​​«Я не знаю больше никаких партий, я знаю только немцев!»

4 августа 1914 г. эти слова были произнесены Вильгельмом II перед германским рейхстагом в преддверии голосования о выдаче военных кредитов правительству. За несколько дней до этого император произнёс аналогичные «балконные речи» с призывами к национальному единству: 31 июля – в день начала русской мобилизации, и 1 августа – в день объявления войны России. Речи имели триумфальный успех и закрепили так называемую «политику гражданского мира» («Burgfriedenspolitik»). Все немецкие партии забыли о своих довоенных разногласиях с правительством и выразили безоговорочную поддержку государству.

Касалось это и Социал-демократической партии (СДПГ) – главной оппозиционной партии в Германии, сторонников которой официальные лица, включая кайзера, на протяжении десятилетий до этого клеймили «безродным сбродом». Сами же социал-демократы считали себя авангардом будущей европейской социалистической революции, которая должна была уничтожить монархию и «прусский милитаризм».

4 августа 1914 г. многолетняя вражда, казалось бы, закончилась. Социал-демократы, которые ещё за неделю до того митинговали в поддержку сохранения мира, полным составом своей парламентской фракции одобрили военные кредиты правительству. В их глазах война была справедливой, ведь объявлена она была против царской России – страны, которую проклинал ещё Маркс в середине XIX в. как оплот реакции в Европе. Ради такого можно было помириться и с монархией, и с «прусским милитаризмом». Некоторые из социал-демократов изобрели ещё более изощрённые интеллектуальные конструкты для оправдания своей позиции.

В целом, немецкие «Августовское воодушевление» («Augusterlebnis») и «политика гражданского мира» ничем не отличались от аналогичных процессов во всех других странах, вступивших в войну, включая и Россию. «Гражданский мир» везде начал давать слабину по мере затягивания войны, военных поражений и экономических неурядиц. В России, например, он закончился летом 1915 г., когда на фоне Великого отступления оппозиционные партии ГосДумы организовали «Прогрессивный блок», требовавший создания правительства, подотчётного парламенту.

Германия продержалась на два года дольше: первые массовые забастовки прошли там весной 1917 г. после голодной «брюквенной зимы». В июле того же года в рейхстаге был образован оппозиционный «Межфракционный комитет» в составе депутатов от СДПГ, партии Центра и леволиберальной Прогрессивной народной партии, который стал аналогом нашего «Прогрессивного блока». В январе 1918 г. Германию захлестнула новая волна забастовок, в которых участвовали около миллиона человек. Тогда же начали возникать первые немецкие революционные Советы по русскому образцу. Ни о каком «гражданском мире» в условиях голода и осточертевшей всем войны уже не могло быть и речи. Свержение монархии и прекращение войны в ноябре 1918 г. было с воодушевлением встречено абсолютным большинством немцев, о чём, впрочем, многие из них вскоре благополучно забыли.

​​Сталин против КПРФ

Левада-центр опубликовал результаты очередного опроса по поводу отношения россиян к фигуре Сталина и перспективам создания, прости Господи, Сталин-центра.

https://www.levada.ru/2021/08/04/stalin-tsentr-i-pamyatnik-stalinu/

Я честно не знаю, насколько можно доверять результатам опроса. Если они более-менее соответствуют действительности, то можно сделать два неутешительных вывода. Во-первых, десятые годы в символической политике ознаменованы «сталинизацией» общества, чего не было, например, в нулевые. И здесь невозможно не отметить решающей роли официозного исторического нарратива, продвигаемого на государственном уровне. Во-вторых, примечателен тот факт, что меньше чем за пять лет возрастная когорта от 18 до 24 лет (те самые «зумеры») совершила скачок от самой «антисталинской» к наиболее «сталинистской» (после тех, кто старше 55) возрастной группы. И это снова те, кто получал среднее образование в школах десятых годов.

Однако желание написать данный пост у меня возникло не из-за этого. В недавнем фильме «Дождя» о партии КПРФ на 1:00:40 политолог Александр Кынев высказал любопытную мысль, что тема Сталина заботливо извлекается государственными политтехнологами аккурат перед выборами, чтобы распугать умеренных избирателей и оттолкнуть их от того разномастного винегрета, который называется «КПРФ» и который в силу исторических причин является главным партийным конкурентом «Единой России», особенно на региональном и муниципальном уровнях. Конечно, любому человеку, который более-менее разбирается в российской политике, очевидно, что никакого отношения к «реальному» сталинизму КПРФ имени Зюганова-Грудинина не имеет и, скорее всего, никогда не имела.

