Книжная ярмарка отменилась, а вместе с ней и мои планы скататься в Москву, но работа издательств (пока) продолжается, и им очень нужна наша поддержка. У “Таких дел” полно духоподъемных книжек, возрождающих веру в людей, например, те же мемуары Рут Кокер Бёркс, о которых я писал для СПИД.Центра

Книжную ярмарку non/fiction, где мы традиционно собираемся с вами обсудить новинки и пощупать друг друга вживую, отменили. Она должна была состояться в конце апреля, но теперь будет только в декабре. Это грустно, ведь многие ждали «нонфик» как площадку, где можно будет обсудить наболевшее и поддержать друг друга. А издатели надеялись хоть чуть-чуть заработать на печать новых книг 😨

Что ж, отличное время сказать, что мы продлили скидки на все наши книги в магазине smysl.shop до 4 апреля включительно.

Книжки должны остаться. Да ведь?

The Sins of the Cities of the Plain: or; The Recollections of Mary-Ann, with Short Essays on Sodomy and Tribadism
Jack Saul, 1881
#palomebook

«Грехи Содома и Гоморры» считается первым дошедшим до нас опубликованным порнографическим гей-романом висикторианской эпохи. Изданный в 1881 году тиражом в 250 экземпляров, он распространялся среди узкого круга обеспеченных читателей. Предположительно, Оскар Уайльд читал «Грехи» и написал под их влиянием приписываемый ему эротический роман «Телени». Сохранился всего один экземляр первого издания «Грехов», сегодня он хранится в Британской библиотеке. Автор романа доподлинно неизвестен и скрывается за псевдонимом Джек Сол.

«Грехи» открываются предуведомлением, в котором некий мистер Чембон знакомится с молодым человеком по имени Джек Сол, оказавшимся опытным лондонским проститутом по кличке “Мэри-Энн”, и после тщательного изучения одной выдающейся вдоль штанины детали приглашает его к себе домой и предлагает написать мемуары о своей жизни, знакомствах и работе. Дальнейшие главы романа построены как письма Сола мистеру Чембону и содержат изрядно подробностей о сексуальной жизни Сола и его клиентов: игры с переодеванием, оргии, вуайеризм, БДСМ, инцест и прочие радости викторианских джентльменов. Также Сол пересказывает истории своих «коллег» о самых уродливых сторонах их дела: антисемитизме, шантаже, насилии и сомнительных практиках. Роман завершается парой коротеньких комплиментарных эссе о содомии и трибадизме (правда, язык этих текстов ныне изрядно устарел).

Ценность этой викторианской похабщины, конечно, не художественная, а сугубо историческая. Это интересный документ эпохи, написанный, как всякая порнография, в первую очередь для развлечения читателей, ныне может стать забавным экскурсом в закрытые мужские гомосексуальные круги конца 19 века и в сексуальный сленг того времени (например, викторианский термин для фелляции gamahuche я встретил впервые). Джек Сол – реально существовавший проститут ирландского происхождения, замешанных в нескольких секс-скандалах (в том числе крупном 1889 года вокруг мужского борделя на Кливленд-стрит, который посещали богатые и знатные клиенты, а крышевал – сам наследник престола принц Альберт Виктор), и видимо, его приключения легли в основу «Грехов». Читается роман довольно легко, пусть сюжета как такового в нём нет и временами приходится заглядывать в словарь прояснить устаревший сленг. В целом этакий бюджетный Диккенс с твистом (pun intended).

На NYTimes вышла какая-то совершенно бледная статья о взрывном расцвете любовного квир-романа в Америке всего за какие-то 5-7 лет. Перечисляют показательные примеры бестселлинга, но без малейшей аналитики или рефлексии, почему стало так.

‘I Just Want Something That’s Gay and Happy’: L.G.B.T.Q. Romance Is Booming

Зато к статье тут же появился печально-язвительно-обиженный комментарий автора-гея о том, что его любовный роман за эксплицитную сексуальность заминусовали на Гудридз дамы-читательницы — практически единственные потребительницы жанра.

С одной стороны да, сейчас эти формульные М/М романы пишутся почти преимущественно женщинами для женщин (за редкими исключениями типа ТДж Клуна или небинарной Кейси Макквистон) и от реальных геев там только название, а с другой — предложение подстраивается под спрос, и пока мужчины не начнут массово читать ромком и романс, всё останется так, как есть.

