На носу президентские выборы в США, и наше информационное поле пестрит прогнозами, сценариями и различного рода аналитическими материалами. Мы помним, что одной из ключевых характеристик выборов в демократиях является сочетание "прозрачность процедур - непредсказуемость результатов". Но есть ли подходы в политической науке, которые всё-таки позволяют нам с большой вероятностью прогнозировать исход выборов? Тем более, что предвыборные опросы в современных условиях далеко не всегда отражают истинный расклад.

Например, уважаемый Дмитрий Прокофьев взял модель, разработанную А. Лихтманом и В. Кейлис-Бороком специально для американских выборов, которая обращает наше внимание на 13 "ключей" (1). На основе этой модели автор предсказывает победу Джо Байдена, хотя у Д. Прокофьева получается 5,5. Несмотря на то, что сам А. Лихтман ещё ни разу не ошибся (то есть уже 9 раз дал правильный прогноз), модель не так уж популярна в американской политической науке, так как основана на феноменологическом подходе. Дело в том, что большинство из факторов-ключей измеряется с определённой долей субъективных оценок, а сама интерпретация модели носит интуитивный характер. Если в отечественной и даже европейской традиции политических наук феноменологические методологии имеют свою нишу, то в американской - они уже давно на периферии.

Доминирующим подходом в США стали регрессионные модели, методологическую основу которых составляет теория ретроспективного голосования, а в качестве предикторов и контрольных переменных используются результаты опросов общественного мнения и целый набор макроэкономических индикаторов (2). При этом в последние годы растёт количество исследований и публикаций, демонстрирующих существенный вклад неэкономических факторов в итоги голосования. Я частично писал об этом здесь, но добавлю, что, по моему мнению, ценностные, ситуативные и коммуникативные факторы оказывают всё большее влияние, особенно в краткосрочной перспективе. Это не значит, что их вклад становится решающим, но в условиях очень конкурентных выборов они могут сработать. Источником такого влияния в американских выборах являются пандемия и движение BLM, но опять же феноменологически можно предположить, что оно будет в пользу демократов.

Наконец, есть и совсем уникальные модели, которые основаны на ретроспективном анализе данных и обладают высокой объяснительной силой. Я уже писал, например, о таком интересном исследовании, где физики используют модель Изинга, которая применяется для описания намагничивания материалов, и обнаруживают устойчивую тенденцию "отрицательной репрезентации" в американских выборах последних 50 лет. Если электоральные предпочтения слегка сдвинулись "влево", то в результате выборов значительно большую поддержку получит "правый" кандидат. Так и произошло на прошлых выборах, когда неожиданно победил Д. Трамп. Но теперь сдвиг "влево" стал уже существенным, поэтому, скорее всего, президентом станет Д. Байден. #выборы

(1) Lichtman A. J., Keilis-Borok, V. I. (1981). Pattern recognition applied to presidential elections in the United States, 1860-1980: Role of integral social, economic, and political traits. Proceedings of the National Academy of Sciences, 78 (11) 7230-7234; DOI: 10.1073/pnas.78.11.7230
(2) Lewis-Beck, M. S., & Rice, T. W. (1984). Forecasting Presidential Elections: A Comparison of Naïve Models. Political Behavior, 6, 9−21.
(3) Siegenfeld, A.F., Bar-Yam, Y. Negative representation and instability in democratic elections. Nat. Phys. 16, 186–190 (2020). DOI: 10.1038/s41567-019-0739-6

В тему к дискуссиям об американских выборах пришла рассылка от National Bureau of Economic Research. Про "фабрику троллей" из Санкт-Петербурга писали уже много, и мы, конечно, понимаем, что существенного влияния ее деятельность на исход выборов не оказывает. Но вот появилось ещё одно нетривиальное исследование. Учёные из Колумбийского университета обнаружили, что в 2015-2017 годах количество твитов в поддержку Трампа резко снижалось в дни, когда в России были государственные праздники. Ещё одно интересное наблюдение - число твитов также значительно было меньше в дни, когда в Санкт-Петербурге холодало. Авторы предполагают, что низкие температуры в офисе отрицательно влияют на продуктивность, или в холода "троллям" сложнее было добираться до работы. Интересно! #выборы

Уважаемые коллеги с канала Политическая наука обнаружили диалог В.В. Путина и магистрантки МПГУ, изучающей политологию, и предполагают, что это может быть сигналом к появлению нового предмета в школьной программе. На мой взгляд, никакого особенного подтекста здесь нет. Это традиционный для таких церемоний постановочный разговор, соответствующий смысловому наполнению вчерашнего праздника. Вопрос тут возникает только один: почему они все без масок в центре Москвы?

Но если допустить, что политологию в школе всё-таки введут, боюсь, это превратится в уроки политинформации и идеологический ликбез о единственно верной политике Партии. К сожалению, такой подход время от времени имеет место даже на профильных факультетах, а что уж говорить о школе.

Для начала неплохо бы существенно повысить качество преподавания обществознания. Наша школа, мало изменившаяся с советских времен, неплохо готовит к освоению естественно-научных, технических и инженерных специальностей, но до сих пор мало внимания обращает на общественные дисциплины. Я сужу по первокурсникам-политологам, которые, кстати, обществознание должны знать хорошо. Они не понимают даже элементарных вещей, которые должен знать гражданин: какие налоги они платят (знают только о подоходных 13%), как соотносятся государственная и муниципальная власть и т.д. О концептуальных подходах к исследованию общества они и вовсе не знают. Хорошо, что в школе учат законам Ома и Авогадро, но было бы неплохо, если бы изучался и закон Дюверже.

Rule by law против rule of law.

Одним из ключевых критериев качества публичного управления считается соблюдение принципа верховенства права (rule of law). Это важнейший институт, определяющий правила, по которым функционируют общество и государство. Если принцип соблюдается, то в обществе снижается неопределенность относительно устойчивости правил и соглашений, а индивиды и организации могут планировать более долгосрочные стратегии. Прозрачные и одинаковые для всех условия повышают доверие, как друг к другу, так и к институтам, в целом.

Однако в авторитарных государствах чаще встречается обратный принцип, который заключается в управлении посредством права (rule by law). Это значит, что законодательство вместо свода общих для всех правил становится инструментом, с помощью которого осуществляется управление. Такой подход диктует ситуативное и избирательное применение правовых норм, что дает значительные преимущества тем, кто имеет возможность прямо и неформально влиять на исполнительную и судебную ветви власти. И это логичное развитие событий в странах со слабыми институтами: когда государство не в силах (или не желает) наделять властью формальные институты, неформальные правила начинают доминировать.

