Снова попадаем во всевозможные топы каналов о политологии и политтехнологиях — нраится. Как обычно оговорюсь, что читаю некоторые каналы из этих подборок.

Как международные связи и академический обмен могут работать на стабильность авторитарного режима: опыт Казахстана

В отличие от РФ, которая в последние годы сознательно сокращает международные связи в том числе в академической сфере, Казахстан продолжает активно взаимодействовать с внешним миром. Одним из ярких примеров этого является программа «Болашак», учрежденная еще в 1993 году.

«Болашак» предоставляет возможность казахстанским студентам обучаться или стажироваться за рубежом в топовых университетах и организациях мира за счет государства с последующим обязательным возвращением в Казахстан и отработкой стипендии. Официальная задумка программы заключается в том, чтобы повысить человеческий капитал страны и поставить на поток подготовку высококвалифицированных сотрудников для государства и экономики. Как эта дорогостоящая программа помогает казахстанским молодым специалистам понятно, но почему она выгодна для самого режима?

— Формирование лояльной и компетентной элиты. Выпускники программы занимают ключевые позиции в правительстве, бизнесе и академических кругах, становясь частью правящего класса и поддерживая существующую систему. Хотя здесь, справедливости ради, есть некоторые ограничения, вроде сопротивления бюрократии переменам и ограниченных возможностей по трудоустройству и карьерному росту для самих специалистов.

— Контроль над образовательным процессом. Государство жестко регулирует условия получения стипендии и последующего трудоустройства, что минимизирует риски формирования прослойки независимой от властей интеллектуальной элиты. Экономическая зависимость стимулирует лояльность.

— Легитимация режима. «Болашак» работает на позитивный имидж казахстанского государства, как внутри, так и вовне: модернизация, открытость миру, прогрессивность, вот это вот все.

— Защита от утечки мозгов. Требование обязательной отработки стипендии внутри страны снижает риски оттока квалифицированных кадров в другие государства.

На самом деле, далеко не все авторитарные режимы прибегают к активному огораживанию высшего образования и академии от внешнего мира, умело используя международные связи в собственных интересах. Здесь можно вспомнить и Китай, и Сингапур, но Казахстан, само собой, куда для нас ближе и понятнее.

Пока готовил публикацию по теме, мой коллега по политологическому Телеграму подсуетился и выпустил свой пост о том, почему проведение президентских выборов в Украине сейчас затруднено — крайне рекомендую к прочтению. Вкратце: боевые действия и беженство нескольких миллионов избирателей не позволяют провести массовое голосование, а военное положение — полноценную конкурентную кампанию.

После ознакомления с литературой о вооруженных конфликтах у меня сложилось мнение, что при обсуждении текущих событий многие прибегают к некорректным и релевантным сравнениям.

Проводят ли демократии выборы в период ведения войн? Да, но есть нюансы.

Существует большой объем исследований, посвященных влиянию вооруженных конфликтов на общественное мнение и результаты выборов в западных странах во второй половине XX века — в особенности, США и Великобритании, но не только (Примеры: раз, два, три). Почему это нерелевантные для нашего случая примеры? Эти страны вели войны за рубежом, а не на своей территории — боевые действия касались этих государств лишь косвенно, не напрямую.

Что насчет Второй мировой войны? На территории США не проходили наземные боевые действия (заморские территории не в счет), поэтому избирательные кампании в этот период шли как обычно, единственной отличительной чертой тех выборов был лишь активно проявившийся феномен rally round the flag вокруг фигуры президента Рузвельта. В Великобритании же на протяжении 1940-1945 годов проходили парламентские довыборы в отдельных округах — здесь интересно то, что на период войны три крупнейшие партии (консерваторы, лейбористы и либералы) заключили официальный пакт, по которому при проведении кампаний они не выставляли кандидатов друг против друга, а договаривались о распределении мандатов заранее, поэтому конкуренцию им составляли лишь политики от малых партий, которые каждый раз с треском проигрывали. Опять же, на всем протяжении Второй мировой Великобритания контролировала свою территорию, за исключением колоний.

