Неудивительно, что подавляющее большинство (78%) высказались в целом в поддержку вышеуказанных критериев С.Артерберна и Дж.Фелтона. Хочу также благодарить оставивших комментарии – действительно, всё не так просто: едва ли можно бОльшую часть критериев считать «отсекающими».

Но вот что самое удивительное: никто не обратил внимание, что почему-то не было дано нигде определения, а что же, собственно говоря, является токсичной религиозностью? О чем это говорит? На мой взгляд, о том, что тема «висит в воздухе» – но при этом не особо артикулирована проблема как таковая.

Что же? Двигаемся дальше! Итак, новый опрос!

В дневнике свящ. Александра Ельчанинова есть такая фраза: «“Нервность” в каком-то смысле есть психофизическое условие святости. Тело уточенное, трансформированное слезами, постом, болезнями, трудами, делается более способным к воздействию духовных благодатных сил. Но оно же делается болезненно чувствительным к грубому вещественно плотскому миру, и реакция его на мир – есть нервность. Святой, минус его святость, есть невропат (крылатое слово одного доктора, посетившего Афон: “Ну, они все там неврастеники”)».

Христос в Евангелии говорит: «Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко» (Мф. 11:28-30).
Если внимательно разобрать греческий текст, вот что мы увидим.
«Успокою» – άναπαύσω fut. ind. act. от άναπαύω – дать отдохнуть, освежить.
«Покой» – άνάπαυσις – отдых, покой, восстановление сил.
«Иго благо… легко» – χρηστός – полезный, удобный, έλαφρόν – легкий, невесомый.

Прп. Порфирий Кавсокаливит в свойственной ему эмоциональной манере очень хорошо описывает невротическую религиозность. Он говорит, что суть христианства – это любовь, воодушевление, жажда Божественного, и достижение этого – естественная потребность нашей души. «Но для многих религия – это борьба, беспокойство и стресс. Поэтому многих «религиозных» людей считают людьми несчастными, потому что видят, в каком плачевном состоянии они находятся. И это действительно так. Если не понять религию в ее глубине, если не жить ею, то религия (благочестие) превращается в болезнь, да еще в болезнь страшную. Настолько страшную, что человек теряет контроль над своими поступками, становится безвольным и бессильным, испытывает беспокойство и стресс, он руководствуется злым духом. Он кладет поклоны, плачет, взывает, как бы смиряется, но все это смирение — сатанинское действо. Некоторые из таких людей религию воспринимают как один из видов мучений. В церкви они кладут поклоны, крестятся, говорят: “Мы грешные, недостойные”, – но лишь только выйдут на улицу, начинают говорить хулу, если кто-нибудь даже немного им досадит. Становится очевидно, что в них – демон».

Священник Андрей Зуевский пишет: "Не секрет, что буквально во всем крайне важна уместность. При ее нарушении сразу теряется смысл того или иного явления. Мне представляется, что в ожесточенных спорах последнего времени о соотношении религии и психологии происходит именно такое нарушение.

Чем так или иначе заняты все многочисленные школы современной психологии? (Кто хочет узнать о них подробнее, читайте Дж. Прохазка, Дж. Норкросс, «Системы психотерапии») Главная задача психотерапевта, точнее (это очень важно) совместной работы психотерапевта и пациента это дать возможность последнему осознать свою природу, научиться вести себя по отношению к себе в соответствии с ней и в этом же соответствии вести себя по отношению к другим людям. У религии же совсем другая задача. А именно актуализация в человеке неявного, сокрытого (в разных конфессиях это по разному объясняется) духовного начала. Как говорил Серафим Саровский цель духовной жизни -- стяжание Духа Святого. И если мы говорим о каком либо подлинном, не профанном, религиозном сообществе это совершенно невозможно без добровольного ограничения желаний и стремлений своей природы. Секс, доминирование и благополучие, если человек действительно верит, так или иначе, в той или иной степени но непременно приносятся в жертву ради более высокой любви, пусть эта любовь и может называться по разному. Убедиться в этом несложно, просто открыв Новый завет, взглянув на Тибет, Дзэнские или Даосские монастыри или Индуистскую традицию (как правило оставшуюся в Индии). Я сейчас не говорю об «истинности» той или иной конфессии, только об общем духовном принципе. Однако, здесь есть одно очень важное «но».