Я не хочу беспруфно в чём либо упрекать Левада-центр, находящийся к тому же под клеймом «иностранного агента», но не могу не выразить мнение, что подброс дровишек в тлеющий костерок сталиносрача за месяц до выборов вновь способен распугать часть общественности, которая, возможно, и проголосовала бы за каких-нибудь стихийных социал-демократов/левоцентристов, а то и просто бизнесменов или активистов, для удобства идущих под «красным» брендом, но на теме Сталина и «злых коммунистов» их в очередной раз разводят как детей.

​​Чёрный день германской армии

8 августа 1918 г. вошёл в историю как «Чёрный день германской армии», согласно выражению генерал-квартирмейстера Эриха Людендорфа, который фактически являлся диктатором Германии в два последних года Великой войны.

В этот день союзные войска начали контрнаступление под Амьеном с целью «срезать» опасный выступ, образовавшийся после победного Весеннего наступления немцев. На первый взгляд, успех союзников не выглядел чем-то сверхвыдающимся. Действительно, за всё время операции они взяли около 20 тыс. пленных и продвинулись вперёд на 12 миль, что было много по стандартам окопной войны. Однако это выглядело скромно и в сравнении с прошлыми немецкими успехами, и вообще до границ Германии оставалось пройти с боями ещё пару сотен миль.

Истинное значение 8 августа лежало в моральном эффекте, оказанном на Верховное командование Рейха. До этого дня немцы еще лелеяли надежду о продолжении наступления, которое было остановлено на Марне в середине июля. Удар союзников под Амьеном привёл к тому, что все немецкие резервы были брошены на закрытие бреши. Несмотря на то, что брешь действительно оказалась закрыта через несколько дней, сил на новые наступательные операции больше не оставалось. А это означало, что инициатива окончательно перешла к союзникам. Немцы отныне могли лишь обороняться, а патовое положение со снабжением и ресурсами означало, что поражение становилось лишь вопросом времени.

Людендорф недвусмысленно выразил ситуацию следующими словами: «Я вижу, что мы должны подвести итоги. Мы исчерпали почти все наши ресурсы. Война должна быть окончена». Особое впечатление на генерала произвели донесения, что на некоторых участках фронта солдаты начали выходить из-под контроля офицеров, отказываясь идти в бой и массово сдаваясь в плен.

Через сто дней Германия капитулировала, находясь в безвыходном положении и отступая по всему Западному фронту.

Вавилон-Берлин

Девяносто лет назад, 9 августа 1931 г., Веймарскую республику сотрясло дерзкое политическое убийство.

В этот день в Берлине было жарко: проходил инициированный коммунистами референдум о роспуске прусского ландтага, в котором большинство мест занимали демократические партии. Шансов победить у красных не было, но они на это и не рассчитывали: главное создать информационный повод и провести шумную агитацию. На площадях собирались разгорячённые сторонники Компартии. В «лучших традициях» Веймара всё оканчивалось кровавыми столкновениями с полицией.

В числе прочих вечернее дежурство в центре города в тот вечер несли полицейские: капитан Пауль Анлауф, капитан Франц Ленк и обер-вахмистр Август Виллинг. Когда полицейские вышли на Бюловплац в районе кинотеатра «Вавилон», за их спинами появились двое молодых людей, которые, приблизившись к служителям правопорядка, открыли огонь на поражение. Анлауф был убит выстрелом в голову сразу, Ленк, получив смертельное ранение, умер чуть позднее. Виллинг, раненный в живот и в руку, выжил. Расстреляв боезапас, стрелявшие скрылись, но прибывшие на место преступления полицейские патрули ещё какое-то время вели беспорядочный огонь, полагая, будто в них стреляют неведомые снайперы с крыш.

Заказчики, организаторы и исполнители убийства так и не были найдены по горячим следам, хотя всё указывало на причастность к делу коммунистов. Убитым полицейским были устроены торжественные похороны, а красные ещё больше «укрепили» свою экстремистскую репутацию.

