РОНИН

Больная карма
и жвачка ягодная из детства.
Большая фарма
в кошмарах дядюшки Парацельса.
Завидишь раненого —
потщательнее прицелься.
Держись подальше
от либералов и литпроцесса.

Держись поближе
к тому, кто волю даёт задаром
в рутине, выжженной,
будто поле под Соледаром.
Мозги, разжиженные
тик-током и телеграмом.
Ложись, я вылижу твои соки
на филигранном.

Твои родители были бог
и звезда ночная.
Мои родители были голыми,
зачиная.
Не подходи ко мне
да не трогай меня, родная.
Во мне так дико рыдает Родина,
как больная.

Я стал красивым,
как ронин в очереди за фугу.
Осталось сил на один рывок
и одно сэппуку.
Осталось сил на одну дорогу
(идёт по кругу).
И омерзителен тот,
кто молится с перепугу.

(2025)
#стихи

Тут трезвость глаза горожанам
режет розовым стёклышком,
а мне батюшка на воскресной
напроповедовал,
как быть солнышком.
С тех пор всё пошло не туда
и совсем не так.
На вèчерях пьяных
я стал как Сенека Луций.

За горло держал
наматывал в спальне волосы
на кулак.

Все хотели тебя —
а я хотел революций.

(2024)
«Ноябрьский цикл»

#стихи

РЕФН

1.

Только свет неоновых звёзд
без ритмов и рифм.
Только выставить кадр,
как Николас Виндинг Рефн.
Только так умереть —
красивым и молодым.
И не выйти из мод,
как фэнтези или хаки.

Стать берёзовым соком
в венах провинциалки.
Кто глотнёт их разок —
того только бог простит.
Часовой визажист холокоста
не спит на страже.
Твоя бледная кожа —
холст для его ножа.
Но бежать от войны в Израиль —
конечно, лажа.
Всё равно в конце драйва
смерти не избежать.

2.

Мне давно уже тесно моё
двуспальное тело,
как нормальному лету
тесно любое дело,
минимальному техно
тесно любое соло.
Меня редко вывозят —
как девушку из села.

Моя нежность без спроса
запела и расцвела.

Моя мерзкая трезвость
сама от себя бежала.
Только если тут смерть,
то где же у неё жало?
И если тут ад,
то как он теперь красив.

Все девочки любят Пьера,
но не Ришара.
Все мальчики любят драться
и петь Максим.

3.

Это стиль, моя лю.
Будто чукча,
наружу вывернутый кишками,
я не вижу, о чём пою
над разбитыми кишлаками,
над Москвы бутиками,
красавицами с пэйпасса,
над горящими в сотый раз
степями Донбасса.

Мы — неспящая Газа.
Мы — залежь угля и газа.
Мы знаем, как ясно
пялится в оба глаза
настоящая бездна
незаживающего надреза,
печальных тузов
запрятав в хрустальные рукава.

Мы — кричащий песок
под танками «Меркава».

4.

Государство и грязь
начинаются с буквы г.
Здесь считает подтекст лишь тот,
кого власть лизнула.
Нас сажали играть за разные ОПГ.
Подстрекателей тех
в аду будут ждать два стула.

Человек — для любви.
Даже женщины — для любви.
Я за грех и за секс,
я за классы и церкви Спаса.
Только время —
— на вид нежнейший наш визави —
только время
нас всех заставит
кряхтеть и ссаться.

И пока данс макабр
пиздит плоды по чревам,
как чекист по амбарам,
о чистую грязь скребя,
мне бы выставить кадр,
как Николас Виндинг Рефн,
мне бы выставить кадр —
и всё это снять
с тебя.

(2025)
Любаве Штейнберг

#стихи

Из дома не выходить,
отступать
во внутреннюю Монголию.
Я — кухонный,
спальный барон фон Унгерн.
Найти бы на кафеле в ванной
тебя, голую,
протянуть к тебе жалости полные
горсти-руки.

Не выследить,
не найти уже в памяти нас прежних.
Ты была на синицу похожа,
а я — как февраль, неясен.
Вписывались
за битых и за отверженных.
Вымаливали для них
милости божьей
да выдирали с мясом.

(2024)
поэма «Мужская трагедия»

#стихи

ОБМЕН

Он говорит:
Азовское море — не море,
а кот наплакал.
Он не знает, что все моря
наплакали кошки.

Кстати, о кошках он говорит,
что эти пушистые черти непостоянны,
они часто меняют хозяев и имена,
и даже название —
будто недра (принадлежа всегда
кому-то другому).
Я говорю: что поделать,
кошки привязываются к дому.
А те, что бездомные,
только смотрят пристально в небо,
вылавливая в алмазах
созвездие рыб
или пялясь на птиц,
что над ними бритвенно пролетают.

Кстати, о птицах.
Он говорит, что их не хватает.

А я говорю: дружище мой,
я тебя отвезу в Карелию,
покажу тебе Рускеалу и Воттоваару,
покажу тебе озеро,
хлопающее глазами,
белые ночи, тонущие в бальзаме
бледным запястием волоокой девы.
Я говорю:
больше мёртвые не позвонят
и не спросят: где вы?
А если и спросят,
тогда я буду как рыба,
как бледная птица,
как драная кошка нем.

А он говорит:
вчера снова ездил в наряд,
отвёз в холодильник
двадцать два тела —
всё, что осталось от этих пидоров.
На обмен.

(2025)
#стихи

ЛИТПРОЦЕСС

Я птичка, я птичка —
что вижу, то и пою.
Я птичка, я птичка —
что вижу, то и бомблю.