В России мы можем наблюдать это повсеместно. Существует множество норм, которые применяются избирательно, и ни для кого это не секрет. С точки зрения политической науки, тут всё однозначно - принцип rule by law существенно снижает качество публичного управления. Да и, в целом, его применение чревато негативными экономическими и социальными эффектами: от ухудшения бизнес-климата до утечки мозгов. Правда, есть мнение, что реализация этого принципа позволяет стабилизировать сам режим, поддерживать его устойчивость и снизить неопределенность для той части элиты, которая имеет наибольшее политическое влияние.

Но в этом посте я бы хотел отдельно отметить ещё одно следствие rule by law - это возникновение огромного числа правовых норм, которые принимаются (часто в спешке) для решения конкретной проблемы управления, а потом "живут своей жизнью". Обычно это карательные нормы, которые в дальнейшем используются для борьбы с оппонентами, или нормы регулирования бизнеса, применяемые для недобросовестной конкуренции, но бывают и совсем экстраординарные ситуации. В качестве примера можно привести очередной абсурдный случай в российской науке: Роскомнадзор составил протокол об административном правонарушении в отношении Амурского государственного университета за выпуск научного журнала "Теоретическая и прикладная лингвистика". В лицензии указано, что журнал издается на русском и английском языках. Но вот в какой-то статье на русском языке были приведены примеры из немецкого языка, и у сотрудника РКН сразу возникли вопросы.

А совсем недавно мы возмущались запросом Прокуратуры в РАНХиГС, который возник тоже как инструмент управления посредством права. И в этом ещё один важный аспект реализации rule by law: если изначально он используется верхушкой элиты для решения проблем, как им кажется, национального масштаба, то в дальнейшем происходит диффузия этой управленческой практики по всем этажам властной иерархии. И когда инструмент попадает в руки недобросовестных правоприменителей на низших этажах, контролировать эти процессы уже нет возможности, кроме как в ручном режиме, ведь верховенство права не работает. Тогда управление посредством права превращается из института, поддерживающего режим, в фактор его разбалансировки и нестабильности.
#публичноеуправление

Коллеги печалятся, что на Пленуме ВАК принято решение сократить число научных специальностей по политическим наукам. Пишут, что теперь "не будет у нас отдельных кандидатских и докторских по конфликтологии, политкультуре и идеологиям, регионалистике и этнополитике". А я, наоборот, склонен поддержать это решение. Более того, я вообще за более радикальные изменения. На мой взгляд, пора преодолеть пережиток в виде старого подхода к защитам на большом диссовете, состоящем из представителей разных специальностей, а потом ещё и процедурой утверждения присвоенной степени в ВАК. Я, кстати, вообще не помню реального, не связанного с формально-бюрократическими процедурами случая, когда мне приходилось бы указывать номер своей специальности.

Значительно более ответственный подход заключается в том, чтобы под каждую защиту собирать совет из 5-7 квалифицированных и признанных специалистов, имеющих публикации по теме. Это уже проверенная мировая практика, когда вместе с присуждением степени указывается и учреждение, где она присвоена. Тогда и университет, и члены совета несут репутационную ответственность за принятое решение. Уверен, в таком случае и липовых защит станет меньше.

Однажды, когда я высказал эту идею, один аспирант возразил мне, что по его теме - непризнанным республикам на пост-советском пространстве - нет достаточного числа специалистов с публикациями. На что я спросил про методологию, которую он использовал. Новая институциональная теория? Пожалуйста, много авторитетных учёных. Политические режимы? Тоже полным-полно. Электоральные процессы? И здесь немало специалистов. А если в исследовании нет оптики, через призму которой изучается объект, так это и не научная работа вовсе.
#управлениенаукой

Хочу добавить свои три копейки в копилку рассуждений о будущем РФ в связи с приходом, как это модно стало выражаться, «поколения принцев» - ну, что будет, когда нынешние начальники наконец-то сделают начальниками (министрами, владельцами корпораций) своих детей. (Чем они, в принципе, сейчас и заняты, в этом и суть «транзита власти»).

Независимо от характера своих ожиданий (кто-то говорит - будет хорошо, кто то ждет, что будет плохо), участники сетевых дискуссий согласны, что многое будет зависеть от того, как сами эти «принцы» представляют себе «прекрасное будущее». Оптимизм связан с тем, что «принцы» могут быть с людьми помягче, чем их родители. Подобрее как бы.

И вот тут какая есть проблема. Принято считать, что молодежь не разделяет политических взглядов своих родителей. Но это не про РФ.

В исследовании «Поколение Z», опубликованном журналом «Вестник общественного мнения» (№1–2 (130) январь–июнь 2020), о политических взглядах российской молодежи среди прочего говорится следующее.

"...Главный фактор, определяющий согласие и несогласие в политических взглядах молодежи и их родителей, это, как ни странно, имущественный статус, доходы семьи.
В бедных семьях расхождения в отношении к политике между старшим и младшим поколением наиболее заметны.
В этой группе 31% молодых людей говорят о полном расхождении позиций в политических вопросах между ними и их родителями, в то время как в семьях с высоким достатком таких ответов зафиксировано лишь 19%.

То же самое прослеживается и в ответах респондентов, проживающих в разных типах поселений: в Москве у молодых людей и их родителей отмечается максимальный уровень совпадения взглядов и убеждений (46%, на расхождения указывают лишь 12%), в то время как в самой бедной и депрессивной социальной среде — в среде малых городов — о расхождениях такого рода говорят 28% опрошенных".

То есть, градус конфликта отцов и детей - это производная от уровня благосостояния семьи. И чем богаче семья в РФ - тем меньше политических разногласий между старшими и младшими. В социальных исследованиях экстраполяция не работает, но все- таки логично предположить, что в «верхних 10 000 семей» расхождения во взглядах между «королями» и «принцами» нет никакого. И потенциальные начальники в смысле политического поведения окажутся копиями своих родителей. Как вы думаете?

- Я собираюсь рассказать вам всю правду. Я назову вам людей, с которыми вам нужно поговорить, и тогда вы встанете перед самым сложным выбором в вашей жизни.
- О, да? И что же это?
- Решение, публиковать это или нет.
"Убить гонца" (реж. М. Куэста, 2014 г.)

Пост уважаемого Дмитрия Прокофьева 👆 снова напомнил о том, что мы довольно плохо понимаем элиты. Точнее, мы очень хорошо знаем институциональные аспекты действий элит, вполне сносно можем объяснять их рациональные стратегии и даже владеем аналитическим инструментарием для анализа процессов выработки политических решений. Но при этом целый ряд поведенческих аспектов, которые могли бы дать основу для понимания тех или иных действий, остаются вне исследовательского фокуса.

