там ещё с другой стороны рюкзака такая же ебола — пенка (туристический коврик)

Спальник, кстати, суровый советский: он как-то у моего дяди материализовался, когда он разгребал землятрясение в Армении в 1988 году. Он ни хрена не рассчитан ни на май (посему во вторую ночь я замёрз, а вот в первую... но об этом позже), ни на переноску в рюкзаке (чехол то ли утерян, то ли его и не было никогда. после первой ночёвки приходилось с этой целью использовать огромный пакет, которого не хватало по длине... в общем, ещё монструозней конструкция выглядела. во второе посещение Ефремова местные спрашивали, не в космос ли мы собрались).

В общем, указание я получил следующее: "от городища спустишься к мужикам, у них спросишь куда туристы пошли — они покажут". Однако на месте это выглядело не столь тривиально — вид с городища открывался следующий:

Ну, это дневные фотки, а я-то был там уже в темноте, и всё это лишь смутно виднелось в свете фонарика. На месте с машинами проглядывался костёр (те самые мужики — догадался я), а где-то там дальше, возле порогов, мне светили фонарём, а потом и вовсе позвонили ("не ты ли это там на горе светишь?") — в общем, это однозначно были наши.

Дело оставалось за малым: спуститься.

Это явно было куда выше и круче, чем с предшествующими оврагами — но всё ж таки спускаться, а не подниматься. Посмотрел налево — склон совсем уж обрывистый, почти скала; посмотрел направо — обрыв уходит куда-то в темноту, и что-то более пологим не становится. Так что стал спускаться прямо. Аккуратненько так, осторожно — но всё равно сурово было (с рюкзаком-то! да ещё обвешанным), а под конец и вовсе поехал ботинками вниз по сыпущемуся склону. И всё это лишь при слабом, трясущемся свете налобного фонарика.

Когда я наконец добрался до низу, ко мне подбежали те самые мужики:
— Парень! Ты вообще живой?!
Я же всё-таки с фонариком спускался — моё положение было отлично видно.
В общем, мужиков это более чем впечатлило: они давай расспрашивать меня чо да как, угостили шашлыком и винцом. Спросили, откуда я, и в общем по этому моему спуску составили правильное впечатление о жителях Урала :)

Наконец я допёрся до нашего лагеря. Устал уже порядочно, и ставить в темноте палатку желанием как-то не горел — тем более, мест оказалось достаточно, и меня согласились вписать третьим в огромную палатку эпического чувака — биолога (ему экспедиции обязывают такую снарягу иметь).

Только начал разбирать вещи — слышу, народ собирается пить некую "биофаковку", и вроде как мне послышалось "элберетовка". Переспросил — и точно, она самая! Оказывается, на биофаке грибные эльфы — довольно известный мем (собственно, и я о них узнал в конечном счёте оттуда), и упомянутый биолог оказался большим ценителей "Сказок тёмного леса", регулярно заваривающим тот самый божественный эльфийский напиток!

В общем, вскоре мы все сидели у костра, и пили элберетовку, запивая чаем. Всё шло вполне своим чередом — вот только стопок хватило далеко не на всех, и многим (в т.ч. и мне) наливать сей эликсир пришлось не в чётко дозирующие стопки, а в фляжку — фиг пойми какой объём в итоге получался.

Да в общем-то и не в объёме дело. Я просто ночью перед тем эпичным днём спал менее 4 часов, а ночью ещё перед тем — и вовсе 2 (причём в промежутке работал часов 14, да и перед ночью 2-часового сна был охренительно уставшим и в сон клонимым). Плюс усталось за день, плюс винцо от мужиков, плюс (может и eps, зато застарелое) ещё банка на "утилизацию" от последних подвозивших. Наконец, есть у элберетовки любопытный эффект:

В общем, одно из последних воспоминаний — я горланю (или пытаюсь горланить) гимн Грибных Эльфов. Дальше какие-то смутные (и вроде бы никак не связанные) обрывочные образы...

...очнулся я в палатке в 6 утра. Первое, на что обратил внимание — я в палатке один, хотя должны были быть втроём! Да и палатка какая-то подозрительно знакомая... Выглядываю — опача, да та палатка ж вот стоит, а эта — моя! Нихера не понимаю, отписываюсь об этом в конфы (забавно жеж), и отрубаюсь ещё на час.

...В 7 утра звук бубна оповещает о подъёме. Выползаю — и понимаю, что я до сих пор пьян. Дабы хоть чуть-чуть протрезветь, иду, шатаясь, к роднику — и охреневаю от вида обрыва, с которого я вчера спустился:

И ведь это я ещё был трезвый!