Увидела вот это фото и задумалась...
У быков, только что забитых, сырую кровь пьют, бывает. У оленей северных оленеводы сразу же кровь и сырое мясо едят; ещё печень, пока свежая, могут прямо на печь положить, слегка обжарить, и есть, макая в оленью кровь, как в соль.
А вот у свиней, это я не в курсе, едят ли что-то после забоя.
В связи с этим вопрос родился. Есть ещё животные, у которых после забоя что-то сразу традиционно употребляют, с пылу-жару, пока сырое и свежее?
У быков, только что забитых, сырую кровь пьют, бывает. У оленей северных оленеводы сразу же кровь и сырое мясо едят; ещё печень, пока свежая, могут прямо на печь положить, слегка обжарить, и есть, макая в оленью кровь, как в соль.
А вот у свиней, это я не в курсе, едят ли что-то после забоя.
В связи с этим вопрос родился. Есть ещё животные, у которых после забоя что-то сразу традиционно употребляют, с пылу-жару, пока сырое и свежее?
Forwarded from Пока горит солнце
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Фу́рындать (фу́рандать) – пить чай. Вы бы интуитивно поняли, о чем речь, увидев вывеску?)
Forwarded from Александр Моисеев / РУССКИЙ СЕВЕР (Александр Моисеев)
Самый северный монастырь России
⤵️
Свято-Трифонский Печенгский монастырь в Заполярье, недалеко от границы с Норвегией в месте слияния реки Печенги и Маны.
🔻
“По преданию, указывают каменную пещеру у подошвы высокой каменной горы, в которой преподобный укрывался от гнева лопарей-язычников. В память этого гора называется “Спасительною”, сама же пещера едва заметна, камни осыпались.” (Печенгский монастырь, 1908 года) Эта гора заметно выделяется и сейчас и является приметным символом местности, по которой ее легко узнать. Вот она - сразу за монастырем.
🔸
И вот тут возникает путаница. Дело в том, что все прежние “официальные источники” указывают на то, что изначально монастырь располагался в устье Печенги, что вполне логично, ведь все снабжение, транспортные пути связаны с водой и попасть в монастырь можно было только со стороны моря. Нет, конечно прийти можно напрямую из тундры, но это сопряжено с огромными трудностями и чрезвычайно время затратно, поэтому “связь с внешним миром” осуществлялась только по воде. Однако исследование митрополита Митрофана показывает, что в 1529 году Трифон основал свою обитель именно у впадении реки Маны в Печенгу. А Успенский храм был построен Трифоном у Трифонова ручья недалеко от устья Печенги. Это и было изначальным местом нахождения монастыря.
Впрочем, загадки на этом не заканчиваются…
⤵️
Свято-Трифонский Печенгский монастырь в Заполярье, недалеко от границы с Норвегией в месте слияния реки Печенги и Маны.
🔻
“По преданию, указывают каменную пещеру у подошвы высокой каменной горы, в которой преподобный укрывался от гнева лопарей-язычников. В память этого гора называется “Спасительною”, сама же пещера едва заметна, камни осыпались.” (Печенгский монастырь, 1908 года) Эта гора заметно выделяется и сейчас и является приметным символом местности, по которой ее легко узнать. Вот она - сразу за монастырем.
🔸
И вот тут возникает путаница. Дело в том, что все прежние “официальные источники” указывают на то, что изначально монастырь располагался в устье Печенги, что вполне логично, ведь все снабжение, транспортные пути связаны с водой и попасть в монастырь можно было только со стороны моря. Нет, конечно прийти можно напрямую из тундры, но это сопряжено с огромными трудностями и чрезвычайно время затратно, поэтому “связь с внешним миром” осуществлялась только по воде. Однако исследование митрополита Митрофана показывает, что в 1529 году Трифон основал свою обитель именно у впадении реки Маны в Печенгу. А Успенский храм был построен Трифоном у Трифонова ручья недалеко от устья Печенги. Это и было изначальным местом нахождения монастыря.