Расследование было возобновлено в 1933 г., когда к власти пришли другие экстремисты, которым было выгодно устроить показательный процесс над конкурентами. К делу были привлечены 15 арестованных коммунистов, которые дали признательные показания. Зная нацистов, можно было бы предположить клевету и поклёп на коммунистов, но загвоздка в том, что дело вели не нацисты. Пруссией во времена Веймарской республики управляли социал-демократы, соответственно большинство полицейских также были социал-демократами по партийной принадлежности. Нацисты же, как ни странно, не проводили люстраций нижнего и среднего кадровых звеньев за исключением евреев. Иными словами, расследованием дела заведовали прежние социал-демократические полицейские времён республики, оставшиеся на своих местах при новой власти. Большинство обвиняемых получили тюремные сроки, трое – смертные приговоры, из которых исполнен был только один (второй приговорённый покончил с собой, третьему казнь заменили пожизненным заключением).

Однако среди осуждённых не было ни заказчиков, ни исполнителей, хотя их имена теперь были известны. Убийство полицейских организовали два депутата рейхстага (!) от КПГ: Ханс Киппенбергер и Гейнц Нейман. Оба сбежали в СССР, где так и не пережили 37-го года. Непосредственным заказчиком преступления был глава столичного обкома Компартии Вальтер Ульбрихт – будущий лидер ГДР, требовавший обострения «классовой борьбы».

Исполнителями выступили два молодых активиста: Эрих Цимер и Эрих Мильке. Оба также покинули страну. Цимер впоследствии погиб в Испании, а вот Мильке выжил, вернулся в послевоенную Германию, сделал головокружительную карьеру в ГДР и с конца 1950-х гг. являлся бессменным главой восточногерманской политической полиции Штази.

Официоз ГДР открыто признавал убийство на Бюловплац делом рук коммунистов, но вся вина возлагалась на самодеятельность репрессированных при Сталине «оппортунистов» Киппенбергера и Неймана. Чего с мёртвых взять? Мильке неофициально также не скрывал своего личного участия, и даже написал мемуары, хранившиеся у него в сейфе, которыми шантажировал партийную верхушку, уберегая самого себя от опалы.

Эти записи с прочими доказательствами и подвели Мильке под суд в 1992 г., уже в объединённой Германии, спустя 61 год после преступления. На суде бывший шеф тайной полиции вёл себя как невменяемый (или только косил под слабоумного). В итоге его приговорили к 6 годам заключения, но через два года освободили по состоянию здоровья. Умер Мильке в 2000 г.

10 августа 1932 г. Веймарскую республику сотрясло очередное дерзкое политическое убийство.

Во второй половине 1932 г. в Германии фактически шла Гражданская война низкой интенсивности. На фоне ужасающей нищеты и безработицы противостояние многочисленных политических военизированных группировок вылилось в уличные драки, погромы, покушения и убийства. В одной только Пруссии за июль в ходе политических беспорядков погибли 86 человек. Основными возбудителям спокойствия выступали две главные экстремистские партии – КПГ и НСДАП. До какого-то момента имперское правительство правого консерватора Франца фон Папена терпело и даже поощряло эскалацию насилия (именно Папен отменил кратковременный запрет нацистских Штурмовых отрядов) с целью «раскачать лодку» и под этим предлогом ликвидировать «за неэффективностью» самый мощный демократический институт, остававшийся в Германии к тому моменту – правительство Пруссии. Но после роспуска прусского правительства Папен захотел показать силу и перед экстремистами. В ночь с 9 на 10 августа правительство Рейха приняло чрезвычайное постановление, согласно которому убийства по политическим мотивам, убийства полицейских и военных, а также поджоги, подрывы и саботаж на железных дорогах карались смертной казнью. Создавались особые суды, которые рассматривали такие дела в ускоренном порядке.

Спустя 1,5 часа после принятия чрезвычайного закона, в деревне Потемпа (Верхняя Силезия) пятеро пьяных штурмовиков ворвались в квартиру коммунистического профсоюзного активиста поляка Конрада Пиецуха и забили того до смерти на глазах у семьи. О том, чтобы скрыться, дуболомы не подумали, поэтому вскоре всех арестовали. 22 августа особый суд приговорил всех пятерых к смерти.

