбитого корыта. Оставалось дождаться только популиста, который пообещал бы списать все долги и отомстить загранице, втянувшей доверчивых бюргеров в разорительную аферу.

https://www.youtube.com/watch?v=vKsWZkuZL38

​​Про Рейнский сепаратизм

Идея независимости Рейнской области зародилась после окончания Наполеоновских войн, когда католический регион был передан протестантской Пруссии. Впрочем, идея находилась в «спящем» состоянии вплоть до поражения Рейха в Великой войне. Многие в победившей Франции полагали, что рейнские земли следует если не прямо аннексировать, то хотя бы создать там независимое государство – сателлит Франции. Однако французам сильно мешали англичане, считавшие, исходя из теории баланса сил, что с Германии уже достаточно, и дальше её «урабатывать» – контрпродуктивно. Первые робкие попытки провозгласить независимость Рейна, опираясь на местных сепаратистов, были предприняты в 1919 г., но тогда Франция оказалась не готова идти до конца и рвать ради «Рейнской республики» отношения с союзниками. На четыре года рейнский сепаратизм «уснул», чтобы вновь проснуться в 1923 г. Бешеная гиперинфляция привела часть бюргеров к мысли, что было бы неплохо отделиться от обанкротившейся Пруссии и создать собственную твёрдую валюту.

С середины октября Рейнскую провинцию захлестнула волна насилия: вооружённые отряды сепаратистов при поддержке французских и бельгийских оккупационных войск начали захват правительственных учреждений в городах и сёлах, вывешивая зелёно-бело-красные триколоры. В драках и перестрелках с прусской полицией и лоялистами гибли десятки людей. Однако к концу ноября англичане и американцы всё же дипломатически передавили французов, к тому же у последних тупо закончились деньги на поддержку сепаратистов. Рейнские вооружённые отряды очень быстро превратились в обыкновенных мародёров, заслужив ненависть местного населения. В середине ноября в местных горах произошло целое сражение между разъярёнными крестьянами и «сепарами», в котором последние были разгромлены. Лидеры республики погрязли в междоусобной грызне и не сумели выработать внятной программы действий. Вскоре все они бежали во Францию. В Пфальце, который находился чуть южнее, сепаратисты продержались до февраля 1924 г., пока сторонники единой Германии не сожгли в одной из городских ратуш заживо полтора десятка человек. После этого разговоров о сецессии больше никто не вёл.

Примечательно, что в числе сторонников отделения Рейна от Пруссии находился обер-бургомистр Кёльна и будущий первый канцлер ФРГ Конрад Аденауэр. Впрочем, он требовал не полной независимости, а автономии в рамках «федерализации» Пруссии – та казалась слишком большой и реакционной. В Веймаре проект Аденауэра не осуществился, воплотившись в жизнь лишь после Второй мировой войны. Милитаристская Пруссия была наконец разделена на автономные федеральные земли, благополучно существующие до сих пор.

На месте несостоявшейся «Рейнской республики» нынче находятся две федеральные земли: Северный Рейн-Вестфалия и Рейнланд-Пфальц. По объёму Валового регионального продукта (GRP) среди регионов Германии они занимают первое и седьмое места соответственно.

​​2 ноября 1938 г. состоялся Первый Венский арбитраж

После того, как в сентябре 1938 г. Великобритания и Франция сдали в Мюнхене Чехословакию Германии, о своих претензиях к Праге заявили поляки и венгры. Польша в итоге получила спорный район Заользья. Венгрия рассчитывала заполучить значительные районы Словакии и Прикарпатья, включая Братиславу (венг. «Пожонь») и Ужгород (венг. «Унгвар»). На мадьярском политическом жаргоне Словакия именовалась не иначе как «Верхняя Венгрия». Октябрьские переговоры со словацкой делегацией (Чехо-Словакия к тому моменту стала конфедерацией, в которой Словакия обладала автономией) провалились: ни одна из сторон не собиралась идти на компромиссы. Так как и Венгрия, и Словакия к тому моменту во внешней политике уже ориентировались на Ось, оба государства обратились к арбитражу Германии и Италии. Министры иностранных дел Риббентроп и Чиано определили новую словацко-венгерскую границу в венском дворце Бельведер 2 ноября.

