Большие вопросы нужны для того, чтобы их решали наиболее значительные умы. Невольно начинаешь сомневаться в будущем, когда видишь, что повсюду в мире они опускаются до мелких надуманных проблем для того, чтобы могли поважничать мелочные люди с мелочными мыслями и мелочными средствами - когда "вину" за экономическую катастрофу ищут в войне и военных долгах, инфляции и валютных затруднениях, а слова "возврат к благосостоянию" и "конец безработицы" означают конец ужасной всемирно-исторической эпохи, и их не стыдятся. Мы живём в величайшую историческую эпоху, но никто не видит, не понимает этого. Мы переживаем невиданное извержение вулкана. Наступила ночь, дрожит земля, и потоки лавы устремились на целые народы, - а люди вызывают пожарных. Так ведёт себя чернь, превратившаяся в господ, в отличие от редких людей, "обладающих расой". Историю делают великие одиночки. Что выступает в "массе", может быть только её объектом.

(Oswald Spengler. Jahre der Entscheidungen)

УХОДИТ ДЕРЕВО

Нам дерево дано за образец
стремленья вверх,
урок противоречья.

Земля и небо — дело человечье.
А дерево как будто ни при чем.

Но корни нас уводят в духоту,
как поезд в полдень, вздрагивая, катит.
Квадрат окна скользит по проводам.
И церковка скользит по горизонту,
То отставая, то перегоняя…
Носы и лбы расплюснуты в окне.

И мы — по горло в этой глубине.
Но я не верю в эту иллюзорность.

Падение вытягивает стропы,
и боль в костях сдвигает позвонки.
Взлетает жук —
на грани катастрофы,
расталкивая телом стебельки,
свой малый вес —
себя одолевая.
И смысл его гуденья: «Отпусти!»
Любой отрыв как перелом кости.
И взлет любой — на грани катастрофы!

Взлетаю я и превращаюсь в строфы,
в единый вздох — «О родина, прости!».
А дерево убьют,
потом расколют,
сведут огнем — голодным и худым.

Уходит дерево —
в полет уходит дым.
Взлетаю я и превращаюсь в строфы…

(Николай Панченко)

Что такое Великий инквизитор? Тот, кто сделал людей счастливыми. Лишил свободы во имя счастья. А Христос дорожит человеческой свободой больше счастья. Высшее достоинство земного существа требует права на свободу, то есть на страдание. Человек - трагическое существо, распластавшееся между двумя мирами. И для трагического существа, заключающего в себе бесконечность, окончательное устроение, покой и счастье возможны лишь путем отречения человека от свободы (а это другое имя для образа Божьего в себе). Избежать зла и страдания можно только ценой отрицания свободы. Свобода и есть страдание.

(Григорий Амелин. Лекции по философии литературы)

Все то, что мир творит, - подобье сна дурного,
Однако мир не спит, он действует сурово.

Там, где должно быть зло, свое он видит благо,
Он радуется там, где боль всего живого.

Так почему на мир взираешь ты спокойно?
В деяньях мира нет покоя никакого.

Лицо его светло, зато душа порочна,
Хотя он и красив - плоха его основа.

(Abū 'Abd Allāh Ja'far ibn Muḥammad al-Rūdhakī )

Пер. Семён Липкин

Смерть всегда на пути, но тот простой факт, что ты не знаешь, когда именно она придет, как бы притупляет конечность жизни. Именно эту жуткую точность мы и ненавидим больше всего. Но поскольку мы не знаем наверное, мы привыкаем думать о жизни как о неисчерпаемом колодце. А ведь все, что происходит, происходит лишь считанное число раз. Сколько раз ты вспомнишь какой-нибудь полдень из своего детства, который настолько глубоко проник в твое существо, что без него ты уже не представляешь себе своей жизни? От силы четыре, ну, пять раз. А может, и того меньше. А сколько раз ты увидишь восход полной луны? От силы раз двадцать, не больше. А между тем все это кажется бесконечным.

(Paul Bowles. The Sheltering Sky)

Иллюстрация: Henri-Joseph Harpignies. Moonlight, 1889

Пустыне — свежести глоток,
На дыбе ломанному — врач,
Кровавой ссадине — платок:
— Не плачь...

Окну тоскующему — стук,
Небытию наркоза — жизнь,
Волной захлестнутому — круг:
— Держись!..

Отогревающий очаг,
Состав, смывающий клеймо,
Свет в прозревающих очах —
Письмо.

(Юлий Даниэль)

Den Tod als Tod vermögen. Тема последних разделов «Бытия и времени». Речь не о готовности к смерти, а о принятии человеком своей смертности, о безусловном знании, что (здесь можно сказать словами поэта Державина) «река времен... поглотит все дела людей». Только знание (опыт) смертности освобождает человека от затерянности в «людях» (das Man), высвобождает его для возможного подлинного бытия. От смертности как таковой человек еще не умирает; оттого, что он в силах принять свою смертность, «способен» к смерти, его жизнь перестает быть голой биологией и открывается для биографии (истории).