Впрочем, загадки на этом не заканчиваются…
Кстати, очень интересно смотрятся семена на цветках, пока они еще не сформировались и не разлетелись. Не всех их успеваю сфотографировать, и вообще редко их умудряюсь заметить. Вот практически случайно попали в кадр семена виолы (анютиных глазок) и селезеночника. Про селезеночник я вообще подумала сначала, что это яйца каких-нибудь насекомых, или иной живности, потому что попались они мне в тот момент, когда я снимала бабочек и прочих козявок на макро-фото.
PS Очень надеюсь на раннюю весну, как в прошлом году. Уже все мысли о растениях, от том, как сможем наконец чаще бывать на улице, ездить в весенний лес, заниматься участком, и вообще жить после зимнего застоя.
PS Очень надеюсь на раннюю весну, как в прошлом году. Уже все мысли о растениях, от том, как сможем наконец чаще бывать на улице, ездить в весенний лес, заниматься участком, и вообще жить после зимнего застоя.
Forwarded from Пономарева в библиотеке
Бушнелл Д. Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII-XIX веках. 2020.
Я тут прочитала очень интересное исследование. Если вам захочется его приобрести, предупреждаю, что это не нонфик, так что вы будете обречены на страницу за страницей расчетов и таблиц, в которых автор пытается поймать ускользающих крестьянок.
А я попробую пересказать почти без цифр. Итак, роясь в архиве в поиске чего-то другого, Бушнелл однажды обнаружил странный факт - в одной деревне чуть ли не четверть жительниц не выходили замуж. То есть вообще не выходили. Не рожали (по крайней мере, детей там не прибавлялось), и умирали в девках.
Он постарался разобраться со странной статистикой. Понятно, что охватить всю Россию 17 века, или даже всю, скажем, Костромскую область, он не мог. Не все архивы доступны иностранцам, не все сохранились, не на все есть время и силы, и не во всех архивах точные данные. Сведения о демографическом состоянии деревень он брал из ревизских сказок, исповедных списков и некоторых других документов, скажем, прошений от крепостных, или сообщений управляющих помещикам и так далее.
Итак, что он выяснил и рассказал в этой книге.
В целом в России была универсальная брачность. Это значит, что женились и выходили замуж все, кроме разве совсем не пригодных к браку, и для этого принуждать людей было не надо. Но тут возникали кое-какие проблемы. Крестьянин не всегда может найти невесту в своей деревне - там могут все быть дальними родственниками, сватами и кумами. А другая деревня может принадлежать другому хозяину. В общем и целом, помещики спокойно смотрели на выход крестьянок замуж в другие деревни. Потому что происходил достаточно сбалансированный обмен - женщины уезжают к женихам, но оттуда невесты едут к нам. Обычно семьи женихов платили за невесту. Известны случаи, когда помещики завышали плату за женщин, крестьяне жаловались, и плату опускали. В целом, невеста стоила, ну, примерно столько, сколько стоила крепостная, туда-сюда, в зависимости от помещика: кто-то вообще не брал денег, а кто-то начисто запрещал брак вне своих деревень.
Но вдруг в некоторых деревнях девки перестали выходить замуж. Сначала это было не очень заметно. Барин мог узнать об этом двумя путями - из жалоб мужиков (как своих, так и соседских), или из сведений, которые зачем-то решил собрать. Если барин был хозяином нерадивым, деревня была государственная, хозяева или управляющие часто менялись, местные мужики не жаловались, деревня была где-то у черта на куличках, узнать о сопротивлении браку можно было очень нескоро.
Затем нужно было время, чтобы разобраться, что происходит, и принять меры. Которые могли и не сработать.
