Сильная рука — от метафоры к концепту

Наконец-то защитил кандидатскую. Это было долгое, изнуряющее, но плодотворное путешествие. Теперь в канале можно поделиться содержательными результатами. Можно почитать по ссылке. Исследование, в общем-то, о ценностях, в духе канала. Работа об одной маленькой, но важное идее — установке на «сильную руку» в политике. Это квалификационный текст с советующими формальными наворотами, но, тем не менее, ввинчиваю в него значимые для меня мысли. Эта работа — моя пятая (развернутая) серия в рамках большого исследовательского проекта по изучению авторитарности в политической культуре.

Сейчас, как мы знаем, ведутся большие дискуссии о режимах, их трансформациях и вызовах, стоящих перед демократиями и автократиями, авторитарном крене. Не совсем понятны основания этого крена на уровне ценностей и установок. В этой же ветке дискуссии, например, Франц, Геддес, Фоа и другие пишут о росте персонализма в политике, и одновременно наблюдается падение роли формальных институтов, процедур, коллективных акторов. Эта дискуссия соседствует с дебатами в полит науке о системах управления, которые является более эффективными, живучими и, что немаловажно, поддерживаются обычными людьми (не экспертами) в разных странах, являются притягательными для них. Это место действия и контекст, где разворачиваются основные действия.

«Сильная рука» для меня здесь является удачным прокси, косвенный измерением более общего феномена авторитарности на обыденном языке, которая схватывает феномен в обход моральной, ценностной нагруженности основной категории. В работе я хочу разобраться, как устроена эта установка, ее основания. И какие ключевые ценностные, экономические, политические, социально-демографические факторы комплексно влияют на приверженность этой установке в десятках европейских стран и России на протяжении последних двух десятилетий, опираясь на сравнительные данных WVS и EVS.

Попутно перед эмпирикой в работе пытаюсь критически реконструировать историографию исследований авторитарности и, в частности, «сильной руки» с 1930-х годов и интегрировать российский исследовательский контекст в более широкую мировую перспективу

Детективы, шпионские романы и социология реальности

Познакомился с чрезвычайно интересным трудом французского социолога Люка Болтански. Он последовательно раскрывает тему взаимосвязи литературы и становления социально-политической реальности в XIX-XX веке в эпоху национальных государств.

На XIX век пришлось зарождение детективного жанра. У него есть ряд черт, выделяющих его на фоне всей остальной литературы. Самая важная из этих черт — максимально рационально обоснованная картина реальности, на фоне которой разворачивается сюжет детективных романов. Действия героев, логика событий, окружающий мир, социальные — все эти атрибуты реальности подчиняются жесткой причинно-следственной связи. Реальность максимально упорядочена. Ничто не происходит просто так, а если и происходит, то герой романа должен докопаться до сути и сорвать покров тайны с происходящего.

Теперь о роли государств. Детектив в каждом романе играет роль упорядочивающей силы, разгоняющей хаос и возвращающий мир к стабильному и нормальному состоянию. Эта логика действий, как и сама структура реальности, неразрывно связано с тканью социальной жизни, которую творит национальное государство. Оно, пропитанное идеей научно-технического прогресса, массовым распространением коммуникаций и прессы (привет Андерсон!), создаёт унифицированную картину реальности. Она становится единой и обязательной для всей нации.

Преступник в детективном произведении играет роль силы, нарушающей равновесие. Его задача — выбить почву из-под ног, дестабилизировать реальность, создающейся национальным государством.

Детективный роман крайне тесно связан с другим жанром — «социальным романом». Он, как и второй, является попыткой осознать те масштабные социальные процессы, которые пришли в движение после Промышленной революции и стремительного экономического развития. Проще говоря, наделяет человека, как это назвал социолог Чарльз Миллз, «социологическим воображением».

Атмосфера тайн и заговоров, присущих детективу и шпионскому роману, вытекает как раз скрытого страха людей потерять эту почву под ногами. Тот мир, который люди создали при помощи науки, научного познания и национального государства, в детективе всегда подвержен угрозе уничтожения и хаоса.

Люк Болтански. Тайны и заговоры. По следам расследований. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2019.

А.Т.

#комментарий

🔹Подпишись на Political Animals

«Пацанская политика», ранее присущая больше патрональным режимам на постсоветском пространстве, становится международным феноменом. Теперь «обкашлять вопросики» — или пригласить «обкашлять» — можно прямо через X.

