этот сумасшедший февраль можно было закончить только Венецианским карнавалом

у нее была тысяча любовников, но похоронена она рядом с четырнадцатью любимыми собаками — соприкоснулась сегодня с этой невероятной женщиной, Пегги Гуггенхайм, которая скупала по одной картине в день, тогда еще малоизвестных Пикассо, Кандинского, Дали, и открыла Джексона Поллока. о нем я теперь много думаю — не помню, видела ли я раньше его работы вживую, но кажется, нет. удивительно, как статичная картина может быть не живописью, а перформансом. сознание невольно начинает мерцать между результатом перед глазами и представлением процесса. ты видишь движение его рук, кисти, как летят брызги краски, как он танцует — не зря же его называли шаманом — интересно, когда он сказал стоп...

и это палаццо с бронзовыми кружевами на окнах, тесными коридорами, которые сталкивают тебя с искусством нос к носу, и уютным садом, залитым солнцем, — оттуда не хотелось уходить

побывала в Венеции в третий раз, и в третий раз все по-другому: город по-прежнему кажется сказочными декорациями, но они не давили, как обычно, и мне не захотелось сбежать отсюда, пресыщенной, на второй же день

то ли дело в том, что улицы усыпаны разноцветным конфетти, то ли в том, что местная подруга водит по тайным местам с дешевым аперолем, то ли потому, что не знаешь, кто поджидает тебя за очередным углом: престарелый ли Джакомо Казанова, Чумной ли доктор, Арлекино или вдруг Круэлла Де Вилль — у молодежи нет денег на дорогие маски и платья, а значит, карнавал для них — возможность выгулять костюм, оставшийся после Хэллоуина. а может, внезапную любовь к Венеции подсыпают в крем сабайоне — фрителли, которые пекут только раз в году, специально к карнавалу, я каждый день ела на завтрак. но наверняка все дело в том, что февраль в Берлине выдался сложным, и мне просто нужно было немного итальянского солнца и плеска воды, чтобы прийти в себя, и мы с городом-праздником наконец совпали