День рождения #деньрождения #Кирсанов
Семён Кирсанов
Хоть умирай от жажды,
хоть заклинай природу,
а не войдешь ты дважды
в одну и ту же воду.
И в ту любовь, которая
течет, как Млечный Путь,
нет, не смогу повторно я,
покуда жив, шагнуть.
А горизонт так смутен,
грозой чреваты годы...
Хоть вы бессмертны будьте,
рассветы,
реки,
воды!
🔷 18 сентября 1906 года в Одессе родился Семён Исаакович Кирсанов (Самуил Ицекович Кортчик) (1906 — 1972 гг.) — поэт, журналист, военкор, по мнению исследователей — создатель рифмованной прозы в русской литературе, ученик Владимира Маяковского, в молодости — один из последних футуристов. В первые дни войны организовал работу литбригады в «Окнах ТАСС». Ушёл добровольцем на фронт. Был военкором «Красной звезды». В 1942 году начал писать солдатский лубок «Заветное слово Фомы Смыслова, русского бывалого солдата», известный не менее «Василия Тёркина» Твардовского. Лауреат Сталинской премии, награждён орденом Ленина и двумя орденами Трудового Красного знамени.
Семён Кирсанов
Хоть умирай от жажды,
хоть заклинай природу,
а не войдешь ты дважды
в одну и ту же воду.
И в ту любовь, которая
течет, как Млечный Путь,
нет, не смогу повторно я,
покуда жив, шагнуть.
А горизонт так смутен,
грозой чреваты годы...
Хоть вы бессмертны будьте,
рассветы,
реки,
воды!
🔷 18 сентября 1906 года в Одессе родился Семён Исаакович Кирсанов (Самуил Ицекович Кортчик) (1906 — 1972 гг.) — поэт, журналист, военкор, по мнению исследователей — создатель рифмованной прозы в русской литературе, ученик Владимира Маяковского, в молодости — один из последних футуристов. В первые дни войны организовал работу литбригады в «Окнах ТАСС». Ушёл добровольцем на фронт. Был военкором «Красной звезды». В 1942 году начал писать солдатский лубок «Заветное слово Фомы Смыслова, русского бывалого солдата», известный не менее «Василия Тёркина» Твардовского. Лауреат Сталинской премии, награждён орденом Ленина и двумя орденами Трудового Красного знамени.
#Кирсанов
Семён Кирсанов. Горсть земли
Наши части отошли
к лесу после боя.
Дорогую горсть земли
я унес с собою.
Мина грохнулась, завыв,
чернозем вскопала, –
горсть земли – в огонь и взрыв –
около упала.
Я залег за новый вал,
за стволы лесные,
горсть земли поцеловал
в очи земляные.
Положил в платок ее,
холстяной, опрятный,
горстке слово дал свое,
что вернусь обратно;
что любую боль стерплю,
что обиду смою,
что ее опять слеплю
с остальной землею.
1941
____________
Принесли к врачу солдата
только что из боя,
но уже в груди не бьется
сердце молодое.
В нем застрял стальной осколок,
обожженный, грубый.
И глаза бойца мутнеют,
и синеют губы.
Врач разрезал гимнастерку,
разорвал рубашку,
врач увидел злую рану –
сердце нараспашку!
Сердце скользкое, живое,
сине–кровяное,
а ему мешает биться
острие стальное...
Вынул врач живое сердце
из груди солдатской,
и глаза устлали слезы
от печали братской.
Это было невозможно,
было безнадежно...
Врач держать его старался
бесконечно нежно.
Вынул он стальной осколок
нежною рукою
и зашил иглою рану,
тонкою такою...
И в ответ на нежность эту
под рукой забилось,
заходило в ребрах сердце,
оказало милость.
Посвежели губы брата,
очи пояснели,
и задвигались живые
руки на шинели.
Но когда товарищ лекарь
кончил это дело,
у него глаза закрылись,
сердце онемело.
И врача не оказалось
рядом по соседству,
чтоб вернуть сердцебиенье
и второму сердцу.
И когда рассказ об этом
я услышал позже,
и мое в груди забилось
от великой дрожи.
Понял я, что нет на свете
выше, чем такое,
чем держать другое сердце
нежною рукою.
И пускай мое от боли
сердце разорвется –
это в жизни, это в песне
творчеством зовется.
1938
Семён Кирсанов. Горсть земли
Наши части отошли
к лесу после боя.
Дорогую горсть земли
я унес с собою.
Мина грохнулась, завыв,
чернозем вскопала, –
горсть земли – в огонь и взрыв –
около упала.