К причине такого положения дел — по крайней мере, в Японии — вплотную подобралась исследовательница манги

https://yangx.top/palomeheart/1435

Настоящая жизнь (Real Life)
Брендон Тейлор, 2020
(Пер. В. Кульницкой, Inspiria, 2021)
#palomebook

Уоллас – аспирант биофака в университете на Среднем Западе и всем сердцем жаждет, чтобы его эксперименты над нематодами увенчались успехом. Еще он хочет, чтобы сложились отношения с Миллером, который даже не уверен в том, что гей. Но более всего Уоллас терзается желанием не чувствовать одиночества и не быть черной вороной среди белой стаи (pun intended). Его друзья и коллеги – сплошь белые из среднего класса, а он единственный POC на кампусе. Тут и там Уоллас сталкивается даже не с микроагрессией, а с макиавеллистского масштаба планами по саботажу его работы: то дама-коллега портит многомесячный эксперимент на том основании, что её стеклянный потолок толще его институционального расизма и гомофобии, то неприятный французский аспирант ставит Уолласу же в вину его бедность, то друзья дуются, что он никак не поучаствовал в укреплении их шатающихся отношений.

Тейлор на примере одного уикэнда из жизни невыдающегося аспиранта пытается показать, как ощущаются расизм и гомофобия, как они, усугублённые одиночеством, разъедают личность, а перенесенная в юности травма опустошает душу человека. «Когда обвиняешь кого-то в расизме, белые подносят твои слова к свету, внимательно разглядывают их и решают, верны они или нет. Будто они уж точно могут определить, кто расист, а кто нет, и никогда не сомневаются в своих оценках», – говорит Уоллас.

Мы будто читаем оммаж-ответ одновременно роману Ханьи Янагихары «Маленькая жизнь», но с расизмом и гомофобией, которых не было в мире писательницы – потому жизнь и «настоящая», – и «Комнате Джованни» Джеймса Болдуина, который намеренно не стал делать своего героя-гея чёрным, потому что писать о двойной стигме было бы невыносимо – а Тейлор смог.

Роман заканчивается нотой надежды: Уоллас и его новые друзья поднимают тост друг за друга на берегу озера. Однако «Настоящая жизнь» – текст в традиции романов о страдающих геях, и читать его стоит ради вот этой пылающей прохлады и щемящей неустроенности: «Неужели вот что такое его жизнь — всего лишь вместилище чужой боли?» – спрашивает себя Уоллас.

И об исторической перспективе.
Когда в 1914 году Э.М. Форстер дал рукопись завершенного романа “Морис” прочесть своим друзьям, Эдвард Карпентер назвал его “дразнящим импрессионизмом”, Литтон Стрейчи – “высокопарным анти-эротизмом”, а его близкий друг-гетеро, которому Форстер посвятил роман “Комната с видом”, – вообще проигнорировал. Современники считали “Мориса” устаревшим.
Но уже в 1932-м молодой Ишервуд, прочтя рукопись и познакомившись с писателем, назвал Форстера “мастером их [гомосексуалов] искусства, великим пророком их племени, провозгласившим, что между двумя мужчинами возможна настоящая любовь – любовь без границ или оправданий”.

Поболтали про книжки, моё чтение, состояние литературы и будущность. Как обычно, с неистребимым оптимизмом топлю за любимых британцев, за хоррор и гейлит. Из удивительного – никогда бы не подумал, что в одном предложении совмещу Достоевского и викторианский эротический роман.

https://youtu.be/veOLkr9GDZg

Если в школе отрубают свет, а учителя организуют культы имени себя и не дают дописать курсовую, то вы попали в тёмную академию. Здесь творится непонятное, пропадают девицы и умирают парни. Собрал подборку одного из самых, пожалуй, эскапистских направлений для щекотания филологических нервов.
#palomebookpick

Писатель Гарт Гринвелл, последовательный апологет культуры круизинга, написал для Эсквайра эссе о том, чем он занимается в книжных турах и каким образом метаморфирует квир-брак. #palomelinks
https://www.esquire.com/entertainment/books/a39658181/garth-greenwell-sex-love-art-suburbs/

Круизинг – практика, которая всегда была со мной. Везде, где я жил, я занимался круизингом – онлайн и оффлайн. Промискуитет – прекрасный способ побывать в новых местах, завести знакомства и моментально установить близкий контакт.

Иногда – особенно среди молодых квиров – витает обеспокоенность, что легализация брака лишает негетеросексуальную жизнь ее радикального потенциала. «Гомонормативность» – дежурная фраза и призыв к борьбе против ассимиляции и однородности. Однако, наблюдая за знакомыми мне квирами в браке, я нахожу вероятным, что этот институт так же сильно изменился благодаря квир-людям, как мы – благодаря ему. Для многих, как и для меня, поддержание прочных и уникальных отношений с другим человеком вполне совместимо с непрерывной сексуальной вовлеченностью в квир-сообщество. Я не делал выбора между устойчивым партнерством и круизингом; последний по-прежнему занимает центральное место в моем миропонимании, это заземляющий проводник в карьере, требующей разъездов. Я всё так же часто попадаю в новые города, и в невыносимом одиночестве книжного тура я благодарен за те близкие связи, которые появляются благодаря круизингу.

