Продолжаю брать интервью у первых советских переселенцев, переехавших в 40-х годах в бывшую Восточную Пруссию. На этот раз пообщался с Валентиной Ефимовной Новиковой, перебравшейся с мамой, братьями и сестрами из Владимирской области по совету старшего брата-фронтовика:

«Как приехали, тут кругом были крысы, они прямо стаями ходили. У нас их собака ловила. А у парня одного, у Гены Кошелева, с которым я сено возила, эти крысы большой палец ноги отгрызли, пока он спал. Мы все тогда привыкли крепко спать, потому что клопы, которые повсюду в стенах жили, кусались больно. Мне кажется, даже больней пчел они кусались. Мама керосин на стены лила, чтобы избавиться от них. Как краска появилась, мы их в щелях прямо закрашивали. А вшей было! Выйдешь на улицу, а на скамейке уже ищутся один у одного».

#истории_первых_переселенцев

И еще одна история в продолжение проекта «Истории первых переселенцев». Константин Владимиров вместе с мамой, отчимом, братьями и сестрами переехал в 1946 году из Владимирской области в поселок Шупенен (позже его переименовали в Шумное) бывшей Восточной Пруссии.

Его отец Николай с фронта не вернулся. Зато вернулся его младший брат Алексей, как две капли вод на него похожий (сравните фотографии в статье). Сам Алексей во время войны потерял семью, поэтому женился на жене родного брата и принял пятерых его детей.

Послевоенное детство – это оружие и боеприпасы в каждой канаве, поэтому вскоре от разрыва снаряда, подогретого на костре, погибнет друг моего собеседника, а в следующий раз уже сам Костя останется без левой руки и половины пальцев на правой.

Еще интересно, как дети относились к оставшимся в Калининградской области немцам: «Хороших отношений ни с кем из них у нас не было. Как-то больше дрались и камнями в них кидали. Если у кого-то оружие было – стреляли даже».

#истории_первых_переселенцев

Вероятно, это самая страшная история о переселенцах в бывшую Восточную Пруссию из тех, что мне удалось собрать на сегодняшний день. Вот, к примеру, короткий отрывок из рассказа жительницы поселка Кострово Надежды Шеиной (сразу после войны она вместе с матерью, братьями и сестрами переехала в деревню Таве, что на берегу Куршского залива):

«Дома там все какие-то разбитые стояли. Мы вместе с управляющим и его женой жили. У нас, как только вода пойдет с залива, половину дома заливало. Однажды, когда снег начал таять, с потолка стала кровь идти, по стенам, по обоям потекла. Как на чердак забрались, а там ноги человеческие валяются и внутренности какие-то. Семен, старший брат, тогда же с чердака сапоги домой принес. Входит в комнату и кричит: «Мама, смотри, какие сапоги хорошие». А в сапогах ноги чьи-то. Туловища нигде не было».

#истории_первых_переселенцев

Еще одна записанная мной история о переселенцах в Калининградскую область. На этот раз речь о семье орловского партизана Алексея Абашина. Его дочери Марии было 13 лет, когда в поселок пришли немцы. Она рассказала, как один из поселившихся в доме Абашиных гитлеровцев попытался ее изнасиловать:

- Оккупанты на постое были и в нашем доме. Человек семь солдат на полу спали, а мы, все дети, на русской печке сидели. Однажды жителей деревни согнали выбирать старосту, маму тоже вызвали. А я дома осталась с младшим братом, ему тогда всего шесть месяцев исполнилось. Я люльку качала, а Миша кушать, наверное, хотел, потому что плакал сильно. За столом немец сидел, которому посылка с родины пришла. Он шнапс пил, шоколад рядом лежал. Но ребенок-то кричит и не дает развлекаться. Он тогда вскочил, братишку схватил и на улицу в снег выкинул, потом ко мне на печку полез с шоколадкой – изнасиловать хотел, наверное. А за печкой проход такой был, я разутая – туда, об чугун нос разбила, вот у меня и сейчас отметина. - Так босиком по снегу к хромой бабке Марихе, убежала, все лицо в крови было. Миша жив остался, крик соседка услышала и забрала брата к себе домой. А немца того я больше не видела.

Весь рассказ Марии Абашиной - по ссылке.