Я залег за новый вал,
за стволы лесные,
горсть земли поцеловал
в очи земляные.
Положил в платок ее,
холстяной, опрятный,
горстке слово дал свое,
что вернусь обратно;
что любую боль стерплю,
что обиду смою,
что ее опять слеплю
с остальной землею.
1941
____________
Принесли к врачу солдата
только что из боя,
но уже в груди не бьется
сердце молодое.
В нем застрял стальной осколок,
обожженный, грубый.
И глаза бойца мутнеют,
и синеют губы.
Врач разрезал гимнастерку,
разорвал рубашку,
врач увидел злую рану –
сердце нараспашку!
Сердце скользкое, живое,
сине–кровяное,
а ему мешает биться
острие стальное...
Вынул врач живое сердце
из груди солдатской,
и глаза устлали слезы
от печали братской.
Это было невозможно,
было безнадежно...
Врач держать его старался
бесконечно нежно.
Вынул он стальной осколок
нежною рукою
и зашил иглою рану,
тонкою такою...
И в ответ на нежность эту
под рукой забилось,
заходило в ребрах сердце,
оказало милость.
Посвежели губы брата,
очи пояснели,
и задвигались живые
руки на шинели.
Но когда товарищ лекарь
кончил это дело,
у него глаза закрылись,
сердце онемело.
И врача не оказалось
рядом по соседству,
чтоб вернуть сердцебиенье
и второму сердцу.
И когда рассказ об этом
я услышал позже,
и мое в груди забилось
от великой дрожи.
Понял я, что нет на свете
выше, чем такое,
чем держать другое сердце
нежною рукою.
И пускай мое от боли
сердце разорвется –
это в жизни, это в песне
творчеством зовется.
1938
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
#звучатстихи #Кирсанов
🔷 "У Черного моря". Исполняет Леонид Утесов. 1955 г. Композитор Модест Табачников. Стихи Семён Кирсанов. Слова знаменитой песни, написанной специально для Леонида Утёсова, "У Чёрного моря" считаются неофициальным гимном Одессы.
🔷 "У Черного моря". Исполняет Леонид Утесов. 1955 г. Композитор Модест Табачников. Стихи Семён Кирсанов. Слова знаменитой песни, написанной специально для Леонида Утёсова, "У Чёрного моря" считаются неофициальным гимном Одессы.
#Кирсанов
Семён Кирсанов. Русский музей
Сегодня
я хожу
по Русскому музею,
там
на полотнах Ге
видения сизеют,
желтеет
Левитан
и зеленеет Шишкин,
вот-вот и упадут
с мохнатых елей
шишки.
Пройдешь
рублевский зал,
побудешь при Петре ты,
потом
тебя пленят
Тропинина портреты,
где с лентой и звездой
сидит
вельможа старый,
девица со свечой
и юноша с гитарой.
Нас в Царское село
Боровиковский
вводит,
прозрачно и светло
он тонкой кистью
водит ...
Как дверь
из зала в сад,
распахнута картина:
в салопе
и чепце -
сама Екатерина.
И чуть зеленый фон
с дубравами
в тумане,
и жемчуга в ушах
у госпожи
в тюрбане.
И показалось мне
при этих
важных дамах,
что галерея -
Мы,
а зрители-то
в рамах!
Брезгливые
на нас
из рам глядят вельможи,
статс-дама
щурит глаз
из золоченной ложи,
графини
и князья
лорнетами нас мерят,
но,
видимо,
они
своим глазам не верят!
И как понять сии
ковбойки,
куртки,
блузки -
столь вольный разговор
и - фи!-
не по-французски?..
Что смыслят в нас цари?
Как разберутся графы
в глубинах
наших глаз
и наших биографий?
Попробуй
в те года
портреты наши выставь -
для них
мы -
что для нас
холсты абстрактивистов.
И ржевского купца
побагровели
веки -
не может он понять,
что мы
за человеки!
Я к девушке иду,
не жемчугом
венчанной,
ее среди снопов
писал
Венецианов.
На жатве,
посреди
прокошенных дорожек,
в венце из русых кос,
босая,
без сережек.
Он написал глаза
большие,
голубые,
чтобы она могла
понять
глаза любые.
Знакома и мила
мне черточкою каждой.
А рядом -
узкий серп
(без молота пока что).
И правда-
смотрит так
крестьянка крепостная,
как будто
видя нас,
как будто
вспоминая ...
