В 13-й главе 1-го послания апостола Павла к Коринфянам – самом знаменитом гимне любви – есть очень важные слова, своего рода «ключ», позволяющий нам различить настоящую любовь и созависимость. Это 2-й стих: «Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто». Даже наличие самых высоких духовных добродетелей без любви превращает человека в «ничто», в «ничтожество»: буквально «ничто я есть» – «ἀγάπην δὲ μὴ ἔχω, οὐθέν εἰμι».

Оύθέν – это ничто, абсолютный ноль. В отношениях сам человек – это своего рода «знаменатель», через который и определяется формула отношений. Но, как мы хорошо знаем, «на ноль делить невозможно»: поэтому если при кажущемся выполнении других слов апостола о любви (долготерпении, не искании своего, доверии всему и далее) сам человек «обнуляется», превращается в «ничтожество» – и в своих собственных глазах, и в глазах другого – то это никакая не любовь, а жесточайшая созависимость!

Часть определения «нуля», его неотъемлемое свойство – при умножении на ноль всегда получается только ноль! Хоть умножай единицу, хоть число длиной в тысячи знаков. Если «обнулены» чувства человека, его мнение «равно нулю» в глазах другого, когда безразлично, что переживает, о чем думает, к чему стремится другой – это уже диагноз: как только другой стал «нулём», автоматически «обнуляется» и второй участник этих отношений!

Любые отношения между людьми – это всегда своего рода «разведка боем»: по тому, как другой «отражает» наши слова, действия, эмоции, мы «опознаем» не только его личность, опускаясь в глубину его души, но и познаем самих себя! Но если перед нами «ноль», застывшая каменная маска вместо лица, или мы утратили интерес и способность «считывать» реакции другого – мы неизбежно оказываемся только в мире собственных представлений, без какой бы то ни было привязки к реальности. Такое состояние предельной самозамнутости личности, «короткого замыкания» души на себе самой в православной духовной традиции получило название «прелести» – «залипания» человека на своих собственных чувствах и переживаниях.

Невротическая религиозность представляет собой проблему, связанную с комбинацией религиозной веры и определённых психологических расстройств человеческой личности. Несмотря на распространённость, в контексте православного пастырского богословия и религиозной антропологии невротическая религиозность всё ещё остаётся недостаточно исследованным явлением. В статье доцента Московской духовной академии протоиерея Павла Великанова предложен анализ происхождения и феноменологии невротической религиозности, выстроенный таким образом, чтобы упростить его богословское рассмотрение. Автор намечает перспективы богословского рассмотрения проблемы и основные пастырские методы, необходимые для окормления людей с невротической религиозностью.

​Есть у святителя Феофана одно тонкое наблюдение. «Вера, – пишет святитель – действительно Божий дар, но неверы не безответны… Нет приемника для этого дара, он и не дается, ибо нечем принять его… Не смирением ли вообще привлекается эта великая милость, дающая веру? Очень не дивно. По крайней мере, всем ведомо, что неверы всегда духа гордого».

Другими словами, веру невозможно «вынудить» у Бога – Того, Кто Один только и может её дать как дар. Её не то что бессмысленно – порой, смертельно опасно (как это хорошо показано в фильме «Ученик») пытаться «раскачать» одним только волевым усилием. Мощная сила воли, способная заставить и принудить к чему угодно, здесь работает не как помощник, а как сильнейшая, я бы даже сказал, абсолютная преграда к вере: если я могу усилием моей воли поверить – мне уже не нужен, даже избыточен чей-то дар – находящийся не в моей власти.

Такая «самоиндуцированная» вера – попытка выдать «желаемое» за «действительное»: отсюда и растут корни токсичной, отравляющей и самого носителя, и окружающих, религиозности с металлическим привкусом. Потому что в основе – то же «Его Величество Я», только приклеевшее на лоб этикетку конфессиональной принадлежности.

Живая вера – всегда подвижна и отзывчива. Он скорее сродни вдохновению, которое невозможно без чуткости, разомкнутости, разгерметизации самодостаточности внутреннего мира. Ты на самом деле не знаешь, что к тебе «прилетит» в эти распахнутые ворота – хлеб или камень, ласковый бриз или ураган. И в этом сознательной беспомощности, ясном понимании, что можешь и не справиться – рождается молитва. Молитва как признание Бога – Господом. Молитва не как отчаянная мольба о пощаде – а как потребность ребёнка ощущать в своей ладошке отцовскую теплую и крепкую руку – даже когда идешь с ним впервые к зубному и понимаешь, что ничего приятного тебя там не ждёт…

Без постоянной проверки – «Папа, Ты здесь?» – вера редуцируется до записи в телефонной книжке. В ряду прочих. Даже если и находится среди «Избранного» на самом первом месте. Но как здоровый, не травмированный ребёнок, не будет ежеминутно «папкать» или «мамкать», так и находящийся в потоке веры может заниматься любыми делами, продумывать мысли, творить, или, наоборот, выполнять рутинные дела – потому что знает: Папа – дома!…