Сразу же после оглашения приговора нацисты подняли бурю возмущения. Гитлер публично солидаризировался с осуждёнными и называл нонсенсом тот факт, что «пятеро немецких патриотов» осуждены за убийство «какого-то поляка-коммуниста». Геббельс выискивал в случившемся еврейский заговор.

Что же сделало правительство Рейха? Нацисты рассматривались Папеном, мечтавшем об авторитарном националистическом сословном государстве, в качестве потенциальных партнёров по коалиции, способных привлечь общественные симпатии к новой власти. Поэтому, показав нацистам, кто в доме хозяин, Папен смягчил приговор. Под предлогом того, что убийство произошло всего спустя 1,5 часа после принятия чрезвычайного закона (и, следовательно, убийцы, якобы, могли не знать о нём), смертную казнь заменили на пожизненное заключение. Впрочем, отсидели потемпские головорезы всего семь месяцев. В марте 1933 г. новое правительство с Гитлером во главе (и с Папеном в качестве вице-канцлера) объявило амнистию всем, кто совершил при республике преступления «из национальных побуждений».

Папен, думавший, что он самый умный, и использует Гитлера в своих целях, в итоге оказался дураком, который сам себя переиграл и привёл к абсолютной власти людоеда. А высказывания Гитлера по поводу потемпского процесса не оставляли сомнений, что ждёт всех противников национал-социалистов после установления нацистской диктатуры.

​​Как пал Сайгон

Официальной целью участия вооружённых сил США в Гражданской войне в Южном Вьетнаме являлось недопущение «коммунизации» этого государства и сохранение лояльного американцам правящего режима. Пока американцы оставались в регионе, у коммунистов не было ни единого шанса победить. Все коммунистические наступления, включая знаменитое Тетское наступление, оканчивались грандиозными провалами. Однако северяне, за спиной у которых стояли СССР и КНР, проявили упорство, и, несмотря на горы трупов, морскую блокаду и бомбардировки, продолжали разжигать пожар партизанщины на Юге любой ценой. Для США же отправка призывников на далёкую войну на край света с неочевидными выгодами сохранения южновьетнамского режима стала важнейшим вопросом внутренней политики. Мол, за что гибнут американские парни? За то, чтобы у власти в Сайгоне оставался очередной коррумпированный генерал? В конце концов, в январе 1973 г. Никсон и Киссинджер договорились с правительством Северного Вьетнама, что американцы выведут войска из Индокитая, а красные прекратят попытки свергнуть южновьетнамский режим военными средствами.

Не прошло и нескольких месяцев, как коммунисты подтёрлись недавними соглашениями, и возобновили атаки на Южный Вьетнам. Подобная возможность учитывалась американцами, а потому Никсон допускал возобновление воздушных бомбардировок Северного Вьетнама и продолжал наращивать материально-техническую и финансовую поддержку Юга.

Однако вскоре приключился Уотергейт, и Никсон потерял возможность распоряжаться силовым ресурсом. Летом 1973 г. Конгресс квалифицированным большинством голосов (то есть при подавляющей поддержке и демократов, и республиканцев) наложил вето на любое участие американских вооружённых сил в боевых действиях в Индокитае, если только это не будет одобрено самим Конгрессом. В конце того же года нефтяной шок, связанный с очередной арабо-израильской войной, ударил по американской экономике. В итоге, в 1974 г. помощь США Южному Вьетнаму сократилась на 50%, в то время как советско-китайская помощь Северному Вьетнаму, наоборот, выросла на те же 50%.

Что касается Южного Вьетнама, то на протяжении всей недолгой истории существования этого государства его поочерёдно возглавляли вороватые генералы, периодически свергавшие друг друга в ходе военных переворотов. Коррупция и кумовство разъедали южновьетнамскую армию и бюрократию, что не могло не отразиться на качестве управления.

