Верховный суд Бангладеш отменил большинство квот на государственную службу, оставив в итоге лишь 7% для внучков ветеранов освободительной войны 1971 года. Ну, как говорил видимо теперь уже не приветствующийся в РФ Тарас Григорьевич: “Боритеся - поборете”. 

По крайней мере формального повода для продолжения деятельности “Антидискриминационного студенческого движения”, - в том виде, в каком оно функционировало в июне-июле, - больше нет. А как откликнутся в будущем сотня трупов, положенных студентами на алтарь борьбы против государственных квот - неизвестно.

#Бангладеш

Почитываю иногда журнал Lêgerîn (в переводе с курманджи, как понимаю, нечто типа “в поисках”; очень перекликается кстати с идентичным названием основного теоретического органа Компартии Китая “Цюши”), распространяющий идеи радикальной демократии (она же - “демократия современности”) и издающийся силами людей, принадлежащих к интернациональной коммуне Рожавы ака Северо-Восточной Сирии. Иногда на самом сайте выкатывают статьи из будущего номера, для привлечения внимания стало быть. Вот, в очередном опусе под названием “Общественный договор во имя революции?” внимание привлекло сжатое изложение нынешней идеологии Рабочей Партии Курдистана и близких к ней (теоретически) организаций:

“...Невозможно говорить о революции в Рожаве, не упомянув о влиянии на неё идей Абдуллы Оджалана и 50-летнего опыта борьбы РПК. В частности, тех усилий, которые с 90-х годов РПК предпринимала в области разработки новой революционной теории, которая могла бы заменить старую марксистско-ленинскую ориентацию. Это был процесс самокритики и перестройки, в рамках которого движение оценивало свои собственные ошибки, а так же неудачи социалистических и революционных движений по всему миру, которые стали очевидны после падения Советского Союза и распада т.н. “реального социализма” (...) Результатом этого переосмысления является то, что сегодня именуется “Парадигмой демократической современности”.

Одной из главных отправных точек был анализ взаимоотношений между обществом, государством и революцией. Из опыта 20-го века с его попытками построить «государственный социализм» или «социалистическое государство», а также за счет исследования истории развития государства со времен античности, стало понятно, что государство не может быть путем к развитию социализма в обществе. 

Фактически был сделан вывод, что государство и общество принципиально отличаются друг от друга и представляют собой совершенно противоположные интересы и способы понимания мира. С одной стороны, государство основано на интересах меньшинства людей, пытающихся монополизировать богатство и власть путем создания иерархической системы, которая порабощает общество, прикрывая это положение посредством идеологического аппарата.

С другой стороны, изначально общество является результатом естественного развития, основанного на демократических и эгалитарных ценностях и отношениях, которые породили человека как такового. С этой точки зрения социализм должен пониматься как современный этап длительной борьбы за защиту общества и его ценностей. Поэтому мерилом успеха социалистической революции является не то, завоевано или разрушено государство, а то, насколько общество способно самоорганизоваться и жить в соответствии со своими собственными моральными и политическими принципами.

В то же время, природа самой власти и то, как она становится доминирующей в обществе, были глубоко изучены. Абдулла Оджалан спрашивал: “Откуда у политических обладателей власти такая огромная сила? Как им удается захватить и распоряжаться такой великой ценностью?”. Или, другими словами, как возможно, что меньшинство людей сумело подчинить себе большинство общества и даже убедить его принять эту форму рабства как естественную? Очевидно, что физическая сила сама по себе не может этого достичь. Власть также нуждается в идеологической силе, чтобы подчинить общество. Особенно сегодня, когда власть распространила свое влияние на каждую часть общества и каждую часть мира, как никогда необходимо, чтобы люди стали добровольными участниками системы. Это означает, что менталитет и личность людей должны быть сформированы таким образом, чтобы они действовали в соответствии с интересами власти, чувствуя, что они свободно выбирают это. По этому поводу Абдулла Оджалан писал:

“Если присмотреться, то можно увидеть, что общество, власть и современное государство развивались, переплетаясь друг с другом, используя национализм, сексизм, религиозность и различные наукообразные доктрины для поддержания национального государства, в котором каждый втягивается в эту парадигму, каждый являлся и властью, и обществом, и государством”.

Другими словами, в современном национальном государстве общество было вынуждено отождествлять себя с государством и его интересами. И когда это произошло, государство и власть проникли во все аспекты жизни общества и сделали его зависимым от себя. Как пишет Оджалан: “Нет такой социальной деятельности, в которую бы не вмешивалась власть”.  

