Спросили в комментариях к предыдущему посту, есть ли какие-то объективные критерии, на которые стоит опираться при выборе того или иного перевода. Я решила ответить отдельно.
Если говорить о японской литературе, «поле» – изданные книги – довольно маленькое и рефлексии по этому поводу не очень много (японистов вообще не очень много). Для меня объективные критерии предстают как совокупность принципов, которые можно назвать «как принято».
Под «как принято» понимается вся совокупность критериев оценки качества перевода, все «хорошо» и «плохо», действующие на данный момент в поле литературы. Отчасти они приходят из общих мнений о переводе; отчасти – из японистических штудий; отчасти – это идиосинкразии читателя.
Поэтому итоговые критерии и суждения часто выглядят так:
• Перевод не с японского, а через английский – плохо, потому что перевод через язык-посредник -- плохо;
• Перевод, выполненный матерыми советскими японистами -- хорошо;
• Не знаю этого переводчика, наверное, переводит с английского – плохо;
• В переводе есть всякие японские реалии – хорошо;
• В переводе не соблюдается система Поливанова – плохо;
И так далее.
В чем проблема с такими суждениями? В том, что им объективности недостает. То есть они лишь слегка касаются предмета – переводного текста. Они могут служить указателями для оценки перевода, и порой даже верными. Но говорить о полноценной, всесторонней и объективной оценке, руководствуясь только ими, преждевременно.
Что делать? Есть два варианта.
1) Вариант для ученых: сверить перевод(ы) с оригиналом. При этом мало только знать язык, нужно понимать, как функционирует исходный текст и как он при этом переведен; т.е. контексты тоже сверить. И, конечно, желательно весь текст, чтобы уж наверняка.
При этом полностью от «как принято» избавиться не получится, только оценки будут другими. Точность перевода? Не упущено ли что-то? Красиво ли передано? Элегантно? Насколько перевод близок к исходному тексту? Нет ли ошибок? И так далее и так далее и так далее.
2) Вариант для простых людей: от «как принято» переключиться на «как нравится». Заходит ли вам этот конкретный текст? А почему? Не цепляется ли глаз за какие-то ошибки? А если не заходит, то в чем дело? Почему? Можно ли не обратить внимание на этот критерий? И так далее.

В общем, бесконечная рефлексия.

Закрывается англоязычное — но в Японии пребывающее — издательство Kurodahan press, и это вполне себе повод присмотреться к его каталогу. Мукода Кунико! Танака Ясуо! Мураками Рю! Ёсиюки Дзюнноскэ и Миямото Тэру! А также конкурс переводов.

Почему закрывается — не очень ясно (или я недочитала комментарии на фейсбуке?). Но грустно, конечно.

"Гиперион" переиздал "Гейшу Эйко" Танидзаки Сэйдзи, которая выходила в 1929 году (изд.-во "Прибой") в переводе Андрея Лейферта. Не читала толком, но помню ругательную рецензию Наталии Фельдман, которая появилась в "Красной нови", №6 за тот же 1929 год (почитать можно тут).

Один из интересных для меня моментов — микромоментов — это отсылка к внешней форме букв, знаков и символов. Я навскидку помню сон きの字 и 大の字　(кинодзи и дайнодзи) — в форме знака хирагана "ки" и иероглифа "дай", т.е. пристойно свернувшись и непристойно раскинувшись соответственно. Есть еще のの字 (нонодзи, в форме знака хираганы "но") — т.е. петляя.

А тут я встретила コの字 (т.е. в форме знака катаканы "ко"), в контексте расставленных столов (т.е. столы стояли в форме знака コ). И это как раз тот самый случай, когда есть совершенно идеальный эквивалент: столы стояли покоем, то есть буквой "П". Отсылка к форме буквы соблюдена? Да. Смысл тот? Да. А вот контекст выглядит странно. Уж очень этот "покой" навевает дух и атмосферу классических романов. И даже если опускаться на уровень прямого описания "столы стояли в форме буквы П", возникает легкий диссонанс: да мы ж в Японии, кто ж там знает, как выглядит эта буква П!

Мораль же проста: когда вам говорят, что то или иное слово непереводимо, безэквивалентно и проч., вспоминайте о контексте.

Забавный факт, без которого вы не могли жить.

Думаю, вы все знаете слово "хэнтай". Также думаю, что вы знаете, что в 1920–1930-е годы в Японии было распространено наше любимое эро-гуро-нансэнсу (о котором у меня даже был стрим в 2020 году).
Так вот, сегодня я листала журнальчик под названием "Хэнтай сирё:" (変態資料, Materia guriosa, гурозные материалы (простите)). Первые номера вышли в 1926 году, издавал его по подписке Умэхара Хокумэй (梅原北明, 1901–1946) — видный деятель эро-гуро-нансэнсу.

