Продолжаю брать интервью у первых советских переселенцев, переехавших в 40-х годах в бывшую Восточную Пруссию. На этот раз пообщался с Валентиной Ефимовной Новиковой, перебравшейся с мамой, братьями и сестрами из Владимирской области по совету старшего брата-фронтовика:

«Как приехали, тут кругом были крысы, они прямо стаями ходили. У нас их собака ловила. А у парня одного, у Гены Кошелева, с которым я сено возила, эти крысы большой палец ноги отгрызли, пока он спал. Мы все тогда привыкли крепко спать, потому что клопы, которые повсюду в стенах жили, кусались больно. Мне кажется, даже больней пчел они кусались. Мама керосин на стены лила, чтобы избавиться от них. Как краска появилась, мы их в щелях прямо закрашивали. А вшей было! Выйдешь на улицу, а на скамейке уже ищутся один у одного».

#истории_первых_переселенцев

И еще одна история в продолжение проекта «Истории первых переселенцев». Константин Владимиров вместе с мамой, отчимом, братьями и сестрами переехал в 1946 году из Владимирской области в поселок Шупенен (позже его переименовали в Шумное) бывшей Восточной Пруссии.

Его отец Николай с фронта не вернулся. Зато вернулся его младший брат Алексей, как две капли вод на него похожий (сравните фотографии в статье). Сам Алексей во время войны потерял семью, поэтому женился на жене родного брата и принял пятерых его детей.

Послевоенное детство – это оружие и боеприпасы в каждой канаве, поэтому вскоре от разрыва снаряда, подогретого на костре, погибнет друг моего собеседника, а в следующий раз уже сам Костя останется без левой руки и половины пальцев на правой.

Еще интересно, как дети относились к оставшимся в Калининградской области немцам: «Хороших отношений ни с кем из них у нас не было. Как-то больше дрались и камнями в них кидали. Если у кого-то оружие было – стреляли даже».

#истории_первых_переселенцев

Вероятно, это самая страшная история о переселенцах в бывшую Восточную Пруссию из тех, что мне удалось собрать на сегодняшний день. Вот, к примеру, короткий отрывок из рассказа жительницы поселка Кострово Надежды Шеиной (сразу после войны она вместе с матерью, братьями и сестрами переехала в деревню Таве, что на берегу Куршского залива):

«Дома там все какие-то разбитые стояли. Мы вместе с управляющим и его женой жили. У нас, как только вода пойдет с залива, половину дома заливало. Однажды, когда снег начал таять, с потолка стала кровь идти, по стенам, по обоям потекла. Как на чердак забрались, а там ноги человеческие валяются и внутренности какие-то. Семен, старший брат, тогда же с чердака сапоги домой принес. Входит в комнату и кричит: «Мама, смотри, какие сапоги хорошие». А в сапогах ноги чьи-то. Туловища нигде не было».

#истории_первых_переселенцев

Еще одна записанная мной история о переселенцах в Калининградскую область. На этот раз речь о семье орловского партизана Алексея Абашина. Его дочери Марии было 13 лет, когда в поселок пришли немцы. Она рассказала, как один из поселившихся в доме Абашиных гитлеровцев попытался ее изнасиловать:

- Оккупанты на постое были и в нашем доме. Человек семь солдат на полу спали, а мы, все дети, на русской печке сидели. Однажды жителей деревни согнали выбирать старосту, маму тоже вызвали. А я дома осталась с младшим братом, ему тогда всего шесть месяцев исполнилось. Я люльку качала, а Миша кушать, наверное, хотел, потому что плакал сильно. За столом немец сидел, которому посылка с родины пришла. Он шнапс пил, шоколад рядом лежал. Но ребенок-то кричит и не дает развлекаться. Он тогда вскочил, братишку схватил и на улицу в снег выкинул, потом ко мне на печку полез с шоколадкой – изнасиловать хотел, наверное. А за печкой проход такой был, я разутая – туда, об чугун нос разбила, вот у меня и сейчас отметина. - Так босиком по снегу к хромой бабке Марихе, убежала, все лицо в крови было. Миша жив остался, крик соседка услышала и забрала брата к себе домой. А немца того я больше не видела.