Поэтому, пока эта система не изменится, даже если нынешняя форма государства будет разрушена или заменена “социалистическим государством”, речь будет идти лишь о переформатировании, ибо государство заполнит образовавшуюся пустоту. Потому, что общество пришло к вере в необходимость государства; потому, что общество утратило знания и способность жить без него. Это становится очевидным, если просто вернуться на сто лет назад, где мы можем увидеть, как тогда большинство сообществ в мире могли получить почти все, что им было нужно для жизни, либо производя это самостоятельно, либо с помощью других сообществ. 

Вместо этого сегодня большинство людей полностью зависят от покупки вещей и от государства или рынка, которые предоставляют им безопасность, образование, развлечения и все остальное. А эта способность государства, в свою очередь, зависит от сложных сетей международных институтов, договоров, инфраструктуры, торговых путей, военных и геополитических балансов. Поэтому любой революционный процесс, который попытается внезапно отключиться от этого мирового порядка, столкнется с объединенными атаками и враждебностью всех сил капиталистической современности (...)

…Абдулла Оджалан предлагает концепцию демократической автономии как выход из этого тупика. Это означает организацию общества на демократической основе вне государства путем постепенного развития демократического менталитета в обществе, перестройки его институтов и медленного сокращения роли и влияния государства до тех пор, пока оно не станет излишним. Это можно рассматривать как переходную фазу, когда вместо того, чтобы разрушать или захватывать государство, общество постепенно заменяет его демократическими институтами.

Демократическая автономия может быть реализована двумя способами. Один из них имеет место, когда возможно достичь соглашения с государством, когда оно признает право общества на самоорганизацию, а общество, в свою очередь, признает право государства продолжать существовать и поддерживать некоторые из своих функций, связанных с безопасностью и международными отношениями. Таким образом, демократическая автономия может быть построена без немедленной угрозы для международной системы национальных государств и, как можно надеяться, избегая ситуации тотальной войны. 

С другой стороны, если государство отказывается признать демократическую автономию общества, общество тогда имеет право объявить ее в одностороннем порядке, готовясь защищать ее до тех пор, пока государство не убедится в необходимости переговоров. В этой парадигме роль революционера в основном сосредоточена на идеологическом образовании, социальной организации и защите общества от нападений…”

Сейчас, когда интернет полон скорбных сообщений об устроенной туарегами засаде против малийских сил и их русских помощников, неплохо будет напомнить, что Советский Союз был первой (и на тот момент единственной) страной, выразившей полную и безоговорочную поддержку берберскому (туареги - народ берберской группы) мятежу в испанской зоне Марокко. Речь идет о т.н. Республике Риф, провозглашенной в 1921 году Мухаммадом бин Абд эль-Керимом эль-Хаттаби, вставшим во главе союза горных берберских племен, поднявших мятеж против франко-испанского колониального господства.

Причем, - как это всегда и происходило с коммунистами, - в то время как в советской периодике цвели приветствия и восторги по адресу “героической борьбы маленького народа против полчищ франко-испанских империалистов”, внутри Французской Компартии, - под юрисдикцию которой попадали т.н. “заморские департаменты” и протектораты Франции в Северной Африке, включая Марокко, - царило смятение.

Ибо подавляющее большинство французских коммунистов (а так же большинство членов Социалистической Партии) выступили резко против лозунгов поражения своего правительства в колониальной войне, обосновывая это тем, что Рифская война берберов это война не антиимпериалистическая, а даже скорее реакционная. Потому что её возглавляет не революционер, а феодал; к тому же использующий в качестве основного средства мобилизационной пропаганды призывы к джихаду. И поражение в этой войне приведет не только к изгнанию христианского населения из Северной Африки, но и к укреплению самого отчаянного средневекового мракобесия, которое надолго задержит общественно-экономическое развитие территорий самопровозглашенной Рифской республики.

В ответ на эти доводы генсек ФКП Пьер Семар заявлял, что нужно поддерживать не лично Абд эль-Керима, а национальное движение против французского империализма; конкретно против Абд эль-Керима нужно будет выступать лишь тогда, когда французский империализм будет повержен и то, лишь если его власть ляжет тяжелым бременем на рифских крестьян.