(Владимир Бибихин. Из примечаний к переводу «Вещи» Хайдеггера)

L’étoile a pleuré rose au cœur de tes oreilles,
L’infini roulé blanc de ta nuque à tes reins
La mer a perlé rousse à tes mammes vermeilles
Et l’Homme saigné noir à ton flanc souverain.

(Arthur Rimbaud)

Рыдала розово звезда в твоих ушах,
Цвела пунцово на груди твоей пучина,
Покоилась бело бескрайность на плечах,
И умирал черно у ног твоих Мужчина.

(Пер. Михаил Кудинов)

Звездная слеза розовеет в сердце твоих ушей.
Белизна бесконечности нисходит, извиваясь, от твоей шеи к бёдрам;
Море золотисто жемчужится вокруг твоих багряных сосков...
И человек истекает черной кровью близ твоего царственного лона.

(Пер. Евгений Головин)

Розовослёзная звезда, что пала в уши.
Белопростёршейся спины тяжелый хмель.
Краснослиянные сосцы, вершины суши.
Чернокровавая пленительная щель.

(Пер. Евгений Витковский)

Плач в ушах твоих розовый звёздной тоски,
Бесконечное белым течёт к пояснице;
Море жемчуг берёт там, где алы соски,
И Мужчина в крови черной чревом царицы.

(Пер. Олег Кустов)

Техника одурманивает, вынуждая человека верить тому, что он живет в понятном мире.

(Nicolás Gómez Dávila. Escolios)

Иллюстрация: Don McCullin. Early morning, Steel Foundry, West Hartlepool, County Durham, U.K., 1963

Птицы спать не дают — поют
Перед самым рассветом.
Звуковое облако вьют
Ранним летом.

Их не видно среди листвы
Мне с балкона.
Но я знаю, что это вы,
Мне знакомо

Это… Это и впрямь они
Славят Бога
Каждый Божий день. Эти дни.
Их много.

(Елена Саран)

Иллюстрация: Валентин Серов. Открытое окно. Сирень, 1886

Зачем жить, для чего? Зачем делать что-нибудь? В этом мире, в их мире, в мире поголовного хама и зверя, мне ничего не нужно.

(Иван Бунин. Окаянные дни)

Господь, в сем теле слишком много глины
и слишком мало неба и воды.
Бела лишь кожа (так содеял ты)
напрасных рук моих, нескладных, длинных.

Господь, в сем теле слишком много плоти –
подует ветер, ветку наклонив...
А сердце, сердце! Что морской прилив.
Спокойствия в нем – как в водовороте.

В небесной сини мечется отара,
взбесившихся баранов сто голов.
И я не знаю тех воздушных слов,
тех нужных слов из воздуха и пара,

чтоб вновь загнать на старую тропинку
всю трепетную сущность естества.
Слова людские... Что они, слова?
Похожи, как песчинка на песчинку.

Час гибнет, на зубах моих хрустя,
уже увядший, но еще горячий.
А я – а я стою и горько плачу,
что я дитя и больше не дитя.

(Robert de Saint-Guidon)

Пер. Владимир Львов

Смерть — это Великая Инициация. Но в современном мире Смерть лишается своего религиозного значения. Вот почему она приравнивается к Небытию. А перед Небытием современный человек бессилен... Значительная часть современного мира потеряла веру, и для этой части человечества обеспокоенность перед лицом Смерти является болью перед Небытием Я.

(Mircea Eliade. Mythes, rêves et mystères)

Иллюстрация: Francisco Goya. Disparate de miedo, 1819

К сосне привязанный, стою,
Как к мачте корабля, который
Причалит, может быть, в раю.

И хвои шум, как шум прибоя,
И штормы прячутся в лесу,
И я земли моей с собою
На небеса не унесу...

(Варлам Шаламов)

Иллюстрация: Иван Шишкин. Вечер в сосновом лесу, 1875

Именно ХХ век подтвердил мрачнейшие предсказания Апокалипсиса. Мировые войны. Атомная и водородная бомбы. Экологические катастрофы. Вырождение человечества... Это - трагедия нашего века, и, мне кажется, сегодня художник не может пройти мимо этих проблем, не может не формулировать своё отношение к ним. В понятие "апокалипсис" вкладывается, как известно, различный смысл. Но во всех случаях, мне кажется, речь идёт о глубоком духовном кризисе, постигшем человечество на путях безоглядного технологического прогресса. Мы пришли к той точке исторического пути, когда назрела необходимость кардинально переосмыслить цели прогресса, но самое главное - этику прогресса. Экология - это не только сохранение природы, окружающей среды, но и сохранение культурного, религиозного наследия, исторической памяти, всего того, что определяют понятия "культура", "духовность".