Эта заметка побудила меня подумать и сделать несколько наблюдений касательно нового срока Дональда Трампа:

▪️Его команда последовательно начала уничтожать формальную политику и администрирование, которые осуществляются силами бюрократии. Об этом говорят последние новости про сокращения госслужащих и агентства USAID. Стоит ожидать и дальнейших шагов в этом направлении. Многие решения Трамп и его соратники озвучивают в соцсетях, игнорируя формальные и межправительственные каналы связи. Все меньшую роль играют институты и все большую — персоналии.

▪️Новые медиа, которые приходят на смену старым, не следят за фактчекингом и другими стандартами, принятых в СМИ. Теперь дезинформация и распространение фейков усилиями блогеров становится обычной практикой. В результате деградирует социально-политический дискурс и коммуникация в обществе. Учитывая благожелательное отношение Трампа к новым медиа, они могут получить новые рычаги влияния на общественное мнение, которым им были ранее недоступны.

▪️Трамп напрочь отказывается придерживаться каких-либо привычных линий поведения: он конфликтует, ссорится и угрожает союзникам: хочет купить Гренландию, аннексировать Канаду в качестве 51-го штата и угрожает всем пошлинами. Это вносит хаос и дезорганизацию в стан западных и прозападных стран, привыкших к координации общих действий под руководством США.

В общем Трамп и его команда последовательно «персонализируют» и дестабилизируют политику, лишая её институциональных оснований как внутри страны, так и на международном уровне. Пока что это происходит в основном на словах. Вопрос теперь в том, как далеко это может зайти. Учитывая статус США как мирового лидера, это будет иметь серьезные последствия как для политической системы Америки, так и для текущей системы международных отношений.

А.Т.

#комментарий

🔹Подпишись на Political Animals

Почему Россия и США не могут найти выход из украинского кризиса? Анализ паттернов восприятия угроз и национальной безопасности

Встретил простое качественное исследование, главной целью которого был поиск объяснения, почему Москва и Вашингтон не могут найти общий язык с момента начала украинского конфликта. Собственно говоря, ничего нового не узнал, однако авторы составили удобную табличку конвергенции национальных интересов. Там 5 блоков. И только в одном интересы двух стран сходятся. В остальном — половинчатое или полное непонимание друг друга:

▪️Военная безопасность: Обе страны видят терроризм и региональные конфликты как угрозу (точка частичного совпадения), но при этом США воспринимают наращивание военной мощи России как угрозу, а Россия аналогично рассматривает США и расширение НАТО.

▪️Политическая безопасность: США считают Россию угрозой демократии и суверенитету демократических государств, тогда как Россия видит вмешательство США в свои внутренние дела как подрыв своей суверенности. Здесь наблюдается полное расхождение позиций.

▪️Экономическая безопасность: Обе страны сотрудничают в некоторых областях (энергетика, рынок вакцин), однако и противоречий между ними хватает. США, например, видят в России конкурента, обвиняют в кибератаках и используют против нее экономические санкции, что снижает возможность сотрудничества.

▪️Социальная безопасность: США обеспокоены защитой либеральных ценностей, тогда как Россия утверждает, что традиционные российские ценности находятся под угрозой. Здесь также наблюдается полное расхождение позиций.

▪️Экологическая безопасность: Оба государства признают изменение климата и контроль над вооружением как общие угрозы, что является единственной точкой полного совпадения интересов.

В общем, вода и камень, лёд и пламень. Никогда им не найти общего языка при текущем восприятии характера угроз и способов обеспечения национальной безопасности. Страны просто обречены быть соперниками и конфликтовать с друг другом. Но это больше относится к президентам, которые традиционно действуют в согласии с истеблишментом как Джо Байден. Посмотрим что будет при Трампе.

Sokolshchik, L., & Sokolshchik, Y. (2023). Why U.S. – Russia Relations Failed: An Analysis of Competing National Security Narratives. Russian Politics, 8(4), 468-492

А.Т.

#кратко

🔹Подпишись на Political Animals

Новость подкинула идею о том, как назвать программу массового увольнения госслужащих в США: бобрификация.

Замени чиновника на бобра!

🔹Подпишись на Political Animals

Прогресс — враг демоса

Мы привыкли ассоциировать демократию с её атрибутами: демократическими институтами и материальным благополучием. Это всё верно. Но мы часто забываем о контексте. Современная представительная демократия оформилась в эпоху стремительного научного прогресса и сопутствующего ему экономического развития.