Она
в нас признает
свох парней и девок,
гадавших
столько с ней
на лавках посиделок,
кудрявых женихов,
затерянных в солдатах,
и братьев
и зятьев,
в ту пору бородатых ...
Сама ещё -
дитя,
а трудовые руки.
Но знает,
что придут
к ней
любоваться внуки.
Семён Кирсанов. Русский музей
Сегодня
я хожу
по Русскому музею,
там
на полотнах Ге
видения сизеют,
желтеет
Левитан
и зеленеет Шишкин,
вот-вот и упадут
с мохнатых елей
шишки.
Пройдешь
рублевский зал,
побудешь при Петре ты,
потом
тебя пленят
Тропинина портреты,
где с лентой и звездой
сидит
вельможа старый,
девица со свечой
и юноша с гитарой.
Нас в Царское село
Боровиковский
вводит,
прозрачно и светло
он тонкой кистью
водит ...
Как дверь
из зала в сад,
распахнута картина:
в салопе
и чепце -
сама Екатерина.
И чуть зеленый фон
с дубравами
в тумане,
и жемчуга в ушах
у госпожи
в тюрбане.
И показалось мне
при этих
важных дамах,
что галерея -
Мы,
а зрители-то
в рамах!
Брезгливые
на нас
из рам глядят вельможи,
статс-дама
щурит глаз
из золоченной ложи,
графини
и князья
лорнетами нас мерят,
но,
видимо,
они
своим глазам не верят!
И как понять сии
ковбойки,
куртки,
блузки -
столь вольный разговор
и - фи!-
не по-французски?..
Что смыслят в нас цари?
Как разберутся графы
в глубинах
наших глаз
и наших биографий?
Попробуй
в те года
портреты наши выставь -
для них
мы -
что для нас
холсты абстрактивистов.
И ржевского купца
побагровели
веки -
не может он понять,
что мы
за человеки!
Я к девушке иду,
не жемчугом
венчанной,
ее среди снопов
писал
Венецианов.
На жатве,
посреди
прокошенных дорожек,
в венце из русых кос,
босая,
без сережек.
Он написал глаза
большие,
голубые,
чтобы она могла
понять
глаза любые.
Знакома и мила
мне черточкою каждой.
А рядом -
узкий серп
(без молота пока что).
И правда-
смотрит так
крестьянка крепостная,
как будто
видя нас,
как будто
вспоминая ...
Она
в нас признает
свох парней и девок,
гадавших
столько с ней
на лавках посиделок,
кудрявых женихов,
затерянных в солдатах,
и братьев
и зятьев,
в ту пору бородатых ...
Сама ещё -
дитя,
а трудовые руки.
Но знает,
что придут
к ней
любоваться внуки.
#Кирсанов
Семён Кирсанов. Вернулся!
Взлёт за взлётом сотрясали воздух.
Человек сказал: - Теперь – я сам!
И в минуту ближе стали звёзды
К юношеским радостным глазам.
И в минуту все тысячелетья
Замкнутости жизни на Земле
Кончились полётом на ракете –
На могучем нашем корабле.
У приёмников толпились семьи,
Начался необычайный век –
В те минуты Солнечной системе
Душу дал советский человек.
Дальним маяком сверкнул Меркурий,
Солнце грело корпус корабля,
А Земля всё спрашивала: - Юрий,
Юрий, как ты чувствуешь себя?
Проверяла сердце, чёткость пульса,
А когда герой помчался к ней,
Слово гордой радости: - Вернулся! –
Стало лучшим словом для людей!
Семён Кирсанов. Вернулся!
Взлёт за взлётом сотрясали воздух.
Человек сказал: - Теперь – я сам!
И в минуту ближе стали звёзды
К юношеским радостным глазам.
И в минуту все тысячелетья
Замкнутости жизни на Земле
Кончились полётом на ракете –
На могучем нашем корабле.
У приёмников толпились семьи,
Начался необычайный век –
В те минуты Солнечной системе
Душу дал советский человек.
Дальним маяком сверкнул Меркурий,
Солнце грело корпус корабля,
А Земля всё спрашивала: - Юрий,
Юрий, как ты чувствуешь себя?
Проверяла сердце, чёткость пульса,
А когда герой помчался к ней,
Слово гордой радости: - Вернулся! –
Стало лучшим словом для людей!
Forwarded from ПОЭЗИЯ | Стихи нового дня
День рождения #деньрождения #Кирсанов
Семён Кирсанов
Хоть умирай от жажды,
хоть заклинай природу,
а не войдешь ты дважды
в одну и ту же воду.