Некоторым может показаться близким пример Израиля — ведь там аж с 1948 года действует военное положение, но при этом проводятся регулярные выборы и меняется власть. Ну, начнем с того, что все парламентские выборы в этой стране проходили не во время активного ведения боевых действий. Так, Декларация о независимости Израиля была провозглашена 18 мая 1948 года членами Национального комитета — исполнительного органа местного еврейского самоуправления в подмандатной Палестине, который избирался Законодательным собранием Британской Палестины, избираемым напрямую местным еврейским населением. Выборы в ЗакС проводились в условиях отсутствия вооруженного конфликта. Первые выборы в Кнессет (парламент Израиля) состоялись лишь 25 января 1949 года, уже после завершения войны за независимость. Также можно вспомнить о выборах в Кнессет 1973 года, которые были отложены на два месяца именно из-за начала Войны Судного дня. В последующие десятилетия случалось такое, что Израиль проводил те или иные военные операции в период избирательных кампаний или около выборов, однако они были не столь масштабными, и в эти периоды Израиль также полностью контролировал собственные территории. Также, стоит отметить особые условия военного положения в стране, которые позволяют все эти десятилетия проводить конкурентные выборы, сохранять институты электоральной демократии, а также не слишком сильно ограничивать гражданские права и свободы.

Более специфические случаи — выборы, которые проходят сразу после завершения гражданских войн — тоже сомнительные кейсы для сравнения. Периодически случается такое, что выборы проходят в странах с вялотекущими внутренними конфликтами: Шри-Ланка в период партизанской войны с Тиграми освобождения Тамил-Илама, выборы в Колумбии или Мексике параллельно со внутренней войной против наркокартелей, выборы в Ираке и Афганистане после вторжений военных альянсов во главе с США — также очень далекие от текущего случая и очень необычные примеры, к тому же, далекие от стандартов электоральной демократии.

Что можно точно вспомнить из похожего? Снова Украина, но избирательные кампании 2014-2022 годов, когда государство не контролировало часть территорий, над которыми провозглашало собственный суверенитет — но тогда их жители хотя бы могли зарегистироваться в других частях страны, а боевые действия были не столь обширными. Или Российскую Федерацию на протяжении 1990-х, когда та не контролировала Чечню, хотя понятно, что масштабы здесь явно различаются.

Опыт подсказывает, что проведение свободных, честных и конкурентных выборов в условиях, когда государство не контролирует значительную часть собственной территории, вряд ли возможно.

Мои коллеги с канала Political Animals запустили свой первый онлайн-курс о национализме — от его истоков до современности:

— Можно ли создать нацию с нуля?
— Правда ли что национализм — это идеология, культивирующая ненависть?
— Когда, а главное, почему появились нации? Или они были всегда?
— Может ли национализм стать оружием в руках враждебного государства?

Лекторы:

— Евгений Берман: аспирант Университета Бар-Илана, преподаватель Faculty of Liberal Arts and Sciences (Montenegro);
— Арсентий Тропаревский: преподаватель Шанинки и РАНХиГС.

На мой взгляд, проект определенно стоит внимания!

Старт: 22 марта
Стоимость: 7500₽

Записаться

Кстати, о национализме — рекомендую к просмотру диспут между Родионом Бельковичем и Романом Юнеманом о национальных интересах, который вышел на канале ЛПР СПб.

Получились увлекательные дебаты о национализме в классическом его понимании, которое, конечно же, неразрывно связано с идеями демократии и национального государства. Хороший повод ознакомиться с аргументами за и против.

Хорошая и полезная инициатива помощи курянам и белгородцам, которым пришлось бежать из приграничных районов — не могу не поддержать и вам советую.

К сожалению, сейчас основное внимание медиа приковано к проходящим переговорам — поэтому внимание их аудиторий сосредоточено на них, хотя продолжающиеся боевые действия и, как следствие, десятки тысяч пострадавших мирных жителей, никуда не делись.

