Сегодня работники органов безопасности Российской Федерации празднуют свой профессиональный праздник – годовщину создания ВЧК в 1917 г. Профессиональный праздник спецслужбистов в нашей стране стоит в одном ряду с Днём пограничника, Днём сотрудника органов внутренних дел, Днём железнодорожника и, в конце концов, с Днём военнослужащего – Днём защитника Отечества. Все они почему-то увязаны с распоряжениями Совнаркома первых послереволюционных лет о создании соответствующих структур в РСФСР. Можно подумать, что ни пограничников, ни полицейских, ни железнодорожников, ни военных, ни чинов Тайной канцелярии или Охранного отделения до 1917/18 гг. в России не было. Из этой же оперы и недавнее карикатурное празднование Министерством иностранных дел «100-летия русско-турецких отношений». Непонятно, откуда тогда в «Википедии» взялись статьи о 12 русско-турецких войнах с 1568 по 1918 гг., если дипломатические отношения, согласно МиДу, Россия и Турция установили только в 1920 г.
При этом нельзя сказать, что РФ уж совсем игнорирует дореволюционный период в сфере профессиональных праздников. Тот же День дипломатического работника празднуется в день самого раннего упоминания о Посольском приказе при Иване Грозном. День таможенника отмечается в день появления первого Торгового устава при Алексее Михайловиче. Дни работников прокуратуры и сотрудников органов следствия связаны с соответствующими распоряжениями Петра I. День юриста отмечают в годовщину начала судебной реформы Александра II.
Но, в конце концов, кто я такой, чтоб указывать людям, когда им отдыхать и праздновать. Скину лучше хороший гайд «Коммерсанта», где и как искать информацию о репрессированных родственниках.
https://www.kommersant.ru/doc/3785719
При этом нельзя сказать, что РФ уж совсем игнорирует дореволюционный период в сфере профессиональных праздников. Тот же День дипломатического работника празднуется в день самого раннего упоминания о Посольском приказе при Иване Грозном. День таможенника отмечается в день появления первого Торгового устава при Алексее Михайловиче. Дни работников прокуратуры и сотрудников органов следствия связаны с соответствующими распоряжениями Петра I. День юриста отмечают в годовщину начала судебной реформы Александра II.
Но, в конце концов, кто я такой, чтоб указывать людям, когда им отдыхать и праздновать. Скину лучше хороший гайд «Коммерсанта», где и как искать информацию о репрессированных родственниках.
https://www.kommersant.ru/doc/3785719
Коммерсантъ
Поиск по хлебным крошкам
“Ъ” рассказывает, как получить информацию о репрессированных родственниках
Как советский посол из собственного посольства убежал.
В 1927 г. первым советником советского полпредства во Франции стал Г.З. Беседовский. Человеком, судя по всему, он был ушлым, в годы революции успел побывать и кадетом, и эсером, и большевиком, с начала 1920-х состоял на дипломатической работе. Так как полпред В.С. Довгалевский часто болел, Беседовский де-факто возглавлял советское посольство в Париже. В какой-то момент он сблизился с эмигрантом и аферистом Багговутом-Коломийцевым. Вдвоём они решили в обход Политбюро выйти на британское правительство и попробовать выбить огромный займ для СССР. Советы на эти деньги закупили бы технику для индустриализации, британская промышленность получала новые заказы и рабочие места, Багговут – комиссию со сделки, а Беседовский – номенклатурное повышение и, возможно, неплохой гонорар. В итоге в Париж из Лондона в сентябре 1928 г. отправилась целая министерская делегация для переговоров о займе с человеком, который вёл дело в порядке самодеятельности и продолжал держать собственное руководство в неведении. Однако переговорив с Беседовским, англичане всё же решили проверить информацию в Москве, откуда ответили, что знать не знают ни о каких займах. Акции Беседовского в глазах советских вождей резко пошли вниз, благо по донесениям ОГПУ тот предпочитал всё больше времени уделять не полпредству, а парижским кокоткам, тратя на них государственные деньги. В сентябре 1929 г. Беседовскому приказали вернуться в Москву, тот отказался. Тогда в Париж отправился старый партиец Ройзенман с указанием вернуть полпреда, если потребуется – силой. Дальнейшие события походили на комедийный фильм: Ройземанн потребовал сдать дела, Беседовский ринулся к выходу, тот перегородили чекисты, тогда посол выбежал во двор и через садовую лестницу перебрался через стену, тем самым сбежав из собственного посольства. Впрочем, уже через несколько минут Беседовский в сопровождении французской полиции вернулся в здание, чтобы вывести жену с ребёнком и забрать заранее упакованные вещи.
Франция предоставила беглому послу политическое убежище. В дальнейшем он занимался журнализмом, активничал в эмигрантской среде, подозревался в связях с ОГПУ и французским Сопротивлением в годы Второй мировой. После войны начал публиковать фейковые воспоминания от имени умерших советских вождей, вымышленных родственников Сталина и никогда несуществовавших советских генералов. Умер, так и не тронутый советскими спецслужбами, то ли в 1950-х, то ли в 1960-х гг.
В 1927 г. первым советником советского полпредства во Франции стал Г.З. Беседовский. Человеком, судя по всему, он был ушлым, в годы революции успел побывать и кадетом, и эсером, и большевиком, с начала 1920-х состоял на дипломатической работе. Так как полпред В.С. Довгалевский часто болел, Беседовский де-факто возглавлял советское посольство в Париже. В какой-то момент он сблизился с эмигрантом и аферистом Багговутом-Коломийцевым. Вдвоём они решили в обход Политбюро выйти на британское правительство и попробовать выбить огромный займ для СССР. Советы на эти деньги закупили бы технику для индустриализации, британская промышленность получала новые заказы и рабочие места, Багговут – комиссию со сделки, а Беседовский – номенклатурное повышение и, возможно, неплохой гонорар. В итоге в Париж из Лондона в сентябре 1928 г. отправилась целая министерская делегация для переговоров о займе с человеком, который вёл дело в порядке самодеятельности и продолжал держать собственное руководство в неведении. Однако переговорив с Беседовским, англичане всё же решили проверить информацию в Москве, откуда ответили, что знать не знают ни о каких займах. Акции Беседовского в глазах советских вождей резко пошли вниз, благо по донесениям ОГПУ тот предпочитал всё больше времени уделять не полпредству, а парижским кокоткам, тратя на них государственные деньги. В сентябре 1929 г. Беседовскому приказали вернуться в Москву, тот отказался. Тогда в Париж отправился старый партиец Ройзенман с указанием вернуть полпреда, если потребуется – силой. Дальнейшие события походили на комедийный фильм: Ройземанн потребовал сдать дела, Беседовский ринулся к выходу, тот перегородили чекисты, тогда посол выбежал во двор и через садовую лестницу перебрался через стену, тем самым сбежав из собственного посольства. Впрочем, уже через несколько минут Беседовский в сопровождении французской полиции вернулся в здание, чтобы вывести жену с ребёнком и забрать заранее упакованные вещи.
Франция предоставила беглому послу политическое убежище. В дальнейшем он занимался журнализмом, активничал в эмигрантской среде, подозревался в связях с ОГПУ и французским Сопротивлением в годы Второй мировой. После войны начал публиковать фейковые воспоминания от имени умерших советских вождей, вымышленных родственников Сталина и никогда несуществовавших советских генералов. Умер, так и не тронутый советскими спецслужбами, то ли в 1950-х, то ли в 1960-х гг.
Социал-демократическая партия в ранней ФРГ
Всякая политическая партия, если за ней, конечно, стоит действительный комплекс неких принципов, а не желание отдельных карьеристов присосаться государственному аппарату, переживает за свою историю целый ряд идеологических трансформаций, связанных с борьбой различных фракций за право выражать консолидированную позицию партии. Тем интереснее сравнивать нынешние партийные установки с теми, что были ранее.