Продолжаю открывать для себя молодых англоязычных критиков, за которыми интересно следить. Паруль Сегал (её эссе про сюжет о травме вызвало бурю дискуссий) рассказала о своём рабочем процессе и подходе к литературной критике. Вкратце: темы выбирает за несколько месяцев, но пишет скоро и с горящими дедлайнами; в критике старается препарировать собственные реакции и отстраняться от проекции своих вкусов на чужой текст. #palomelinks

I schedule pieces a few months in advance. I’ll suggest topics or my editor might. The majority of my time is spent reading, sifting, thinking. The first draft happens in a sort of last-minute frenzy. I wish that weren’t the case but have more or less surrendered to my grim ‘process’. (Is there something about writing with great speed, shame, and urgency that overcomes certain defenses?) The pleasure begins in editing my own prose, in tightening and tailoring the language, applying pressure to the ideas, rethinking, recasting, seeing the piece come into focus.

I have to see a book for what it is, not filter it through a prism of what’s in fashion or my own encrusted tastes and biases. That’s the job, the inner discipline: to keep oneself ajar. It’s not always easy. You can see most clearly what is familiar, what has already been domesticated. What is original can look odd. It might rankle or, even more confusingly, it might leave you with a feeling you have yet to name. How can you recognize that feeling and not just pounce and label it disappointment? This vigilance is part of why I find criticism so exciting, difficult, full of vulnerability: you have to know and examine your own mind as keenly as you examine the work in question.

Наткнулся на крайне претенциозно написанную (но местами забавную и едкую) статью о современных романах про страдающих геев – или, как их называет автор, романах в стиле “гей-искренности”. В продолжение дискуссии о приевшемся сюжете о травме автор критикует этот конкретный гейлит за однотипность. В пример он берёт «Чистоту» Гарта Гринвелла, «Лишь краткий миг земной мы все прекрасны» Оушена Вуонга, и «Шагги Бейна» Дугласа Стюарта.
#palomelinks

«Гей-искренность» – это направление или поджанр гей-литературы, который а) гейский, то есть про мужчин, которые желают и обычно вступают в сексуальные отношения с мужчинами, и б) преимущественно искренний в подаче. Эти писатели часто фокусируют свой взгляд на боли, связанной с маргинальной идентичностью, указывают на зияющую рану – смертельно серьёзный фильтр всякого опыта. Страдания накапливаются, серые и мрачные, как едва различимые обложки романов. (Если вы видите серые тела на сером фоне с белым шрифтом, знайте, что вы вот-вот угодите в грёбаную зону тотальной искренности).

О романе Оушена Вуонга «Лишь краткий миг земной мы все прекрасны» он как-то особенно злобно язвит. (Перевод цитат – из русского издания романа, 2020 г, в пер. П. Кузнецовой)

Название его книги – уже само по себе предупреждение: Вуонг – мастер незабываемо тупых острот. Они расположены отдельно или маркируют конец абзаца и раздела:

“Some nothings change everything after them;” (Однако некоторые пустяки все меняют)
“I’m not with you because I’m at war with everything but you;” (Я не с тобой, потому что я на войне)
“I’m not telling you a story so much as a shipwreck—the pieces floating, finally legible;” (Я не рассказываю тебе рассказов, а лишь описываю кораблекрушение: обломки плавают на поверхности, наконец стало ясно, что есть что)
“It’s not fair that the word laughter is trapped inside slaughter;” (Слово «клан» заперто внутри «заклания» — это нечестно)
“They say nothing lasts forever but they’re just scared it will last longer than they can love it.” (Говорят, ничто не вечно. Те, кто так говорит, боятся, что что-то продлится дольше, чем их любовь к этому)

(Эта выборка случайна – возможно, таких строк сотни.) Хотя предполагается, что они поднимают крышку книги и открывают всепоглощающие лучи неземного света, они смешны и обнажают лишь убийственную пустоту. Неблагодарному читателю будет простительно назвать их испанским стыдом, кринжем.

Ну и конечно, статью стоит прочесть ради таких вот перлов:

Вместо того чтобы плакаться, писатель мог бы попробовать смеяться, гоготать, вести безумный монолог с лужей спермы на животе, холодно наблюдать за ней, гиперанализировать ради эффекта, играть в ней, радоваться ей, обяснять с её помощью все бесконечные общественные беды, даже способ их разрешения путем социалистичного выкупа — не моей спермы, а нашей спермы на нашем коллективном животе.

Трёхминутное интервью с Сэмюэлем Дилэни (который в России известен как мэтр фантастики, меж тем как он еще и классик новатоско-философского гейлита), где он рассказыает о своих библиотеках и опытах чтения.