Людям все так же нужна помощь.

Третья волна автократизации: сдержанные оценки

С интересом ознакомился с работой политолога Дэниела Трейсмана "How Great is the Current Danger to Democracy? Assessing the Risk With Historical Data" (2023), в которой тот исследует феномен третьей волны автократизации, которая продолжается в наши дни: насколько она масштабна, каковы ее основные индикаторы, и насколько велик риск падения демократии в устойчивых режимах такого типа.

Для этого Трейсман использует исторические данные проектов V-Dem, Polity IV, Lexical Index и Freedom House (признан нежелательной организацией) об уровне демократии, а также информацию о продолжительности демократических режимов, устойчивости политических институтов и экономические индикаторы. Он применяет регрессионный анализ, чтобы выявить связи между этими факторами и узнать, какие из них влияют на устойчивость демократии.

Выводы статьи довольно ожидаемы. Устойчивость демократического режима связана, прежде всего, с уровнем экономического развития (ВВП на душу), дееспособностью государства, адекватной и прозрачной правовой системой, а также продолжительностью демократического опыта. Уровень поляризации оказался связан с показателями электоральной демократии, но не либеральной — чем он выше, тем выше шансы на слом политического режима: «Несмотря на многочисленные обсуждения поляризации на Западе, большинство крахов либеральных демократий произошло в странах с низким уровнем поляризации, согласно данным V-Dem. Только 24% из них произошли в странах, которые в предыдущем году были поляризованы в "заметной" или "значительной" степени».

Также, автор оценивает вероятности слома либеральных и электоральных демократических режимов. Наибольшие шансы на автократизацию наблюдаются у тех стран, которые демократизировались в период третьей волны демократизации (1970-1990-е), а не у устойчивых либеральных демократий, вроде тех же США, крах демократии в которых особо активно любят предсказывать последние недели.

Означает ли это, что развитым либеральным демократиям ничего не угрожает? Нет, третья волна автократизации касается и их в том числе, однако масштабы падения индикаторов демократии в них не столь драматичны, чтобы привести к смене политического режима. Кроме того, не следует забывать о том, что свой вклад в нынешний взлет автократий делает и автократизация уже существующих недемократических режимов — индикаторы демократии также спадают в них, что дополнительно усиливает спад в глобальной перспективе.

Если обращаться к данным V-Dem, то на текущий момент у нас нет случаев слома демократии в странах с ВВП на душу выше $26,000 (в долларах США 2011 года) и продолжительностью демократического опыта больше 43 лет — крайними примерами являются Венгрия и Индия, соответственно. На протяжении 2000-2011 годов 17 авторитарных режимов демократизировались, а 15 демократий стали автократиями. Правда, население новых автократий составляет боле 2 млрд. человек (!) — спасибо Индии и Бангладеш, в то время, как население новых демократий лишь 200 млн. А в исторической перспективе число демократий остается на рекордном уровне.

Поэтому к оценке третьей волны автократизации следует подходить без чрезмерного алармизма и с вниманием к деталям.

Интересная публикация на канале «Эллинистика» со сравнением уровня урбанизации Античных цивилизаций с государствами Нового времени — важного показателя уровня экономического развития.

В посте автор канала особенно акцентирует внимание на том, насколько современные данные об урбанизации не соотносятся с классическим марксистским представлением об общественном прогрессе, для которого период Античности являлся более отсталым относительно последующих, в соответствие с идеями о формациях.

То, что марксизм является, мягко говоря, outdated theory, это довольно очевидно. Я же хотел бы обратить внимание немного на другое: при разговорах о феноменах демократии и государства многие обыватели зачастую сравнивают в лоб разные исторические периоды, что совершенно некорректно. Например, критикуют современную демократию с позиции ее несоответствия древнегреческой, упуская из вида, что Древняя Греция — это буквально конгломерат из самоуправляющихся городов, где политическими правами обладало меньшинство населения. Или забывают о том, что государства периода Античности или Средневековья это не то же самое, что национальные государства в Новое время и далее.