К Венгрии в итоге перешли 12 тыс. квадратных километров с населением в 850 тыс. человек, из которых мадьярами являлись около полумиллиона: остальные были словаками или русинами. Не все территориальные претензии Венгрии оказались удовлетворены: Братислава, например, осталась словацкой, а венгерское меньшинство в Словакии по-прежнему составляло около 70 тыс. человек. Последствием арбитража стала волна обоюдных депортаций и насильственных переселений вкупе с принудительными «мадьяризациями» и «словакизациями» по обе стороны границы.

Так как в социальном отношении хортистская Венгрия являлась государством менее развитым и более реакционным, нежели Первая Чехословацкая республика, возвращение в «родную гавань» для словацких венгров означало снижение пенсий и социальных выплат. Более того, желая обезопасить венгерский рынок от более дешёвого зерна с вновь приобретённых территорий, Будапешт фактически сохранил старые таможенные границы и намеренно противился развитию инфраструктуры в регионе. Все эти факторы привели к тому, что очень скоро среди мадьяр на присоединённых землях стал популярен лозунг «назад к Праге!».

Результаты Первого Венского арбитража были аннулированы после Второй мировой войны, и Венгрия вернулась к границам 1920 г. В отличие от немцев, большинство мадьяр не было изгнано из традиционных мест своего проживания. В современной Словакии живут около полумиллиона венгров, составляя до 10% населения республики. Примечательно, что если в коммунистический период культурную автономию словацких венгров особо не трогали, то при демократиях (как в первые годы после войны, когда власть коммунистов ещё не была закреплена, так и после падения Железного занавеса) мадьяр наоборот пытались «словакизировать». Ещё десять лет назад между Венгрией и Словакией шла натуральная «языковая война» из-за того, что Братислава ограничила использование венгерского языка в официальном поле. В ответ на это Будапешт принялся раздавать венгерские паспорта словацким мадьярам, что также вызвало нервную реакцию Словакии. Впрочем, за десять лет отношения между двумя государствами-членами Евросоюза улучшились, и конфликт если не закончился, то, как минимум, перешёл в латентную фазу.

Про то, как Германия недолго пробыла конституционной монархией.

В конце сентября 1918 г. в связи с коллапсом на фронте военный диктатор Рейха генерал Людендорф потребовал немедленно начать мирные переговоры с союзниками. Немцы понимали, что с дискредитировавшими себя генералами и бюрократами те говорить не будут. С целью обеспечения благоприятных стартовых позиций элита решилась на демократические реформы. В начале октября канцлером был назначен либеральный принц Макс Баденский. В состав его кабинета впервые в истории вошли социал-демократы – представители крупнейшей оппозиционной партии. Более широко, нежели в предыдущем правительстве, были представлены католический Центр и либералы.

Первоначально канцлер предложил лишь косметические реформы. В Кайзеррайхе депутаты Рейхстага не могли занимать государственных должностей и становиться министрами. Это ограничение предлагалось убрать. Также Рейхстаг планировалось привлечь к вотированию вопросов, касавшихся объявления войны и заключения мира. До этого подобные полномочия имелись лишь у Бундесрата – аналога нашего Совета Федерации. Рейхстаг отверг пакет правительственных предложений как недостаточный.

Канцлеру пришлось идти на уступки. Был разработан новый проект поправок к Конституции 1871 г. К двум первоначальным поправкам добавлялись новые пункты. Император сохранял право назначения канцлера, но отныне Рейхстаг мог отправить последнего в отставку вотумом недоверия. Устанавливалась ответственность министров перед Рейхстагом и Бундесратом, но без возможности быть отправленными в отставку, эту прерогативу сохранял исключительно император. Канцлер становился ответственным за все политические действия императора, в том числе в сфере командования армией. Таким образом, через канцлера вооружённые силы оказывались под парламентским контролем. Все назначения на высшие воинские должности отныне должны были проходить через канцлера. Все четыре военных министра государств, имевших собственные армии в составе империи – Пруссии, Баварии, Саксонии и Вюртемберга, становились подотчётны Рейхстагу и Бундесрату. Указанный законопроект был одобрен большинством Рейхстага 28 октября. Социал-демократическая партия вполне удовлетворилась реформами и отныне считала революцию излишней.