Положил на поребрик зубы
(пардон, бордюр).
Смерть придёт за мной
только в футболочке от кутюр.
Ваша литература — дед,
что не шарит в лоре,
но мы будем везде,
как зумеры в триколоре.

За искусство быть настоящим
дерусь с собой и со всеми вами
на медузе или на ящике,
на окопе и в Ереване.
Ведь на деле я успокаиваюсь
только носом в её каре.
Как Пашенька Техник под ксанаксом
или Цой в ведре.

Потому что стихи — для бойцов,
у которых выжжено пол лица.
Стихи — для эскортниц,
выросших без отца.
Стихи — для принцесс
и для любящих дурачков.
А свой литпроцесс
засуньте себе в очко.

(2025)
#стихи

ЛЮТО

Люто время что ни станет —
то бывало и лютей.
Мой отец в Афганистане
убивал живых людей.

Что ни даль — то дальше дали.
Боже, выйти бы в проём.
Я кидал, меня кидали.
Что ж, простите, ё-моё.

К схожим нервам меня тянет,
рвёт неровно по струне.
Нож у первого в кармане,
у второго нож в спине.

Выплюнь приторную кашу,
режь, давай стране угля.
Повторится всё, как раньше:
треш, угар и сукабля.

Город, город над обрывом
триста лет в обед бухой.
Вторит, врёт, что так и было
чисто слепленной строкой.

Дело гиблое, но крепко
в шкуру вклеенный стою.
Береги от меня девку,
дуру бледную свою.

Защищай меня в начале
и подгадывай момент.
Я прощал, меня прощали.
Но бывало, что и нет.

Ноября синеет кожа,
прячусь — ищет по следам.
Завязал со всем, с чем можно
к двадцати восьми годам.

Он придёт, поймает в кадр,
как в кино — играй и ной.
Мой бескровный брат ноябрь,
страшный, злой, очередной.

Только что ни время люто,
что ни даль, что ни семья —
ничего не абсолютно,
всё закончится — и я

зная эту аксиому,
обучусь её ценить:
перетянет по живому
рану чувственная нить.

Шаг и шорох — скалься, осень.
Славься, стук сердечных бед.
Я большой, мне двадцать восемь —
я иду к тебе, к тебе.

(2019)
#стихи

ФЕНИКС

Легко и нежно —
первый способ поцелуя.
Ты — эта женщина в белье,
ни в чём, что кроме.
Ты путешествуешь по комнате,
танцуя.

На этаже,
куда приедут в чёрной форме
потом приедут в красной форме,
в синей форме,
и на этаж
укажут множественно пальцы —
где оголтелые, бессильные герои
вступают маршами в огонь —
и не боятся.

Ты знаешь как,
едва закончившись, начаться.
Бокал прозрачен.
В центре комнаты — секреты.
Ты — эта женщина.
Ты крошишься на части.
Ты засыпаешь с огоньком
от сигареты.

Теперь целуйся
с богом в брызжущее солнце.
Ты — эта женщина.
В постели, как на фреске.
Я не боюсь,
я только слышу, как смеётся
твоя душа, взбираясь вверх
по занавеске.

(2017)
#стихи

ВЫЖИВУТ ТОЛЬКО ЛЮБОВНИКИ

Я — это то,
что сейчас утыкается лбом
в твой тёплый живот.
А более ничего и не было мной.
Ясно, что только влюблённый переживёт
весь этот больной
неоновый век,
сумасшедший от скорости и войны.
Я — это только то,
на что человек похож со спины.

То ли выжженный саженец,
то ли вылизанный анфас,
сбежавшая тень.
Я вижу тебя —
значит вижу в последний раз.
Глаза в темноте.

Вызывает врождённую оторопь
вертикаль зрачка
с пещерных времён.
Я — это то,
чем звали людей ещё до имён.
От чего шарахалась нечисть,
как пятился зверь от горящей палки.
Ты — это то,
что было до женщины после самки.
То, что заставило
пораскинуть рёбрами,
заточить камень или придумать яд.
Потому что только влюблённые,
угодив в ад, перейдут ад.

(2024)
#стихи

ЯЗЫК МОЙ

В детстве я сам себе откусил язык,
ударившись подбородком
о подоконник.
Он повис неестественно,
удержавшись на нити тоненькой,
переполнил рот.

Язык мой — кляп мой.
Впервые (восторг) плеваться
кровью в ведро,
первобытными звуками, вдруг
не справившись со словами,
мычать и мяукать.

Хирург сказал, заживёт до свадьбы.

Но зáжило раньше —
до первой драки, до первой лжи,
задолго до первого поцелуя.
Рубец после операции проложил
через весь язык свою колею,
похожую на клеймо отступника,
поменял рельеф.

Язык мой — имба,
безупречно модифицированная
версия самого злого органа.
Доводил до оргазма,
разок-другой доводил до Киева,
доводил до слёз.

Запирал паучьей строкой
в слюнявые клети,
собирал шершавую подать,
русские сливки.

Язык мой — стыдный обмылок
немытой Родины.
Не расстраивать бабушку
в тройственном бабушкином трюмо.
Отца и сына,
святого духа степной флоу.
Толстóго космоса,
крепостного и комсомольца.
Язык мой — заноза,
без спроса вырванная из солнца.

А ты ещё смеешь
вот так лежать своим подбородком
на подоконнике моего плеча.
А ты ещё смеешь мне говорить
моим языком о своей любви.

Лучше побудь
моей сломанной зверью
на передержке.
Давай мяукать, давай плеваться
кровью в ведро.

(2025)
#стихи