Поэтому такие простые и наглядные иллюстрации в том числе дают неплохое понимание того, насколько по-разному выглядели исторические эпохи.

Опубликовал на своих платных площадках финальную статью об истории российского федерализма — о периоде 2010-2020-х годов

По традиции делюсь отрывком:

Начиная с 2004 года, судьба глав регионов оказалась завязанной на лояльности президенту. Для сохранения поста следовало стабильно обеспечивать нужные результаты выборов. Но как это сделать? Построить рабочую вертикаль власти. И вот с этим все оказалось несколько сложнее.

Назначенные губернаторы, в особенности те, которые не являлись выходцами из регионов, в которых их поставили («варяги»), оказались в сложной ситуации. С одной стороны, они зависели от федерального центра, который номинировал и, при необходимости, освобождал их от должности. С другой стороны, они сталкивались с необходимостью выстраивать рабочие отношения с региональными элитами, которые зачастую имели собственные интересы и могли сопротивляться централизованной политике из Москвы. Так, многие «варяги» нередко сталкивались с трудностями в интеграции в региональные структуры и сопротивлением со стороны тамошних элит, что негативно сказывалось на управляемости регионов и результатах выборов. Кроме того, политические вопросы часто оказывались для губернаторов приоритетными по сравнению с решением социально-экономических задач. Пока на федеральном уровне все было хорошо, эти проблемы особо не проявляли себя, за исключением периодических политических скандалов. Однако когда в 2011 году структурные факторы сыграли не в пользу правящего режима, текущая региональная политика показала свою ущербность.

Выборы в Госдуму 2011 года стали поворотным моментом в политической жизни страны. Ранее популярная «Единая Россия» показала слабые результаты при голосовании по полностью пропорциональной системе, официально набрав лишь 49,31 % — пропорциональность, которая ранее вводилась ради усиления партии власти, в этот раз сыграла диаметрально противоположную роль (подробнее в этом посте). Причем столь скромные для ЕР цифры достигались за счёт массовых фальсификаций по всей стране — слабые губернаторы-назначенцы стремились добиться нужных результатов выборов любой ценой, что вызывало лишь мощное негодование со стороны избирателей. Чем это вылилось мы уже знаем: массовые протесты 2011-2012 годов прокатились по крупным городам по всей стране. Нужно было что-то делать.

Читать далее на Бусти
Читать далее в Телеграме

Сегодня в силу вступили очередные поправки в иноагентское законодательство, по которым граждане с таким статусом обязаны открыть спецсчет, на который должна поступать вся прибыль от интеллектуальной собственности, сделок и т.д. Причем пользоваться этими деньгами им будет нельзя вплоть до прекращения статуса, что происходит крайне редко.

По этому поводу порекомендую свой прошлогодний пост, приуроченный к предыдущему раунду законодательных изменений — он все еще остается крайне актуальным.

На днях ознакомился с интересным тредом в Твиттере о наблюдении на выборах в Бундестаг от петербургского экс-мундепа Никиты Юферева, у которого за плечами есть большой наблюдательский опыт в России. Вкратце: по мнению автора, организация работы участка, процедура голосования, подсчета итогов и т.д. в Германии выглядят менее строгими и надежными по сравнению с российскими. При этом, свободные, честные и конкурентные выборы проходят не в России, а в Германии.

И это неудивительно: зачастую, избирательные процедуры в развитых и старых демократиях со стороны могут показаться нам архаичными и не защищенными от махинаций. Например, в Швейцарии, США и некоторых других европейских странах уже не первое десятилетие массово используется почтовое голосование, к которому прибегает значительный процент избирателей. Правила наблюдения за подсчетом голосов не столь строгие. Много где выборы напрямую организуются исполнительной властью — например, в Австрии этим занимается МВД. А о «мастерском» уровне организации выборов в той же Германии или ряде американских штатов можно слагать легенды.