Однако стать конституционной монархией по британскому образцу Германии было не суждено. Уже на следующий день после одобрения конституционных поправок начались волнения на флоте. 3 ноября они переросли в Кильский мятеж, а ещё через неделю Ноябрьская революция окончательно свергла монархию.

Из-за того, что Октябрьские поправки продержались всего две недели, сложно судить, каким бы было дальнейшее политическое развитие Германии, сохранись конституционная монархия. Возможно, Германия стала бы «континентальной Англией». Возможно, армия и бюрократия отвергли бы реформы, положив начало длительной череде кризисов. Как бы то ни было, конституционный процесс в Германии осенью 1918 г. уже не имел самостоятельного значения и оказался смыт волной революционного радикализма.

Впрочем, составители Веймарской Конституции 1919 г. воспользовались октябрьскими наработками. Хотя Рейхстаг и был способен отправить канцлера и министров в отставку, исключительным правом назначения нового канцлера обладал рейхспрезидент, который представлял собой этакого «эрзац-императора». Заложенный в Веймарской Конституции потенциал суперпрезидентской республики с лихвой аукнулся немцам в 1930 – 1933 гг. президентскими кабинетами, деятельность которых привела к демонтажу и республики, и демократии.

​​3 ноября 1932 г. в Берлине началась забастовка общественного транспорта.
 
Осенью 1932 г. в разгар Великой депрессии и консервативной революции правительство Франца фон Папена усилило наступление на права рабочих. Старые тарифные соглашения были отменены, а новые предполагали сокращение заработной платы. Под ударом оказались и работники Берлинских транспортных предприятий (Berliner Verkehrsbetriebe – BVG), осуществлявших большую часть общественных перевозок в столице. Профсоюз, контролировавшийся социал-демократами, пошёл на переговоры и добился того, чтобы сокращение зарплаты было не столь радикальным, как предполагалось ранее: зарплата падала не на 14 пфенингов в час, а на 2. Однако помимо социал-демократического профсоюза существовал и коммунистический, который заклеймил «соглашателей с буржуазией» как «социал-фашистов». Сравнительно малочисленный, но бойкий актив коммунистов пошёл на принцип, объявив всеобщую забастовку, к которой присоединились почти все работники BVG.
 
Что же особенного в этой забастовке, почему о ней стоит писать даже спустя девяносто лет? Дело в том, что в состав забастовочного комитета коммунисты пригласили членов НСБО – национал-социалистической организации производственных ячеек. Да, коммунисты и нацисты общим фронтом выступили против буржуазного Веймарского государства. Как заявил лидер КПГ Эрнст Тельман: «При проведении забастовок на заводах включение нацистов в стачечные комитеты абсолютно необходимо и желательно». Дело облегчалось тем, что нацистским гауляйтером Берлина (т.е главой горкома) являлся Йозеф Геббельс – человек известный своим антикапиталистическим и антибуржуазным пафосом, на ранних этапах партийный карьеры даже поддерживавший «левый» национал-социализм братьев Штрассеров. Нацистский резон поддержать забастовку состоял и в том, чтобы заручиться на предстоящих очередных выборах в рейхстаг поддержкой берлинского пролетариата, который традиционно считался самым «красным» в стране.
 
Утром 3 ноября весь берлинский общественный транспорт встал. Штрейкбрехеров били, трамвайные рельсы разбирали и перекрывали ими дороги. Социал-демократическая газета «Форвартс» отмечала случаи братания наци и комми: «Ещё вчера по эту сторону «коричневая чума», а по ту – «красные недочеловеки»! Зато сегодня – дражайшие союзники!»

В ходе столкновений протестующих с полицией погибли три человека. Через несколько дней забастовка завершилась. Крайними и нацисты, и коммунисты выставили социал-демократов.
 