А происходило вот что. В России был церковный раскол. Правительство пыталось выяснить, сколько в стране старообрядцев, но это было непросто. Регистрироваться раскольникам было экономически и политически невыгодно. Часть старообрядцев сознательно избегали властей, уходя все дальше в леса. Часть притворялась православными. Кто-то сам не вполне определился. Если в деревне было много раскольников, то и бурмистр, и какой-нибудь еще мелкий чин мог быть из них, и покрывать своих, а местный поп мог покрывать их за взятку.
Отношение к браку и деторождению у раскольников было разным, это зависело от конкретного согласия. Для верующих очень важны таинства - роды, похороны, браки - ничто не обходится без ритуалов. У некоторых согласий были свои альтернативы православным таинствам, некоторые пришли к выводу, что можно обращаться и к православной церкви, а некоторые верили, что они лишены таинств, мир под властью антихриста и, в общем, все плохо. Глухая нетовщина. В последней ситуации нет никакого смысла выходить замуж, скорее, это даже грех - обряд-то будет еретический, православный.
См. далее
Я тут прочитала очень интересное исследование. Если вам захочется его приобрести, предупреждаю, что это не нонфик, так что вы будете обречены на страницу за страницей расчетов и таблиц, в которых автор пытается поймать ускользающих крестьянок.
А я попробую пересказать почти без цифр. Итак, роясь в архиве в поиске чего-то другого, Бушнелл однажды обнаружил странный факт - в одной деревне чуть ли не четверть жительниц не выходили замуж. То есть вообще не выходили. Не рожали (по крайней мере, детей там не прибавлялось), и умирали в девках.
Он постарался разобраться со странной статистикой. Понятно, что охватить всю Россию 17 века, или даже всю, скажем, Костромскую область, он не мог. Не все архивы доступны иностранцам, не все сохранились, не на все есть время и силы, и не во всех архивах точные данные. Сведения о демографическом состоянии деревень он брал из ревизских сказок, исповедных списков и некоторых других документов, скажем, прошений от крепостных, или сообщений управляющих помещикам и так далее.
Итак, что он выяснил и рассказал в этой книге.
В целом в России была универсальная брачность. Это значит, что женились и выходили замуж все, кроме разве совсем не пригодных к браку, и для этого принуждать людей было не надо. Но тут возникали кое-какие проблемы. Крестьянин не всегда может найти невесту в своей деревне - там могут все быть дальними родственниками, сватами и кумами. А другая деревня может принадлежать другому хозяину. В общем и целом, помещики спокойно смотрели на выход крестьянок замуж в другие деревни. Потому что происходил достаточно сбалансированный обмен - женщины уезжают к женихам, но оттуда невесты едут к нам. Обычно семьи женихов платили за невесту. Известны случаи, когда помещики завышали плату за женщин, крестьяне жаловались, и плату опускали. В целом, невеста стоила, ну, примерно столько, сколько стоила крепостная, туда-сюда, в зависимости от помещика: кто-то вообще не брал денег, а кто-то начисто запрещал брак вне своих деревень.
Но вдруг в некоторых деревнях девки перестали выходить замуж. Сначала это было не очень заметно. Барин мог узнать об этом двумя путями - из жалоб мужиков (как своих, так и соседских), или из сведений, которые зачем-то решил собрать. Если барин был хозяином нерадивым, деревня была государственная, хозяева или управляющие часто менялись, местные мужики не жаловались, деревня была где-то у черта на куличках, узнать о сопротивлении браку можно было очень нескоро.
Затем нужно было время, чтобы разобраться, что происходит, и принять меры. Которые могли и не сработать.
А происходило вот что. В России был церковный раскол. Правительство пыталось выяснить, сколько в стране старообрядцев, но это было непросто. Регистрироваться раскольникам было экономически и политически невыгодно. Часть старообрядцев сознательно избегали властей, уходя все дальше в леса. Часть притворялась православными. Кто-то сам не вполне определился. Если в деревне было много раскольников, то и бурмистр, и какой-нибудь еще мелкий чин мог быть из них, и покрывать своих, а местный поп мог покрывать их за взятку.