Социал-демократическая партия Германии была воссоздана во всех оккупационных секторах уже летом-осенью 1945 г. Впрочем, на Востоке СДПГ просуществовала недолго и вскоре объединилась с КПГ в Социалистическую Единую партию Германии (СЕПГ) – будущую правящую партию ГДР. Социал-демократы западных секторов объединяться с коммунистами отказались, и во многом это являлось следствием позиции Курта Шумахера – человека-глыбы, возглавившего послевоенную СДПГ на Западе. Безрукий ветеран Первой мировой в Веймарской республике уже был депутатом рейхстага, а при нацистах десять лет просидел в концлагерях, в результате чего уже после войны ему ампутировали ногу. Помня о деструктивной роли коммунистов в веймарский период, когда те, следуя указаниям Москвы, видели главную угрозу не в нацистах, а как раз в социал-демократах, Шумахер считал самих коммунистов не более чем «лакированными красными фашистами», и отказывался идти с ними на компромиссы. Социал-демократия ранней ФРГ, таким образом, была жёстко антикоммунистической, что сближало её с большинством остальных партий политического спектра.
Антикоммунизм СДПГ в условиях разделения Германии удивительным образом привёл к тому, что социал-демократы начали играть на националистическом поле. Шумахер вообще считал одной из ключевых ошибок веймарской социал-демократии то, что та фактически «подарила» националистический дискурс консерваторам и нацистам. Социал-демократы также как и правые выступали за возвращение Германии к границам Рейха 1937 г. и не признавали ГДР.
Находясь на платформе немецкого национализма, вроде бы «левые» социал-демократы критиковали вроде бы «правых» христианских демократов Аденауэра за то, что те как-то слишком резво пошли на интеграцию с США и Францией. Шумахер выступал и против НАТО, и против Совета Европы, и против Европейского объединения угля и стали. Вся эта атлантистская и панъевропейская риторика казалась ему лишней и только мешающей грядущему воссоединению страны. В идеале лидер социал-демократов желал видеть суверенную, сильную и нейтральную Германию, которая, в конце концов, благодаря своему социально-экономическому благополучию, «примагнитила» бы восточных соотечественников.
Впрочем, будучи националистами во внешней политике, социал-демократы оставались «левыми» в политике внутренней. Партия при Шумахере подтвердила приверженность Гейдельбергской программе ещё 1925 г., согласно которой партия должна оставаться авангардом рабочего класса и, пусть и постепенно, но двигать общество к осуществлению марксистской утопии. Именно поэтому социал-демократы были не в восторге и от экономической политики Аденауэра-Эрхарда, требуя национализации крупнейших предприятий.
Шумахер умер в 1952 г. На протяжении всех 1950-х гг. социал-демократы никак не могли потеснить ХДС на выборах, что в итоге привело к пересмотру партийных установок. В 1959 г. была принята новая Годесбергская программа, в которой партия, наконец, оставила риторику о марксизме и рабочем классе, и провозгласила себя партией всех социальных слоёв. СДПГ смирилась и с европейской интеграцией, и с перевооружением бундесвера, и с рыночной экономикой. Позиция по отношению к ГДР также смягчилась: социал-демократы уже были готовы к диалогу с «осси». Во многом благодаря именно этим трансформациям социал-демократы улучшали свои результаты на выборах в течение всех 1960-х гг., и в итоге к концу десятилетия, наконец, взяли власть в свои руки.
Всякая политическая партия, если за ней, конечно, стоит действительный комплекс неких принципов, а не желание отдельных карьеристов присосаться государственному аппарату, переживает за свою историю целый ряд идеологических трансформаций, связанных с борьбой различных фракций за право выражать консолидированную позицию партии. Тем интереснее сравнивать нынешние партийные установки с теми, что были ранее.
Социал-демократическая партия Германии была воссоздана во всех оккупационных секторах уже летом-осенью 1945 г. Впрочем, на Востоке СДПГ просуществовала недолго и вскоре объединилась с КПГ в Социалистическую Единую партию Германии (СЕПГ) – будущую правящую партию ГДР. Социал-демократы западных секторов объединяться с коммунистами отказались, и во многом это являлось следствием позиции Курта Шумахера – человека-глыбы, возглавившего послевоенную СДПГ на Западе. Безрукий ветеран Первой мировой в Веймарской республике уже был депутатом рейхстага, а при нацистах десять лет просидел в концлагерях, в результате чего уже после войны ему ампутировали ногу. Помня о деструктивной роли коммунистов в веймарский период, когда те, следуя указаниям Москвы, видели главную угрозу не в нацистах, а как раз в социал-демократах, Шумахер считал самих коммунистов не более чем «лакированными красными фашистами», и отказывался идти с ними на компромиссы. Социал-демократия ранней ФРГ, таким образом, была жёстко антикоммунистической, что сближало её с большинством остальных партий политического спектра.
Антикоммунизм СДПГ в условиях разделения Германии удивительным образом привёл к тому, что социал-демократы начали играть на националистическом поле. Шумахер вообще считал одной из ключевых ошибок веймарской социал-демократии то, что та фактически «подарила» националистический дискурс консерваторам и нацистам. Социал-демократы также как и правые выступали за возвращение Германии к границам Рейха 1937 г. и не признавали ГДР.
Находясь на платформе немецкого национализма, вроде бы «левые» социал-демократы критиковали вроде бы «правых» христианских демократов Аденауэра за то, что те как-то слишком резво пошли на интеграцию с США и Францией. Шумахер выступал и против НАТО, и против Совета Европы, и против Европейского объединения угля и стали. Вся эта атлантистская и панъевропейская риторика казалась ему лишней и только мешающей грядущему воссоединению страны. В идеале лидер социал-демократов желал видеть суверенную, сильную и нейтральную Германию, которая, в конце концов, благодаря своему социально-экономическому благополучию, «примагнитила» бы восточных соотечественников.
Впрочем, будучи националистами во внешней политике, социал-демократы оставались «левыми» в политике внутренней. Партия при Шумахере подтвердила приверженность Гейдельбергской программе ещё 1925 г., согласно которой партия должна оставаться авангардом рабочего класса и, пусть и постепенно, но двигать общество к осуществлению марксистской утопии. Именно поэтому социал-демократы были не в восторге и от экономической политики Аденауэра-Эрхарда, требуя национализации крупнейших предприятий.
Шумахер умер в 1952 г. На протяжении всех 1950-х гг. социал-демократы никак не могли потеснить ХДС на выборах, что в итоге привело к пересмотру партийных установок. В 1959 г. была принята новая Годесбергская программа, в которой партия, наконец, оставила риторику о марксизме и рабочем классе, и провозгласила себя партией всех социальных слоёв. СДПГ смирилась и с европейской интеграцией, и с перевооружением бундесвера, и с рыночной экономикой. Позиция по отношению к ГДР также смягчилась: социал-демократы уже были готовы к диалогу с «осси». Во многом благодаря именно этим трансформациям социал-демократы улучшали свои результаты на выборах в течение всех 1960-х гг., и в итоге к концу десятилетия, наконец, взяли власть в свои руки.
Рождество в тени свастики
В Рождественскую ночь 1959 г. двое 25-летних активистов крайне правой Немецкой имперской партии пробрались к Кёльнской синагоге, которую всего за несколько месяцев до того торжественно открыл канцлер Конрад Аденауэр, и исписали её стены свастонами и антисемитскими кричалками. В течение следующего месяца по всей ФРГ было зафиксировано 700 (!) аналогичных проявлений антисемитского и ультраправого вандализма. Свастиками исписывали синагоги, кладбища, стены государственных учреждений, двери домов, где проживали евреи, уцелевшие после Холокоста. В отношении них участились случаи вербальной агрессии. Антисемитская волна стихла только к весне 1960 г.