Никакие увещевания не помогали переломить патриотизм французских коммунистов, видевших в лице собственного империализма прежде всего цивилизаторскую миссию, способствующую развитию Северной Африки. Поэтому спор между “правым” большинством и “левым” меньшинством ФКП, грозивший подорвать французское коммунистическое движение в зародыше, не прекращался и очень скоро был вынесен на суд авторитетного Исполнительного Комитета Коминтерна, которому из Москвы было виднее что к чему.

В итоге, IV Пленум ИККИ принял специальную резолюцию по вопросу рифской войны, которая очень не понравилась “правым” коммунистам:

“Без сомнения мы должны бороться с социальными и религиозными предрассудками, с панисламизмом колониальных народов и содействовать развитию у них массового рабоче-крестьянского движения. Но когда воинственные племена восстают против империализма метрополий и воюют за свою независимость, мы должны вести борьбу не против их вождей, хотя им и свойственны некоторые предрассудки, а против империализма”.

Вслед за этим было выпущено воззвание к рабочим Франции, Испании и, почему-то, Италии, в котором Рифская война однозначно была квалифицирована как антиимпериалистическая.

Однако антивоенные настроения не просто не нашли широкого отклика во французском обществе; из самой североафриканской секции ФКП массово повалили “черноногие” (французы, родившиеся в Алжире), недовольные “проарабским” курсом партии и не готовые к укреплению сотрудничества между белыми и переполненными ненавистью к европейцам арабами и берберами.

Почти полная самоликвидация североафриканской секции ФКП дополнялась еще и запретом на распространение партийной прессы в Марокко и Алжире, наложенным государством за антивоенные статьи в газете “Юманите”. Забавно, что даже само слово “война” в отношении Рифского конфликта в общем и целом было тоже негласно запрещено к использованию в официальной французской прессе: говорилось о “полицейской экспедиции” и “специальной операции” против “банд дикарей” и “мятежников”, но никак не о войне, на чем настаивали коммунисты и

советский агитпроп.

Короче, еще неизвестно как бы все это в итоге закончилось для французских коммунистов, но в 1926 году совместными франко-испанскими усилиями восстание рифских берберов было успешно подавлено и проблема фактического бессилия ФКП перед идейной гегемонией французского государства, - когда рабочие и крестьяне связывали свои интересы с сохранением могущества колониальной империи, - снялась сама собой. До следующего раза, когда новым ударом, пошатнувшим стабильность ФКП как партийной структуры станет подъём освободительного движения в Алжире.

А в 1926 году партия отделалась лишь легкой выволочкой, устроенный функционерами Коминтерна в Москве, недовольными неудачей ФКП в деле построения общенационального антивоенного фронта. Обвинив ряд французских партийцев в “правом уклоне” и рекомендовав перейти к усилению “арабизации” партийных рядов в Северной Африке (где от былой двухтысячной структуры осталось лишь несколько сотен человек), французов из Москвы отпустили с миром.

История вокруг разгрома туарегами мобильной колонны малийских сил, в ходе которой погибли также бойцы “группы Вагнера”, приобрела новый окрас, т.к. в сети зафорсилась фотокарточка с изображением якобы туарегских повстанцев с растянутым украинским флагом и намеками неких украинских ноунеймов на некую “помощь”, оказанную ГУР Украины в деле организации засады на далекой алжирско-малийской границе. Вопрос с выяснением того, насколько это все имеет отношение к действительности, оставлю специалистам, но со своей стороны чисто для проформы изложу вкратце, чего это за туареги такие. Ибо история борьбы амазигов/берберов (туареги относятся к этой группе народностей) за свою идентичность против различного рода угнетателей вообще любопытна и обширна.

Я уж как-то обмолвился, будто берберское движение исторически было секулярным из-за внешнего давления. Дело тут вот в чем.

Читать далее: https://telegra.ph/Svobodnye-lyudi-pustyni-08-11

В последние годы дихотомия “фашизм vs антифашизм” прочно заняла свое место в пропагандистском арсенале современных государств, вступивших в противоборство друг с дружкой. Благодаря историческому опыту 20 века оба этих термина имеют определенную и вполне чёткую коннотацию, - однозначно отрицательную и однозначно положительную, - поэтому крайне удобны с точки зрения политтехнологий и пропаганды (особенно - военной пропаганды). Нет проще способа демонизировать своего оппонента, чем объявить его “фашистом”; так же как и нет более простого способа обоснования любых собственных действий, чем объяснить их потребностями “борьбы с фашизмом”. В такой схеме все понятно без лишних объяснений: фашизм это концентрированное зло, которое надо уничтожить; антифашизм это добро, уничтожающее фашизм.