Весь рассказ Марии Абашиной - по ссылке.

#истории_первых_переселенцев

Еще одна семейная драма первых переселенцев, переехавших в 1946 году в Калининградскую область. Рассказывает жительница поселка Мельниково (бывший Рудау) Александра Николаевна Турок:

- Мама хлеб и для нас пекла, и для других. Когда к нам немцы приходили, она их жалела и хлеб просто так давала, взамен ничего не брала. К нам постоянно одна женщина заходила, уже совсем больная. С ней всегда была девочка, которую все по-русски звали Зиной. Однажды, где-то в конце 1947 года, женщина сказала маме: «Я чувствую, что долго не протяну, потому что мне совсем плохо. Не могли бы вы мою девочку приютить?». Она, видимо, поняла, что мама была доброжелательная и входила в положение. И мы взяли эту девочку к себе, а маму ее нашли через несколько дней на улице замерзшую. Как раз в 1948 году у нас Валя родилась, самая младшая моя сестричка. На потолке люлька у нас висела, и ее качала то я, то Зина. Мы вместе с ней с Валей нянчились. Зина очень рада была, что ее приютили, быстро русский язык освоила, мечтала, что скоро будут в русской школе учиться. Но потом случилась депортация. Когда всех немцев начали собирать и пересчитывать, кто-то донес, что у нас живет девочка. К нам пришли, и Зина все сразу поняла. Она убежала в сад, что напротив дома рос, и спряталась там. Мама очень не хотела ее отдавать и упрашивала, но ей пригрозили: «Хотите неприятностей? Не отдадите, они у вас будут». Пришлось Зиночку отдать. Увезли ее. Почти год она у нас прожила.

#истории_первых_переселенцев

История переселенки Ольги Меланьиной, переехавшей в конце 1947 года в Калининград вместе с матерью. Ольга Васильевна пережила ленинградскую блокаду, у нее умерли от голода родные брат и сестра. На эти ужасы наложились еще и семейные скандалы, причиной которых стал вернувшийся с фронта раненый отец:

«Мой папа, Петров Василий Васильевич, был на Ленинградском фронте. А потом он получил контузию, и его комиссовали. Привезла его медсестра. К тому моменту мои брат с сестрой уже умерли. С этой медсестрой у отца что-то было. Он ее нам представил как свою фронтовую подругу, чуть ли не как свою жену. Какое-то время они жили с нами, даже ширму сделали - помню, что она была сиреневая. Они в одном углу жили, а мы в другом. А потом случился большой скандал. Мамины сестры приходили и чуть ли не кочергой эту медсестру выгоняли. Маму ругали, что она «разрешила двум медведям жить в одной берлоге». Бабушке тоже досталось».

#истории_первых_переселенцев

Продолжаю публиковать записанные истории первых калининградских переселенцев. Тамара Пустовая (Красноборова) приехала вместе с мамой и младшим братом из Пермской области. Отец ее с фронта не вернулся, хотя и выжил – женился на медсестре. Вскоре оказалось, что находился он в соседнем городе. По инициативе матери состоялось свидание.

А вот отрывок о том, как развлекались школьники в послевоенном Калининграде:
«В трех или четырех соседних домах на Менделеева среди маленьких детей я одна девочка была. Остальные – мальчишки. Когда я заканчивала пятый или шестой класс, все эти ребята, не спрашивая родителей, украдкой находили оружие и складывали в подвале нашего дома. Мы все среди детей договорились никому об этом не говорить. Но один из военных, который был отцом мальчишки из нашей компании, узнал о складе. Ночью все из подвала вытащили. Был большой разгон, и мне попало. У меня к тому времени один из одноклассников руку после взрыва потерял, смертельные случаи тоже бывали».