Что же это было? Первой реакцией официальных властей Федеративной республики было желание замять скандал. Вандализм объяснялся не более чем выходками отдельных хулиганов, ну или тем, что «дети балуются» («насмотрелись репортажей СМИ про Кёльн, и принялись сами рисовать»). Канцлер Аденауэр наставлял полицейских, что если те поймают пресловутых хулиганов, то проблему стоит решить на месте, иными словами, избить их, и дело с концом. Однако вскоре концепция изменилась, и министр обороны Франц Йозеф Штраус начал говорить об «иностранном следе». Мол, коммунистам (а ФРГ тогда принципиально не признавала ГДР) выгодно опорочить Федеративную республику в глазах мировой общественности, а потому это восточногерманская Штази изрисовала свастиками подъезды по всей ФРГ. Правда, никаких доказательств причастности ГДРовских гэбистов к антисемитской волне предоставлено так и не было.
В конце концов, превалирующей стала другая версия, связавшая волну вандализма с проблемой неэффективной «проработки прошлого» в послевоенной ФРГ. Дело в том, что в первые 15 лет после окончания войны и падения нацизма никакой реальной работы с общественной памятью и общественным отношением к нацистскому режиму в Западной Германии проведено не было. Демократические институты Федеративной республики во многом оказались навязаны немцам «сверху» союзниками. В отличие от положения после Первой мировой войны, когда монархический режим был свергнут самими немцами, а немецкое государство сохранилось как институт, после Второй мировой ситуация обстояла с точностью до наоборот: нацистский режим был свергнут иностранными армиями, они же ликвидировали саму немецкую государственность и через несколько лет слепили её по своему образу и подобию. После всех жертв и разрушений у большинства немцев не было никакого желания «сопротивляться иностранной оккупации», но значительная часть общества продолжала держать фигу в кармане.
Сколько бы официальные лица не говорили про «Нулевой час», который в 1945 г. «провёл черту» и всё обнулил, совершенно очевидно, что мировоззрение десятков миллионов человек не может измениться за пару дней, месяцев или даже лет. Раннюю ФРГ в большинстве своём продолжали населять и строить вчерашние «партай-» и «фольксгеноссен». В наше время часто говорится о том, что гражданское общество способно «перерастать» существующие в государстве институты. Ранняя ФРГ 1950-х гг. скорее являлась примером обратного: институты уже имелись, а вот сознание большинства граждан ещё оставалось где-то на уровне 1930-х гг. Антисемитская волна 1959/60 гг., таким образом, согласно этому объяснению, являлась не более чем выплеском подавляемых на протяжении 15 лет скрытых эмоций большинства немцев, которые после новостей из Кёльна, буквально как в одном анекдоте, решили, что «Началось!».
Считается, что именно скандал 1959/60 гг. стал той вехой, с которой пошла действительная «проработка прошлого» в ФРГ. В школах и в университетах начали рассказывать о национал-социализме (до того этого периода не касались), а интеллектуалы и массовая культура стали поднимать в своих произведениях вопросы вины и ответственности немцев за нацистский режим.
Впрочем, о принципиальном сдвиге взглядов на прошлое можно говорить и вовсе лишь с 1980/90-х гг., когда Федеративная республика перестала быть республикой тех, кто старше её самой.
В Рождественскую ночь 1959 г. двое 25-летних активистов крайне правой Немецкой имперской партии пробрались к Кёльнской синагоге, которую всего за несколько месяцев до того торжественно открыл канцлер Конрад Аденауэр, и исписали её стены свастонами и антисемитскими кричалками. В течение следующего месяца по всей ФРГ было зафиксировано 700 (!) аналогичных проявлений антисемитского и ультраправого вандализма. Свастиками исписывали синагоги, кладбища, стены государственных учреждений, двери домов, где проживали евреи, уцелевшие после Холокоста. В отношении них участились случаи вербальной агрессии. Антисемитская волна стихла только к весне 1960 г.
Что же это было? Первой реакцией официальных властей Федеративной республики было желание замять скандал. Вандализм объяснялся не более чем выходками отдельных хулиганов, ну или тем, что «дети балуются» («насмотрелись репортажей СМИ про Кёльн, и принялись сами рисовать»). Канцлер Аденауэр наставлял полицейских, что если те поймают пресловутых хулиганов, то проблему стоит решить на месте, иными словами, избить их, и дело с концом. Однако вскоре концепция изменилась, и министр обороны Франц Йозеф Штраус начал говорить об «иностранном следе». Мол, коммунистам (а ФРГ тогда принципиально не признавала ГДР) выгодно опорочить Федеративную республику в глазах мировой общественности, а потому это восточногерманская Штази изрисовала свастиками подъезды по всей ФРГ. Правда, никаких доказательств причастности ГДРовских гэбистов к антисемитской волне предоставлено так и не было.
В конце концов, превалирующей стала другая версия, связавшая волну вандализма с проблемой неэффективной «проработки прошлого» в послевоенной ФРГ. Дело в том, что в первые 15 лет после окончания войны и падения нацизма никакой реальной работы с общественной памятью и общественным отношением к нацистскому режиму в Западной Германии проведено не было. Демократические институты Федеративной республики во многом оказались навязаны немцам «сверху» союзниками. В отличие от положения после Первой мировой войны, когда монархический режим был свергнут самими немцами, а немецкое государство сохранилось как институт, после Второй мировой ситуация обстояла с точностью до наоборот: нацистский режим был свергнут иностранными армиями, они же ликвидировали саму немецкую государственность и через несколько лет слепили её по своему образу и подобию. После всех жертв и разрушений у большинства немцев не было никакого желания «сопротивляться иностранной оккупации», но значительная часть общества продолжала держать фигу в кармане.
Сколько бы официальные лица не говорили про «Нулевой час», который в 1945 г. «провёл черту» и всё обнулил, совершенно очевидно, что мировоззрение десятков миллионов человек не может измениться за пару дней, месяцев или даже лет. Раннюю ФРГ в большинстве своём продолжали населять и строить вчерашние «партай-» и «фольксгеноссен». В наше время часто говорится о том, что гражданское общество способно «перерастать» существующие в государстве институты. Ранняя ФРГ 1950-х гг. скорее являлась примером обратного: институты уже имелись, а вот сознание большинства граждан ещё оставалось где-то на уровне 1930-х гг. Антисемитская волна 1959/60 гг., таким образом, согласно этому объяснению, являлась не более чем выплеском подавляемых на протяжении 15 лет скрытых эмоций большинства немцев, которые после новостей из Кёльна, буквально как в одном анекдоте, решили, что «Началось!».
Считается, что именно скандал 1959/60 гг. стал той вехой, с которой пошла действительная «проработка прошлого» в ФРГ. В школах и в университетах начали рассказывать о национал-социализме (до того этого периода не касались), а интеллектуалы и массовая культура стали поднимать в своих произведениях вопросы вины и ответственности немцев за нацистский режим.
Впрочем, о принципиальном сдвиге взглядов на прошлое можно говорить и вовсе лишь с 1980/90-х гг., когда Федеративная республика перестала быть республикой тех, кто старше её самой.
Рождественские бои в Берлине
Одной из опор Ноябрьской революции 1918 г. в Германии являлась так называемая «Народная морская дивизия» – около 2 тыс. морячков-анархистов и примкнувших к ним авантюристов, которые на правах «красы и гордости революции» несли караульную службу в центральных правительственных учреждениях, занимаясь традиционными для такой публики грабежами, попойками и беспределом.
В середине декабря немецкое Временное правительство, состоявшее из социал-демократов, устало терпеть такой карнавал у себя под боком и попыталось спровадить морячков из центра столицы, сократив подразделение в обмен на выплату задержанного жалования. Самораспускаться матросики не захотели, а потому 23 декабря захватили рейхсканцелярию и взяли в заложники социал-демократического коменданта Берлина. Товарищи коменданта из Временного правительства попробовали заручиться вооружённой поддержкой многочисленных Советов, но те предоставили всего 80 человек. Тогда мольбы о помощи полетели в штаб Верховного командования армии, с которым у Временного правительства уже имелось соглашение о сотрудничестве. В условиях всеобщей демобилизации после войны генералы выставили лишь 1800 человек, что, впрочем, уже неплохо контрастировало с «помощью» Советов.