У любого мало-мальски знакомого с российскими выборами человека появление таких практик в РФ вызывало бы исключительно негативные эмоции — как же так, ведь это дополнительные риски фальсификации выборов (да!). Забавно, что зачастую этим любит пользоваться кремлевская пропаганда, когда в очередной раз заводит свою любимую шарманку о том, что выборы в западных демократиях якобы такие же, как и в России, но просто там манипуляции более скрытые (почему это так не работает — писал тут). Подобные нарративы очень удачно ложатся на нашу почву. И это неудивительно, поскольку доверие выборам, готовность в них участвовать и удовлетворенность демократией — связанные друг с другом вещи. Поэтому весь этот обратный карго-культ про украденные на Западе выборы так активно и продается российской аудитории.

На бумаге российский ФЗ-67 «Об основных гарантиях избирательных прав...», если очистить его от всяких поправок последних пяти лет, не так уж и плох по мировым меркам. Однако наш мир не функционирует строго по документам. Если провести голосование в Швейцарии по швейцарским процедурам, то мы получим свободные, честные и конкурентные выборы — потому что таковы институциональные условия. Если провести голосование в условном Таджикистане по швейцарским избирательным законам (представим себе на секунду столь абсурдный эксперимент), то мы получим таджикские выборы со всеми вытекающими. Это не означает, что никакие строгие правила по контролю за выборами не спасают от фальсификаций — нет, они могут помочь несколько снизить риски тех или иных манипуляций. Но первостепенное, конечно же, это институты — а потом все остальное. Выборы не сводятся ко дню голосования, а демократия — к выборам.

Ровно поэтому при исследовании того или иного случая следует обращать внимание не только на формальную сторону вопроса — что написано в законодательстве, но и на фактическую, чем и занимаются политические ученые.

Сегодня Генпрокуратура признала нежелательной организаций ALDE — Альянс либералов и демократов за Европу, общеевропейскую политическую партию. Сейчас организация включает в себя аж 74 членов-партий по всей Европе, в том числе за пределами Евросоюза. Например, немецкую FDP, австрийскую NEOS и венгерскую Momentum. Значительную часть либеральной фракции в Европарламенте Renew Europe занимают представители этой партии.

Если не ошибаюсь, это первый случай признания таковой политической партии, а не НКО, медиа или университета. Интересно, что с 2006 года в организацию входит и российская партия «Яблоко» — получается, теперь ей нужно либо экстренно выходить из нее, либо вообще распускаться. Иначе получится как с движением «Голос», которое не носит такого статуса, но тем не менее ее члены сталкивались с привлечением по соответствующим статьям за связь с некой нежелательной чешской НКО.

Интересно, последует ли за этим волна признаний нежелательными национальных европейских политических партий, других общеевропейских организаций или фракций ЕП.

Ежедневно в России, Америке и остальном мире гражданское общество ведёт борьбу за свободу слова, защиту собственности и неприкосновенность частной жизни.

Узнать больше об актуальных глобальных процессах можно в медиа-журнале «ЁЖ» — там публикуются новости, многие из которых вы больше нигде не встретите на русском языке, а также авторские статьи о международной политике:

▪️Либерализм и либертарианство: как эти две идеологии понимают свободу, есть ли между ними противоречия?

▪️Что важнее для успешного политического проекта: сильный лидер или институты? Как оба этих фактора могут сыграть с реформаторами в позитивную или негативную сторону?

▪️Как повышение МРОТ отразилось на рынке труда Калифорнии? Экономический анализ результатов государственных регуляций.

▪️Кадеты и октябристы: стоит ли современным российским сторонникам свободы черпать свою преемственность из опыта оппозиционных партий начала XX века?

Подписаться на «ЁЖ»

#промо

Об этническом федерализме

Нахожусь в процессе написания бонусного поста из цикла статей о федерализме в России. Перечитываю старые источники и знакомлюсь с новыми — и в очередной раз фиксирую для себя, насколько неустойчивыми являются этнические федерации, то есть федеративные государства, в которых организация регионов основана на этничности.