#истории_первых_переселенцев

Еще одна семейная драма первых переселенцев, переехавших в 1946 году в Калининградскую область. Рассказывает жительница поселка Мельниково (бывший Рудау) Александра Николаевна Турок:

- Мама хлеб и для нас пекла, и для других. Когда к нам немцы приходили, она их жалела и хлеб просто так давала, взамен ничего не брала. К нам постоянно одна женщина заходила, уже совсем больная. С ней всегда была девочка, которую все по-русски звали Зиной. Однажды, где-то в конце 1947 года, женщина сказала маме: «Я чувствую, что долго не протяну, потому что мне совсем плохо. Не могли бы вы мою девочку приютить?». Она, видимо, поняла, что мама была доброжелательная и входила в положение. И мы взяли эту девочку к себе, а маму ее нашли через несколько дней на улице замерзшую. Как раз в 1948 году у нас Валя родилась, самая младшая моя сестричка. На потолке люлька у нас висела, и ее качала то я, то Зина. Мы вместе с ней с Валей нянчились. Зина очень рада была, что ее приютили, быстро русский язык освоила, мечтала, что скоро будут в русской школе учиться. Но потом случилась депортация. Когда всех немцев начали собирать и пересчитывать, кто-то донес, что у нас живет девочка. К нам пришли, и Зина все сразу поняла. Она убежала в сад, что напротив дома рос, и спряталась там. Мама очень не хотела ее отдавать и упрашивала, но ей пригрозили: «Хотите неприятностей? Не отдадите, они у вас будут». Пришлось Зиночку отдать. Увезли ее. Почти год она у нас прожила.

#истории_первых_переселенцев

История переселенки Ольги Меланьиной, переехавшей в конце 1947 года в Калининград вместе с матерью. Ольга Васильевна пережила ленинградскую блокаду, у нее умерли от голода родные брат и сестра. На эти ужасы наложились еще и семейные скандалы, причиной которых стал вернувшийся с фронта раненый отец:

«Мой папа, Петров Василий Васильевич, был на Ленинградском фронте. А потом он получил контузию, и его комиссовали. Привезла его медсестра. К тому моменту мои брат с сестрой уже умерли. С этой медсестрой у отца что-то было. Он ее нам представил как свою фронтовую подругу, чуть ли не как свою жену. Какое-то время они жили с нами, даже ширму сделали - помню, что она была сиреневая. Они в одном углу жили, а мы в другом. А потом случился большой скандал. Мамины сестры приходили и чуть ли не кочергой эту медсестру выгоняли. Маму ругали, что она «разрешила двум медведям жить в одной берлоге». Бабушке тоже досталось».

#истории_первых_переселенцев

Продолжаю публиковать записанные истории первых калининградских переселенцев. Тамара Пустовая (Красноборова) приехала вместе с мамой и младшим братом из Пермской области. Отец ее с фронта не вернулся, хотя и выжил – женился на медсестре. Вскоре оказалось, что находился он в соседнем городе. По инициативе матери состоялось свидание.

А вот отрывок о том, как развлекались школьники в послевоенном Калининграде:
«В трех или четырех соседних домах на Менделеева среди маленьких детей я одна девочка была. Остальные – мальчишки. Когда я заканчивала пятый или шестой класс, все эти ребята, не спрашивая родителей, украдкой находили оружие и складывали в подвале нашего дома. Мы все среди детей договорились никому об этом не говорить. Но один из военных, который был отцом мальчишки из нашей компании, узнал о складе. Ночью все из подвала вытащили. Был большой разгон, и мне попало. У меня к тому времени один из одноклассников руку после взрыва потерял, смертельные случаи тоже бывали».

#истории_первых_переселенцев

Еще одна история о первых калининградских переселенцах.

Валентина Трифонова (Гущина) – дочь полкового аптечного фельдшера, участвовавшего в Гражданской войне на стороне красных, один из ее братьев погиб во время бомбежки (его эшелон не добрался до передовой), а в бывшую Восточную Пруссию семья Гущиных поехала после того, как их дом снесли из-за строительства Горьковского водохранилища. Вот один из забавных эпизодов на новой земле:

«Запомнила, как мы въехали в тоннель калининградского Северного вокзала. Стало темно, и наши взрослые бабы все заплакали: «Куда нас завезли?». У нас ведь на Волге поездов не видели, все только речным транспортом пользовались. А отец с Колчаком воевал, до Тихого океана добирался, тоннелей он видел видимо-невидимо. Стал женщинам объяснять, но не закончил – мы выехали на свет божий».

#истории_первых_переселенцев

В очередной раз убедился, насколько тесен мир. На днях спросил у своего приятеля Саши Вавилова, не знает ли он кого-то из первых калининградских переселенцев. «Знаю, - говорит, – мама моя в 1947 году сюда переехала».

Сегодня встретился с ней для интервью. Оказалось, что ее отец, Иван Васильевич Костылёв, войну встретил на границе, в Новограде-Волынском. Тут же вспоминаю, что командовал там Рокоссовский, а под его началом был мой земляк Николай Калинин, командовавший 131-й моторизованной дивизией.