Утром 24 декабря армия начала обстрел Городского дворца (немецкий аналог Зимнего), где засели матросы. Какое-то время казалось, что превосходство правительственных войск в артиллерии обеспечит им победу, но дело решила мобилизация масс. Красная толпа, накатившая с тыла и поддержанная революционной милицией, буквально смела солдат. Войска потеряли от двух до пяти десятков убитыми, революционеры – всего десяток. У Временного правительства вообще не осталось верных подразделений.
И здесь-то проявилось одно из отличий Германской революции от Русской. Потенциальные немецкие большевики не имели ни лидеров уровня Ленина или Троцкого, ни внятных стратегических целей. Разгромив правительственные отряды, «Народная морская дивизия» могла без проблем смести Временное правительство, но ограничилась тем, что стрясла с него денег и добилась отмены своего роспуска.
Спустя несколько дней следующую глупость совершили лидеры Независимой социал-демократической партии (НСДПГ) – отколовшегося в 1917 г. левого крыла социал-демократов, которые в ноябре 1918 г. поделили власть с бывшими товарищами по партии. Обидевшись, что «правые» социал-демократы без их ведома решили расстрелять классово близких братушек-матросиков, «левые» демонстративно ушли из правительства, оставив за оппонентами всю полноту государственной власти. Те тут же начали зачистку госаппарата от сторонников НСДПГ, а также приступили к формированию добровольческих подразделений из фронтовиков – фрайкоров.
В последний день 1918 г. бывшие члены НСДПГ Карл Либкнехт и Роза Люксембург создали Коммунистическую партию Германии. Однако благоприятное для большевистского переворота время было уже упущено, и в начале января 1919 г. немецкие коммунисты столкнулись с альянсом правых военных и умеренных левых из СДПГ, которые и подавили большевистскую революцию в Германии в самом зародыше.
Одной из опор Ноябрьской революции 1918 г. в Германии являлась так называемая «Народная морская дивизия» – около 2 тыс. морячков-анархистов и примкнувших к ним авантюристов, которые на правах «красы и гордости революции» несли караульную службу в центральных правительственных учреждениях, занимаясь традиционными для такой публики грабежами, попойками и беспределом.
В середине декабря немецкое Временное правительство, состоявшее из социал-демократов, устало терпеть такой карнавал у себя под боком и попыталось спровадить морячков из центра столицы, сократив подразделение в обмен на выплату задержанного жалования. Самораспускаться матросики не захотели, а потому 23 декабря захватили рейхсканцелярию и взяли в заложники социал-демократического коменданта Берлина. Товарищи коменданта из Временного правительства попробовали заручиться вооружённой поддержкой многочисленных Советов, но те предоставили всего 80 человек. Тогда мольбы о помощи полетели в штаб Верховного командования армии, с которым у Временного правительства уже имелось соглашение о сотрудничестве. В условиях всеобщей демобилизации после войны генералы выставили лишь 1800 человек, что, впрочем, уже неплохо контрастировало с «помощью» Советов.
Утром 24 декабря армия начала обстрел Городского дворца (немецкий аналог Зимнего), где засели матросы. Какое-то время казалось, что превосходство правительственных войск в артиллерии обеспечит им победу, но дело решила мобилизация масс. Красная толпа, накатившая с тыла и поддержанная революционной милицией, буквально смела солдат. Войска потеряли от двух до пяти десятков убитыми, революционеры – всего десяток. У Временного правительства вообще не осталось верных подразделений.
И здесь-то проявилось одно из отличий Германской революции от Русской. Потенциальные немецкие большевики не имели ни лидеров уровня Ленина или Троцкого, ни внятных стратегических целей. Разгромив правительственные отряды, «Народная морская дивизия» могла без проблем смести Временное правительство, но ограничилась тем, что стрясла с него денег и добилась отмены своего роспуска.
Спустя несколько дней следующую глупость совершили лидеры Независимой социал-демократической партии (НСДПГ) – отколовшегося в 1917 г. левого крыла социал-демократов, которые в ноябре 1918 г. поделили власть с бывшими товарищами по партии. Обидевшись, что «правые» социал-демократы без их ведома решили расстрелять классово близких братушек-матросиков, «левые» демонстративно ушли из правительства, оставив за оппонентами всю полноту государственной власти. Те тут же начали зачистку госаппарата от сторонников НСДПГ, а также приступили к формированию добровольческих подразделений из фронтовиков – фрайкоров.
В последний день 1918 г. бывшие члены НСДПГ Карл Либкнехт и Роза Люксембург создали Коммунистическую партию Германии. Однако благоприятное для большевистского переворота время было уже упущено, и в начале января 1919 г. немецкие коммунисты столкнулись с альянсом правых военных и умеренных левых из СДПГ, которые и подавили большевистскую революцию в Германии в самом зародыше.
Прочитал сегодня у одного хорошего человека, имя которого начинается на «Вато», а заканчивается на «-админ», поучительную притчу: «Однажды один блогер не написал в конце года пост "Итоги года". И все так и не узнали, что же было интересного в этом году».
Эта притча произвела на меня такое глубокое впечатление, что я решил подвести итоги аж за три года. Поэтому вот динамика изменения статистики «Стального шлема» с 2018 по 2020.
А ещё недавно узнал, что оказывается веду один из лучших авторских каналов в телеграме по версии «Незыгаря». Шокинг конечно.
https://yangx.top/russica2/35127
Эта притча произвела на меня такое глубокое впечатление, что я решил подвести итоги аж за три года. Поэтому вот динамика изменения статистики «Стального шлема» с 2018 по 2020.
А ещё недавно узнал, что оказывается веду один из лучших авторских каналов в телеграме по версии «Незыгаря». Шокинг конечно.
https://yangx.top/russica2/35127
WW2, 31.12.1944.jpg
633.1 KB
Американская карта европейского и азиатского театров военных действий, опубликованная 31 декабря 1944 г.
Государства «Оси» окружены со всех сторон. В Европе союзники на Западном фронте уже заняли кусочек Германии с городом Аахен. В Азии американские войска приступили к освобождению Филиппин. И Германию, и Японию тем временем утюжат с воздуха союзные бомбардировщики.
Смотреть карту в высоком разрешении: https://external-preview.redd.it/y67JF2creNz9oaUiy7w8D91DBaNmw2RwZS4JIl8AveQ.jpg?auto=webp&s=c232113e7b2fee7eed10a7a474230618d6111e55
Государства «Оси» окружены со всех сторон. В Европе союзники на Западном фронте уже заняли кусочек Германии с городом Аахен. В Азии американские войска приступили к освобождению Филиппин. И Германию, и Японию тем временем утюжат с воздуха союзные бомбардировщики.
Смотреть карту в высоком разрешении: https://external-preview.redd.it/y67JF2creNz9oaUiy7w8D91DBaNmw2RwZS4JIl8AveQ.jpg?auto=webp&s=c232113e7b2fee7eed10a7a474230618d6111e55
Let My People go: 1 января 1863 г. вступила в силу Прокламация президента Линкольна об освобождении рабов.
Согласно Прокламации, все рабы, проживавшие на территории десяти штатов Конфедерации, оказавшись в зоне контроля федеральной армии, автоматически получали свободу. Так как вопрос о рабстве до того, согласно Конституции, находился в компетенции штатов, а не федерального правительства, Линкольн фактически нарушил Основной закон, прикрывшись отговоркой, что раз он Верховный главнокомандующий, то ради победы может принимать любые необходимые меры, которые сочтёт нужными. Прокламация не распространялась на четыре приграничных рабовладельческих штата, оставшихся в составе Союза (Миссури, Кентукки, Мэриленд, Делавэр), а также на Западную Вирджинию, Теннеси и Новый Орлеан – регионы Юга, находившиеся под контролем федеральных сил.