Естественно, листала я его небрежно и не вдумываясь, пока не увидела заголовок: ロシヤのお産婆さんが書いた日記―或る『秘密な隠れ家』の来歴―・アー＝エス女史. Дневник (日記), да еще и российской акушерки (ロシヤのお産婆さん), подписанный женщиной А.С. (アー＝エス女史), не мог не привлечь моего внимания — и я отправилась искать оригинал.

Оказалось, что это перевод редкой книжки 1908 года: "Дневник акушерки. История одного «секретного убежища»" Александра Соловьева (кхм!), которую, кажется, нигде и никто никогда не видел. Упоминание этой книжки есть на сайте ОРПК — и только.

Зато теперь мы знаем, как по-японски будет фраза: "Тысячам душ маленьких ангелочков. Тысячам душ никогда не живших и уже умерших комочков мяса и крови посвящает эти строки их убийца".

數千の小いさな天使達に。決して生きさうもなく最早や一塊の血と肉とに化し去つた數千の人々にかれら殺害のこの記錄を捧ぐ。
"Суусэн-но тиисана тэнси-тати-ни. Кэсситэ икисо:монаку мохая я иккай-но ти-то нику-то-ни касисатта суусэн-но хитобито-ни карэра сацугай-но коно кироку-о сасагу."

Такие дела.

Маленькое объявление: дорогие подписчики, если у вас есть время, то вы можете послушать трансляцию первого дня конференции "История и культура Японии". Вот ссылка (ВК).

Мелочи:
— Прочла "Песнь при свете фонарей" Идзуми Кёка от @dvorbooks. Ничего не поняла, кроме того, что миру нужно больше Кёка. Перевод Екатерины Рябовой хороший, стихи в переводе Елены Байбиковой хорошие, но вариант стихотворения про мостики Артемия Кузнецова (он же Левкой) мне нравится больше. Заметила несколько слегка досадных огрехов, узнала слово "немтырь".
— Прочла "Гейшу Эйко" Танидзаки Сэйдзи от @hyperion2022. По-моему, это история о женском безумии, ну, прикольно, давно таких не видали. Помянем переводчика, Андрея Лейферта. (Затем решила читать брата Танидзаки).
— Прочла первый перевод Якоба фон Икскюля на русский и была крайне расстроена опечатками. Три корректора у книги!
— Также осилила роман Цю Мяоцзин Notes of the Crocodile, который, к сожалению, на русском не выйдет примерно никогда.

Пишут, что на Международную Букеровскую премию номинировали аж два японских романа: Hunchback (ハンチバック) Итикавы Сао (упоминала здесь, ух! да, ИТИКАВА и да, там ГГ все же героиня; получила книга премию Акутагавы за лето 2023) и книгу Каваками Хироми "Under the Eye of the Big Bird" (大きな鳥にさらわれないよう, вестимо). Если помните, номинация в этот список "Полиции памяти" aka "Заветного кристалла" Огавы Ёко через 26 лет после выхода привела к тому, что книгу наконец-то перевели на русский. В 2022 номинировали Heaven (ヘヴン) Миэко Каваками... ну ладно, неисповедимы пути издательской политики на Руси.

Я еле удержалась от соблазна выложить целиком всю рецензию Р.Н. Кима на перевод Хаяси Фусао, выполненный Андреем Лейфертом в 1929 году, но фразу про платоническое знакомство с японским языком сохраню, так сказать. Умели же!

Акутагавские штудии продолжаются, что для самой меня неожиданно. Итак, рассказ "В чаще", показания буддийского монаха, который видит женщину, а вернее вот что:
見えたのはただ萩重（はぎがさ）ねらしい、衣（きぬ）の色ばかりでございます。
(Миэта-но ва тада хагигасанэ расий, кину-но иро бакари дэ годзаимас)

Если буквально: видел только (миэта-но ва тада) цвет платья (кину-но иро), и цвет этот — похож (расий) на хагигасанэ.

Хаги — по-русски "леспедеца двуцветная"; гасанэ — озвончение "касанэ", наложение. Вообще это цвета хэйанских костюмов. В двух из трех обнаруженных переводов это "цветочные узоры"; в третьем, последнем — "пурпурное с бледно-лиловой подкладкой" (что, вообще-то, справедливо).

Однажды, листая сборничек Акутагавы, я наткнулась на предложение, которое поразило меня легкой нелогичностью. Я полезла в оригинал и не без некоторых усилий установила истину. Затем я нашла другой перевод и обнаружила, что другой переводчик тоже ошибся. И все заверте...