Возьмем для примера Югославию, СССР и Чехословакию — хотя эти государства являлись федерациями лишь формально, в период демократизации в них проснулись федеративные институты. Единство этих стран держалось на всепроникающей вертикали правящих коммунистических партий — без этого элемента модель оказалась нежизнеспособной.

Можно вспомнить случай Эфиопии, так же этнофедерации и партийного авторитарного режима, где на фоне политических изменений в 2020 году случилась гражданская война. Также, этнический федерализм не прошел проверку временем в Эфиопии-Эритрее (1952-1962), Нигерии (1960-1967), Малайзии (1963-1965), Пакистане (1947-1971), Государственном Союзе Сербии и Черногории (2003-2006) — во всех этих случаях либо случилось переформатирование государственно-территориального устройства, либо распад государства с разными последствиями.

Из относительно успешных случаев построения устойчивого этнического федерализма можно вспомнить лишь полтора: Бельгию да Боснию и Герцеговину. Но здесь нужно помнить об исключительно удачных условиях существования той же Бельгии: высокая степень экономического развития, интеграция во множество международных структур, стабильные институты либеральной демократии и правопорядка. Что, правда, не мешает сепаратистским силам в этой стране иметь существенный уровень поддержки. БиГ же присутствует на мировой карте лишь около 30 лет, а суверенитет этого государства ограничен Дейтонскими соглашениями. При этом, в Боснии и Герцеговине регулярно происходят конфликты между разными уровнями власти (из последнего), а столь нужные для развития реформы стопорятся — так что перспективы существования этой страны пока весьма туманные.

В чем же заключаются причины нестабильности этнофедераций? Региональные элиты получают в свои руки серьезный рычаг давления на федеральный центр — угрозу сепаратизма и этнического конфликта. Также, многие этнофедерации возникали в условиях, которые в целом не способствовали политической стабильности — в бывших колониях со всеми вытекающими последствиями или в социалистических государствах, которые являлись федерациями лишь на словах.

Увы, как пишет политолог Лиам Андерсон, «cуществует только две институциональные альтернативы этнофедерализму в качестве средства решения проблемы управления территориально сконцентрированными этническими меньшинствами (по крайней мере, демократическим путем). Первая — унитаризм, при котором власть централизована и, предположительно, контролируется группой [этнического] большинства. Второй — некая форма федеративного устройства, при которой географическое расселение этнических групп не имеет значения для определения границ субнациональных единиц. Однако для того, чтобы привести аргументы в пользу альтернатив, необходимо доказать два факта: во-первых, что альтернатива имеет реальные шансы быть принятой; и, во-вторых, что выбранная институциональная альтернатива могла бы быть лучше, чем этнофедерализм».

(Я бы, правда, добавил сюда третий — смешанные федерации, где регионы организованы по разным признакам).

То есть этнические федерации зачастую являются следствием хрупкого негативного равновесия — компромисса интересов между разными сторонами, который в итоге никого не устраивает. А успешность альтернатив и реалистичность их выбора также оказываются под вопросом.

«Новых людей» придумали в Югославии?

На этих выходных во время прогулки по Белграду зашел в одну винтажку. Как это часто бывает, в магазине было несколько коробок с разными значками. Среди них я нашел значок с лозунгами "НОВИ ЉУДИ" и "Za nova vremena". Сначала меня это очень сильно удивило: неужели партийный бренд «Новые люди» появился еще много лет назад на Балканах?

Все оказалось несколько сложнее и забавнее — это значок партии «Югославские левые» (Југословенска левица — ЈУЛ). Сооснователем и лидером этой коммунистической партии была Мира Маркович, супруга Слободана Милошевича. За время своего нахождения в парламенте JУЛ поддерживала правящий режим и была младшим партнером правящей Социалистической партии Сербии.

Спустя несколько лет после падения режима Милошевича его супруга и лидер JУЛ Мира Маркович эмигрировала в Россию, чтобы не быть арестованной сербскими или европейскими властями по делам о политических убийствах и мошенничестве. Сама партия просуществовала до конца 00-х и быстро сдулась