Залезаю на «Память народа». Точно! Капитан Иван Костылев – командир 115-го отдельного разведбатальона 131-й механизированной дивизии. И тут же нахожу сразу два упоминания о нем в книге Калинина:

1) «В направлении Луцка я приказал выслать отдельный разведывательный батальон на бронемашинах и танках-«амфибиях». Командовал им энергичный и смелый капитан Костылев».
2) «743-й полк, в командование которым вступил капитан Костылев, занял оборону от Чижовки до Барышей, 489-й оседлал дороги, идущие из Новоград-Волынского на Житомир».

20 июля 1941 года Калинина отправляют командовать 31-м стрелковым корпусом, а для его дивизии наступают тяжелые времена - 15 сентября она попадает в Киевский котел. Капитан Костылев 23 сентября 1941 года получает ранение в ногу (это подтверждают документы). Начинается гангрена. Разведчики носят командира на руках, а потом, по словам дочери фронтовика, красноармейцы в полевых условиях отпиливают ему ногу до колена. Гангрена пошла выше. Костылев отдал приказ прорываться без него. У умирающего командира забрали документы, сняли знаки отличия и оставили в сарае. Немцы нашли его и, пользуясь случаем, испытали новые медикаменты – ногу отрезали выше, по бедро.

Ну а дальше – самое невероятное. Костылева из немецкого госпиталя выкрадывают партизаны. С этого момента он становится их командиром и организует подрывную работу в тылу. И так до освобождения Украины от гитлеровцев. Сразу после войны Иван Костылев становится председателем колхоза «Победа» в Мамоново Калининградской области.

#истории_первых_переселенцев

Переселенка Людмила Паршина в начале войны жила в Ленинграде. Там во время блокады у нее умер сначала отец, потом младший брат, а затем мама. Вместе с сестрой Люсю отправили в детский дом, который через месяц эвакуировали в Ивановскую область. В Калининградскую область она была направлена уже в 1946 году по комсомольской путевке. Вот одна из ее блокадных историй:

«От голода мы не могли ходить нормально, ноги еле волочились. Однажды, когда я через кладбище возвращалась с хлебом домой, то заметила, что за мной идет мужчина. Он тоже передвигал ноги с трудом, но хотел отнять у меня хлеб. Уже у самого дома он приблизился ко мне очень близко, мне казалось, что я бегу изо всех сил. Когда я закрыла дверь и зашла в дом, сестра мне рассказала, что все видела через окно. Оказалось, что мы не бежали, а еле-еле шли».

#истории_первых_переселенцев

Неделю назад кратко написал о капитане Иване Костылеве, попавшем вместе со своей дивизией в сентябре 1941-го в окружение под Киевом. Он получил ранение в ногу во время одной из контратак. Дальше заражение, гангрена, и красноармейцам пришлось отпилить ему ногу обычной пилой.

А теперь полная версия этой истории, а также рассказ дочери Ивана Васильевича о начале войны и переселении в бывшую Восточную Пруссию. В бывшем Хайлигенбайле, переименованном в Мамоново, как и в других городах и поселках Калининградской области в конце 40-х русские и немцы жили рядом. Побежденные за пару лет пережили те лишения, которые ранее пришлось испытать советским гражданам:

«Мы осенью 1947 года пошли в школу, - вспоминает Тамара Вавилова, - и по дороге в нее иногда встречали тела немцев. Они прямо на обочине лежали. Кто-то из школьников даже подходил посмотреть, а я лично не ходила. Потом в школе обсуждали, какой там немец распухший или еще какие-то подробности».

#истории_первых_переселенцев

На этот раз о войне и послевоенной жизни в Калининградской области рассказывает переселенка из Черниговской области Лина Жигалина. Ниже эпизод про соседа-полицая из украинского города Мена, в котором оставалась еще капля совести и стыда:

«Нашим соседом был полицай Иван Бреус. Кто-то даже говорил, что он ничего плохого не делал. Матери моей он однажды сказал: «Катя, бери детей и уходи – ночью будет облава». Во время той облавы тетину подружку Любу арестовали и повесили, соседскую семью одну (муж с женой и двое деток) тоже расстреляли – они евреями были. Могли и маму мою повесить, потому что все знали, что она комсомолка и известная трактористка. Немцам ведь даже искать не нужно было – предатели указывали на дома».