Дело в том, что для достижения религиозной цели эта жертва должна быть непременно осознанной. Осознанность антитеза неврозу. Если нет осознанности себя, своей природы и, связанного с этим, своего поведения, человек просто встраивает свой невроз в религию, в свою духовную жизнь, которая, в таком случае никогда не приобретет каких либо черт подлинности и никакого блага (что уж говорить о любви!) этому человеку не принесет. Мало того, такой человек будет крайне токсичен, как для себя, так и для окружающих его людей, для всей своей общины. И исхода из этого почти нет. Все же ради Бога, истины и веры. И как же этого много кругом!

Если бы я был настоятелем, я бы непременно платил бы хорошую зарплату психотерапевту, которому мог бы доверять. С тем, что бы он (или она) консультировал и работал с теми прихожанами, кому это необходимо. Это сложно конечно, ведь куда приятней осознавать себя ведущим духовную жизнь, нежели лечащимся у психиатра. И здесь надо сказать, что во первых хорошо бы, что бы у того кто берется консультировать было медицинское образование и желательно лицензия (уж очень много стало считающих себя в праве лезть в человеческие души) и во вторых, на мой взгляд, для психотерапевта, как впрочем и для священника (духовника) или, пожалуй, художника, очень важен личный опыт преодоления страдания. Здесь одной теорией не поможешь. И к такому врачу и надо многим идти, прежде чем продолжать свои аскетические опыты. Многие после этого может и не захотят никакой духовной жизни. Но это будет их сознательный выбор. Хотя, я думаю в конце концов все равно придут. Но этот приход будет уже совсем другим.

И последнее, для тех православных, в том числе и священников, которые ненавидят все, что связано с психологией, я хочу сказать, что этой ненавистью они во многом прегрешают против наших Святых отцов и Православной традиции как таковой. Дело в том, что святоотеческий метод эпохи расцвета, а лучше сказать рождения и создания, православного богословия заключался именно в применении к разработке христианской догматики колоссального опыта греческой философии. Без досконального знания св. Григорием Богословом или св. Максимом Исповедником интеллектуального аппарата платоников, стоиков и неоплатоников у нас не было бы знания (по крайней в той форме, которая у нас есть) о Святой Троице, природе Христа и домостроительстве Святого Духа. Философский интерес той или иной эпохи не случаен.

Напротив он промыслителен. Настоящий богослов (священник, проповедник, да и любой верующий, для которого его вера – серьезное дело) должен суметь его расслышать. Если в 3-5 веках этот вопрос заключался в том, как устроен Бог Сам в Себе, и святые отцы ответили на этот вопрос, то на сегодняшний день самым актуальным, несравнимым по значению с другими является вопрос поставленный М. Хайдеггером около ста лет назад: Что значит быть? Как и каково это? Успехи психологии в ответе на этот вопрос неоспоримы. Это бессмысленно отрицать. И я думаю Церковь не в праве игнорировать это, более того, она должна использовать это для свих целей, как и святые отцы использовали современную им мысль. Просто все должно быть на своем месте. Пусть психолог научит, что это значит – быть собой, а священник поможет понять, что значит быть собой верующим. Без первого не может быть настоящего второго".