Тем не менее коммунисты планировали начать «генеральное наступление» не раньше 1976 г. Однако локальное наступление красных на юге страны в начале 1975 г. нежданно-негаданно для всех сторон привело к полному обвалу растянутого южновьетнамского фронта. Из Сайгона поступали противоречивые приказы то «стоять до конца», то отступать с целью «концентрации сил», что ещё больше запутывало ситуацию. В разгар решающих боёв Конгресс отказал президенту Форду в выделении дополнительных ассигнований на поддержку Южного Вьетнама. После этого судьба Сайгона была решена. Страна погрузилась в хаос и анархию.

Под прикрытием обречённых южновьетнамских войск, героически сражавшихся до самого конца, американцы за два дня – с 29 по 30 апреля 1975 г. – успели эвакуировать на вертолётах из Сайгона до 7 тыс. человек собственных граждан и вьетнамских беженцев, уже знавших по опыту Гражданской войны, что коммунисты вырезают всех, кого заподозрят в сотрудничестве со Штатами. Всего же по воздуху и по морю в последние дни существования Южного Вьетнама с американцами ушли до 130 тыс. вьетнамцев, не желавших оставаться под красными.

Победившие северяне отправили в концлагеря до 300 тыс. человек (из 20 млн. населения Южного Вьетнама) для «перевоспитания», которое произвольно могло продолжаться хоть месяц, хоть 10 лет. Ещё 1 млн. горожан с Юга насильно переселили в сёла. Вплоть до конца 1990-х гг. из Вьетнама в другие страны от такой жизни бежали ещё 1,5 млн. человек.

Пример Южного Вьетнама, как и ещё одной южноазиатской страны, наглядно демонстрирует, что победив в войне, нужно ещё не проиграть мир. И это зачастую самое сложное.

В рамках повышения культуры дискуссий в Восточной Европэ сегодня говорим с Николаем Росовым о межвоенной Румынии.

https://youtu.be/oxK0WyK6tyY

Одним из самых глупых аргументов в пользу благотворности того или иного политического режима является демографический аргумент. Мол, «посмотрите, насколько увеличилось население в годы правления Николая II/Сталина/вставить нужное имя, значит неплохо тогда жилось-то!».

В таком случае посоветуйте вашему собеседнику прочесть статью в Википедии о демографическом переходе. Его начальная фаза, знаменующая наступление индустриальной эпохи, всегда сопровождается резким падением младенческой смертности, тогда как высокая рождаемость, свойственная аграрному обществу, инерционно ещё сохраняется некоторое время. Таким образом, у власти может находиться хоть царь, хоть генсек, хоть марсиане, но численность населения в десятилетия, соответствующие первой фазе демографического перехода, будет расти взрывными темпами независимо от типа политического режима или иных событий, связанных с ним.

Приведу пару актуальных примеров. Перед вторжением американцев в Ирак в 2003 г. там проживали 25 млн. человек. На данный момент в Ираке живёт 41 млн. Ни иностранная оккупация, ни Гражданская война, ни исламистский террор не помешали населению Ирака вырасти на 64%. Ещё хлеще с Афганистаном. В 2001 г. там жили 22 млн., сейчас – 40 млн. Рост численности населения в условиях двадцатилетней перманентной войны – 82%.

Таким образом, если человек продолжает хвалить правителя просто за то, что на время его правления пришлась первая фаза демографического перехода, предложите ему также восхититься успехами американской оккупационной политики на Ближнем Востоке.

​​Как голый президент нанёс удар по имиджу Веймарской республики

В наше время фотографии политиков с голым торсом уже никого не удивляют. Более того, некоторые даже пытаются с их помощью приобрести популярность среди избирателей. Однако сто лет назад нравы были куда более суровыми. Демонстрация обнажённого тела, не только женского, но и мужского, считалась «в приличном обществе» недопустимой вольностью. На этом, например, погорели первые руководители первой немецкой демократии.

В июле 1919 г. президент Фридрих Эберт и министр рейхсвера Густав Носке – оба социал-демократы, во время одной из инспекционных поездок по северу Германии решили искупаться. Поблизости оказался фотограф. Сфотографировавшись и искупавшись, высокие гости уехали, вероятно, забыв об обычной фотографии.