Я не так давно замечал, что политическая антропология, хотя и стала популярным направлением научной работы, всё ещё мало внимания обращает на изучение элит. Мне удалось найти монографию The Anthropology of Elites (1), но она представляет из себя не результат целостного исследования, а набор отдельных работ, посвящённых изучению различных кейсов. Допустим, для развитых демократий - где и возникают мейнстримные темы в общественных науках - эта проблематика не очень значима, так как политологи исходят из презумпции, что регулярно сменяемые политики не так уж и отличаются от избирающих их граждан. Есть исследования политической культуры элит, но они тоже в большей степени апеллируют к рациональностям или ценностям. Однако последние тенденции, связанные, например, с ростом поддержки популистов и их влиянием на политику, ставят под сомнение адекватность традиционных подходов. Ещё более туманные перспективы у концепций, которые пытаются объяснять поведение элит в авторитарных режимах, где политический истеблишмент - это закрытый клуб со своими правилами, ценностями и практиками.

Здесь необходимо внести важное уточнение. В политической науке сложился обоснованный инструментарий, позволяющий объяснять мотивы и логику поведения авторитарных политических элит в стратегической перспективе. Однако сейчас я акцентирую внимание на том, что зачастую можно лишь предполагать, чем продиктованы конкретные слова или действия. По роду деятельности мы, политологи, нередко общаемся с политиками и бюрократами, но исследовательские интервью обычно бывают слишком формальными, а наблюдения, почерпнутые в живом общении, сложно операционализировать и использовать в научной работе. Поэтому, хотя я считаю себя позитивистом, приходится признавать, что здесь могут быть полезны конструктивистские подходы из социальной психологии или антропологии.

А пока нет научных объяснений, остаётся доверять работам журналистов, которые тоже умеют наблюдать, а также искать и систематизировать полученную информацию. Да, они не используют научную методологию и не концептуализируют выводы, зато очень хорошо связывают факты. Речь, конечно, о настоящей журналистике (поэтому я и взял для эпиграфа цитату из фильма об истории Гэри Уэбба). Например, на прошлой неделе вышло сразу два хороших материала, проливающих свет на то, как может функционировать российская элита. Интересная статья о государственно-правовом управлении президента и его руководителе Ларисе Брычевой раскрывает особенности политико-административной элиты и нормотворческого процесса в современной России. А отрывок из новой книги М. Зыгаря даёт возможное объяснение, почему наша элита считает шамана угрозой, не меньшей, чем А. Навальный. Ну, а мы ждём, когда, наконец, появится больше научных исследований политических элит под антропологическим углом зрения.

(1) The Anthropology of Elites. Power, Culture, and the Complexities of Distinction. (2013). Abbink, J., Salverda, T. (Eds.). Palgrave Macmillan. DOI: 10.1057/9781137290557

Не прошло и трёх месяцев, как российские законодатели отреагировали на появление Свободного университета. В Государственную Думу внесён законопроект, в котором закрепляется понятие просветительской деятельности. Если закон будет принят в таком виде, то под ней будут понимать осуществляемую вне рамок образовательных программ деятельность, направленную на распространение знаний, умений, навыков, ценностных установок, опыта и компетенции в целях интеллектуального, духовно-нравственного, творческого, физического и (или) профессионального развития человека, удовлетворения его образовательных потребностей и интересов.

Действительно, что-то много просветителей развелось, которые сегодня обучают людей, неудовлетворённых качеством государственного образования или просто желающих получить новые знания и навыки. Совсем недавно я проводил онлайн-мероприятие, где, согласно этой формулировке, просвещал коллег. Тема моего выступления была посвящена современным подходам к публичному управлению и, говоря о России, я подчеркнул, что наши управленцы в подавляющем большинстве случаев используют прямое регулирование и контроль, так как не владеют другими инструментами или не желают их использовать. И в качестве одного из примеров я как раз и предположил, что будет попытка каким-то образом зарегулировать деятельность тех, кто преподаёт вне институциональных рамок. Дело в том, что российские власти очень опасаются любой низовой самоорганизации, которую не контролируют, поэтому попытки внедрить регулирование этой сферы были лишь делом времени.

Но это ещё не всё. В проекте предлагается следующее дополнение к "Закону об образовании в РФ":
Подписание образовательными организациями договоров [с зарубежными партнёрами], ... за исключением договоров об оказании образовательных услуг иностранным гражданам, осуществляется при наличии заключения федерального органа исполнительной власти, осуществляющего функции по выработке и реализации государственной политики и нормативно-правовому регулированию в сфере высшего образования, или федерального органа исполнительной власти, осуществляющего функции по выработке и реализации государственной политики и нормативно-правовому регулированию в сфере общего
образования.

То есть проект предлагает наделение органов исполнительной власти дополнительными функциями, которые приведут к усилению контроля за международной деятельностью образовательных организаций и просветительской работой отдельных граждан, разрастанию бюрократического аппарата и инструментов регулирования. В пояснительной записке тоже интересные формулировки:

Отсутствие соответствующего правового регулирования создает предпосылки для бесконтрольной реализации антироссийскими силами в школьной и студенческой среде под видом просветительской деятельности широкого круга пропагандистских мероприятий, в том числе поддерживаемых из-за рубежа и направленных на дискредитацию проводимой в Российской Федерации государственной политики, пересмотр истории, подрыв конституционного строя.

Да, в обоснованиях законодатели тоже не блещут оригинальностью и опять вспоминают про "антироссийские силы". Напоминаю, что в условиях доминирования принципа управления посредством права нормы будут использоваться для борьбы с нелояльными просветителями, а также в качестве дополнительного инструмента контроля за международной деятельностью вузов. Как далеко могут зайти в таких условиях регуляторы, мы можем только предполагать.

Например, этот канал и каналы многих коллег здесь в Телеграме легко в этой парадигме станут объектами регулирования, так как в соответствии с формулировкой нашу деятельность можно определить как просветительскую.
#управлениенаукой

На досуге, как и обещал, попробовал разобраться с применением теории аукционов. Оказывается, пока она не так широко используется в политологии. Думаю, это связано со сложностями в измерении факторов и, следовательно, тестировании моделей в эмпирических исследованиях. Если в экономике в моделях используются количественные данные (цена), то в предложенных П. Милгромом механизмах законотворческого процесса или выборов их оценка намного сложней. Даже если удастся операционализировать элементы, мы всё равно столкнёмся с проблемой измерений, и без использования качественных методов здесь не обойтись. Возникает опасность, что модель может стать "сферическим конём в вакууме". Это не значит, что она будет обладать низкой объяснительной способностью, но, скорее всего, будет хорошо работать в конкретном случае, а в каждом новом исследовании будет требовать тщательной настройки. С другой стороны, это почти непаханое поле для учёных, которые ищут перспективные области для своих изысканий. Здесь можно неплохо развернуться и застолбить за собой первенство.