6 ноября прошли очередные выборы в рейхстаг. На них коммунисты укрепили своё положение самой популярной столичной партии. А вот нацисты значительную часть голосов потеряли: их социальному популизму рабочий избиратель не поверил, а буржуа наоборот испугался. Для НСДАП и в Берлине, и в Германии в целом продолжилась чёрная полоса снижения популярности, финансовых проблем и внутренних расколов, когда казалось, что партии вот-вот наступит конец. Назначение путём закулисных интриг Гитлера канцлером в январе 1933 г., скорее всего, было последним шансом для партии не быть разогнанной и запрещённой в результате введения чрезвычайного положения.

​​Когда социологи уже ошибались

Вторые президентские выборы подряд к американской социологии возникают серьёзные вопросы: перед выборами предсказывали разнос одним кандидатом его оппонента, а по факту получилось немного не то. Впрочем, ошибаться предсказателям не в первой. В 1948 г. уже было что-то подобное.

Сенатор Гарри Трумэн стал президентом в общем-то случайно. Франклин Рузвельт сделал его своим вице-президентом на выборах 1944 г. вместо левого Генри Уолесса, который раздражал центр и правое крыло демократов. Вплоть до апреля 1945 г. Трумэн был типичным вице-президентом – «свадебным генералом», которого не привлекали ни к обсуждению внутренней политики, ни к выработке международной стратегии. Смерть Рузвельта нежданно-негаданно сделала Трумэна главой сильнейшего государства на планете.

Вопреки устоявшемуся стереотипу, с окончанием Второй мировой в США вовсе не начался «золотой век». Демобилизация и отмена чрезвычайного регулирования цен военного времени поставили Америку на грань возвращения к Великой депрессии. В 1946 г. Штаты захлестнула волна забастовок, республиканцы впервые за 16 лет вернули себе Конгресс, а Демократическую партию разрывали противоречия между «левыми», «правыми» и «центристами».

К 1948 г. большинство наблюдателей были уверены, что республиканцы триумфально займут Белый дом. Значительная часть демократов считала, что какие-то шансы вытянуть партию есть только в случае замены непопулярного президента, чей рейтинг одобрения в начале года составлял всего 36%, на более проходную фигуру. Были сделаны официальные предложения генералу Эйзенхауэру, но тот отказался (по иронии судьбы, генерал даст согласие на выдвижение через 4 года, но уже представителям другой партии). Однако, в конце концов, раскол между «левыми» демократами – наследниками политики Рузвельта, и «правыми» – южными диксиратами, сторонниками сегрегации и прав штатов, не позволил им согласовать иную компромиссную фигуру, кроме Трумэна. Наиболее радикальные левые и правые демократы вообще выдвинули своих отдельных кандидатов.

От республиканцев на праймериз не без проблем номинацию получил губернатор Нью-Йорка Томас Дьюи, который уже бодался с Рузвельтом на выборах 1944 г. Он считался безусловным фаворитом гонки. Все девять опросов, проведённых Институтом Гэллапа, предвещали победу республиканца с отрывом от 5 до 17 пунктов. 80% прессы агитировали за Дьюи. Члены администрации Трумэна уже договаривались о новом трудоустройстве, в то время как члены команды Дьюи покупали дома в Вашингтоне.

Но Дьюи совершил роковую ошибку. Будучи уверенными в победе, республиканцы попытались представить своего кандидата как «президента для всех американцев». Поэтому, чтобы никого не обидеть, Дьюи разъезжал по стране и говорил заезженные слова про то, что «сельское хозяйство – важно», «свобода – важна» или что «будущее – впереди». Среднему американцу было очень сложно понять, что же конкретного ему предлагает кандидат Дьюи. Напротив, команда Трумэна, понимая, что терять всё равно нечего, вошла в раж. Президент начал обещать всё и сразу, прежде всего фермерам, рабочим, афроамериканцам и потребителям. Он обрушивал тонны критики и личных нападок и на республиканцев в Конгрессе, и лично на Дьюи.