Прокламация принесла формальное освобождение 3,5 млн. чернокожих из 4 млн., проживавших в предверии Гражданской войны на территории САСШ. На первых порах «освобождение» было лишь формальным: абсолютное большинство рабов находилось на территориях, контролировавшихся Конфедерацией. Сложилась парадоксальная ситуация: Линкольн «освобождал» рабов, находившихся вне контроля Союза, и не освобождал тех, кто реально находился на федеральных территориях. Однако в течение 1863/65 гг. в связи наступлением армий Союза большинство чернокожих оказались освобождены.
В краткосрочной перспективе Прокламация осложнила внутреннее положение Севера. Демократическая оппозиция получила пропагандистский козырь против республиканцев: те, мол, воюют не ради сохранения единства, а ради освобождения негров. Начался кратковременный взлёт «медноголовых». Конфедераты также получили дополнительный стимул держаться до последнего ради защиты своего «особого института».
Однако в долгосрочной перспективе Прокламация принесла свои плоды. В армию Союза хлынул поток чёрных добровольцев (на Юге их отказывались рассматривать как комбатантов и в случае пленения казнили на месте). Конфедерация оказалась сидящей на пороховой бочке: миллионы рабов, составлявших базис её экономики, отныне ожидали прихода федералов-освободителей, тысячи бежали, внося хаос в и без того разваленную хозяйственную жизнь Юга. Наконец, Великобритания и Франция, как страны уже отменившие рабство, при всех своих симпатиях к КША отныне уже не могли открыто выступить на стороне рабовладельцев.
Тринадцатая поправка к Конституции, полностью и окончательно отменившая рабство, была принята Конгрессом и вступила в силу в 1865 г.
Согласно Прокламации, все рабы, проживавшие на территории десяти штатов Конфедерации, оказавшись в зоне контроля федеральной армии, автоматически получали свободу. Так как вопрос о рабстве до того, согласно Конституции, находился в компетенции штатов, а не федерального правительства, Линкольн фактически нарушил Основной закон, прикрывшись отговоркой, что раз он Верховный главнокомандующий, то ради победы может принимать любые необходимые меры, которые сочтёт нужными. Прокламация не распространялась на четыре приграничных рабовладельческих штата, оставшихся в составе Союза (Миссури, Кентукки, Мэриленд, Делавэр), а также на Западную Вирджинию, Теннеси и Новый Орлеан – регионы Юга, находившиеся под контролем федеральных сил.
Прокламация принесла формальное освобождение 3,5 млн. чернокожих из 4 млн., проживавших в предверии Гражданской войны на территории САСШ. На первых порах «освобождение» было лишь формальным: абсолютное большинство рабов находилось на территориях, контролировавшихся Конфедерацией. Сложилась парадоксальная ситуация: Линкольн «освобождал» рабов, находившихся вне контроля Союза, и не освобождал тех, кто реально находился на федеральных территориях. Однако в течение 1863/65 гг. в связи наступлением армий Союза большинство чернокожих оказались освобождены.
В краткосрочной перспективе Прокламация осложнила внутреннее положение Севера. Демократическая оппозиция получила пропагандистский козырь против республиканцев: те, мол, воюют не ради сохранения единства, а ради освобождения негров. Начался кратковременный взлёт «медноголовых». Конфедераты также получили дополнительный стимул держаться до последнего ради защиты своего «особого института».
Однако в долгосрочной перспективе Прокламация принесла свои плоды. В армию Союза хлынул поток чёрных добровольцев (на Юге их отказывались рассматривать как комбатантов и в случае пленения казнили на месте). Конфедерация оказалась сидящей на пороховой бочке: миллионы рабов, составлявших базис её экономики, отныне ожидали прихода федералов-освободителей, тысячи бежали, внося хаос в и без того разваленную хозяйственную жизнь Юга. Наконец, Великобритания и Франция, как страны уже отменившие рабство, при всех своих симпатиях к КША отныне уже не могли открыто выступить на стороне рабовладельцев.
Тринадцатая поправка к Конституции, полностью и окончательно отменившая рабство, была принята Конгрессом и вступила в силу в 1865 г.
Новогодних стишков в ленту
После поражения французской армии при Седане в сентябре 1870 г. германская армия приступила к осаде Парижа. Однако осада затянулась, так как новое республиканское правительство Франции не собиралось сдаваться, а немецкое командование рассорилось по вопросу о необходимости бомбардировки Парижа. Прусский король, кронпринц и начальник штаба Мольтке выступали против бомбардировки, так как та неизбежно затронет мирных жителей, что будет являться нарушением правил ведения войны и настроит общественное мнение нейтральных держав против Пруссии. Канцлер Бисмарк, которого все вышеназванные резоны ничуть не волновали, требовал скорейшего обстрела города. В этом вопросе он заручился поддержкой общественного мнения Германии. В Берлине осенью 1870 г. стали популярны следующие стихи:
Guter Moltke, gehst so stumm,
Immer um das Ding herum
Bester Moltke sei nicht dumm
Mach doch endlich Bumm! Bumm! Bumm!
Herzens-Moltke, denn warum?
Deutschland will das: Bumm! Bumm! Bumm!
Мольтке, родной, не молчи, как немой.
Пойди же, наконец, по дороге прямой.
Славный Мольтке возьмётся за ум,
Поднимет всё-таки бум, бум, бум!
Мольтке, сердечный, почему ты угрюм?
Германии нужен БУМ, БУМ, БУМ!
5 января 1871 г. прусская артиллерия начала бомбардировку французской столицы из тяжёлых орудий. 28 января Париж капитулировал.
После поражения французской армии при Седане в сентябре 1870 г. германская армия приступила к осаде Парижа. Однако осада затянулась, так как новое республиканское правительство Франции не собиралось сдаваться, а немецкое командование рассорилось по вопросу о необходимости бомбардировки Парижа. Прусский король, кронпринц и начальник штаба Мольтке выступали против бомбардировки, так как та неизбежно затронет мирных жителей, что будет являться нарушением правил ведения войны и настроит общественное мнение нейтральных держав против Пруссии. Канцлер Бисмарк, которого все вышеназванные резоны ничуть не волновали, требовал скорейшего обстрела города. В этом вопросе он заручился поддержкой общественного мнения Германии. В Берлине осенью 1870 г. стали популярны следующие стихи:
Guter Moltke, gehst so stumm,
Immer um das Ding herum
Bester Moltke sei nicht dumm
Mach doch endlich Bumm! Bumm! Bumm!
Herzens-Moltke, denn warum?
Deutschland will das: Bumm! Bumm! Bumm!
Мольтке, родной, не молчи, как немой.
Пойди же, наконец, по дороге прямой.
Славный Мольтке возьмётся за ум,
Поднимет всё-таки бум, бум, бум!
Мольтке, сердечный, почему ты угрюм?
Германии нужен БУМ, БУМ, БУМ!
5 января 1871 г. прусская артиллерия начала бомбардировку французской столицы из тяжёлых орудий. 28 января Париж капитулировал.
Из англовики: «The incident was the first time the Capitol had been overrun since the 1814 burning of Washington by the British during the War of 1812».
Альт-райты повторили подвиг Британской империи
Альт-райты повторили подвиг Британской империи
Штурм Рейхстага в 1920 г.
Вообще я хотел приурочить этот пост к годовщине описываемых событий – 13 января, но по понятным причинам (на хайпе) опубликую сегодня. В общем, расскажу о том, как толпа протестующих пыталась захватить здание рейхстага в 1920 г., и что из этого получилось.