#истории_первых_переселенцев

Еще одна история о первых калининградских переселенцах.

Валентина Трифонова (Гущина) – дочь полкового аптечного фельдшера, участвовавшего в Гражданской войне на стороне красных, один из ее братьев погиб во время бомбежки (его эшелон не добрался до передовой), а в бывшую Восточную Пруссию семья Гущиных поехала после того, как их дом снесли из-за строительства Горьковского водохранилища. Вот один из забавных эпизодов на новой земле:

«Запомнила, как мы въехали в тоннель калининградского Северного вокзала. Стало темно, и наши взрослые бабы все заплакали: «Куда нас завезли?». У нас ведь на Волге поездов не видели, все только речным транспортом пользовались. А отец с Колчаком воевал, до Тихого океана добирался, тоннелей он видел видимо-невидимо. Стал женщинам объяснять, но не закончил – мы выехали на свет божий».

#истории_первых_переселенцев

В очередной раз убедился, насколько тесен мир. На днях спросил у своего приятеля Саши Вавилова, не знает ли он кого-то из первых калининградских переселенцев. «Знаю, - говорит, – мама моя в 1947 году сюда переехала».

Сегодня встретился с ней для интервью. Оказалось, что ее отец, Иван Васильевич Костылёв, войну встретил на границе, в Новограде-Волынском. Тут же вспоминаю, что командовал там Рокоссовский, а под его началом был мой земляк Николай Калинин, командовавший 131-й моторизованной дивизией.

Залезаю на «Память народа». Точно! Капитан Иван Костылев – командир 115-го отдельного разведбатальона 131-й механизированной дивизии. И тут же нахожу сразу два упоминания о нем в книге Калинина:

1) «В направлении Луцка я приказал выслать отдельный разведывательный батальон на бронемашинах и танках-«амфибиях». Командовал им энергичный и смелый капитан Костылев».
2) «743-й полк, в командование которым вступил капитан Костылев, занял оборону от Чижовки до Барышей, 489-й оседлал дороги, идущие из Новоград-Волынского на Житомир».

20 июля 1941 года Калинина отправляют командовать 31-м стрелковым корпусом, а для его дивизии наступают тяжелые времена - 15 сентября она попадает в Киевский котел. Капитан Костылев 23 сентября 1941 года получает ранение в ногу (это подтверждают документы). Начинается гангрена. Разведчики носят командира на руках, а потом, по словам дочери фронтовика, красноармейцы в полевых условиях отпиливают ему ногу до колена. Гангрена пошла выше. Костылев отдал приказ прорываться без него. У умирающего командира забрали документы, сняли знаки отличия и оставили в сарае. Немцы нашли его и, пользуясь случаем, испытали новые медикаменты – ногу отрезали выше, по бедро.

Ну а дальше – самое невероятное. Костылева из немецкого госпиталя выкрадывают партизаны. С этого момента он становится их командиром и организует подрывную работу в тылу. И так до освобождения Украины от гитлеровцев. Сразу после войны Иван Костылев становится председателем колхоза «Победа» в Мамоново Калининградской области.

#истории_первых_переселенцев

Переселенка Людмила Паршина в начале войны жила в Ленинграде. Там во время блокады у нее умер сначала отец, потом младший брат, а затем мама. Вместе с сестрой Люсю отправили в детский дом, который через месяц эвакуировали в Ивановскую область. В Калининградскую область она была направлена уже в 1946 году по комсомольской путевке. Вот одна из ее блокадных историй:

«От голода мы не могли ходить нормально, ноги еле волочились. Однажды, когда я через кладбище возвращалась с хлебом домой, то заметила, что за мной идет мужчина. Он тоже передвигал ноги с трудом, но хотел отнять у меня хлеб. Уже у самого дома он приблизился ко мне очень близко, мне казалось, что я бегу изо всех сил. Когда я закрыла дверь и зашла в дом, сестра мне рассказала, что все видела через окно. Оказалось, что мы не бежали, а еле-еле шли».