Ганс Кюнг, личность в богословии яркая, неоднозначная. Но вот какие он выделяет причины "экклезиогенного невроза" – то есть невроза, обусловленного спецификой церковной жизни:
1. Церковная система принуждения с оправданием насилия «во имя Божье».
2. «Слепое послушание» как абсолютная добродетель, поддерживающая неоспоримый авторитет клириков.
3. Репрессивная практика исповеди, в которой исповедник по определению находится в положении «жертвы».
4. Инфантилизм и зависимость верующих от духовенства как следствие первых трех причин.
5. Непрестанное подавление и вытеснение сексуальности.
6. Унизительное отношение к женщине.
7. Враждебное отношение к науке и прогрессу.
8. Двойственность стандартов в области морали и нравственности в отношении духовенства и простых верующих

Вчера была затронута тема «экклезиогенного невроза», как его видит Г.Кюнг. Но ведь есть еще и «экклезиоморфный» невроз – обычный, не имеющий никакого отношения к религиозной жизни как таковой, невроз, только использующий религиозный контекст для своей манифестации. Как верно заметили в комментариях под предыдущим постом, для начала надо разобраться, может ли Церковь как таковая быть источником невроза? Не её плохие служители, не сами прихожане с теми или иными душевными или духовными проблемами, а сама Церковь? То есть есть ли в самой природе Церкви, её неотъемлемых атрибутах, в догматике, канонике, этике – нечто по определению токсичное?

Начинаем знакомить наших подписчиков с литературой по теме. Сегодня предлагаю Handbook of religion and mental health / Ed. by H. Koenig. L., 1998
Фундаментальное справочное издание для психологов, богословов и священнослужителей. В книге описывается влияние различных проявлений религиозности на психическое здоровье. Каждая из 26 тематических глав книги написана специалистом в соответствующей области. Оглавление и часть текста доступны в Google Books. Редактор книги Гарольд Кёниг - психиатр, профессор Дьюкского университета, один из крупнейших в мире специалистов по проблемам религии и здоровья.
https://books.google.ru/books/about/Handbook_of_Religion_and_Mental_Health.html?id=504GYYj1O3kC&printsec=frontcover&source=kp_read_button&redir_esc=y#v=onepage&q&f=false

Одной из разновидностей невротической религиозности являются (со)зависимые отношения со священником (духовником).

(Со)зависимый с точки зрения психологии – это человек, утративший способность существовать вне контекста другого человека, деятельности или отношений. Его мышление, переживания, принятие решений обусловлены прежде всего не собственными потребностями, но «другим»: например, пьющим мужем, больным ребёнком или требовательным начальником. Или – непререкаемым авторитетом батюшки. Который «первый после Бога». Созависимость ещё называют «болезнью обратного фокуса»: человек существует исключительно в своих «отражениях» в объекте созависимости. Его прежде всего интересует, как отреагирует другой, что он почувствует, как он подумает – а не собственные запросы и переживания.

Но если посмотреть с позиции христианских ценностей, неизбежен вопрос: а что в этом плохого? Разве это не есть самая настоящая любовь – забывая себя, свой эгоцентризм, отдавать себя без остатка другому? Разве не об этом – самая главная заповедь: «Возлюби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душею твоею и всеми силами твоими» (Втор.6:5)? Неспроста здесь рефреном идёт слово «всем» – то есть именно без остатка, целиком?

Какой бы вы ответ предложили: в чем разница между христианской любовью к духовнику и (со)зависимыми отношениями?

В 13-й главе 1-го послания апостола Павла к Коринфянам – самом знаменитом гимне любви – есть очень важные слова, своего рода «ключ», позволяющий нам различить настоящую любовь и созависимость. Это 2-й стих: «Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто». Даже наличие самых высоких духовных добродетелей без любви превращает человека в «ничто», в «ничтожество»: буквально «ничто я есть» – «ἀγάπην δὲ μὴ ἔχω, οὐθέν εἰμι».

Оύθέν – это ничто, абсолютный ноль. В отношениях сам человек – это своего рода «знаменатель», через который и определяется формула отношений. Но, как мы хорошо знаем, «на ноль делить невозможно»: поэтому если при кажущемся выполнении других слов апостола о любви (долготерпении, не искании своего, доверии всему и далее) сам человек «обнуляется», превращается в «ничтожество» – и в своих собственных глазах, и в глазах другого – то это никакая не любовь, а жесточайшая созависимость!