И далее – о том, как пути земляков пересеклись еще раз, но уже в бывшем Кёнигсберге:

«Мы тогда жили в домике на перекрестке проспекта Победы и улицы Менделеева, и мама недалеко от нас встретила тетю Валю, жену Бреуса. Она и рассказала, что ее мужа нашли и 25 лет лагерей дали. Податься ей было некуда, и мы на какое-то время ее приютили. Хотя, все проблемы Бреусов из-за тети Вали и случились. Она была такая хвастунья! Раздобыла тут каких-то вещей немецких и приехала на малую родину показаться. Нарядная была, полная, красивая. Если б она в Мену не приехала, Бреусов и не нашли бы. После суда досталось и сыну Юрию – его исключили из комсомола и из училища. С того момента он нигде не мог пристроиться и, в конце концов, заболел психически - никуда не выходил, завесил окно одеялом и оброс бородой».

#истории_первых_переселенцев

Пообщался с жительницей поселка Домново Калининградской области Ириной Свириденко, переехавшей вместе с родителями весной 1948 года из Костромской области:

«Поначалу, когда вербовщики в 1946 году приезжали, родители побоялись ехать. Все-таки Германия, немцы там. А когда второй раз вербовали, они уже были морально готовы. У мамы брат Петр Николаевич Булыгин воевал в Восточной Пруссии, Кёнигсберг брал. Он и говорит однажды: «Ненка (у нас так Анна звалась), да поезжайте вы, там все есть! Ничего с собой не берите. Климат там хороший, яблоки растут».

А уже после переезда семья столкнулась с таким же голодом, как и на родине:

«Мне один случай запомнился, и эта картина до сих пор у меня перед глазами. Немец-мальчонка у стенки сидит, как будто бы уже на последнем издыхании, лягушку в руках держит, сдирает с нее шкуру и ест. Прямо сырую! Были случаи, когда люди умирали от голода. С моим братом, которого тетка Александра Михайловна вскоре привезла, нянчился такой же мальчишка, его звали Вальтер. Он постоянно водил его за руку. Мы-то от него убегали, потому что с маленькими играть было неинтересно, они же плачут все время. А немчонок нянчился только из-за того, что они вместе ели».

#истории_первых_переселенцев

Пообщался с переселенкой Нинель Федоровной Соловьевой, переехавшей из Украины в бывший Кёнигсберг вместе с мамой и отчимом (отец погиб в июле 1941-го). Нинель подслушала разговоры взрослых о подрывавшихся на минах детях и решила организовать школьников в тимуровские отряды:

«Первый штаб у нас был в гараже на улице Дзержинского (его мне выделил полковник Тетеревлев, дочка которого была у меня старшим тимуровцем), второй – в старом немецком автобусе без колес, стоявшем во дворе на Черниговской. Сиденья в автобусе были крепкие, потолок мы побелили, а стены оклеили газетами – штаб получился великолепный! Всего за две недели я собрала 9 отрядов, и у каждого был свой штаб».

#истории_первых_переселенцев

Еще одна история от калининградского переселенца. О послевоенном детстве рассказывает Владимир Иванов, отец которого погиб под Пиллау, а мама встретила Победу в Кёнигсберге:

- Пистолет – это минимум. Лучше, если у тебя есть пистолет и винтовка. Автоматы найти было сложнее. Отцы тогда за игры с оружием своих детей не гоняли, но проверяли, чтобы бойка не было – его просто выкидывали. Затвор, конечно, оставляли, иначе эффекта никакого. С порохом и взрывчаткой у нас также проблем не было. А главное – во дворе у нас стоял немецкий танк. У него не было люка, но крутилась башня и поднималась пушка (в башне имелись две специальные рукоятки). Самое любимое развлечение – это сесть на пушку, когда приятель крутит обе рукоятки. Потом этот танк утащили на металлолом, но оставили гусеницы. Эти гусеницы наш сосед использовал как бордюр к дорожке, ведущей в подъезд. Бордюр долго там был, до ремонта дома.

#истории_первых_переселенцев

Костромич Михаил Зайцев, переехавший в бывшую Восточную Пруссию в конце 40-х, рассказывает о послевоенном детстве и опасных игрушках:

«Снаряды от «Эрликонов» набивали в сумку и ходили вдоль реки. Достал снаряд, поковырял его немножко, пороху подсыпал, подпалил… Как только он гореть пошел, в воду его - бульк, несколько рыбешек всплывает. На другом плече вторая сумка висела – туда рыбу собирали. Потом и я такой «рыбалке» обучился. Мы учились у немецких парней многому, хотя и не общались с ними. Они, кстати, не были агрессивными и жили, ничего не требуя для себя. А вот некоторые маленькие мальчишки-немцы дразнили нас: «Кукен-кукен, нихт ферштейн, цап-царап – ауфвидерзеен»».