#истории_первых_переселенцев

Неделю назад кратко написал о капитане Иване Костылеве, попавшем вместе со своей дивизией в сентябре 1941-го в окружение под Киевом. Он получил ранение в ногу во время одной из контратак. Дальше заражение, гангрена, и красноармейцам пришлось отпилить ему ногу обычной пилой.

А теперь полная версия этой истории, а также рассказ дочери Ивана Васильевича о начале войны и переселении в бывшую Восточную Пруссию. В бывшем Хайлигенбайле, переименованном в Мамоново, как и в других городах и поселках Калининградской области в конце 40-х русские и немцы жили рядом. Побежденные за пару лет пережили те лишения, которые ранее пришлось испытать советским гражданам:

«Мы осенью 1947 года пошли в школу, - вспоминает Тамара Вавилова, - и по дороге в нее иногда встречали тела немцев. Они прямо на обочине лежали. Кто-то из школьников даже подходил посмотреть, а я лично не ходила. Потом в школе обсуждали, какой там немец распухший или еще какие-то подробности».

#истории_первых_переселенцев

На этот раз о войне и послевоенной жизни в Калининградской области рассказывает переселенка из Черниговской области Лина Жигалина. Ниже эпизод про соседа-полицая из украинского города Мена, в котором оставалась еще капля совести и стыда:

«Нашим соседом был полицай Иван Бреус. Кто-то даже говорил, что он ничего плохого не делал. Матери моей он однажды сказал: «Катя, бери детей и уходи – ночью будет облава». Во время той облавы тетину подружку Любу арестовали и повесили, соседскую семью одну (муж с женой и двое деток) тоже расстреляли – они евреями были. Могли и маму мою повесить, потому что все знали, что она комсомолка и известная трактористка. Немцам ведь даже искать не нужно было – предатели указывали на дома».

И далее – о том, как пути земляков пересеклись еще раз, но уже в бывшем Кёнигсберге:

«Мы тогда жили в домике на перекрестке проспекта Победы и улицы Менделеева, и мама недалеко от нас встретила тетю Валю, жену Бреуса. Она и рассказала, что ее мужа нашли и 25 лет лагерей дали. Податься ей было некуда, и мы на какое-то время ее приютили. Хотя, все проблемы Бреусов из-за тети Вали и случились. Она была такая хвастунья! Раздобыла тут каких-то вещей немецких и приехала на малую родину показаться. Нарядная была, полная, красивая. Если б она в Мену не приехала, Бреусов и не нашли бы. После суда досталось и сыну Юрию – его исключили из комсомола и из училища. С того момента он нигде не мог пристроиться и, в конце концов, заболел психически - никуда не выходил, завесил окно одеялом и оброс бородой».

#истории_первых_переселенцев

Пообщался с жительницей поселка Домново Калининградской области Ириной Свириденко, переехавшей вместе с родителями весной 1948 года из Костромской области:

«Поначалу, когда вербовщики в 1946 году приезжали, родители побоялись ехать. Все-таки Германия, немцы там. А когда второй раз вербовали, они уже были морально готовы. У мамы брат Петр Николаевич Булыгин воевал в Восточной Пруссии, Кёнигсберг брал. Он и говорит однажды: «Ненка (у нас так Анна звалась), да поезжайте вы, там все есть! Ничего с собой не берите. Климат там хороший, яблоки растут».

А уже после переезда семья столкнулась с таким же голодом, как и на родине:

«Мне один случай запомнился, и эта картина до сих пор у меня перед глазами. Немец-мальчонка у стенки сидит, как будто бы уже на последнем издыхании, лягушку в руках держит, сдирает с нее шкуру и ест. Прямо сырую! Были случаи, когда люди умирали от голода. С моим братом, которого тетка Александра Михайловна вскоре привезла, нянчился такой же мальчишка, его звали Вальтер. Он постоянно водил его за руку. Мы-то от него убегали, потому что с маленькими играть было неинтересно, они же плачут все время. А немчонок нянчился только из-за того, что они вместе ели».