(Константин Лопушанский. "Увидеть новое небо!")

ТРЕВОЖНЫЙ ВЕЧЕР

Разве усну я теперь, как засыпает дитя?
Ветер врывается в душу мою,
ветер отпечатал твой лик на оконном стекле:
потаенная нежность во взоре,
зыбкое пламя скорбной свечи.
Разве усну я теперь, как засыпает дитя?
Ты плачешь во сне, мертвый мой друг.

Звезды мерцают искрами праха,
в горьком мерцаньи былинок сквозит испуг.
Я по дороге иду, отпиваю глоток темноты,
он безмерен и тоску вмещает мою,
он неистов и вмещает тебя, мой друг.

(Gunvor Hofmo)

Пер. Наталия Булгакова

​​«Я мечтаю открыть эту зону беглых и непокорных для перелетов, – написал он Шарлю Саллю из Сиснероса, одновременно слушая разносящиеся эхом крики часовых, которыми была наполнена ночь. – Я чувствую, что могу установить хорошие отношения с этими ребятами, не доводя дело до своей смерти. Стоило бы рискнуть, так как риск оправдан. Не из-за славы, которую он мог бы принести, а из-за себя самого. Поскольку не могу представить себе, чтобы диалог двух людей не принес пользы, и поскольку только это и интересовало меня всю мою жизнь… Я чувствую, что можно посадить на борт самолета еще одного пассажира, как это уже произошло с другими. А если кто-то не способен понять людей другой расы, то это значит, что он пользуется только ему ведомым словарем и категориями морали. Более чем унизительно так поступать».

Подобным отношением к окружающим он добился уважения скупых на проявление дружеских чувств марокканцев, в конце концов усвоивших, что перевозящие почту «бреге» – посланцы мира, а не груженные бомбами боевые самолеты, за которых они их вначале принимали.

(Curtis Cate. Antoine De Saint-Exupery)

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Еще в скорлупе мы висим на хвощах
Мы — ранняя проба природы,
У нас еще кровь не красна, и в хрящах
Шумят силурийские воды,

Еще мы в пещере костра не зажгли
И мамонтов не рисовали,
Ни белого неба, ни черной земли
Богами еще не назвали,

А мы уже в горле у мира стоим
И бомбою мстим водородной
Еще не рожденным потомкам своим
За собственный грех первородный.

Ну что ж, златоверхие башни смахнем,
Развеем число Галилея
И Моцарта флейту продуем огнем,
От первого тлена хмелея.

Нам снится немая, как камень, земля
И небо, нагое без птицы,
И море без рыбы и без корабля,
Сухие, пустые глазницы.

(Арсений Тарковский)

​​Если кто-то видел внезапную смерть, то мог уловить это ощущение: будто тело осталось без хозяина. Тело вверено человеку на время, как инструмент построения связей, выражения благодарности, инструмент продвижения по Пути. Но когда наступает Момент — Истинный Властелин этого тела отбирает это тело у человека. И тело есть, видно нам, а человека в нем нет. И этому Моменту противостоять невозможно. Нельзя приблизить его или отсрочить. Когда приходит время, Бог забирает тело у человека, а суть человека, его душа, его дух — наблюдают за телом, но не могут никак на него повлиять. Связь между ними разорвана.

И это — момент манифестации высшей слабости человека, его абсолютной беспомощности перед Творцом всех миров. Его рабства и нищеты перед Могуществом и Властью Господа.

Поэтому нельзя ассоциировать себя с телом. Человек — это не тело. Тема телесности в философии возвращает человека к ощущениям и к его плотскому измерению. И да, это важно. Но это наше тело, которое мы видим и можем потрогать — лишь форма выражения человеческой сути здесь, во временной жизни. И эта форма будет отобрана. И взгляд на безжизненное тело дает ощущение, что из этого тела ушел его истинный обитатель — дух.

Поэтому так же нельзя присваивать себе достоинства тела: его красоту, силу, способности. Все это будет отобрано в один момент, безапелляционно, резко и неожиданно.

(Алие Кангиева)

Это один из постоянных философских мотивов Платонова. Именно эпохи войн и разрух несут в себе — помимо всего прочего — естественную метафизику: испытание голодом и смертью как широким, рядовым явлением. Писатель видит в предельной бедности, голоде, болезни, телесной нищете, душевном изнеможении обнажившийся лик человеческого удела. Платонов вскрывает именно эти смыслы того мучительного тления скудной жизни, которым полны его произведения. Как в болезни ощутимо проступает та участь, которая уготована всем, смерть, так и в материальной нужде — вся непрочность, ветхость и тягость бытия.

(Светлана Семенова. Юродство проповеди: Метафизика и поэтика Андрея Платонова)

Иллюстрация: Андрей Платонов на крыльце туберкулезного санатория «Высокие горы», Москва, 1948