Нельзя сказать, что превращение термина “фашизм” в токсичное пропагандистское клише произошло вчера. Еще в 20 веке это зловещее слово уже достаточно свободно использовалось различными силами (не только левыми) для дискредитации тех или иных неугодных политических режимов, утратив свой наукообразный характер, который первоначально в термин “фашизм” вкладывали специалисты из Коминтерна.

С “антифашизмом” дело обстояло чуть сложнее, ибо антифашизм, возникший первоначально как реакция широкого левого лагеря на рост полицейщины, авторитаризма и великодержавного национализма промышленных тузов, слишком сильно ассоциировался с целями левых по низвержению или кардинальной трансформации (“демократизации”) капитализма и капиталистического государства, порождающего собственно фашизм. А т.н. “буржуазный антифашизм” эпохи ВМВ, охвативший выступавшие против немецкой агрессии консервативные сектора западного общества, после разгрома Германии и чреды переворотов 1947-48 гг. в Восточной Европе, - осуществленных как раз антифашистскими фронтами под руководством коммунистов, - быстро увял, преобразовавшись в антикоммунизм.

Поэтому в общем и целом во второй половине 20 века монополию на “антифашизм”, - увязывающий борьбу против фашизма с борьбой против монополистического капитализма, - продолжали удерживать левые силы. 

Крушение социалистической альтернативы положило конец и этой монополии, превратив абстрактный теперь уже “антифашизм” в простую противоположность столь же беспредметному “фашизму”. Обе этих абстракции, лишенные своего первоначального содержания, теперь активно используются в геополитической борьбе в качестве “ложных идеологий” для мобилизации населения, легитимизации собственных действий и демонизации противника.

Об одном таком абсурдном примере противостояния сербских и черногорских “антифашистов” я как-то уже писал. А вот еще примерчик, на этот раз из далёкой Индии.

Есть в Индии такая “союзная территория” на границе с Пакистаном, Джамму и Кашмир называется. После раздела британской Индии ДиК, населенный преимущественно мусульманами, отошел к Индии и вроде бы на первых порах, несмотря на постоянное напряжение между двумя государствами, ситуация не предвещала будущей беды. Индийский Союз (который, кстати, по конституции является социалистической республикой) умело проводил политику учета национальных интересов многочисленных нацменьшинств, но к концу 80-х централистские мероприятия индийского государства, инициированные еще во время авторитарного правления Индиры Ганди, таки спровоцировали массовое недовольство в ДиК, вылившееся в 1989 в вооруженный мятеж. Который, естественно, поддерживался пакистанскими спецслужбами и, естественно, почти сразу же приобрел характер межрелигиозного противостояния мусульман и индуистского “центра”.

Стало быть, ядром вооруженной борьбы в ДиК стали местные джихадисты из запрещенных Джаиш-и-Мохаммад (Армии Мухаммада), Хизб-уль Муджахеддин (Партии Муджахедов) и Лашкар-и-Таиба (Армии Праведных, прославившейся на весь мир благодаря организации нападения в Мумбаи в 2008).

Если кто думает, что джихадисты - это мало что соображающие в современном мире безумные бородачи, то это далеко не так. И пример ДиК это хорошо показывает.

Потери, понесенные кашмирскими саляфитами в борьбе с индийским государством в 2010-е, довольно сомнительный имидж фанатиков-головорезов, препятствующий развитию пропаганды кашмирского дела на международной арене за пределами небольшого количества исламских стран, катастрофическая нехватка оружия (что связано в первую очередь с усилением Индией контроля границ и некоторым охлаждением разоряющегося Пакистана к кашмирской “игре”), а так же, - вероятно, - приход в пропагандистский аппарат нового поколения людей (проявляющийся в растущей профессионализации работы в интернете), привели руководство кашмирских джихадистов к осознанию необходимости смены политического облика на более симпатичный с точки зрения международного сообщества. 

Поэтому, начиная с 2019 года количество агитационно-пропагандистских материалов Джаиш-и-Мохаммад, Хизб-уль Муджахеддин и Лашкар-и-Таиба во всемирной паутине начало прогрессивно снижаться. А на место уходящих в тень запрещенных и демонизированных саляфитов выдвинулись новые группы - Фронт сопротивления, Объединенный фронт освобождения, Народный антифашистский фронт и Народные антифашистские силы.