Как мы знаем, аукционные модели подходят для изучения стратегий в условиях неполной или асимметричной информации. Например, можно рассматривать выборы как ситуацию общего блага (common-value situation), когда все участники имеют представление о том, кто сравнительно "лучший" кандидат. В таком случае избиратели склонны объединиться в голосовании за него, чем придерживаться позиции, разделяющейся по индивидуальным предпочтениям (1). Ситуация, которая в народе называется прямо противоположно - "выбрать меньшее из зол". Если принять во внимание парадокс Кондорсе, то такая модель больше подходит для бинарных выборов (например, между Байденом и Трампом), в то время как выборы со множеством кандидатов сильно усложнят моделирование.

Ещё в одной работе на опыте контролируемых лабораторных экспериментов демонстрируют, что рациональные неинформированные избиратели могут игнорировать голосование, так как надеются, что обладающие более полной информацией индивиды сделают правильный выбор (2). Тот самый "сферический конь в вакууме", так как в реальности избиратели не такие уж и рациональные, а также всегда есть "ядерный электорат", голосующий за одну и ту же партию. Тем не менее, эвристический потенциал у этой модели есть, если её адаптировать для конкретных ситуаций. Думаю, можно зайти и с обратной стороны: объяснить, как "замещается" информированность избирателей, голосующих за политиков-популистов.

На теорию аукционов также обращают внимание и в контексте принятия политических решений. Выработка политики в различных конфигурациях управленческого аппарата и доступа к информации (например, экспертному знанию об объекте управления) может анализироваться через призму моделей аукционов (3). Более того, в этом случае исследователь имеет больше оснований рассматривать стратегии как рациональные.

В качестве резюме ещё раз подчеркну, что применение теории аукционов имеет хорошие перспективы в политической науке. Действия политических акторов в условиях недостаточной или асимметричной информации можно изучать во множестве разных аспектов: от законотворчества и администрирования до лоббизма и функционирования политических сетей. #методология

(1) Dewan, T., Shepsle K.A. (2011). Political Economy Models of Elections. Annual Review of Political Science. 14 (1). P. 311–330. DOI: 10.1146/annurev.polisci.12.042507.094704.
(2) Battaglini, M., Morton, R.B. and Palfrey, T.R. (2008). Information Aggregation and Strategic Abstention in Large Laboratory Elections. American Economic Review. 98 (2). P. 194-200. DOI: 10.1257/aer.98.2.194
(3) Dewan, T., Galeotti, A., Ghiglino, C. and Squintani, F. (2015), Information Aggregation and Optimal Structure of the Executive. American Journal of Political Science, 59: 475-494. DOI: 10.1111/ajps.12121

Наткнулся на очень странную статью Generation 0-100: Russian Universities Fail to Offer World Class Education, где автор в категоричном ключе рассматривает неудачи проекта "5-100". Напомню, что в его рамках избранные российские университеты получили огромное дополнительное финансирование в целях попадания в топ мировых рейтингов. Как мы знаем, в целом, особых успехов на этой ниве наши университеты не снискали, хотя в предметных рейтингах по отдельным направлениям некоторым удалось все-таки продвинуться в первую мировую сотню.

Для нас не секрет, что проект "5-100" провалился, а деньги по большей части потрачены неэффективно. Мы с коллегами, в том числе и с авторами научно-образовательных каналов в Телеграме, много раз писали о проблемах реализации этой стратегии. Почему же статья странная? Дело в том, что даже учитывая наше очень критическое отношение к результатам проекта, этот текст смотрится совсем уж предвзятым. Во-первых, автор чудовищно ошибается в цифрах. Например, он пишет, что в рамках проекта потрачены миллиарды долларов, хотя на самом деле речь идёт о миллиардах рублей. Во-вторых, статья в большей степени представляет из себя разрозненный набор фактов, а иногда даже утверждений, не объединённых ни логикой, ни аргументацией.

Пикантности ситуации добавляет то, что статья опубликована в уже засветившемся недавно журнале. И это очередное подтверждение тому, какой уровень "научности" можно порой наблюдать в изданиях из 4-го квартиля международных наукометрических баз. Помню, какая дискуссия разгорелась у нас с коллегами, когда мы обсуждали статью В. Путина в этом журнале. Оказалось, что дело не в политической конъюнктуре, а в общем уровне The National Interest и "разборчивости" редакции и самого экспертного центра. Ну, а низким качеством статей могут похвастать не только российские учёные-общественники, но и представители американских университетов.

В последние недели очень много обсуждают институты развития и их реформу. И в самом деле, тема актуальна и для учёных, и для практикующих и пишущих экономистов, и, конечно, для политологов.
То, что институты есть, а развития не было и нет, не новость. Но почему так происходит? Политическая наука даёт вполне конкретный ответ - природа институтов развития в России наполнена экстрактивным содержанием. Да, это очень абстрактное объяснение, и для каждого конкретного случая есть множество нюансов, но, в целом, это видится основной причиной неудач.

Вообще, институты развития стали популярны в публичном дискурсе в связи с возросшим в мире вниманием к исследованиям, которые наилучшим образом систематизировали Д. Аджемоглу и Дж. Робинсон. Я писал об их работе совсем недавно. Они очень точно подразделяют институты на инклюзивные и экстрактивные и последовательно доказывают, что инклюзивные институты являются основой для экономического роста и развития. Именно под этим "соусом" и подавались имплементируемые институты развития. Но на деле все они стали экстрактивными, то есть платформами для извлечения ренты и "кормления" политико-административной элиты. Это, кстати, не значит, что они такими задумывались изначально. Возможно, задача обеспечить развитие стояла, но политическая целесообразность, приоритет целей politics над целями policy и интересы элит в конечном счёте сформировали экстрактивную природу институтов развития. Хочу подчеркнуть, что в политической науке и исследованиях России эта проблема не является дискуссионной. Споры идут не о том, экстрактивны ли институты, а том, в чём причины того, что они стали экстрактивными. Правда, некоторые исследования демонстрируют, что на этом фоне время от времени имеют место "карманы эффективности" - выделенные области, где концентрируются усилия и ресурсы и не применяются общие управленческие нормы и правила. Но это пример того, когда исключения подтверждают правило.