Однако снимок каким-то образом попал в руки журналистов. В конце августа одно из ведущих изданий Германии – «Berliner Illustrierte Zeitung», поместило фото голых по пояс президента и военного министра на всю первую полосу. Издание транслировало либеральные взгляды и, вероятно, те, кто размещал изображение, желали подчеркнуть, что президент – обычный человек, такой же как и прочие граждане республики. Но в том то и дело, что значительная часть немцев столетней давности как раз не хотела, чтобы ими правил кто-то, похожий на них. Наоборот, высшая власть в представлениях многих должна была парить над простыми смертными и, естественно, соответствовать своему статусу. К тому же тогда понятия о степени дозволенной наготы отличались от современных, поэтому мужчины, как и женщины, старались при купании облачаться в закрытые купальные костюмы. Вид голых по пояс президента и военного министра оскорбил чувства многих поборников общественной морали.

Для правых «неприличное фото» стало мощным аргументом против ненавистной республики. В правой печати появились коллажи, предлагавшие читателям сравнить правителей «тогда» – Вильгельма II и Гинденбурга, в блеске мундиров и наград, и «сейчас» – двух голых мужиков в трусах. Консерваторы издевательски переделали старый кайзеровский гимн «Славься ты в венце победном» на «Славься на пляже». Свой вклад в травлю внесли и левые радикалы. На их карикатурах голые Эберт и Носке, которые в начале года подавили несколько попыток большевистских мятежей, стояли по колено в крови рабочих.

Эберт пытался судиться с наиболее жёсткими «троллями», но без особого успеха. Консервативные судьи отказывались признавать нападки оскорблениями. История с купальной фотографией преследовала Эберта на протяжении всей его последующей деятельности, а правые продолжили травить президента уже по другим поводам. Постоянный стресс и необходимость защищать своё честное имя в судах сыграли роль в том, что Эберт скончался на президентском посту в феврале 1925 г. в возрасте всего 54 лет.

На смену Эберту немцы избрали престарелого кайзеровского фельдмаршала Гинденбурга, который куда более соответствовал традиционалистским представлениям о том, каким недосягаемым божеством должен быть глава государства в глазах верноподданных.

Как Соединённые Штаты спасли Саддама Хусейна

Провал американцев в Афганистане побуждает вспоминать о других внешнеполитических провалах Штатов, в том числе и на Ближнем Востоке. Одним из примеров такого рода можно назвать ситуацию с Иракским восстанием 1991 г.

Вопреки обывательским представлениям, будто при Саддаме Хусейне в Ираке «был порядок», никаким «гражданским миром» в этой стране в годы правления диктатора и не пахло. Саддам вёл перманентную войну с курдами на севере Ирака – этот конфликт достался ему в наследство ещё от предыдущих властей. Юг страны регулярно сотрясали мятежи шиитов – религиозного большинства страны, вынужденного мириться с правлением суннитского меньшинства. В Ираке действовали даже коммунистические партизаны. В общем, страну и без всякого американского вмешательства разрывали социальные, межнациональные и межконфессиональные противоречия, периодически выливавшиеся в кровавые конфликты.

Кульминацией стало всеобщее антисаддамовское восстание в Ираке в начале 1991 г. Оно началось на фоне разгрома иракской армии во время операции «Буря в пустыне», когда международная коалиция во главе с США освободила от иракцев Кувейт и заняла приграничные районы южного Ирака. Разбитые и деморализованные солдаты первыми разожгли пожар мятежа, очищая от баасистов (сторонников единственной правящей партии) город за городом. К военным тут же присоединились шииты, коммунисты, антисаддамовские баасисты и вообще все прочие недовольные режимом. На Севере снова восстали курды. К середине марта Саддам фактически утратил контроль над большей частью страны, его власть распространялась лишь на Багдад с пригородами.

Однако вскоре ситуация развернулась на 180 градусов. Восставшие так и не смогли договориться между собой и скоординировать свои действия. В то же время Саддам быстро мобилизовал Республиканскую гвардию (элитные воинские части) и оставшиеся верными армейские подразделения, после чего методично город за городом к началу апреля вернул контроль над большей частью Ирака. Стоит ли говорить, что реставрация саддамовской власти сопровождалась резнёй всех, кто посмел выступить против диктатора (справедливости ради, сами повстанцы тоже не церемонились с пленными).