Отличие этих, возникших буквально из воздуха организаций от ДиМ, ХМ и ЛиТ в том, что вместо дискурса джихада и религиозной войны, используется значительно более секуляризированный дискурс сопротивления иноземной оккупации и индийскому фашизму.

Иными словами, вынужденный отрыв от пакистанских спонсоров, десятилетиями взращивавших в Джамму и Кашмире исламистские террористические организации, теперь толкает местных джихадистов искать новые каналы моральной и материальной поддержки, постепенно меняя свой имидж религиозных фанатиков, стремящихся к образованию теократического эмирата и уничтожению “неверия” и “язычества” на территории ДиК, на образ “движения национального освобождения” в духе 20 века; с борьбой против “фашистского режима Моди”, “иностранной оккупацией” и “индийским империализмом”. 

Кроме того, Фронт сопротивления и Народный антифашистский фронт раз за разом выпускают брошюры, воззвания и агитматериалы, отрицающие всякую связь этого “нового кашмирского сопротивления” с джихадистскими группами. Подчеркивая, что это “новое” светское движение не испытывает неприязни ни к какой этнической или религиозной группе региона, “антифашисты” уточняют: “но как только они попытаются стать пешками в руках фашистского режима, они автоматически становятся мишенью для наших пуль”.

Поэтому в реальной жизни переход от джихадизма к “антифашизму” вообще не повлиял на практику кашмирского сопротивления: точно так же как и исламисты, “светские антифашисты” в 2021-23 гг. стреляли по преимуществу в индуистов и местных нацменов (кашмирских пандитов, сикхов и далитов). Потому, что, видимо, они стали “пешками в руках фашизма”. Впрочем, - справедливости ради, - в Кашмире стреляют и в мусульман - сотрудников местных панчаятов (советов) и членов правящей партии Бхаратия Джаната. Точно так же, как делали до этого и ушедшие в тень джихадисты. 

Таким вот образом легким движением руки пропагандистов запрещенные и ужасные кашмирские джихадисты-головорезы без потери темпа превращаются в благородных и прогрессивных антифашистов, а отталкивающий газават против куфра и джахилии молниеносно трансформируется в романтичную “борьбу за национальное освобождение”.

Alerta! alerta! antifascista! кароч

Увидел на “Рабкоре” статью про то, что российским левым обязательно нужен какой-то новый символ/флаг, потому что нынешнее российское государство “угнало” почти всё визуально-графическое советское наследие, на котором российское левое движение спекулировало 30 лет, пытаясь в свою пользу обернуть ностальгию населения по утраченному СССР.

По этому поводу вспомнился один эпизод из истории румынского коммунизма, отчасти связанный как раз с ребрендингом.

23 августа 1944 года, когда части Красной Армии уже шли по направлению к Бухаресту, король Румынии Михай при содействии офицеров Вооруженных Сил, трезво оценивающих грядущую перспективу поражения, совершил переворот против про-немецкого диктатора Иона Антонеску, подписал перемирие с СССР на Молдавском фронте и вывел Румынию из состава стран Оси. В этом короля поддержал созданный аккурат накануне всех этих событий Национальный Демократический Блок, коалиция достаточно небольших коммунистической и социал-демократической партий, к которым присоединился Фронт Пахарей (нечто типа румынских левых эсеров) и, временно, Национально-крестьянская партия (нечто типа правых эсеров).

Начался т.н. “период демократической интермедии”, во время которой политическая власть в стране принадлежала сменяющимся друг за другом временным правительствам, на которые решающую роль оказывала т.н. “Союзная контрольная комиссия”, составленная из представителей Советского Союза, фактически оккупировавшего Румынию.

Долго ли коротко ли, но в ноябре 1946 должны были состояться выборы в новый парламент, Ассамблею Депутатов, которые, по замыслам советских представителей, должны были принести победу тому самому Национальному Демократическому Блоку, внутри которого, - опять же, благодаря советскому влиянию, - решающие роли играли представители компартии Румынии.

Проблема была только в одном: румынское население довольно плохо воспринимало коммунистические идеи. До ВМВ Румынская компартия представляла собой крохотную группу (не более тысячи человек), бóльшая часть членов которой дислоцировалась в тюрьмах. Социал-демократы находились примерно в том же маргинальном положении. Гораздо лучше шли дела у аграрно-социалистического Фронта пахарей Петру Грóзы, который и до войны имел значительное влияние среди румынских селян.