«У приятеля моего, Вити Чигасова, был «Парабеллум», и мы с ним ходили стрелять за деревню. Учиться он не хотел, и вместе с еще одним нашим знакомым их постоянно с уроков выгоняли. Учительница их выставит, а они в окнах школы встанут и всякие морды делают. Когда ей надоело за ними бегать, она пожаловалась дяде Коле Чигасову, отцу Витькиному. Тот, конечно, его выпорол. После этого сидим мы с ребятами, и Витька с нами, а тут учительница географии Татьяна Ивановна мимо идет. Витька какую-то гадость ей сказал, и мы стали ругаться с ним. «Ладно, - говорит, - не буду вас подводить». И ушел. А вскоре прибегает еще один наш приятель и кричит: «Витька застрелился!». Из того самого «Парабеллума»... Когда следователь разбираться приехал, мать Витькина пистолет под половицу спрятала. Но следователь быстро разобрался, пришлось сдать оружие. А на чердаке у Чигасовых целый склад оружия оказался: и снаряды, и пулеметы, и автоматы – все, что хочешь. Брату Витьки, Лене Чигасову, год заключения дали за хранение оружия. В Карелии он отбывал, там его параличом разбило. Правда, работать он продолжал и наполовину парализованный».

#истории_первых_переселенцев

Давно тут не было историй от первых переселенцев. Продолжаем продолжать. На этот раз публикую большой рассказ от жительницы Мамоново (бывший Хайлигенбайль) Альбины Андреевны Кожемякиной, приехавшей после войны из Тамбовской области. Она, кроме всего прочего, рассказала о трагедии 1955 года, о которой сегодня вряд ли кто знает даже в Мамоново:

- 29 июня мы договорились с ребятами пойти за земляникой. Но я не смогла – меня заставили сидеть с восьмимесячной племянницей. Где-то часа в четыре я услышала взрыв. Мама, пришедшая с сенокоса, тоже подскочила и спрашивает: «А где Славка?». Я сказала, что он за ягодами ушел. Почему-то я сразу поняла, что наши ребята подорвались. Мы ведь снаряды постоянно разряжали: аккуратно раскручивали, доставали взрыватель… Я в этом участвовала в первую очередь. И бомбы мы сами делали, которыми рыбу глушили: брали консервную банку, заливали ее толом, а дальше – взрыватель, бикфордов шнур, и бомба готова. Потом мы с мамой услышали, что моряки привезли к милиции кого-то. Я побежала туда, поднялась в кузов, смотрю – Славка мой лежит, рядом Юрка Воробьев, Васька и второй Славка. Девчонок не было, их в больницу увезли. Потом умерла Лариска Ильина и Ритка, моя подружка… Осталась только Людка Акутина (сейчас она Ефимова), но ей ногу отняли. Хоронили всей школой. Гробы поставили. Вся компашка наша рассыпалась. Друзей не осталось. Снаряды с того момента я никогда в жизни не разряжала и никому не советовала.
#истории_первых_переселенцев

#истории_первых_переселенцев
В Калининграде в ходу множество баек по поводу немцев из Восточной Пруссии, сохранивших секрет пивоварения. Якобы некоторых из них сразу после войны ставили во главе пивзаводов, и потому первые переселенцы пили баварское настоящее пиво. Ходил такой миф и о пивзаводе Киндерхоф в Железнодорожном (бывший Гердауен). Однако его развеяла одна из первых работниц пивзавода, участвовавшая в послевоенном восстановлении предприятия. Екатерина Баданина рассказала мне, как все начиналось:

«Запасов зерна никаких на заводе не было, немцы их, видимо, еще во время войны поели. Колхоз стоял пустой. На пивзаводе были две немецкие лошади и трактор, и в заготзерне еще две лошади. Зато пивзавод уцелел, и его принялись восстанавливать в первую очередь. Работать в нем приезжали люди с разных областей. И директор приехал, и главный пивовар с женой. Пивовара звали Петр Федорович Куков, а жена его Елизавета Яковлевна работала сменным технологом. Долго они работали, а потом где-то в 60-х сорвались и вместе с детьми уехали. Еще на пивзаводе работали четыре немца: один механиком, другой – конюхом, а также две женщины, Лена и Фрида. Директор завода однажды пришел к нашему председателю и сказал: «Нам девушек привезли из Германии, которых немцы угоняли, но они такие запущенные и замызганные, что никакой силы в них нет. Дайте нам человек пять подходящих». Так я, Тася Дюшкова, Емелин Анатолий Иванович и еще один мужчина вчетвером пошли восстанавливать пивзавод. На нем я 7 лет отработала, первой варщицей была».