А я бы обратил внимание ещё на одну особенность. На мой взгляд, в создании экстрактивных институтов большую роль играет то, что здесь "удачно" сходятся два важных аспекта. Во-первых, политические управленцы уверены в том, что институты должны создаваться и управляться государством. Эта уверенность произрастает из разных оснований: стремления контролировать любую низовую активность, неверия в рыночную экономику, свойственных большинству российских граждан этатизма и патернализма, уверенности политиков и бюрократов в своей исключительной квалификации и т.д.
Во-вторых, это много раз уже упомянутая ориентация элит на извлечение ренты, которое очень успешно можно реализовать именно в условиях, когда государство институционально внедряется в экономику и другие сферы, где есть финансовые потоки. Этим и объясняется установление государственного капитализма в современной России: нужно было одновременно взять управление экономикой под свой контроль и дать элитам доступ к ренте.

Получив доступ к управлению ключевыми бизнес-активами, элита, которая в процессе достижения и поддержания политической стабильности сильно разрослась, была заинтересована в расширении рентной базы. Так под шумок создания институтов развития возникла практика учреждения некоммерческих организаций, посредством которых извлекается рента. Не только упомянутые институты имеют организационно-правовую форму АНО или фондов, но и целый ряд госкорпораций, а также "Агентство стратегических инициатив", "Россия - страна возможностей" и множество других. Позиционируя себя как инклюзивные, они получают огромное финансирование из бюджета, но при этом выводятся из под действия законодательства о государственных закупках и требований к прозрачности. За фасадом инклюзивности прячется гибрид инклюзивного и экстрактивного институтов. Это совсем не значит, что там процветает коррупция. Более того, частично инклюзивные цели реализуются. Но с точки зрения экономической и политологической институциональной теории, все вышеперечисленные институты склонны к неэффективности.

Американский онлайн-магазин soccer.com разместил в Твиттере инфографику, созданную на основе данных о продажах футболок в разных штатах. Самые популярные игроки в США - Леонель Месси и Кристиан Пулишич. Кто такой Месси, объяснять не нужно, а Пулишич - молодая надежда Челси и сборной США. Несколько штатов выбиваются из общей картины (есть любопытные результаты), но, в целом, ситуация ясна. Кто-то в комментариях обратил внимание на то, как совпадает популярность футболистов с результатами президентских выборов: футболки Месси лучше продаются в демократических штатах, а Пулишича - в республиканских. Правда, в глаза бросается, что в Техасе и Флориде, где победил Трамп, всё равно Месси более популярен, но в остальном действительно похоже. Думаю, интриги особой здесь нет: в штатах, где много выходцев из Латинской Америки, фанаты Месси преобладают, и они же в основном голосуют за демократов.

Но я в этой связи подумал ещё об одном интересном для политической науки феномене, который очень похож на то, что мы наблюдаем в среде спортивных болельщиков. Я имею в виду резкую поляризацию мнений, которая проявляется в спорах фанатов. Месси или Роналду? Хабиб или МакГрегор? Реал или Барса? Юнайтед или Ливерпуль? Вопросов много, но правильных ответов на них нет (ну, кроме Юнайтед, конечно). Более того, здесь есть ещё один очень существенный момент, который и заставил меня увидеть эту аналогию. В совсем свежей статье, опубликованной в Science (1), авторы концептуализируют термин политическое сектантство (political sectarianism) - стремление к моральному обоснованию собственной принадлежности к одной политической группе и необходимости противостояния другой. Важным фактором поляризации в этом случае становятся не социальные связи, которые традиционно считались значимым предиктором политического поведения, а сильная вера в ценности, моральную "правильность" и превосходство своих политических убеждений. В статье достаточно убедительно формулируется этот конструкт применительно к американскому обществу, но, думаю, похожие тенденции сегодня имеют место во многих странах. Кроме того, авторы отмечают, что характерной особенностью поляризации становится не только поддержка своей политической силы, но и деятельная ненависть по отношению к противоположному лагерю. Именно поэтому противоборствующие стороны обрушивают друг на друга волны "хейта" в социальных медиа, что ещё больше отдаляет их.

В общем, аналогия эта возникла не на пустом месте, и в отечественной политической науке тоже постепенно набирают популярность исследования политической идентичности. Правда, пока они слабо систематизированы и требуют более тщательной теоретической проработки и эмпирического подтверждения. Пока же остаётся признать сам факт, что современное общество очень легко поляризуется по множеству оснований. А если вы думаете, что самая большая ненависть имеет место в дискуссиях о Байдене и Трампе, "либералах" и "патриотах" или Месси и Роналду, то вы, скорее всего, просто никогда не видели комментариев на ветках о фигурном катании в России.

(1) Finkel, E.J., Bail, C.A., Cikara, M. et al. (2020). Political sectarianism in America. Science. Vol. 370, Issue 6516, pp. 533-536. DOI: 10.1126/science.abe1715

На прошлой неделе состоялась ежегодная конференция РАПН "Политическое представительство и публичная власть: трансформационные вызовы и перспективы". Благодаря онлайн-формату конференции удалось послушать много докладов. Уровень, как обычно бывает на подобных больших форумах, очень разный. Были отличные выступления, где учёные представляли результаты исследований высокого качества, а были и описательные доклады с умозрительными заключениями. Соглашусь, что это, наверное, нормально для большой всероссийской конференции. А как иначе подтягивать уровень научной работы? Тем не менее, позволю себе немного позанудствовать.

И в названии конференции, и в целом ряде докладов прозвучало понятие публичная власть. Но что это такое? Сразу вспоминается фраза "утром в газете, вечером в куплете". Президент В. Путин использовал это понятие в своём представлении поправок к Конституции, и сразу же термин перекочевал в политологический дискурс. Я уже не раз отмечал, что отечественные политологи слишком вольно подходят к терминологическому аппарату. Я не ретроград, но считаю, что это ошибочный подход, так как определённость трактовки понятий - один из столпов любой науки.

Понятно, что авторы термина пытались легитимизировать единство государственного и муниципального уровней власти. Но даже с правовой точки зрения, это очень спорно, так как идёт вразрез с нормами, закрепленными Европейской хартией местного самоуправления, которую Россия подписала и ратифицировала в 1998 г. Однако, меня больше беспокоит, что многие политологи мгновенно подхватили идею и вместо критического осмысления стали активно использовать понятие публичная власть. Вместе с тем, какой-то убедительной концептуализации я так ни в одном из докладов и не услышал.