2 ноября выяснилось, что агрессивная от безысходности кампания Трумэна обеспечила победу. В popular vote Трумэн обогнал Дьюи на 2,2 млн. голосов, что в процентном соотношении означало перевес на 4,5 пункта: 49,6% против 45,1%. Последующие исследования показали, что Трумэну удалось мобилизовать решающие 3,3 млн. избирателей в последние две недели перед выборами. В electoral vote 303 выборщика ушли Трумэну и лишь 189 – Дьюи, которому не хватило десятых сотых процента до победы в Калифорнии, Огайо и Иллинойсе. Одновременно демократы вернули себе контроль над обеими палатами Конгресса.

Утром 3 ноября, когда всё уже было ясно, ухмыляющийся переизбранный президент появился перед репортёрами с передовицей Chicago Daily Tribune: «Дьюи побеждает Трумэна».

Сегодня в день подведения итогов выборов президента США, в День народного единства в РФ в 18:00 по мск. постримим с Грозой... про межвоенную Австрию и австрийских фашистов.

https://www.youtube.com/watch?v=zcIpvxlxpag

Начинаем стрим!

https://www.youtube.com/watch?v=zcIpvxlxpag

В тему прошедшего стрима скидываю мультипликационную короткометражку, посвящённую Энгельберту Дольфусу. Снята она явными левыми противниками канцлера, которые его не жалеют. Впрочем, в любом случае видео любопытное, хотя бы с точки зрения исторической оценки данного деятеля одним из политических лагерей.

https://youtu.be/zhLm4hBGv6U

О просоветских неонацистах

В годы Холодной войны советский блок очень любил акцентировать внимание на том, что многие бывшие нацисты не только не понесли наказания, но и вполне неплохо устроились на государственных и общественных должностях в ФРГ и НАТО. Упрёк был справедлив, и что-либо отрицать здесь бессмысленно: денацификация была свёрнута к концу 1940-х, и бывшие нацисты в большинстве своём спокойно интегрировались в послевоенное западногерманское общество. В рамках операции «Гладио» американские спецслужбы не гнушались взращивать неофашистское подполье в европейских странах на случай начала Третьей мировой войны и вторжения СССР.

Однако, обвиняя Запад в возрождении неонацизма, Советы, естественно, ничего не говорили о своём заигрывании с представителями этой идеологии. Я уже писал, как в Восточной Германии с подачи СССР для бывших нацистов сначала был открыт доступ в правящую Социалистическую единую партию, а затем создана собственная отдельная Национал-демократическая партия.

В Федеративной республике СССР тоже, как ни странно, с интересом наблюдал за развитием ультраправых и порой даже оказывал им поддержку. Дело в том, что правительство Аденауэра взяло курс на вестернизацию Западной Германии и её интеграцию в общезападные структуры, вроде НАТО и ЕЭС. Для ультраправых – сторонников суверенного германского «Особого пути», все эти заигрывания с бездуховным Западом наравне с внешнеполитической ориентацией на ненавистные США, были неприемлемы.

В 1949 г. в Нижней Саксонии генерал-майор Вермахта Отто-Эрнст Ремер, который подавлял антинацистский путч в Берлине 20 июля 1944 г., а также ещё ряд бывших функционеров НСДАП средней руки создали Социалистическую имперскую партию. Партия не признавала правомерность ликвидации Германского Рейха, требовала возвращения утраченных земель на Востоке, освобождения Германии от «американской оккупации» и «Окончательного решения еврейского вопроса».

Американский историк Мартин Ли утверждал, что благодаря столь непримиримой антизападной позиции, партия заручилась финансированием со стороны СССР. В годы Корейской войны СРП, наравне с западногерманской Компартией, агитировала против вмешательства ООН и таким образом выступала на стороне советского блока. Ремер говорил, что если Советы всё-таки вторгнутся в ФРГ, то он лично укажет им путь к Рейну, а активисты СРП станут регулировщиками на пути советских танков. Партия достаточно бодро стартовала, получив в 1951 г. на региональных выборах в Нижней Саксонии и в Бремене 11 и 7,7% голосов избирателей соответственно. Однако уже в следующем 1952 г. Федеральный конституционный суд запретил и распустил партию.