#истории_первых_переселенцев

Пообщался с переселенкой Нинель Федоровной Соловьевой, переехавшей из Украины в бывший Кёнигсберг вместе с мамой и отчимом (отец погиб в июле 1941-го). Нинель подслушала разговоры взрослых о подрывавшихся на минах детях и решила организовать школьников в тимуровские отряды:

«Первый штаб у нас был в гараже на улице Дзержинского (его мне выделил полковник Тетеревлев, дочка которого была у меня старшим тимуровцем), второй – в старом немецком автобусе без колес, стоявшем во дворе на Черниговской. Сиденья в автобусе были крепкие, потолок мы побелили, а стены оклеили газетами – штаб получился великолепный! Всего за две недели я собрала 9 отрядов, и у каждого был свой штаб».

#истории_первых_переселенцев

Еще одна история от калининградского переселенца. О послевоенном детстве рассказывает Владимир Иванов, отец которого погиб под Пиллау, а мама встретила Победу в Кёнигсберге:

- Пистолет – это минимум. Лучше, если у тебя есть пистолет и винтовка. Автоматы найти было сложнее. Отцы тогда за игры с оружием своих детей не гоняли, но проверяли, чтобы бойка не было – его просто выкидывали. Затвор, конечно, оставляли, иначе эффекта никакого. С порохом и взрывчаткой у нас также проблем не было. А главное – во дворе у нас стоял немецкий танк. У него не было люка, но крутилась башня и поднималась пушка (в башне имелись две специальные рукоятки). Самое любимое развлечение – это сесть на пушку, когда приятель крутит обе рукоятки. Потом этот танк утащили на металлолом, но оставили гусеницы. Эти гусеницы наш сосед использовал как бордюр к дорожке, ведущей в подъезд. Бордюр долго там был, до ремонта дома.

#истории_первых_переселенцев

Костромич Михаил Зайцев, переехавший в бывшую Восточную Пруссию в конце 40-х, рассказывает о послевоенном детстве и опасных игрушках:

«Снаряды от «Эрликонов» набивали в сумку и ходили вдоль реки. Достал снаряд, поковырял его немножко, пороху подсыпал, подпалил… Как только он гореть пошел, в воду его - бульк, несколько рыбешек всплывает. На другом плече вторая сумка висела – туда рыбу собирали. Потом и я такой «рыбалке» обучился. Мы учились у немецких парней многому, хотя и не общались с ними. Они, кстати, не были агрессивными и жили, ничего не требуя для себя. А вот некоторые маленькие мальчишки-немцы дразнили нас: «Кукен-кукен, нихт ферштейн, цап-царап – ауфвидерзеен»».

«У приятеля моего, Вити Чигасова, был «Парабеллум», и мы с ним ходили стрелять за деревню. Учиться он не хотел, и вместе с еще одним нашим знакомым их постоянно с уроков выгоняли. Учительница их выставит, а они в окнах школы встанут и всякие морды делают. Когда ей надоело за ними бегать, она пожаловалась дяде Коле Чигасову, отцу Витькиному. Тот, конечно, его выпорол. После этого сидим мы с ребятами, и Витька с нами, а тут учительница географии Татьяна Ивановна мимо идет. Витька какую-то гадость ей сказал, и мы стали ругаться с ним. «Ладно, - говорит, - не буду вас подводить». И ушел. А вскоре прибегает еще один наш приятель и кричит: «Витька застрелился!». Из того самого «Парабеллума»... Когда следователь разбираться приехал, мать Витькина пистолет под половицу спрятала. Но следователь быстро разобрался, пришлось сдать оружие. А на чердаке у Чигасовых целый склад оружия оказался: и снаряды, и пулеметы, и автоматы – все, что хочешь. Брату Витьки, Лене Чигасову, год заключения дали за хранение оружия. В Карелии он отбывал, там его параличом разбило. Правда, работать он продолжал и наполовину парализованный».

#истории_первых_переселенцев