Чем содержательно отличается власть от публичной власти? Если речь о характеристике публичности, то необходимо аргументированно ввести в научный оборот и обосновать такую типологию. Но в возможности научной аргументации здесь я сомневаюсь. Если подразумевается совокупность государственной власти и местного самоуправления, то этот термин избыточен. Принцип, известный как "бритва Оккама", изучается ещё на первых курсах общественнонаучных специальностей. Стремление множить сущее без необходимости в науке не приветствуется.

Например, термины публичная политика (public policy) и публичное управление (public governance) в науке определены довольно чётко, и всеми понимаются одинаково. Хотя в российской политологии даже некоторые доктора наук иногда ошибочно используют понятие публичной политики в значении public politics, что только подтверждает склонность отечественных учёных к вольному жонглированию терминами. Не хватает того, чтобы в научном дискурсе появился ещё один симулякр.
Может, термин используется в мировой науке? Конечно же нет. Я нашёл только public power - общественные электрические сети. Вот и ассоциация такая есть.

Сетевой проект Пространство Политика регулярно организует интересные мероприятия, посвящённые актуальной политической повестке. На дворе декабрь, и настало время подводить итоги года, который полон событий, достойных глубокого осмысления и анализа. В воскресенье в 18.00 пройдёт стрим-дискуссия с известным российским политическим учёным Александром Кыневым. Организаторы планируют обсудить целый ряд вопросов:

– Как протесты в Беларуси повлияли на российскую политику?
– Останутся ли в России легальные возможности для политического протеста после принятия новой серии запретительных законов?
– Стали ли протесты в Хабаровске проявлением новых тенденций в отношениях федерального центра и регионов?
– Реальна ли угроза блокировки YouTube и Twitter после принятия новых законов?
– Как репрессивное законодательство изменит деятельность общественных организаций?

Я поймал себя на мысли, что очень часто соглашаюсь с А. Кыневым по сути интерпретации тех или иных аспектов политического процесса, но почти всегда не согласен с формой и стилем. Тем интересней, особенно принимая во внимание, что А. Кынев - один из ведущих специалистов по российской политике, выборам и региональным процессам.

UPD. Запись можно посмотреть по ссылке: https://www.youtube.com/watch?v=FPU8UAxuT90

Считается, что привлечение экспертов к выработке политики позволяет выбирать наиболее перспективные альтернативы решений, лучше формулировать нормы, прогнозировать эффекты и проводить оценку результативности. В разных условиях качество экспертизы может варьироваться. Если политики и бюрократы подотчётны, то они стремятся привлекать лучших экспертов и обеспечивать высокий уровень экспертного вовлечения. Если же управленцы не чувствуют ответственности за принимаемые решения, то снижается и их заинтересованность в качестве экспертной поддержки.

В России депутаты фактически неподотчётны своим избирателям по множеству причин. Институты законодательной власти в большей степени выполняют функцию легитимации идей, вырабатываемых властной вертикалью, поэтому и эксперты, работающие в парламентских комиссиях и советах, нередко выполняют ту же задачу. С органами исполнительной власти положение обратное. Они тоже неподотчётны гражданам, но при этом именно на них возложена вся ответственность за результативность и эффективность политик. То есть они подотчётны вышестоящему "начальству". Как следствие, институты исполнительной власти очень заинтересованы в качественной экспертизе, поэтому при каждом ФОИВе есть довольно сильные команды экспертов. Такое положение вещей в общем виде сложилось и на уровне субъектов федерации.

Есть факторы не менее объективные, но обусловленные не сложившейся политической системой, а особенностями экспертного сообщества. Во-первых, политик разных очень много, а квалифицированных экспертов, наоборот, мало. Во-вторых, почти все они сконцентрированы в Москве. В-третьих, существуют серьёзные перекосы в методических аспектах или областях экспертизы: например, есть много очень хороших экспертов по оценке регулирующего воздействия, но при этом почти нет специалистов по количественным методам анализа публичной политики. В-четвёртых, академическая часть экспертного сообщества очень разная по уровню квалификации. Наконец, качественная экспертиза требует существенных материальных и временных затрат. Кстати, некоторые из перечисленных проблем характерны и для других стран. И даже то, что почти при каждом университете на Западе есть think tank по публичной политике, не всегда помогает.

Интересный и актуальный метод решения части задач предлагают коллеги из Оксфорда. Они разработали алгоритм, обучающийся на основе положительных и неразмеченных данных (positive unlabeled learning), с помощью которого можно идентифицировать значимые результаты имплементации политик (1). Эта методика машинного обучения заключается в том, чтобы имея небольшую выборку размеченных данных одного из классов бинарной классификации можно было построить классификатор для большой неразмеченной совокупности. Здесь коллега из ВШЭ очень доступно разъясняет принцип работы и точки приложения.

На первом этапе авторы пригласили экспертов для разметки небольшой выборки, а потом алгоритм обучился на этих данных и классифицировал уже большой набор данных. На втором этапе авторам удалось автоматизировать даже создание обучающей выборки на основе сбора и анализа веб-данных. Да, выявление значимых результатов имплементации политик - почти то же самое, что и увидеть верхушку айсберга на поверхности океана. Но ведь и это уже отличный результат, который позволяет сэкономить средства и усилия. Так что, если решение проблем российской экспертизы, обозначенных в первых абзацах этого поста, лежит в политической плоскости, то технические сложности вполне преодолимы с помощью алгоритмов. Хоть какой-то позитив!

(1) Zubek, R., Dasgupta, A., Doyle, D. (2020). Measuring the Significance of Policy Outputs with Positive Unlabeled Learning. American Political Science Review, 1-8. doi:10.1017/S000305542000091X

Величайший трюк дьявола заключался в том, чтобы убедить всех, что его не существует.
(Подозрительные лица, реж. Б. Сингер, 1995 г.)

С подачи Камиля Галеева коллеги Дмитрий Прокофьев и Dauphinois решили порассуждать о мистицизме в политике. Тема эта, кстати, в политической науке разработана слабо, хотя на интуитивном уровне кажется, что иррациональные верования могут серьёзно влиять на политический процесс. По крайней мере, исследования, посвящённые выявлению роли суеверий в принятии решений, демонстрируют, что в некоторых обществах такое влияние очень вероятно (1, 2). Скорее всего, вера в сверхъестественное больше проявляется не только там, где сильны традиции, но и само общество находится в зоне турбулентности и фрустрации (3).