​​О самом скандальном пересчёте голосов в Америке

Нынешняя ситуация с пересчётом голосов после президентских выборов в США является далеко не первой. На нашей памяти уже был аналогичный казус 2000 г., а до того подобное, причём в ещё большем масштабе, случилось в 1876 г.

После победы в Гражданской войне Север оккупировал Юг, начав так называемый процесс «Реконструкции». Под сенью федеральных штыков освобождённые афроамериканцы получили гражданские права. Именно в этот период появились первые чёрные сенаторы, конгрессмены и губернаторы. Одновременно началась модернизация Юга: сюда пришли, наконец, рынок и железные дороги, фабрики и банки. Конечно, не стоит идеализировать Реконструкцию. На разорённый Юг хлынули спекулянты, главной целью которых было рубить бабло. На замену бывшим конфедеративным чиновникам прибыли назначенные из центра северяне – «саквояжники», которые зачастую были нечисты на руку. Хаос и безнадёга толкали многих вчерашних рабов на путь разбоя и преступности, а чёрные чиновники не имели достаточного опыта управления.

Республиканская партия, бывшая тогда «левой», до поры до времени поддерживала Реконструкцию. «Правая» Демократическая партия, наоборот, требовала её скорейшего завершения. Споры о будущем велись не только в учреждениях и на митингах. Фактически Гражданская война продолжалась и после 1865 г., только теперь она перешла в латентную фазу: бывшие конфедераты перешли к партизанской тактике, убивая и запугивая негров, «саквояжников» и «скалавагов» – южан-коллаборационистов.

В 1873 г. грянул очередной мировой финансовый кризис (они были уже тогда), в результате чего уже в следующем году демократы впервые с довоенных времён получили контроль над Палатой представителей. В 1876 г. они рассчитывали также триумфально въехать в Белый дом, так как республиканская администрация президента-генерала Уиллиса Гранта погрязла в коррупционных скандалах. Кандидатом от демократов стал губернатор Нью-Йорка Сэмюэль Тилден, который прославился на всю страну тем, что засадил за решётку главного коррупционера Америки Уильяма Твида (кто смотрел фильм «Банды Нью-Йорка», тот поймёт). Республиканцы выдвинули в ответ губернатора Огайо Резерфорда Хейза с репутацией «простого честного парня», но его за пределами родного штата в отличие от Тилдена особо не знали.

Кампания выдалась грязной, партийные машины вылили на кандидатов от оппонентов тонны грязи. Основными нарративами кампании Тилдена были прекращение Реконструкции и борьба с коррупцией, сторонники Хейза стращали избирателей реваншем демократов и новой Гражданской войной. По результатам подсчёта голосов было объявлено, что победил Тилден. Однако республиканцы заявили, что в трёх южных штатах – Флориде, Луизиане и Южной Каролине, результаты либо получены под давлением, либо сфальсифицированы (в Южной Каролине якобы проголосовал 101% избирателей). Избирательные комиссии в оккупированных федеральной армией южных штатах контролировались республиканцами, поэтому вскоре «лишние» голоса за демократов исчезли, и решающие 19 голосов выборщиков отошли к Хейзу, который таким образом побеждал по electoral vote со счётом 185:184.

Страна оказалась на грани новой Гражданской войны. Демократы были готовы снова восстать, если у них «украдут победу». В конце концов, ситуацию спасла специально созданная Избирательная комиссия, состоявшая из 15 человек: 7 демократов и 8 республиканцев. Она приняла решение в пользу Хейза, которое было утверждено 2 марта 1877 г. за два дня до инаугурации.

Почему же не случилось Второй Гражданской войны? С демократами договорились: те всё же признали Хейза президентом, а в благодарность республиканцы пообещали прекратить Реконструкцию и вывести войска с Юга. Так оно и произошло. Ради сиюминутного политического успеха республиканцы отказались от долговременной стратегии интеграции Юга. На следующие девяносто лет на Юге установился фактически однопартийный режим Демократической партии. Для чёрного населения Компромисс 1877 г. стал катастрофой: интеграция афроамериканцев была отложена на всё те же девяносто лет.