Отношение к браку и деторождению у раскольников было разным, это зависело от конкретного согласия. Для верующих очень важны таинства - роды, похороны, браки - ничто не обходится без ритуалов. У некоторых согласий были свои альтернативы православным таинствам, некоторые пришли к выводу, что можно обращаться и к православной церкви, а некоторые верили, что они лишены таинств, мир под властью антихриста и, в общем, все плохо. Глухая нетовщина. В последней ситуации нет никакого смысла выходить замуж, скорее, это даже грех - обряд-то будет еретический, православный.
См. далее
Forwarded from Пономарева в библиотеке
Наиболее убежденные раскольницы вообще уходили в леса и спасались там в целибате. Но некоторые оставались дома и при поддержке родителей отказывали женихам. Им строились отдельные кельи. Были и хитрости, которые сложно учитывать в статистике - например, для вида обвенчаться, но жить в разных избах, в целибате. Или, например, отец мог оплатить дочери вольную под предлогом ее отъезда замуж в другую деревню, но, на самом деле, она оставалась дома.
Бушнелл предполагает, что отказавшись от брака, раскольницы случайно распаковали себе свободу выбора. Родители поддерживали дочерей, но если те вдруг все же решали выйти замуж, не мешали. Такой брак часто оформлялся "уводом" или "убегом". Молодые грешным делом венчались у православного попа, потом возвращались домой, а семья делала вид, что она очень недовольна. Если в обычных деревнях с универсальным браком было принято именно выдавать дочерей, четко начиная со старшей, то в деревнях с отрицанием брака выйти замуж могла любая из сестер по счету.
Помещики не сразу разобрались, что дело в расколе. Некоторые просто решили, что это все блуд и жадность семей невест (не хотят отдавать работниц). Способы принуждения были такие: запретить отцам требовать за невест большие суммы (те иногда выдвигали женихам заградительные требования, заранее неподъемные), высечь отцов, брать с отцов или самих девок штраф (это не всегда были буквально девственницы, молодые вдовы тоже отказывались идти замуж), согнать всех холостых-неженатых и попытаться переженить и так далее. Это не всегда работало. И да, блуд, может, где-то и происходил, но у раскольников-то явно была цель спастись, а вовсе не развлечься. Келейницы вели пристойную жизнь, обычно обучали чужих детей чтению и письму, иногда руководили общиной, могли проповедовать.
Почему бы не оставить девок в покое. Ну, демографически это был кризис. В деревнях стали появляться очень странные статистически дворы. Дворы-женонакопители. Тетки, вдовы, сестры и дочери никуда не уходили. Мужчины при этом могли погибнуть в рекрутчине или на опасной работе. Тут можно предположить, что, наверное, такие дворы вымирали. Но нет! Бушнелл нашел данные по деревне Баки, где наличие незамужней женщины во дворе с большой вероятностью обрекало двор на нищету и распад, и данные по другой деревне - Стексово - где именно дворы со старыми девами были, в целом, более благополучны, чем стандартные. Разница, вероятно, в том, что в Баках мужчины были заняты на тяжелых работах (сплав дерева), где часто погибали. Стексово же было более благополучно. Девки из разорившегося двора разбредались по чужим, иногда даже не родственным дворам, и те, соответственно, тоже беднели. Так работало в Баках, и не работало в Стексово, где еще, видимо, была более организованная община с налаженной взаимопомощью. В общем, кризис если и был, не был моментальным, к тому же, брат или сын мог привести невесту и завести детей, также такие семьи иногда усыновляли мальчиков, чтобы получить будущего работника.
Со временем в рассмотренных деревнях волны безбрачия пошли на спад. Это могло быть связано с изменениями идей староверов. Некоторые согласия пришли к выводу, что брачиться и размножаться не так уж плохо, и убедили своих верующих. А потом еще и правительство потеряло интерес к подсчету раскольников, и со статистикой стало все сложно.