Часть определения «нуля», его неотъемлемое свойство – при умножении на ноль всегда получается только ноль! Хоть умножай единицу, хоть число длиной в тысячи знаков. Если «обнулены» чувства человека, его мнение «равно нулю» в глазах другого, когда безразлично, что переживает, о чем думает, к чему стремится другой – это уже диагноз: как только другой стал «нулём», автоматически «обнуляется» и второй участник этих отношений!

Любые отношения между людьми – это всегда своего рода «разведка боем»: по тому, как другой «отражает» наши слова, действия, эмоции, мы «опознаем» не только его личность, опускаясь в глубину его души, но и познаем самих себя! Но если перед нами «ноль», застывшая каменная маска вместо лица, или мы утратили интерес и способность «считывать» реакции другого – мы неизбежно оказываемся только в мире собственных представлений, без какой бы то ни было привязки к реальности. Такое состояние предельной самозамнутости личности, «короткого замыкания» души на себе самой в православной духовной традиции получило название «прелести» – «залипания» человека на своих собственных чувствах и переживаниях.

Невротическая религиозность представляет собой проблему, связанную с комбинацией религиозной веры и определённых психологических расстройств человеческой личности. Несмотря на распространённость, в контексте православного пастырского богословия и религиозной антропологии невротическая религиозность всё ещё остаётся недостаточно исследованным явлением. В статье доцента Московской духовной академии протоиерея Павла Великанова предложен анализ происхождения и феноменологии невротической религиозности, выстроенный таким образом, чтобы упростить его богословское рассмотрение. Автор намечает перспективы богословского рассмотрения проблемы и основные пастырские методы, необходимые для окормления людей с невротической религиозностью.

​Есть у святителя Феофана одно тонкое наблюдение. «Вера, – пишет святитель – действительно Божий дар, но неверы не безответны… Нет приемника для этого дара, он и не дается, ибо нечем принять его… Не смирением ли вообще привлекается эта великая милость, дающая веру? Очень не дивно. По крайней мере, всем ведомо, что неверы всегда духа гордого».

Другими словами, веру невозможно «вынудить» у Бога – Того, Кто Один только и может её дать как дар. Её не то что бессмысленно – порой, смертельно опасно (как это хорошо показано в фильме «Ученик») пытаться «раскачать» одним только волевым усилием. Мощная сила воли, способная заставить и принудить к чему угодно, здесь работает не как помощник, а как сильнейшая, я бы даже сказал, абсолютная преграда к вере: если я могу усилием моей воли поверить – мне уже не нужен, даже избыточен чей-то дар – находящийся не в моей власти.

Такая «самоиндуцированная» вера – попытка выдать «желаемое» за «действительное»: отсюда и растут корни токсичной, отравляющей и самого носителя, и окружающих, религиозности с металлическим привкусом. Потому что в основе – то же «Его Величество Я», только приклеевшее на лоб этикетку конфессиональной принадлежности.

Живая вера – всегда подвижна и отзывчива. Он скорее сродни вдохновению, которое невозможно без чуткости, разомкнутости, разгерметизации самодостаточности внутреннего мира. Ты на самом деле не знаешь, что к тебе «прилетит» в эти распахнутые ворота – хлеб или камень, ласковый бриз или ураган. И в этом сознательной беспомощности, ясном понимании, что можешь и не справиться – рождается молитва. Молитва как признание Бога – Господом. Молитва не как отчаянная мольба о пощаде – а как потребность ребёнка ощущать в своей ладошке отцовскую теплую и крепкую руку – даже когда идешь с ним впервые к зубному и понимаешь, что ничего приятного тебя там не ждёт…

Без постоянной проверки – «Папа, Ты здесь?» – вера редуцируется до записи в телефонной книжке. В ряду прочих. Даже если и находится среди «Избранного» на самом первом месте. Но как здоровый, не травмированный ребёнок, не будет ежеминутно «папкать» или «мамкать», так и находящийся в потоке веры может заниматься любыми делами, продумывать мысли, творить, или, наоборот, выполнять рутинные дела – потому что знает: Папа – дома!…