И в ту любовь, которая
течет, как Млечный Путь,
нет, не смогу повторно я,
покуда жив, шагнуть.
А горизонт так смутен,
грозой чреваты годы...
Хоть вы бессмертны будьте,
рассветы,
реки,
воды!
🔷 18 сентября 1906 года в Одессе родился Семён Исаакович Кирсанов (Самуил Ицекович Кортчик) (1906 — 1972 гг.) — поэт, журналист, военкор, по мнению исследователей — создатель рифмованной прозы в русской литературе, ученик Владимира Маяковского, в молодости — один из последних футуристов. В первые дни войны организовал работу литбригады в «Окнах ТАСС». Ушёл добровольцем на фронт. Был военкором «Красной звезды». В 1942 году начал писать солдатский лубок «Заветное слово Фомы Смыслова, русского бывалого солдата», известный не менее «Василия Тёркина» Твардовского. Лауреат Сталинской премии, награждён орденом Ленина и двумя орденами Трудового Красного знамени.
Семён Кирсанов
Хоть умирай от жажды,
хоть заклинай природу,
а не войдешь ты дважды
в одну и ту же воду.
И в ту любовь, которая
течет, как Млечный Путь,
нет, не смогу повторно я,
покуда жив, шагнуть.
А горизонт так смутен,
грозой чреваты годы...
Хоть вы бессмертны будьте,
рассветы,
реки,
воды!
🔷 18 сентября 1906 года в Одессе родился Семён Исаакович Кирсанов (Самуил Ицекович Кортчик) (1906 — 1972 гг.) — поэт, журналист, военкор, по мнению исследователей — создатель рифмованной прозы в русской литературе, ученик Владимира Маяковского, в молодости — один из последних футуристов. В первые дни войны организовал работу литбригады в «Окнах ТАСС». Ушёл добровольцем на фронт. Был военкором «Красной звезды». В 1942 году начал писать солдатский лубок «Заветное слово Фомы Смыслова, русского бывалого солдата», известный не менее «Василия Тёркина» Твардовского. Лауреат Сталинской премии, награждён орденом Ленина и двумя орденами Трудового Красного знамени.
Forwarded from ПОЭЗИЯ | Стихи нового дня
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
#звучатстихи #Кирсанов
🔷 "У Черного моря". Исполняет Леонид Утесов. 1955 г. Композитор Модест Табачников. Стихи Семён Кирсанов. Слова знаменитой песни, написанной специально для Леонида Утёсова, "У Чёрного моря" считаются неофициальным гимном Одессы.
🔷 "У Черного моря". Исполняет Леонид Утесов. 1955 г. Композитор Модест Табачников. Стихи Семён Кирсанов. Слова знаменитой песни, написанной специально для Леонида Утёсова, "У Чёрного моря" считаются неофициальным гимном Одессы.
#Кирсанов
Семён Кирсанов. Чудо
Мой родной, мой земной,
мой кружащийся шар!
Солнце в жарких руках,
наклонясь, как гончар,
вертит влажную глину,
с любовью лепя,
округляя, лаская,
рождая тебя.
Керамической печью
космических бурь
обжигает бока
и наводит глазурь,
наливает в тебя
голубые моря,
и где надо,- закат,
и где надо,- заря,
И когда ты отделан
и весь обожжен,
солнце чудо свое
обмывает дождем
и отходит за воздух
и за облака
посмотреть на творение
издалека.
Ни отнять, ни прибавить
такая краса!
До чего ж этот шар
гончару удался!
Он, руками лучей
сквозь туманы светя,
дарит нам свое чудо:
— Бери, мол, дитя!
Дорожи, не разбей:
на гончарном кругу
я удачи такой
повторить не смогу!
Семён Кирсанов. Чудо
Мой родной, мой земной,
мой кружащийся шар!
Солнце в жарких руках,
наклонясь, как гончар,
вертит влажную глину,
с любовью лепя,
округляя, лаская,
рождая тебя.
Керамической печью
космических бурь
обжигает бока
и наводит глазурь,
наливает в тебя
голубые моря,
и где надо,- закат,
и где надо,- заря,
И когда ты отделан
и весь обожжен,
солнце чудо свое
обмывает дождем
и отходит за воздух
и за облака
посмотреть на творение
издалека.
Ни отнять, ни прибавить
такая краса!
До чего ж этот шар
гончару удался!
Он, руками лучей
сквозь туманы светя,
дарит нам свое чудо:
— Бери, мол, дитя!
Дорожи, не разбей:
на гончарном кругу
я удачи такой
повторить не смогу!