Ошибка, о которой пойдет речь, лежит на стыке грамматики и знания реалий. Допустить ее легко. Насколько легко? Очень. Вы даже увидите, как.

Чтобы вас предупредить, я собрала парсер, вытянула все рассказы Акутагавы, отобрала примеры, нашла переводы (не все) и сочинила текстик для нашей непостоянной рубрики "Давайте посверяем!", который и предлагаю вашему вниманию.

Давайте поговорим о важном и посмотрим, что будет.

Сегодня эфир

В комментариях к посту выложу подшивку 女人芸術 (Нёнин Гэйдзюцу) за 1928 и 1929 годы. Качество — гуглосканы. Журнал страшно интересный, и наверное, по значимости не уступает легендарному "Сэйто" (青踏) первых японских феминисток. Туда писали Ногами Яэко, Хасэгава Сигурэ, Кубокава (позже — Сата) Инэко, Хирабаяси Тайко, Хаяси Фумико, Хирацука Райтё и многие другие. Считался "красным" (ну да, посмотрите на годы издания) — много в нем материалов об СССР (фотография Крупской, например. Казалось бы!). Вот Отакэ Сэйко пишет про летний Крым. А вот Мураяма Кадзуко пишет стихи мужу, который обругал ее "свиньей". (Ее муж, кстати — MAVO'ист Мураяма Томоёси).

Короче хочется сидеть и изучать это вот все. Если даже вы японским не владеете, то посмотрите хотя бы один-два номера: оформлено тоже очень красиво.

Сегодня расскажу любимую историю о коварстве японских имен.

Иногда приходится переводить японские нотариальные заверения. Подписи нотариусов заверяет глава институции под названием 東京法務局 (Токё хо:мукёку, административно-юридическое управление Токио) по имени 山口敬之.

Поскольку японские имена отличаются многообразием чтений, приходится гуглить. Хотя фамилия, Ямагути (первые два иероглифа) особых проблем не вызывает, с именем сложнее.

Гугл почти сразу же предлагает вариант "Нориюки". Ямагути Нориюки (山口敬之) — японский журналист, биограф Абэ Синдзо и участник громкого дела об изнасиловании.

При этом, Ямагути Нориюки — не глава административно-юридического управления Токио, хотя его имя записывается ровно теми же иероглифами.

Настоящего person in question зовут Ямагути Ёсиюки (скорее всего): имя находится не сразу и с трудом. А еще находится пара твитов на японском языке, авторы которых недоумевают: так как, все-таки, черт возьми, зовут главу административно-юридического управления Токио?..

Мелочи:
— Азбука анонсировала сборник Хори Тацуо в переводах Екатерины Юдиной. Ура!
— Прочла вчера статью И.С. Алексеевой про Кафку в русских переводах. Мрачновато. Еще бы в стилевых регистрах русского разбираться...

МЕМУАРНОЕ И ПРОСТО ТАК

Когда я училась в вузе, то искала нужные книги и статьи на подписных сервисах, а в библиотеку ходила нечасто, потому что она казалась мне малодружелюбной. LibGen и прочие пиратские сервисы (вроде Scribd) стали для меня спасением, потому что я могла сэкономить время и не тратить силы на общение с людьми, поиск нужного подписного источника и прочие штуки. (Хотя несколько книг, заказанных с Amazon в былые годы, у меня есть).

Потом оказалось, что LibGen как бы "структурирует" знание. Чаще всего проще спиратить тексты по интересующей теме и опираться на них, чем составить сколько-нибудь полную библиографию и искать книги по знакомым, библиотекам и другим местам. (Кажется, этот феномен был где-то описан). Получается, что если вы хотите, чтобы вашу книгу прочли и на нее опирались, то поделитесь ей где-нибудь и бесплатно.

И это справедливо не только для научной и околонаучной литературы на западноевропейских языках. Иногда те книги, которые мне нужны или те, которые я считаю нужными и интересными, и важными, просто не существуют, потому что их нет на флибусте, Аодзоре и вообще где бы то ни было.

Я не касаюсь здесь вопросов копирайта (давайте представим, что эти книги имеют либо "сиротский" статус, либо находятся в общественном достоянии), но мне правда интересно, насколько доступность книг влияет не только на конкретные темы, но и на книжную индустрию, в том числе и на переводы, и на "знание" о мире в целом.

Поэтому я считаю, что труды моих добрых знакомых-оцифровщиков, вроде книгоноши, или незнакомых, вроде Андрея Никитина-Перенского и его библиотеки Imwerden, как раз помогают скособоченность этого знания о мире выправить. Как-то так.