Патрик Денин считает, что императив прогресса, присущий эпохе Промышленной революции, лишил демократию главного содержательного начала: власти народа в широком смысле. Конечно, он не опирается на какие-то эмпирические данные, а больше философствует. Однако его взгляд заслуживает внимания.

Денин, как мы помним, критикует тиранию экспертократии, узурпировавшую право на суждение о том, как надо править. Он задался вопросом: а как это вообще произошло? И какое отношение это имеет непосредственно к демократии?

Давайте разбираться.

Рост числа экспертов обозначился во время становления разделения труда после структурного преобразования экономики в эпоху Промышленной революции. Тогда стали появляться узкопрофильные специалисты. И тогда же во всю силу развернулся научно-технический прогресс. Общество стремительно менялось и усложнялось. Это продолжается и по сей день.

Однако именно в этом Денин и видит проблему современной демократии. Столь ускоренная трансформация общества привела к тому, что, несмотря на декларацию приверженности демократическим принципам правления и рост материального благополучия, большинство едва поспевало за тем, чтобы приспособиться к быстро меняющимся условиям жизни, а контролировать и снимать сливки с процесса могли совсем немногие: предприниматели, эксперты и другие.

В итоге народ всегда оказывался в роли пассивного наблюдателя, пытающегося адаптироваться к стремительным изменениям. Эгалитарное начало демократии было выхолощено не только политиками, но и прогрессом, который возвысил экспертократию и других предприимчивых людей.

Прогресс, постоянно разрушающий устойчивые социальные структуры, и есть главный враг демократического правления, по мнению Денина. Он постоянно трансформирует реальность, не давая ей возможность принять форму, к которой народ, консервативный по своей сути, мог бы адаптироваться.

Чтобы решить эту проблему, надо отказаться от столь стремительного прогресса и сделать акцент на поддержании традиций и преемственности поколений. Только тогда эксперты из высокомерных выскочек, претендующих на истинное знание, превратятся в его хранителей. Главной сутью их деятельности должно быть поддержание связи между поколениями, а не беспрерывный поиск нового знания.

Грубо говоря, Денин прямо утверждает, что народу при темпе жизни, присущему ancien régime, жилось гораздо лучше, чем в обществе, движимого идеей постоянной трансформации и прогресса.

Власть должна вернуться к народу. Но не в форме современной демократии, а в форме смешанного правления. Об этом расскажу чуть позже.

Deneen, P. J. (2023). Regime change: Toward a postliberal future. Penguin.

А.Т.

#комментарий

🔹Подпишись на Political Animals

Авторитарный джендервошинг и преемственность власти

Очень интересный сюжет из Никарагуа — там правящий с 2007 года автократ Даниэль Ортега провернул, пожалуй, первый столь необычный в истории способ продления собственных полномочий и передачи власти близкому лицу. Конгресс страны одобрил поправки в конституцию, согласно которым должность президента разделяется на двух со-председателей, которые обязательно должны представлять два разных пола. По счастливому совпадению, нынешний вице-президент страны — Росарио Мурильо, жена Даниэля Ортеги. Кроме того, Конгресс поддержал продление президентских полномочий до 2028 года, что на год больше, чем позволяли старые конституционные правила.

Этот случай демонстрирует сразу два интересных явления, характерных для современных авторитарных режимов.

С одной стороны, это очевидный пример авторитарного джендервошинга (autocratic genderwashing) — использования повестки гендерного равенства авторитарными режимами в собственных интересах. Если вы думаете, что такие практики, как, например, введение гендерных квот для легислатур, партий или госструктур — это повестка лишь западных либеральных демократий, то вы сильно ошибаетесь. Так, многие развивающиеся страны, в большинстве своем авторитарные, давно перегнали западные по представленности женщин в парламентах — в том числе благодаря квотам. Зачем они это делают? Во-первых, чтобы укрепить свою поддержку внутри страны со стороны групп, поддерживающих расширение возможностей для женщин, во-вторых, для придания дополнительной внешней легитимности — показать прогрессивность режима иностранным партнерам.

С другой стороны, этот пример снова демонстрирует главную уязвимость персоналистских электоральных авторитарных режимов — отсутствие четких правил передачи власти. Поэтому тот же Ортега меняет конституцию Никарагуа таким образом, чтобы формализовать передачу президентских полномочий своей жене, сохраняя преемственность власти внутри одной семьи. Многие другие персоналистские автократы зачастую не прибегают к таким шагам по формализации особого положения преемника, поскольку боятся слишком заранее его усиливать (чем это может закончиться — см. случай Назарбаева-Токаева в Казахстане). Но здесь-то дело семейное!