В этой связи я вспоминаю, как в начале 90-х россияне массово обратились в разнообразные мистические практики: от Кашпировского до признанной судом экстремистской секты "Белое братство". Более того, иррациональные верования артикулировались и на государственном уровне. Например, отечественные политики поддерживали деятельность другой ныне запрещённой секты "Аум Синрикё", и дружба эта разрушилась лишь после терактов в токийском метро. Думаю, влияние это есть до сих пор. "Чистая вода" Петрика и боязнь шамана Гарбышева - явления одного порядка.

Но самая классная политическая мистификация, которую я часто привожу в пример студентам, это "Ленин - гриб". История, которую создали С. Курёхин и С. Шолохов, ещё до эпохи Интернета стала первым вирусным видео, которое из рук в руки передавалось на VHS-кассетах. И, уверяю, множество людей реально поверили в этот миф. Так что, да, мистицизм абсолютно точно играет свою роль в политике, даже в современном, как мы привыкли думать, рационалистическом мире.

(1) Tsang EWK. (2004). Toward a Scientific Inquiry into Superstitious Business Decision-Making. Organization Studies. 25(6):923-946. doi:10.1177/0170840604042405
(2) Carlson, B.D., John C.M., and Xiang F. (2009). Trait Superstition and Consumer Behavior: Reconceptualization, Measurement, and Initial Investigations. Psychology and Marketing, 26 (8), 689–713
(3) Rahnema, A. (2011). Superstition as Ideology in Iranian Politics: From Majlesi to Ahmadinejad. Cambridge University Press.

Пандемия коронавируса подсветила две важные проблемы, которые интересуют меня как политолога. Во-первых, это кризис доказательной (evidence-based) экспертной поддержки в принятии решений. Неопределённость и паника, вызванные новым вирусом, сильно повлияли на интерпретации академических знаний о вирусах, эпидемиях, человеческом поведении, экономике и политике. Несмотря на то, что учёные постоянно дискутируют по широкому спектру профессиональных вопросов, критерии научного знания, построения логических закономерностей, обоснования зависимостей и каузальных связей довольно устойчивы и, самое главное, признаются всем академическим сообществом. При этом сами учёные под влиянием вала информации, часто недостоверной, начали давать совершенно противоположные рекомендации. Возможно, потому, что их экспертное знание подверглось влиянию личностных установок, ошибок и искажений восприятия. Они (biases) есть всегда, но в науке нивелируются методически как на уровне сбора, обработки и интерпретации данных, так и посредством обсуждения исследований на семинарах и конференциях, рецензирования рукописей. Но в случае с пандемией на учёных стали давить со всех сторон, требуя знаний и экспертных рекомендаций в кратчайшие сроки, да ещё и в условиях общей паники. В результате размылось качество научной работы и, соответственно, экспертизы. Как следствие, мы до сих пор не знаем обоснованных и признанных всем академическим сообществом ответов на множество вопросов. Носить ли маски? Нужен ли всеобщий локдаун или только для определённых категорий граждан? Как поддерживать экономику? Доверять ли вакцинам и каким? Вернее, каждый из нас знает какие-то свои ответы, которые сочетаются с нашими ценностями, установками и особенностями восприятия. Более того, для каждого из ответов имеется научная аргументация. Это и есть свидетельство кризиса доказательной экспертизы.

Во-вторых, сильная поляризация мнений относительно вируса и ответа государств на вызовы пандемии может иметь существенные политические последствия. Если предыдущее десятилетие стало периодом популизма, то сейчас ситуация может сильно измениться. Популисты, кстати, в условиях пандемии подтверждают своё название и идут на поводу у толпы, которая не всегда представляет большинство, но при этом громче выражает свою позицию. Когда толпа почувствует на себе результаты этой политики, то обвинит в них не себя, а именно тех политиков, которые её послушались. И в этих условиях появляется шанс у политических сил, которые пока не имеют широкой общественной поддержки. Самым большим камнем преткновения, на мой взгляд, стало вмешательство государства в личное пространство и ограничение свобод. Во многих странах сложилось значимое меньшинство, которое активно выступает против обязательного ношения масок, ограничения передвижений, обязательной вакцинации, да и вообще сильно разочаровалось в состоятельности государства (state capacity) как института. В этой среде есть хороший потенциал даже не для либеральной, а либертарианской идеологии. Если либертарианцы используют эту возможность, то, как мне кажется, могут реально аккумулировать протестные группы ковид-диссидентов. И время в этом случае работает на них. Чем дольше это будет продолжаться, тем больше людей будет перетекать в этот лагерь. Я, кстати, имею в виду не только те партии, которые называют себя либертарианскими. Я говорю о системе ценностей, в целом. Так, например, в Республиканской партии США вполне вероятно появление такого политического крыла. Особенно на фоне заявлений Джо Байдена о том, что он собирается ещё больше ужесточить меры по ограничению свобод в связи с пандемией.

Открытость данных по испански - это когда на национальном портале данных datos.gob.es публикуются данные не только органов власти, но и университетов [1] и других исследовательских центров. А также университеты объединяются [2] и создают негосударственный проект UniversiDATA [3] посвящённый прозрачности университетов и предназначенный для раскрытия ими информации об их деятельности: бюджеты, состав преподавателей, исследовательские центры и программы,

Фактически открытые данные используются как часть инфраструктуры прозрачности как государства в целом, так и в частных случаях требований к организациям.

Ссылки:
[1] https://datos.gob.es/en/catalogo?administration_level=U&_res_format_label_limit=0
[2] https://datos.gob.es/es/noticia/nace-universidata-el-portal-colaborativo-de-datos-abiertos-especializado-en-el-sector-de-la
[3] https://www.universidata.es/

#opendata #data #spain

Все всполошились по поводу того, что Президент и Председатель Правительства возмутились ростом цен и строго наказали подчинённым побыстрее с этим разобраться. Кандидат и доктор экономических наук удивлены, хотя все причины, которые им как остепенённым учёным мужам должны быть известны, описаны в учебниках по экономике для студентов начальных курсов. А толковые студенты постарше даже могут объяснить, как политический курс в современной России влияет на инфляцию. Но это, конечно, популистская игра на публику - на самом деле они всё понимают (ведь так?).