С удовольствием читал Warhead.su и очень рад, что его команда запускает новый проект «Бойцовые коты» – WARCATS.RU. Военная история и боевое настоящее. Новости и аналитика, великие битвы и войны, техника и оружие. Все это на WARCATS.RU.
Подписывайся, чтобы не пропустить самое интересное!

https://yangx.top/warcatsru

Сегодня годовщина нашей главной национальной катастрофы
 
Рефлексируя над темой Русской революции, не могут не бросаться в глаза столь отличные друг от друга стратегии поведения российских и немецких социал-демократов в схожих условиях. Из всех многочисленных фракций российской социал-демократии успеха добилась самая радикальная и самая отмороженная, готовая не только к поражению собственного государства в Мировой войне, но и стремящаяся к войне Гражданской внутри самой страны. В немецкой социал-демократии радикалы подобного рода остались мизерным меньшинством, а львиная доля партийных лидеров и рядовых членов не только считали Гражданскую войну с собственной буржуазией самым страшным кошмаром из всех возможных, но и пытались обеспечить максимальное правопреемство с предыдущей властью. В Германии не было никакого «двоевластия» между правительством и Советами как в постфевральской России. Немецкие Советы состояли из таких же умеренных социал-демократов, какие сидели в правительстве. Меньше чем через год после революции с наступлением относительной стабилизации эти Советы без писка самораспустились. Лидер СДПГ Фридрих Эберт в дни Ноябрьской революции назвал эту самую революцию «смертным грехом», а подавлением коммунистических мятежей в Берлине спустя несколько месяцев руководил социал-демократ Густав Носке, который не остановился даже перед убийством своих недавних товарищей по партии Розы Люксембург и Карла Либкнехта. Никакие фрайкоры не смогли бы подавить большевистскую революцию в зародыше, если бы их не организовала социал-демократия. Фактически в 1918/19 гг. пролетарскую революцию подавили не какие-то правые, не ослабевшая буржуазия, а сам контрреволюционный пролетариат.
 
Почему же так произошло? Можно говорить, что перед глазами немцев был наглядный пример постреволюционной России, скатившей к хаосу и анархии. Можно сказать, что у немецких радикалов не нашлось своих гениев, вроде Ленина и Троцкого: никакие Либкнехт и Люксембург тем и в подмётки не годились. Всё это будет верно. Но что если попробовать копнуть глубже: а почему в Германии не выросли свои Ленины и Троцкие, и почему большинство немецких социалистов были в ужасе от идеи Гражданской войны, в то время как для многих их русских «коллег» в этом не было ничего предосудительного?
 
На мой взгляд, основная причина состоит в ранней легализации социал-демократов в Германской империи. Если бы идиотский «Исключительный закон» Бисмарка, ставивший СДПГ вне закона, действовал и после 1890 г., то вполне возможно к 1918 г. Германия действительно подошла бы с революционной и антигосударственной социал-демократией. Вместо этого с 1890 г. СДПГ вновь была легализована, регулярно участвовала в парламентских и в региональных выборах, набирала десятки процентов голосов избирателей, и уже к началу войны являлась крупнейшей фракцией рейхстага. Три десятилетия легальной парламентской деятельности выветрили из большинства социал-демократов всякий революционный задор и превратили партию в пусть и оппозиционную, но всё же во вполне «государственническую» силу. Немаловажно и то, что необходимость бороться за голоса избирателей вела к тому, что СДПГ превращалась в разветвлённую общественную структуру со своими партийными школами, типографиями, кружками по интересам и прочими подорганизациями. Это ни в коем случае не была закрытая сектантская партия-орден «для избранных», какой в итоге стала РСДРП(б).
 
Таким образом, оказавшись с помощью машины времени перед сановниками Российской империи второй половины XIX – начала XX вв., следовало бы убеждать их в необходимости скорейшей парламентаризации, легализации социал-демократических кружков, активной работы с лояльными профсоюзами (то, что слишком поздно и неудачно пытался осуществить Зубатов) и поддержки «легальных марксистов», вроде Струве и Туран-Барановского, которые по образцу немецкого социал-демократа Бернштейна провели ревизию учения Маркса, попытавшись отделить потребность в социальном реформировании от классовой войны.