Самым спорным моментом во всей этой истории является реакция США. Если ещё в феврале, пока «Буря в пустыне» продолжалась, американская пропаганда, направленная на Ирак, призывала иракцев свергнуть диктатора, то уже в марте – когда иракцы действительно восстали – американские официальные лица подчёркивали, что Штаты не будут вмешиваться «во внутренние дела Ирака», и что смена режима не являлась целью военной операции. Президент Буш, который ещё в феврале призывал иракский народ сместить Саддама, в апреле заявил, что никому ничего не обещал. Американцы так и не передали захваченные иракские арсеналы и брошенное оружие восставшим. Более того, запретив Ираку по итогам Войны в Заливе пользоваться военными самолётами, американцы сделали исключение для вертолётов. Эта лазейка позволила Саддаму завоевать полное господство в воздухе и с лёгкостью перебрасывать войска для подавления мятежа.

В конце концов, американцы всё-таки установили бесполётную зону над севером Ирака, что спасло иракских курдов от уничтожения. В следующем году аналогичная бесполётная зона была установлена над южным Ираком, где Саддам продолжал изничтожать остатки сопротивления. Однако момент для свержения диктатора был упущен.

Главным мотивом американцев, обусловившим их фактическую поддержку Хусейна в 1991 г., было нежелание усиления враждебного Ирана, который мог опереться на победивших шиитов. Бездействие США, которых иракцы реально ждали в 1991 г., во многом уничтожило репутацию Америки в стране. Когда в 2003 г. американцы таки вошли в Ирак с целью свержения Саддама, для значительной части шиитского населения они были не освободителями, а «теми козлами, кто отдал нас на растерзание диктатору 12 лет назад». В итоге, если в 1991 г. Штаты ещё могли побороться с Ираном за симпатии иракских шиитов, то после 2003 г. иракские шииты в самом деле стали союзниками Ирана.

Что не так с Веймарской Конституцией?

В августе 1919 г. Германия получила первую республиканскую Конституцию в своей истории. Некоторые восторженные наблюдатели даже заявляли, будто она закладывает основы «самой демократичной демократии в мире». Сложно не отнестись к этим словам с грустной иронией, зная, что Веймарская Конституция действовала чуть больше 13 лет, и была де-факто демонтирована нацистами в 1933/34 гг., хотя де-юре они её так и не отменили до самого 1945 г. Почему же Конституция, призванная установить «самую демократичную демократию», не уберегла страну от тоталитарной диктатуры?

На самом деле уже в 1919 г. под политическую систему Германии были заложены мины замедленного действия, которые вовсе не были обязаны взорваться при иных обстоятельствах. Однако трагическое стечение факторов в начале 1930-х гг. привело к тому, что демократический режим был свёрнут преимущественно легалистским и конституционным путём.

Прежде всего, Германия являлась президентской республикой с потенциалом превращения в сверхпрезидентскую в кризисных условиях. Президент избирался на прямых всенародных выборах раз в семь лет с возможностью переизбрания. Он мог единолично назначать и смещать канцлеров, а также распускать рейхстаг. Президент являлся верховным главнокомандующим рейхсвера. 48-я статья Конституции давала президенту право в любой момент вводить чрезвычайное положение в Рейхе или в любой из его частей, во время которого могли приостанавливаться конституционные права и свободы. Фактически президент представлял собой этакого «эрзац-кайзера». Это делало политическую систему критически зависимой от личности того, кто занимал президентское кресло. Во время тяжелейшего кризиса 1923 г. президентом являлся социал-демократ Фридрих Эберт, который, несмотря на активное использование своих чрезвычайных полномочий, так и не превратил Германию в диктатуру. Совершенно иная ситуация сложилась во время кризиса начала 1930-х гг., когда президентом являлся престарелый кайзеровский фельдмаршал Пауль фон Гинденбург. Фактически им манипулировало ближайшее окружение, и к началу 1933 г. через публичную политику в Германии уже ничего не решалось. Тот же Гитлер, в конце концов, стал канцлером не волей избирателей, а путём тайного сговора с ближайшим окружением президента.

Сильный президент оттенял слабое правительство. Кабинет министров мог быть отправлен в отставку не только президентом, но и рейхстагом через вотум недоверия. При этом парламент не был обязан предлагать альтернативу взамен свергаемого правительства. В результате за 14 лет в Германии сменились около 20 кабинетов. Министерская чехарда ещё больше усиливала институт «стабильного» президентства.