Американский философ Гарри Франкфурт в своём известном эссе On Bullshit (1) дал определение коммуникационному феномену, который мы знаем как очковтирательство, чушь собачья, вздор. Если кратко, то это изречение утверждений, истинность которых не заботит коммуникатора. Применительно к современной политике эту идею развивает Авишай Грин. В своей статье Speaking Bullshit to Power: Populism and the Rhetoric of Bullshit (2) он предлагает типологию из четырёх видов bullshit, которые часто звучат в речах популистов:

- Bullshit as sincerity: речь, апеллирующая к установкам [глубинного] народа с одновременным отрицанием интеллектуалов и их ценностей, имитация искренности для маскировки недостоверности;

- Bullshit as symbolism: полные символизма и метафор речи, которые "замыливают" конкретику и реальное толкование;

- Bullshit as partisanship: обращение к своим аудиториям, которым совсем не важно, что говорит их лидер, так как они любое утверждение лидера воспринимают как истинное;

- Bullshit as unfalsifiability: обращение от имени народа, давшего мандат лидеру на выражение общей позиции, и поэтому истинность его не может подвергаться сомнению.

Остаётся только отдать должное, что многие наши политики и их спичрайтеры отточили мастерство во всех четырёх типах очковтирательства. В случае с возмущением по поводу роста цен это, наверное, первый тип из предложенных. На 17 декабря назначена пресс-конференция Президента. Шутники любят составлять "Путин-бинго", где нужно зачёркивать услышанные фразы, к каждому большому общению Президента с народом или прессой. Попробуем и мы заметить все четыре типа bullshit.

(1) Frankfurt, H. (1986). On bullshit. Raritan 6(2): 81-100.
(2) Green, A. (2019). Speaking Bullshit to Power: Populism and the Rhetoric of Bullshit. Available at SSRN: https://ssrn.com/abstract=3382161 DOI: 10.2139/ssrn.3382161

Уважаемый Камиль Галеев, автор канала Высокая Порта, подкинул политологам и экономистам идею о том, что неплохо было бы разработать методологию измерения глубины государств. Несмотря на то, что сам концепт "глубинного государства" имеет конспирологическую природу, в политической науке имеют место попытки изучать разные страны через призму этого подхода. Примечательно, что в исследовательском фокусе не только авторитарные страны, но и, например, США в период президентства Д. Трампа (1). В то же время само понятие "глубинного государства" складывается, как мне кажется, в русле конструктивизма, и поэтому методологически очень сложно сформулировать теоретическую рамку для сравнительного исследования. Это попробовал сделать Патрик О'Нейл в своей статье The Deep State: An Emerging Concept in Comparative Politics, где он в логике неоинституционализма обращает внимание в первую очередь на силовых акторов и структуру их отношений. Статья довольно популярна (88 цитирований на данный момент) даже учитывая узкую специфику проблематики, но конкретную методику всё же не предлагает.

А я в этой связи сразу подумал о том, что вообще-то в политологии уже есть индекс, который частично позволяет сравнивать "глубину" государств. Я имею в виду Fragile States Index, а точнее набор индикаторов Cohesion, которые в него входят: Security Apparatus, Factionalized Elites и Group Grievance. С помощью реализованного на ресурсе инструмента сравнения можно ответить на вопрос, который задаёт автор поста: какое государство глубже - Чили или Аргентина? Ответ: Аргентина. Можете попробовать сами, сравнивая разные страны.

Что касается зависимости экономического роста от степени глубины государства, то на днях уважаемый Дмитрий Прокофьев на примере США рассмотрел, как экономические агенты могут "голосовать" за того или иного лидера, в том числе понимая (или предчувствуя) его "глубинность". Возможно, здесь и кроется ответ на вопрос о том, как экономика реагирует на глубину государства.
#методология #индексы

(1) Moynihan, D.P. (2020). Populism and the Deep State: The Attack on Public Service Under Trump. Available at SSRN: https://ssrn.com/abstract=3607309
(2) O'Neil, P.H. (2017) The Deep State: An Emerging Concept in Comparative Politics. Available at SSRN: https://ssrn.com/abstract=2313375

К предыдущим репостам
https://yangx.top/moneyandpolarfox/949
https://yangx.top/moneyandpolarfox/950

Поскольку уважаемые Камиль Галеев и Александр Шерстобитов, заговорили о глубинном государстве, скажу и я пару слов. Как раз про британскую бюрократию.

У Артура Конан-Дойля в его «шерлокиане» четыре раза появляется старший брат Шерлока Холмса, чиновник Майкрофт Холмс.
В рассказе «Случай с переводчиком» Шерлок говорит о своем брате так: «…он превосходит меня в наблюдательности и владении дедуктивным методом.
Если бы искусство сыщика начиналось и кончалось размышлением в покойном кресле, мой брат Майкрофт стал бы величайшим в мире деятелем по раскрытию преступлений… Я не раз приходил к нему с какой-нибудь своей задачей, и всегда предложенное им решение впоследствии оказывалось правильным…»

А потом Шерлок добавляет, что Майкрофт Холмс снимает комнаты на Пэлл-Мэлл - чтобы недалеко было ходить в Уайтхолл. То есть Майкрофт живет на одной улице с родственниками королевы, и служит в одном из высших административных учреждений «У него необыкновенные способности к вычислениям, и он проверяет финансовую отчетность в одном министерстве», объясняет Шерлок.

В рассказе «Чертежи Брюса-Партингтона», Шерлок Холмс рассказывает о деятельности Майкрофта подробнее.

«Он состоит на службе у британского правительства. И так же верно то, что подчас он и есть само британское правительство… Майкрофт получает четыреста пятьдесят фунтов в год, занимает подчиненное положение, не обладает ни малейшим честолюбием, отказывается от титулов и званий, и, однако, это самый незаменимый человек во всей Англии…
…у него совершенно особое амплуа, и создал его себе он сам. … У него великолепный, как нельзя более четко работающий мозг, наделенный величайшей, неслыханной способностью хранить в себе несметное количество фактов. Ту колоссальную энергию, какую я направил на раскрытие преступлений, он поставил на службу государству.
Ему вручают заключения всех департаментов, он тот центр, та расчетная палата, где подводится общий баланс. Остальные являются специалистами в той или иной области, его специальность - знать все.
Предположим, какому-то министру требуются некоторые сведения касательно военного флота, Индии, Канады и проблемы биметаллизма. Запрашивая поочередно соответствующие департаменты, он может получить все необходимые факты, но только Майкрофт способен тут же дать им правильное освещение и установить их взаимосвязь.
… В его мощном мозгу все разложено по полочкам и может быть предъявлено в любой момент. Не раз одно его слово решало вопрос государственной политики - он живет в ней, все его мысли тем только и поглощены.»

То есть, объясняет Конан-Дойль своим читателям (в первую очередь - английским читателям!), если Шерлок Холмс - супермен, то его старший брат Майкрофт- еще круче.
И вот такие люди управляют Британией. Вот это и есть - deep state.