Революция в Германии в 1918 г. начиналась как «Советская революция», то есть на местах как грибы после дождя возникли тысячи Советов с неопределёнными полномочиями. Однако в отличие от России стихия революции была усмирена коалицией умеренных левых (социал-демократы) и правых (буржуазные партии + добровольческие корпуса). К концу 1919 г. большинство Советов было распущено.
Впрочем, определённый выхлоп от идеи Советов всё-таки был. Правящее на тот момент социал-демократическое правительство внесло на рассмотрение рейхстага законопроект о создании производственных советов на всех предприятиях, где работали более 20 человек. Работодатели были обязаны держать эти советы в курсе всех увольнений и назначений, а также отчитываться перед ними обо всех производственных процессах, затрагивающих интересы рабочих. Советы имели право затребовать бухгалтерию предприятия, а также делегировали своих представителей в наблюдательные советы. В ходе ожесточённых дебатов социал-демократы и буржуазные партии, отстаивавшие интересы бизнеса, выработали компромисс: советы могли получить доступ лишь к данным о балансе предприятия без необходимости со стороны работодателя отчитываться за него. Наблюдатели от рабочих могли влиять лишь на вопросы, непосредственно связанные с их социальным положением.
Достигнутым компромиссом естественно не были удовлетворены радикальные левые. Они заклеймили обсуждаемый законопроект «половинчатым», призвав превратить производственные советы в полноценные органы управления экономикой, от решений которых бы зависели все аспекты работы предприятий. В день планируемого второго чтения законопроекта – 13 января 1920 г., «левые» социал-демократы и коммунисты организовали массовую демонстрацию перед зданием рейхстага, выведя на улицы до 100 тыс. человек.
Судя по всему, намерения штурмовать здание парламента у них изначально не было. Но разогретая толпа очень быстро вышла из-под контроля и начала вести себя крайне агрессивно, избивая попавшихся на улице депутатов и полицейских. Из толпы послышались выстрелы, пули начали чиркать над окнами рейхстага.
Впрочем, с противоположной стороны тоже собрались не мальчики для битья. Так как в условиях революции кадровая берлинская полиция показала свою полную несостоятельность, охрану рейхстага несли части усиления, набранные из рейхсвера и фрайкоров. Ветераны-фронтовики и участники гражданской войны со стороны немецких «белых» церемониться с протестующими тоже были не намерены.
Кто первым пошёл на обострение конфликта, так и осталось загадкой. Охрана обвиняла демонстрантов в попытке прорваться в здание, сами манифестанты это отрицали. Как бы то ни было, в районе четырёх часов вечера полиция открыла огонь из пулемётов и начала забрасывать площадь ручными гранатами. Толпа тут же разбежалась, оставив более сорока убитых и около сотни раненых. Со стороны полиции погиб один человек, около полутора десятка были ранены.
На следующий день в Пруссии и в Северной Германии было объявлено чрезвычайное положение, а вся полнота исполнительной власти в Берлине и в Бранденбурге передана рейхсверу. Радикальные левые газеты были принудительно закрыты, а многие партийные лидеры арестованы (впрочем, вскоре отпущены).
Закон о производственных советах в конце концов был всё равно принят через несколько дней. Вскоре рейхстаг под впечатлением от событий 13 января принял закон об «умиротворённых районах» (Befriedeter Bezirk), который в версии от 2008 г. продолжает действовать и сегодня. Согласно нему, проведение массовых демонстраций перед зданиями Бундестага, Бундесрата и Федерального Конституционного суда в дни заседаний запрещено, а в дни, когда эти органы не заседают, возможно лишь при особых условиях, предполагающих получение специального административного разрешения.
Вообще я хотел приурочить этот пост к годовщине описываемых событий – 13 января, но по понятным причинам (на хайпе) опубликую сегодня. В общем, расскажу о том, как толпа протестующих пыталась захватить здание рейхстага в 1920 г., и что из этого получилось.
Революция в Германии в 1918 г. начиналась как «Советская революция», то есть на местах как грибы после дождя возникли тысячи Советов с неопределёнными полномочиями. Однако в отличие от России стихия революции была усмирена коалицией умеренных левых (социал-демократы) и правых (буржуазные партии + добровольческие корпуса). К концу 1919 г. большинство Советов было распущено.
Впрочем, определённый выхлоп от идеи Советов всё-таки был. Правящее на тот момент социал-демократическое правительство внесло на рассмотрение рейхстага законопроект о создании производственных советов на всех предприятиях, где работали более 20 человек. Работодатели были обязаны держать эти советы в курсе всех увольнений и назначений, а также отчитываться перед ними обо всех производственных процессах, затрагивающих интересы рабочих. Советы имели право затребовать бухгалтерию предприятия, а также делегировали своих представителей в наблюдательные советы. В ходе ожесточённых дебатов социал-демократы и буржуазные партии, отстаивавшие интересы бизнеса, выработали компромисс: советы могли получить доступ лишь к данным о балансе предприятия без необходимости со стороны работодателя отчитываться за него. Наблюдатели от рабочих могли влиять лишь на вопросы, непосредственно связанные с их социальным положением.
Достигнутым компромиссом естественно не были удовлетворены радикальные левые. Они заклеймили обсуждаемый законопроект «половинчатым», призвав превратить производственные советы в полноценные органы управления экономикой, от решений которых бы зависели все аспекты работы предприятий. В день планируемого второго чтения законопроекта – 13 января 1920 г., «левые» социал-демократы и коммунисты организовали массовую демонстрацию перед зданием рейхстага, выведя на улицы до 100 тыс. человек.
Судя по всему, намерения штурмовать здание парламента у них изначально не было. Но разогретая толпа очень быстро вышла из-под контроля и начала вести себя крайне агрессивно, избивая попавшихся на улице депутатов и полицейских. Из толпы послышались выстрелы, пули начали чиркать над окнами рейхстага.
Впрочем, с противоположной стороны тоже собрались не мальчики для битья. Так как в условиях революции кадровая берлинская полиция показала свою полную несостоятельность, охрану рейхстага несли части усиления, набранные из рейхсвера и фрайкоров. Ветераны-фронтовики и участники гражданской войны со стороны немецких «белых» церемониться с протестующими тоже были не намерены.
Кто первым пошёл на обострение конфликта, так и осталось загадкой. Охрана обвиняла демонстрантов в попытке прорваться в здание, сами манифестанты это отрицали. Как бы то ни было, в районе четырёх часов вечера полиция открыла огонь из пулемётов и начала забрасывать площадь ручными гранатами. Толпа тут же разбежалась, оставив более сорока убитых и около сотни раненых. Со стороны полиции погиб один человек, около полутора десятка были ранены.
На следующий день в Пруссии и в Северной Германии было объявлено чрезвычайное положение, а вся полнота исполнительной власти в Берлине и в Бранденбурге передана рейхсверу. Радикальные левые газеты были принудительно закрыты, а многие партийные лидеры арестованы (впрочем, вскоре отпущены).
Закон о производственных советах в конце концов был всё равно принят через несколько дней. Вскоре рейхстаг под впечатлением от событий 13 января принял закон об «умиротворённых районах» (Befriedeter Bezirk), который в версии от 2008 г. продолжает действовать и сегодня. Согласно нему, проведение массовых демонстраций перед зданиями Бундестага, Бундесрата и Федерального Конституционного суда в дни заседаний запрещено, а в дни, когда эти органы не заседают, возможно лишь при особых условиях, предполагающих получение специального административного разрешения.
8 января 1918 г. президент Вильсон огласил «14 пунктов» мирного урегулирования, которые должны были положить конец всем войнам в принципе и Великой войне в частности.
Когда немцы в патовой ситуации капитулировали в ноябре 1918 г., они рассчитывали на реализацию идеалистических вильсоновских принципов и в отношении Германии. Однако британцы и французы предпочли делать в Версале старую-добрую Realpolitik. Впрочем, сами немцы за год до того в Брест-Литовске наглядно показали, что в случае собственной победы и они сами плевать хотели на все принципы умеренности и справедливости в международной политике.