Наконец, рейхстаг квалифицированным большинством в 2/3 голосов имел право легально нарушать Конституцию, прежде всего, временно передавая часть своих полномочий правительству. В 1920-х гг. демократические кабинеты в общей сложности десять раз получали временные чрезвычайные полномочия от парламента. В одиннадцатый раз подобные полномочия получил Гитлер в 1933 г., но в отличие от своих предшественников уже их не отдал.

Негативный опыт Веймарской Конституции стал примером для разработчиков Основного закона ФРГ, которые учли недостатки предыдущей конституционной модели. Президент отныне выполняет в основном представительские функции и избирается особым Федеральным собранием, а не на всеобщих выборах. Он лишь утверждает канцлера, которого до этого уже выбрал бундестаг. Президент может распустить парламент только в редких обговоренных Основным законом случаях. Бундесвер подчинён министру обороны в мирное время и канцлеру в военное, но не президенту. Напротив, ФРГ имеет сильное правительство. Оно может быть смещено бундестагом только в том случае, если парламент заранее определится с альтернативной кандидатурой на пост канцлера. Наконец, ряд конституционных статей в принципе защищены от любых изменений. Обойти Основной закон нельзя. Возможно лишь внести изменения непосредственно в его текст, но для этого опять же требуется квалифицированное большинство бундестага и бундесрата.

Претендуют ли немцы на Калининград?

Несколько дней назад многие в РФ перевозбудились из-за того, что в каком-то заштатном городишке в Мекленбурге-Передней Померании неизвестные вывесили предвыборные плакаты ХДС/ХСС и СДПГ 70-летней давности, на которых Германия показана в довоенных границах, включая Кёнигсберг. Справедливости ради, пресс-секретарь президента Песков совершенно верно выразил понимание того, что подобные территориальные претензии являются уделом политических маргиналов в ФРГ и нисколько не отражают позиции ни современного германского государства, ни его основных политических партий. Последние уже дистанцировались от сомнительной агитации, посчитав её «чёрным пиаром». Примечательно, что постоянно упоминая о Кёнигсберге, российские комментаторы забывают, что риторика о «границах 1937-го» всё-таки в основном является антипольской, так как переданные Польше «Кресы Заходни» во много раз превышают территорию Калининградской области, которая в отличие от них сейчас даже не граничит с Германией.

Однако плач о «границах 1937-го» не всегда был уделом маргиналов в ФРГ, о чём я уже писал на канале. Требования о возвращении «восточных территорий» являлись официальной позицией руководства Федеративной республики с момента образования государства в 1949 г. и до начала 1970-х гг. Вплоть до середины 1960-х гг. это был даже bipartisan issue, с которым были согласны все основные политические силы страны, включая социал-демократическую оппозицию. Во многом это объяснялось тем, что среди западногерманских избирателей были миллионы немцев, изгнанных из Центральной и Восточной Европы после окончания Второй мировой войны, а потому обещания «вернуть утраченную Родину» безотказно работали для повышения привлекательности той или иной партии. Однако к концу 1960-х гг. социал-демократы пересмотрели свою позицию, и начали выступать за примирение с Восточным блоком и за признание послевоенных границ. После того, как социал-демократ Вилли Брандт стал канцлером в 1969 г., он начал проводить «Новую Восточную политику», в рамках которой с 1970 по 1973 гг. были заключены договоры с СССР, Польшей, ГДР и Чехословакией о признании новых границ.

Тем не менее в самой ФРГ политика Брандта расколола общество, а блок ХДС/ХСС, перешедший в оппозицию на федеральном уровне, ещё десять лет не признавал новых границ. Вопрос о пересмотре восточных договоров ставился христианскими демократами на повестку дня ещё перед выборами 1980 г., которые они, впрочем, проиграли. Пожалуй, это был последний раз, когда ХДС/ХСС пытался активно разыграть реваншистскую карту в электоральной политике. Христианский демократ Гельмут Коль, пришедший к власти в 1982 г., отказался от пересмотра границ. Он же окончательно закрыл вопрос, подписав в 1990 г. договор «2+4», согласно которому воссоединённая Германия полностью отказывалась от любых претензий на территории восточнее линии Одера-Нейсе.