Основная трудность заключалась в том, что “коммунизм” в умах обывателей четко ассоциировался с “властью русских”, которых исторически румыны воспринимали довольно-таки негативно (царская политика с 1812 года+аннексия Союзом Бессарабии и Северной Буковины в 1940 давали такой результат). 

Советская оккупационная администрация была в курсе этого отношения, поэтому на всю мощь прямо с 1944 года была включена “мягкая сила”: в румынские библиотеки массово завозились тиражи переводов русской литературы (начиная с классики, заканчивая фантастикой), в организованных в каждом городском районе Центрах искусства (обычно в зданиях школ) регулярно проводились мероприятия по ознакомлению румынов с достижениями русской культуры, - живописи, музыки, синематографа, - даже завезенные в магазины русские детские игрушки, и те укрепляли позиции Советского Союза в румынском обществе. Короче говоря, грамотно используя “soft power” СССР стремился преодолеть настороженное отношение румын к русским.

Опять же, благодаря неустанной заботе советской оккупационной администрации, и коммунисты, и социал-демократы в течение 1944-46 гг. масштабно приумножили свои ряды. Особенно КПР, которая выросла с 1000 человек в 1944 до 600 тысяч в 1946. Любопытно что в какой-то мере этот рост достигался за счет массового привлечения бывших “легионеров” (членов фашистской “Железной Гвардии”); в будущем аргумент о “целенаправленном засорении партийных рядов фашистами” будет использован товарищем Георгиу-Деж в рамках внутрипартийной борьбы против “право-лево-троцкистско-сионистской” группы товарищей Паукер-Лука-Джорджеску.

А потом и сам победивший товарищ Горгиу-Деж положит начало построению румынского антисоветского “национал-коммунизма”, который уже при товарище Чаушеску мало чем будет отличаться от той модели, которую предлагала “Железная Гвардия”.

Но это все будет позднее, а в 44-47 гг. КПР станет самой быстрорастущей коммунистической партией в мире. Что касается аграрно-социалистического Фронта пахарей, то его численность вообще взлетела до небес, достигнув миллиона человек. 

Но, несмотря на столь выдающиеся успехи в наращивании общественного влияния, которые вроде бы намекали на возможность легкой победы Национального Демократического Блока на будущих выборах, советская администрация и верхушка КПР (которые фактически и рулили коалицией) понимали, насколько пагубной для пропагандистской предвыборной кампании может стать использование символов, так или иначе ассоциирующихся с “русским коммунизмом”. 

Поэтому в качестве эмблемы самого блока (который позднее преобразуется в Народно-демократический фронт) был избран стилизованный символ солнца. А основным лозунгом кампании стал призыв “Голосуй за солнце!” (Votaţi soarele!).

Несмотря на свою кажущуюся нейтральность и максимальную удаленность от коммунистических идей Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина, солнечный символ был не только близок и понятен крестьянам (вспомним, кстати, что и наша “крестьянско-социалистическая” партия эсеров использовала в качестве эмблемы именно лубочное солнышко), но и позволял “влить” в него необходимое коммунистам и социалистам содержание. Рассказы, речевки и песни о “красном солнце”, которое рассеивает тьму, сырость и разложение “старого мира”, согревает и придает сил для роста новому светлому обществу, стали основой низовой пропаганды среди неискушенной политическими программами крестьянской и рабочей публики. Кроме того, сам по себе символ был графически примитивен, что позволяло быстро наносить его краской на стены буквально в промышленных масштабах (как пишут - до сих пор в румынских городах есть стенки с истершимися изображениями “народно-демократического солнца”, оставшиеся от той эпохи).

Короче, с точки зрения политической пропаганды символ был избран очень удачно, в результате чего Национальный Демократический Блок на выборах 1946 завоевал почти 70% голосов, заняв большинство мест в парламенте и позволив, тем самым, продолжить существование “прокоммунистического” правительства “временного” премьер-министра Петру Грóзы. Хотя оппозиция долгие годы голосила о массовых фальсификациях, вбросах и “украденной победе”, современный историк Петре Цурлеа на основе рассекреченных архивов выяснил, что даже без учета вмешательства советской оккупационной администрации в процесс подсчета, НДБ так или иначе взял бы около 50% голосов, завоевав парламентское большинство, необходимое правительству Грóзы, которое далее, устранив оппозицию, провозгласит в конце 1947 Румынию Народной республикой со всеми вытекающими.