Чем примечательно наблюдение Джеймса Скотта, так это его указанием на материальный фактор благополучия. Он однозначно прав в том, что не-элиты жили гораздо лучше вне контроля государства: они питались лучше, могли свободно передвигаться, реже болели и так далее.

Негосударственные общества были в основной массе эгалитарными. Однако культура в таких рамках была обречена оставаться на примитивном уровне. Чтобы культура получила развитие, требовалось существование классов/сословий/групп, освобожденных от производительной деятельности. Высокая культура может родиться только в крайне неравном обществе. Например, монументальные архитектурные постройки удавалось построить только за счёт труда многочисленных рабов. А такие виды искусства как поэзия, литература и музыка оставались уделом праздных сословий.

Поэтому материальное благополучие не-элит достигалось за счёт слабого культурного развития.

А.Т.

#комментарий

🔹Подпишись на Political Animals

Федеральная вертикаль: как центр управляет российскими регионами?

В российской политической системе существует напряжение между “вертикалью власти” и федеративным устройством. Федерация предполагает самоуправление регионов, в то время как вертикаль – это управление сверху вниз.

Как решается эта проблема?

■ Исследователь Станислав Климович называет это проблемой множественного принципала. Губернатор подотчётен двум принципалам – избирателям и федеральному центру. Если он выбирает избирателей, это может угрожать интересам центра и в конечном счете режима.

■ После возвращения губернаторских выборов в 2012 году режим вновь столкнулся с этой проблемой. Как показывает Климович, для её решения он стал ослаблять связь губернатора с регионом. Главным механизмом стал отбор кандидатов, для которых именно федеральный центр является приоритетом.

■ Климович анализирует биографии губернаторов и делит их на две категории: инсайдеры и аутсайдеры. Карьера инсайдеров привязана к региону, в то время как карьера аутсайдеров – нет. Аутсайдеров можно разделить на два типа: варяги, не имеющие никакого отношения к региону, и возвращенцы, чья карьера началась в регионе, но продолжилась за его пределами.

■ Исследование показывает, что количество губернаторов-инсайдеров значительно сократилось. Если в 2008 году 75% губернаторов были инсайдерами, то к 2019 году их число составило лишь 40%. Большая часть назначенных аутсайдеров – варяги.

■ Также возросло число губернаторов, имеющих карьерный опыт на федеральном уровне. Если в 2008 году их было вдвое меньше по сравнению с губернаторами, чья карьера проходила в регионах, то с 2017 года их численность сравнялась.

Губернатор, не связанный с регионом, меньше ориентируется на местных жителей и больше зависит от федерального центра. В результате баланс между федерализмом и вертикалью власти смещается в пользу последней.

«Что, выросло неравенство? Надо срочно сделать селфи как я пью пиво с работягами». Как элиты мимикрируют под массы

Наша эпоха провозглашенного торжества равенства и отрицания всякой иерархии внесла существенные коррективы в поведение элит: они стали все больше и больше выпячивать простоту. Об этом подробнее писал здесь.

Социологи Аарон Ривз и Сэм Фридман провели интересный эксперимент с 581 членами списка Who’s Who (туда входят влиятельные и богатые люди Великобритании). Они разделили их на две группы. Одной из них сообщили об угрожающем росте неравенства, влиянии богатых людей на политику и росте числа детей , живущих в бедности детей, а другой — нет.

Дальше они задавали им вопросы об их вкусах. Например, про музыку, чтение книг и так далее. В итоге получилось, что первая группа респондентов меньше указывали в качестве любимых треков и книг классическую музыку и литературу и больше — продукты популярной культуры. А если и выбирали, то объясняли свой выбор не эстетической мотивацией, а ностальгией (в детстве с мамой эту музыку слушал, знаете). Вторая группа, наоборот, озвучила предпочтение продуктам высокой культуры.

Ривз и Фридман говорят, что результат вполне закономерен. Сейчас богатые и влиятельные люди стремятся мимикрировать под остальных, чтобы никого не раздражать. Поэтому они стараются быть как все: слушать попсу, ходить в паб и потягивать пиво с друзьями и т.д. Однако, как показал эксперимент социологов, этот тренд становится еще более ярко выраженным, когда элиты знают о росте неравенства на фоне их богатства и благополучия.