Последний пункт программы Вильсона предполагал создание глобальной организации для поддержания мирового порядка – Лиги Наций. 16 января 1920 г. прошло её первое заседание.
Удивительно, но создав Лигу Наций, Вильсон не сумел ввести туда собственную страну. Изоляционисты в Конгрессе испугались, что Лига будет ограничивать американский суверенитет, и проголосовали против всякого участия Штатов в организации.
Когда немцы в патовой ситуации капитулировали в ноябре 1918 г., они рассчитывали на реализацию идеалистических вильсоновских принципов и в отношении Германии. Однако британцы и французы предпочли делать в Версале старую-добрую Realpolitik. Впрочем, сами немцы за год до того в Брест-Литовске наглядно показали, что в случае собственной победы и они сами плевать хотели на все принципы умеренности и справедливости в международной политике.
Последний пункт программы Вильсона предполагал создание глобальной организации для поддержания мирового порядка – Лиги Наций. 16 января 1920 г. прошло её первое заседание.
Удивительно, но создав Лигу Наций, Вильсон не сумел ввести туда собственную страну. Изоляционисты в Конгрессе испугались, что Лига будет ограничивать американский суверенитет, и проголосовали против всякого участия Штатов в организации.
О проекте LONTAD
Архив Лиги Наций находится в Женеве, где некогда располагалась штаб-квартира организации. Нынче он находится под патронажем ООН – организации-правопреемницы Лиги. С 2017 г. идёт процесс цифровизации архива с целью сделать его более доступным для исследователей и массовой аудитории. Полную оцифровку 15 млн. страниц архивных документов, накопленных за время существования Лиги с 1920 по 1946 гг., планируют закончить в 2022 г.
На данный момент на сайте уже можно пролистать около 5,5 тыс. оцифрованных документов, хранящихся в политической секции архива, и просмотреть около 1,3 тыс. фотографий. Можно настроить фильтр поиска по ключевым словам, по языку, на котором составлен отчёт (английский или французский), или по дате.
Сайт: https://archives.ungeneva.org/
На картинке: первая страница статьи про Сталина за авторством швейцарского пастора в протестантском религиозном немецкоязычном журнале 1930 г., хранящемся в подборке архивных документов о религиозных преследованиях в Советском Союзе.
Архив Лиги Наций находится в Женеве, где некогда располагалась штаб-квартира организации. Нынче он находится под патронажем ООН – организации-правопреемницы Лиги. С 2017 г. идёт процесс цифровизации архива с целью сделать его более доступным для исследователей и массовой аудитории. Полную оцифровку 15 млн. страниц архивных документов, накопленных за время существования Лиги с 1920 по 1946 гг., планируют закончить в 2022 г.
На данный момент на сайте уже можно пролистать около 5,5 тыс. оцифрованных документов, хранящихся в политической секции архива, и просмотреть около 1,3 тыс. фотографий. Можно настроить фильтр поиска по ключевым словам, по языку, на котором составлен отчёт (английский или французский), или по дате.
Сайт: https://archives.ungeneva.org/
На картинке: первая страница статьи про Сталина за авторством швейцарского пастора в протестантском религиозном немецкоязычном журнале 1930 г., хранящемся в подборке архивных документов о религиозных преследованиях в Советском Союзе.
11 января 1923 г. франко-бельгийские войска вторглись в Рурскую область
Рурская область – это географически небольшой регион на границе Рейнской провинции и Вестфалии, который с середины XIX в. являлся индустриальным сердцем Германии за счёт необычайно богатых залежей угля. После Первой мировой войны она осталась в составе Германии и не была оккупирована союзными войсками.
Как бы это не показалось странным, во Франции решения Парижской мирной конференции 1919 г. были восприняты как дипломатическое поражение, которое обнуляло военную победу на фронте. Резон у французских разочарований был: даже при всех территориальных потерях и ограничениях, наложенных на неё в Версале, более индустриализированная Германия и демографически, и экономически оставалась мощнее Франции, а значит, продолжала являться потенциальной военной угрозой. Англичане и американцы не позволили французам ни аннексировать рейнские области, ни создать там россыпь вассальных марионеточных республик.
Французам оставалось надеяться на репарации. Но и с ними происходили постоянные задержки. Согласно распространённому мнению, Германия чисто физически не могла их выплачивать в условиях постреволюционного и поствоенного экономического кризиса. Однако существует и другое мнение: экономическая конъюнктура в 1921/22 гг. была благоприятной, и при желании Рейх вполне мог обеспечить своевременную выплату. Но как раз этого самого желания у постоянно менявшихся веймарских правительств не было. Желая и подыграть реваншистскому общественному мнению внутри страны, и вынудить бывших противников снизить объёмы репараций, немецкие кабинеты постоянно затягивали и забалтывали вопросы о выплатах.
Не вдаваясь в экономические дискуссии, могли ли немцы выплачивать репарации точно в срок или нет, констатируем факт: французам надоело слушать постоянные немецкие отговорки, и 11 января 1923 г. 100 тыс. франко-бельгийская армия оккупировала Рурскую область. Было объявлено, что регион берётся «в залог» до тех пор, пока немцы не начнут стабильно выплачивать репарации согласно заранее оговорённому графику. До тех пока этого не произойдёт, Рур поработает на экономику Франции.
Немецкое правительство отказалось принять французские условия, и вообще прекратило выплату репараций, призвав граждан Рура к «пассивному сопротивлению». Регион буквально «встал», и теперь французам и бельгийцам пришлось самим заботиться о работе всей его индустрии. В самой Германии «битва за Рур» стала коротким мигом национальной солидарности, объединившим расколотое общество от крайне правых до крайне левых. С целью поддержки граждан в Руре, прекративших работу по призыву правительства, им продолжили выплачивать зарплату в полном объёме. Это раскрутило и без того аховую гиперинфляцию, так что уже через несколько месяцев на грани голодной смерти оказался не только Рур, но и вообще вся страна. Однако подчеркнём, что причин у немецкой гиперинфляции, которая началась задолго до 1923 г. – много, и сводить всё к Руру и к репарациям, было бы неправильным.
В итоге от оккупации Рура хорошо не стало никому. Германия осенью 1923 г. оказалась буквально на грани политического и экономического коллапса, и только каким-то чудом удержалась на плаву. Франция никакой прибыли тоже не получила, только расходы: немцы выплачивать репарации вообще перестали, вся экономика Рура остановилась, в итоге французам пришлось самим тратить деньги на то, чтобы запустить её снова, не говоря уже о расходах на содержание оккупационной армии. Дипломатические отношения с Великобританией и США, которые были не в восторге от французской авантюры, тоже оказались в нижней точке.
В итоге американцы и англичане и разрешили конфликт. В 1924 г. они усадили разорившихся немцев и полуразорившихся французов за стол переговоров, и добились комплексного соглашения, известного как План Дауэса. Немцы с помощью американских кредитов возобновляли выплату репараций, соглашаясь на международный контроль за своими Рейхсбанком и железными дорогами, а французы выводили войска из Рура. Оккупация региона была прекращена летом 1925 г.
Рурская область – это географически небольшой регион на границе Рейнской провинции и Вестфалии, который с середины XIX в. являлся индустриальным сердцем Германии за счёт необычайно богатых залежей угля. После Первой мировой войны она осталась в составе Германии и не была оккупирована союзными войсками.
Как бы это не показалось странным, во Франции решения Парижской мирной конференции 1919 г. были восприняты как дипломатическое поражение, которое обнуляло военную победу на фронте. Резон у французских разочарований был: даже при всех территориальных потерях и ограничениях, наложенных на неё в Версале, более индустриализированная Германия и демографически, и экономически оставалась мощнее Франции, а значит, продолжала являться потенциальной военной угрозой. Англичане и американцы не позволили французам ни аннексировать рейнские области, ни создать там россыпь вассальных марионеточных республик.