Критики Бушнелла говорили, в частности, что безбрачие можно объяснить призывом в армию, но он там подсчитал, что рекрутчина ситуацию не объясняет.
Было бы интересно собрать как можно больше данных и узнать, где был центр этой идеи. Теоретически безбрачие, исходящее из этого центра, должно было расходиться некими демографическими кругами. Ведь если какая-то деревня не отдавала невест, то женихам в соседних приходилось обращаться за ними в следующие, а значит, там тоже мог образоваться кризис девиц.
Вот такие интересные народные традиции. Приложу несколько особенно занятных мест.
Бушнелл предполагает, что отказавшись от брака, раскольницы случайно распаковали себе свободу выбора. Родители поддерживали дочерей, но если те вдруг все же решали выйти замуж, не мешали. Такой брак часто оформлялся "уводом" или "убегом". Молодые грешным делом венчались у православного попа, потом возвращались домой, а семья делала вид, что она очень недовольна. Если в обычных деревнях с универсальным браком было принято именно выдавать дочерей, четко начиная со старшей, то в деревнях с отрицанием брака выйти замуж могла любая из сестер по счету.
Помещики не сразу разобрались, что дело в расколе. Некоторые просто решили, что это все блуд и жадность семей невест (не хотят отдавать работниц). Способы принуждения были такие: запретить отцам требовать за невест большие суммы (те иногда выдвигали женихам заградительные требования, заранее неподъемные), высечь отцов, брать с отцов или самих девок штраф (это не всегда были буквально девственницы, молодые вдовы тоже отказывались идти замуж), согнать всех холостых-неженатых и попытаться переженить и так далее. Это не всегда работало. И да, блуд, может, где-то и происходил, но у раскольников-то явно была цель спастись, а вовсе не развлечься. Келейницы вели пристойную жизнь, обычно обучали чужих детей чтению и письму, иногда руководили общиной, могли проповедовать.
Почему бы не оставить девок в покое. Ну, демографически это был кризис. В деревнях стали появляться очень странные статистически дворы. Дворы-женонакопители. Тетки, вдовы, сестры и дочери никуда не уходили. Мужчины при этом могли погибнуть в рекрутчине или на опасной работе. Тут можно предположить, что, наверное, такие дворы вымирали. Но нет! Бушнелл нашел данные по деревне Баки, где наличие незамужней женщины во дворе с большой вероятностью обрекало двор на нищету и распад, и данные по другой деревне - Стексово - где именно дворы со старыми девами были, в целом, более благополучны, чем стандартные. Разница, вероятно, в том, что в Баках мужчины были заняты на тяжелых работах (сплав дерева), где часто погибали. Стексово же было более благополучно. Девки из разорившегося двора разбредались по чужим, иногда даже не родственным дворам, и те, соответственно, тоже беднели. Так работало в Баках, и не работало в Стексово, где еще, видимо, была более организованная община с налаженной взаимопомощью. В общем, кризис если и был, не был моментальным, к тому же, брат или сын мог привести невесту и завести детей, также такие семьи иногда усыновляли мальчиков, чтобы получить будущего работника.
Со временем в рассмотренных деревнях волны безбрачия пошли на спад. Это могло быть связано с изменениями идей староверов. Некоторые согласия пришли к выводу, что брачиться и размножаться не так уж плохо, и убедили своих верующих. А потом еще и правительство потеряло интерес к подсчету раскольников, и со статистикой стало все сложно.
Критики Бушнелла говорили, в частности, что безбрачие можно объяснить призывом в армию, но он там подсчитал, что рекрутчина ситуацию не объясняет.
Было бы интересно собрать как можно больше данных и узнать, где был центр этой идеи. Теоретически безбрачие, исходящее из этого центра, должно было расходиться некими демографическими кругами. Ведь если какая-то деревня не отдавала невест, то женихам в соседних приходилось обращаться за ними в следующие, а значит, там тоже мог образоваться кризис девиц.
Вот такие интересные народные традиции. Приложу несколько особенно занятных мест.