Reeves, A., & Friedman, S. (2024). Born to Rule: The Making and Remaking of the British Elite. Harvard University Press.

А.Т.

#кратко

🔹Подпишись на Political Animals

НАША ТЁМНАЯ СТОРОНА

1. Мы смотрим на представителей меньшинств или низших социальных классов как на недо-людей. Сканирование мозга людей, которым показывали картинки представителей различных групп, четко показало, что активность мозга, связанная с людьми, резко снижается, когда показывают фотографии иммигрантов, бездомных, представителей других рас. При чем эта особенность развивается уже к пяти годам. (Harris and Fiske, 2006; McLoughlin et al., 2017)

2. Мы получаем удовольствие от наблюдения за страданиями других людей, в особенности если они этого заслуживают, по нашему мнению. Дети предпочитают заплатить за то, чтобы увидеть, как бьют куклу, символизирующую злого персонажа, чем за покупку набора наклеек (Shulz et al., 2013; Mendes et al., 2018).

3. Мы верим в карму и то, что люди, которые находятся в беде, заслуживают этого. Если одного из участников эксперимента бьют током, другие внезапно начинают считать его менее уважаемым и привлекательным (Lerner and Simmons, 1976).

4. Мы зашорены и догматичны. Нашу позицию относительно тех или иных вещей (например, смертной казни) не могут поколебать никакие логические факты, поскольку мы воспринимаем их как угрозу собственной идентичности (Lord et al., 1979; Trevors et al., 2016)

5. Мы боимся оставаться наедине со своими мыслями. 65% мужчин и 25% женщин предпочитают небольшой удар током перспективе на 15 минут остаться в созерцательной тишине (Wilson et al., 2014).

6. Мы слишком самоуверенны. Подавляющее большинство из нас считают, что они умнее среднего, водят машину лучше, чем остальные водители, и более привлекательны, хотя чисто математически это невозможно (Heck et al, 2018).

7. Мы лицемерны. Одни и те же действия, сделанными другими, кажутся нам более аморальными, чем если их сделали мы (Valdesolo and DeSteno, 2008), при этом чужие плохие поступки мы склонны объяснять дурным характером, а собственные - сложившимися обстоятельствами (Klein and Epley, 2017).

8. Мы все - потенциальные интернет-тролли. Анонимность резко увеличивает шанс на то, что мы будем действовать аморально (Nogami, 2009), а склонность к троллингу резко увеличивается, если человек находится в плохом настроении или сам стал жертвой интернет-тролля (Cheng et al., 2017).

9. Мы любим неэффективных лидеров с психопатическими наклонностями. Нам нравится, когда лидеры проявляют агрессию, оскорбляют других и демонстрируют силу (McAdams, 2017). При чем так ведут себя не только президенты супер-держав, но и руководители крупнейших компаний - уровень психопатии у них выше среднего, а эмоциональный интеллект - ниже (Howe et al., 2014).

10. Люди с "темными" сторонами личности кажутся нам сексуально привлекательными (Dufner at al., 2013). К данным чертам относятся та же психопатия, а также нарциссизм и макиавеллизм. А женщин больше привлекают самовлюбленные, манипулятивные и бесчувственные мужчины (Carter at al., 2014).

Звучит не радостно. Однако, не надо сдаваться - эти исследования не говорят ничего о том, каких успехов может достичь человек в преодолении своих природных инстинктов. Ведь все, что у нас есть - это результат борьбы с "темными сторонами". Или их интеграции.

Темные стороны?

Мне очень понравился пост коллеги про наши темные стороны. Однако пока читал, задался вопросом: а все ли из них уж настолько темные? Особенно меня заинтересовало наблюдение про низкую степень эмпатии к представителям других культур и этносов. Тут всё гораздо сложнее.

Культурный багаж западной цивилизации — да и любого этноса, попавшего под влияние авраамических религий — говорит, что люди равны перед Богом. Все мы должны были исповедовать универсальную мораль. Да, в социально-экономической сфере мы можем быть неравны. Но поступать в отношении друг друга мы должны одинаково. Любить ближнего, например. Это база.

Одним из последствий благодаря реформам Церкви стало рождение на Западе совершенно нового человека. Он был свободен от принадлежности к одному роду и тяготел к формированию связей на свободной основе. И эффект этой трансформации накапливался как снежный ком, пока не нашел свое воплощение в становлении индивидуума, обладающего правами человека. На этой основе уже развился секулярный универсализм.