Французам оставалось надеяться на репарации. Но и с ними происходили постоянные задержки. Согласно распространённому мнению, Германия чисто физически не могла их выплачивать в условиях постреволюционного и поствоенного экономического кризиса. Однако существует и другое мнение: экономическая конъюнктура в 1921/22 гг. была благоприятной, и при желании Рейх вполне мог обеспечить своевременную выплату. Но как раз этого самого желания у постоянно менявшихся веймарских правительств не было. Желая и подыграть реваншистскому общественному мнению внутри страны, и вынудить бывших противников снизить объёмы репараций, немецкие кабинеты постоянно затягивали и забалтывали вопросы о выплатах.
Не вдаваясь в экономические дискуссии, могли ли немцы выплачивать репарации точно в срок или нет, констатируем факт: французам надоело слушать постоянные немецкие отговорки, и 11 января 1923 г. 100 тыс. франко-бельгийская армия оккупировала Рурскую область. Было объявлено, что регион берётся «в залог» до тех пор, пока немцы не начнут стабильно выплачивать репарации согласно заранее оговорённому графику. До тех пока этого не произойдёт, Рур поработает на экономику Франции.
Немецкое правительство отказалось принять французские условия, и вообще прекратило выплату репараций, призвав граждан Рура к «пассивному сопротивлению». Регион буквально «встал», и теперь французам и бельгийцам пришлось самим заботиться о работе всей его индустрии. В самой Германии «битва за Рур» стала коротким мигом национальной солидарности, объединившим расколотое общество от крайне правых до крайне левых. С целью поддержки граждан в Руре, прекративших работу по призыву правительства, им продолжили выплачивать зарплату в полном объёме. Это раскрутило и без того аховую гиперинфляцию, так что уже через несколько месяцев на грани голодной смерти оказался не только Рур, но и вообще вся страна. Однако подчеркнём, что причин у немецкой гиперинфляции, которая началась задолго до 1923 г. – много, и сводить всё к Руру и к репарациям, было бы неправильным.
В итоге от оккупации Рура хорошо не стало никому. Германия осенью 1923 г. оказалась буквально на грани политического и экономического коллапса, и только каким-то чудом удержалась на плаву. Франция никакой прибыли тоже не получила, только расходы: немцы выплачивать репарации вообще перестали, вся экономика Рура остановилась, в итоге французам пришлось самим тратить деньги на то, чтобы запустить её снова, не говоря уже о расходах на содержание оккупационной армии. Дипломатические отношения с Великобританией и США, которые были не в восторге от французской авантюры, тоже оказались в нижней точке.
В итоге американцы и англичане и разрешили конфликт. В 1924 г. они усадили разорившихся немцев и полуразорившихся французов за стол переговоров, и добились комплексного соглашения, известного как План Дауэса. Немцы с помощью американских кредитов возобновляли выплату репараций, соглашаясь на международный контроль за своими Рейхсбанком и железными дорогами, а французы выводили войска из Рура. Оккупация региона была прекращена летом 1925 г.
12 января 1919 г. в Берлине было подавлено коммунистическое восстание
После Рождественских боёв левые радикалы из Независимой социал-демократической партии вышли из Временного правительства, что развязало «правым» социал-демократам руки по зачистке государственного аппарата от нелояльных сотрудников. 4 января в отставку был отправлен глава столичной полиции Эмиль Эйгхорн, который всю жизнь проработал журналистом и возглавил полицию в дни Ноябрьской революции, в общем-то, случайно. Однако уходить главный столичный силовик отказался, и на следующий день левые вывели на улицы Берлина несколько сотен тысяч своих сторонников.
Впечатлённые таким размахом общественной поддержки, лидеры левых (не только коммунисты, но и «левые» социал-демократы, и лидеры рабочих советов) организовали Революционный комитет, призванный решить, что же делать дальше. Ничего конкретного немецкие революционеры так и не решили, увязнув в спорах и попытках договориться с Временным правительством. Критически важные дни 6 и 7 января, когда в центре Берлина митинговала полумиллионная (!) толпа, оказались упущены, и народ, помитинговав, начал расходиться по домам. Военный министр Временного правительства Густав Носке позднее утверждал, что «если бы массы имели сильных лидеров, которые ясно осознавали их цели, вместо пустомель, к полудню этого дня они бы захватили Берлин». Пока же революционеры трепали языком, Временное правительство стягивало к столице верные войска.
К моменту, когда переговоры между революционерами и правительством зашли в тупик, под Берлином стояли несколько тысяч злых распропагандированных фрайкоровцев, готовых по первому приказу войти в город и расправиться с коммунистами. Левые же не могли похвастаться ничем подобным: даже «краса и гордость революции» – Народная морская дивизия, в отсутствие материальных стимулов предпочла объявить о нейтралитете. 10 января добровольческие корпуса вошли в Берлин и начали избиение неорганизованных левых групп. Сопротивление было задавлено за два дня, при собственных потерях в десяток солдат фрайкоровцы убили более полутора сотен человек.
15 января белые добрались до вождей коммунистов – Карла Либкнехта и Розы Люксембург. После ареста их сильно избили, после чего Люксембург спустили в канал, а Либкнехта застрелили в спину и выбросили труп на улице. Было ли это «самодеятельностью» потерявших берега фрайкоровцев или тайным приказом социал-демократического руководства страны (для которых убитые совсем недавно являлись товарищами по партии), так и осталось загадкой.
После Рождественских боёв левые радикалы из Независимой социал-демократической партии вышли из Временного правительства, что развязало «правым» социал-демократам руки по зачистке государственного аппарата от нелояльных сотрудников. 4 января в отставку был отправлен глава столичной полиции Эмиль Эйгхорн, который всю жизнь проработал журналистом и возглавил полицию в дни Ноябрьской революции, в общем-то, случайно. Однако уходить главный столичный силовик отказался, и на следующий день левые вывели на улицы Берлина несколько сотен тысяч своих сторонников.
Впечатлённые таким размахом общественной поддержки, лидеры левых (не только коммунисты, но и «левые» социал-демократы, и лидеры рабочих советов) организовали Революционный комитет, призванный решить, что же делать дальше. Ничего конкретного немецкие революционеры так и не решили, увязнув в спорах и попытках договориться с Временным правительством. Критически важные дни 6 и 7 января, когда в центре Берлина митинговала полумиллионная (!) толпа, оказались упущены, и народ, помитинговав, начал расходиться по домам. Военный министр Временного правительства Густав Носке позднее утверждал, что «если бы массы имели сильных лидеров, которые ясно осознавали их цели, вместо пустомель, к полудню этого дня они бы захватили Берлин». Пока же революционеры трепали языком, Временное правительство стягивало к столице верные войска.
К моменту, когда переговоры между революционерами и правительством зашли в тупик, под Берлином стояли несколько тысяч злых распропагандированных фрайкоровцев, готовых по первому приказу войти в город и расправиться с коммунистами. Левые же не могли похвастаться ничем подобным: даже «краса и гордость революции» – Народная морская дивизия, в отсутствие материальных стимулов предпочла объявить о нейтралитете. 10 января добровольческие корпуса вошли в Берлин и начали избиение неорганизованных левых групп. Сопротивление было задавлено за два дня, при собственных потерях в десяток солдат фрайкоровцы убили более полутора сотен человек.
15 января белые добрались до вождей коммунистов – Карла Либкнехта и Розы Люксембург. После ареста их сильно избили, после чего Люксембург спустили в канал, а Либкнехта застрелили в спину и выбросили труп на улице. Было ли это «самодеятельностью» потерявших берега фрайкоровцев или тайным приказом социал-демократического руководства страны (для которых убитые совсем недавно являлись товарищами по партии), так и осталось загадкой.