Человек такого склада не видит разницы между, например, мигрантом из Бангладеша и соотечественником из любой европейской страны. Все они люди, а значит заслуживают одинакового отношения. Кто скажет, что он не прав? Да никто. Все мы люди.

Но есть нюанс.

Пока западный человек, вооруженный универсализмом, правами человека и прочими атрибутами современной морали, сталкивается с тем, что он одинок. Подобное мышление разделяют совсем немного людей на нашей планете. Он — weirdo, чудак.

Большинство живет при том укладе, с которым европейцы успешно распрощались много лет назад. Их мораль тяготеет к сильным групповым предрассудкам. Проще говоря, представители незападных стран делят мир на своих (своей расы, этноса, религии) и чужих (всех остальных). Европеец для них такой же чужой. Они готовы пользоваться плодами его толерантности, вытекающей из универсализма, но сами придерживаться такого подхода к другим никогда не будут. Да и западные люди, несмотря на весь прогресс, до сих пор не могут избавиться от этих предрассудков до конца.

Чтобы не быть голословным, сошлюсь на несколько научных исследований. В исследовании в рамках ОЭСР говорится о США и Германии, где респонденты играли в игры на доверие. В первой стране, например, афроамериканцы доверяют представителям своей расы в разы больше, чем белым или латиноамериканцам. В Германии немцы более лояльно относились к своим соотечественникам и восточным европейцам, чем к туркам.

Аналогичное исследование проводилось и с детьми, которых разделили на две группы по этническому признаку (белые австралийцы и жители Океании). Результаты получились предсказуемыми: дети выражали больше симпатии членам своего этноса.

Как же так получается? Тату Ванханен называет этот феномен «этнический непотизм» (ethnic nepotism). Он пишет, что это поведение выгодно с эволюционной точки зрения и помогать успешнее выживать и приспосабливаться всем членам группы.

Пониженная эмпатия — это продукт стратегии выживания в крайне враждебных условиях. Универсалистские учения вроде христианства ставят совершенно недостижимую планку для человеческой природы. Нельзя превратиться в человека без национальности в мире, где большинство отчаянно цепляется за свою идентичность. Нельзя играть по правилам, когда ты не можешь принудить к этому всех остальных. Это заведомо проигрышная стратегия.

Эта проблема напоминает мне схожую ситуацию из политики. Раз нет верховного суверена, способного побороть анархию соперничающих государств, то есть ли смысл мечтать о построении кантовской всемирной федерации республик? И осуждать людей за то что они не могут приблизиться к этому идеалу? Я думаю, что нет.

Низкую эмпатию как к представителям иных этнических и религиозных групп, так и классовых, я бы не стал относить к темной природе человека. Невозможно построить общество без каких-либо отличий друг от друга. А они всегда будут. Это инстинкт, который мы вряд ли способны побороть.

А раз не можем, то стоит ли демонизировать эту сторону человеческой природы?

А.Т.

#комментарий

🔹Подпишись на Political Animals

От таблеток к либерализму

Есть такое направление в современной социально-политической мысли как эволюционный либерализм (evoliberalism). Его приверженцы пытаются обосновать верность либеральной идеологии через принципы эволюционной биологии.

И не просто обосновать, а преодолеть человеческую природу, которую они считают пагубной.

Как пример: ряд сторонников эволиберализма вроде ученого Джулиана Савулеску из Оксфорда убеждены, что универсальная этика либерализма сталкивается с трудным, даже непреодолимым препятствием — неспособностью человека относится к каждому в этом мире одинаково. Он в итоге отдает предпочтение представителям своего этноса и нации, чем всему человечеству. Человек, например, не готов относится к мигрантам или беженцам так же, как к своим соотечественникам. Это неправильно с точки зрения либерализма.

Чтобы сделать всех либеральными хомо сапиенс, учёные предлагают «биологически усовершенствовать» человека (moral bioenhancement).

Одним из способов побороть пагубную человеческую природу могут стать специальные средства, снижающие предрасположенность людей к ксенофобии и этноцентризму: окситоцин и пропранолол. Массовое применение этих препаратов среди населения поможет наконец-то сделать людей более либеральными и избавиться от ксенофобии и национализма.

Terbeck, S., Kahane, G., McTavish, S., Savulescu, J., Cowen, P., & Hewstone, M. (2012). Propranolol reduces implicit negative racial bias. Psychopharmacology, 223(3): 419–424.

А.Т.

#комментарий

🔹Подпишись на Political Animals