Читая книгу «Гонконг и Холодная война» дипломатического историка Чи-Кван Марка.
Чи-Кван описывает, как однажды американцы щёлкнули англичан по носу и прямо указали на недопустимость открытой поддержки врага «свободного мира».
Проблема британской торговли с Китаем привлекла внимание на самом высоком уровне во время визита Черчилля в Вашингтон в начале 1952 года. На встрече за ужином на борту яхты «Уильямсбург» 5 января Трумэн затронул в разговоре с премьер-министром вопрос, который его сильно беспокоил. Трумэн сообщил, что в период с ноября 1950 по декабрь 1951 целых 167 британских судна заходили в материковый Китай из разных портов, включая Гонконг, перевозя около 350000 тонн груза ежемесячно. На британские суда приходилось более половины всех судов под некоммунистическим флагом, торгующих с Китаем, и в целом они составляли столько же, сколько общий объем советских перевозок по Транссибирской железной дороге. По словам президента, «это являлось вкладом в китайскую военную мощь в Корее и было косвенным способом предоставления врагу материалов для ведения войны».
Черчилль и министр иностранных дел Великобритании Иден выразили «удивление» данными цифрами, заявив, что они находились у власти всего девять недель и ничего об этом не знали. Трумэн попросил государственного секретаря Ачесона подготовить меморандум для Идена по этому вопросу. Следующим вечером Черчилль сказал, что он был «сильно встревожен» комментарием Трумэна, сделанным накануне, и попросил американцев в срочном порядке предоставить меморандум, который обещал Трумэн.
Черчилль заявил, что если британские корабли действительно перевозили так много, в том числе стратегических материалов, в Китай, следовало это немедленно прекратить. 8 января Ачесон представил Идену меморандум по этому вопросу, который был составлен начальником военно-морских операций Министерства ВМС.
Вот так вот. Товарищ Черчилль ничего не знал. Но тема интересная - пишите бумажку, рассмотрим. И это во время Корейской войны.
Чи-Кван описывает, как однажды американцы щёлкнули англичан по носу и прямо указали на недопустимость открытой поддержки врага «свободного мира».
Проблема британской торговли с Китаем привлекла внимание на самом высоком уровне во время визита Черчилля в Вашингтон в начале 1952 года. На встрече за ужином на борту яхты «Уильямсбург» 5 января Трумэн затронул в разговоре с премьер-министром вопрос, который его сильно беспокоил. Трумэн сообщил, что в период с ноября 1950 по декабрь 1951 целых 167 британских судна заходили в материковый Китай из разных портов, включая Гонконг, перевозя около 350000 тонн груза ежемесячно. На британские суда приходилось более половины всех судов под некоммунистическим флагом, торгующих с Китаем, и в целом они составляли столько же, сколько общий объем советских перевозок по Транссибирской железной дороге. По словам президента, «это являлось вкладом в китайскую военную мощь в Корее и было косвенным способом предоставления врагу материалов для ведения войны».
Черчилль и министр иностранных дел Великобритании Иден выразили «удивление» данными цифрами, заявив, что они находились у власти всего девять недель и ничего об этом не знали. Трумэн попросил государственного секретаря Ачесона подготовить меморандум для Идена по этому вопросу. Следующим вечером Черчилль сказал, что он был «сильно встревожен» комментарием Трумэна, сделанным накануне, и попросил американцев в срочном порядке предоставить меморандум, который обещал Трумэн.
Черчилль заявил, что если британские корабли действительно перевозили так много, в том числе стратегических материалов, в Китай, следовало это немедленно прекратить. 8 января Ачесон представил Идену меморандум по этому вопросу, который был составлен начальником военно-морских операций Министерства ВМС.
Вот так вот. Товарищ Черчилль ничего не знал. Но тема интересная - пишите бумажку, рассмотрим. И это во время Корейской войны.
Трафальгарская рождественская ёлка.
Каждый год с 1947 Норвегия отправляет ель в подарок «народу Британии за помощь во время Второй Мировой». Дерево устанавливается на Трафальгарской площади в Лондоне с начала декабря по 6 января. Это один из незначительных, но ярких примеров тесноты связей между двумя странами.
Каждый год с 1947 Норвегия отправляет ель в подарок «народу Британии за помощь во время Второй Мировой». Дерево устанавливается на Трафальгарской площади в Лондоне с начала декабря по 6 января. Это один из незначительных, но ярких примеров тесноты связей между двумя странами.
Читая работу «Англо-американская кредитно-денежная политика и вражда в Европе и на Дальнем Востоке, 1919-1931» Роберты Олберт Дайера.
Дайер описывает разницу в структурах американского и британского истеблишмента, а с соответственно и процессах принятия решений.
Документальные свидетельства говорят о целенаправленной и слаженной координации британских элит для защиты Империи от американской конкуренции в послевоенный период, но существование у американцев четко определенной стратегии не столь однозначно. В отличие от Великобритании, где и управление, и финансовое планирование осуществлялись в Лондоне, американский истеблишмент не был таким маленьким и таким единым в своих целях. Некоторые американцы признавали, что интересы Соединенных Штатов неразрывно связаны с интересами других держав, но многие - вероятно, большинство - верили, что Соединенные Штаты могут «справиться в одиночку».
Даже если бы американские лидеры договорились о своей конечной цели, как географические, так и институциональные барьеры препятствовали бы совместному планированию и координации, которые имели место в Великобритании между различными правительственными ведомствами, ведущими фигурами Сити, Банком Англии и академическими экономистами, которые регулярно встречались друг с другом как официально, так и в неформальной обстановке.
Например, в обычный рабочий день Чарльз Стюарт Аддис, банкир HSBC, преодолевал расстояние от своего офиса до Банка Англии; затем он мог бы пройти относительно короткое расстояние до Казначейства, Министерства иностранных дел, Министерства по делам колоний и так далее.
Более того, он часто встречался со многими из элитариев вне рабочего места: на дипломатическом или деловом ужине в одном из частных клубов, на заседании Королевского института международных отношений (Чатем-Хаус), Королевского экономического общества или клуба "Вторник" - обеденной группы, которая собиралась ежемесячно и включала Кейнса, чиновников казначейства и бизнесменов.
Напротив, американская структура власти была обширнее и куда менее унифицирована. Такие люди как президент Федерального резервного банка Нью-Йорка Бенджамин Стронг и партнеры Морган регулярно консультировались и, вероятно, могли рассчитывать на дружеский прием в Министерстве финансов и Государственном департаменте, однако не могли быть уверены в поддержке со стороны Конгресса, где подозрения в отношении «интересов Уолл-стрит» оставались сильными на протяжении 1920-х годов. Более того, могущественный лидер республиканцев Герберт Гувер, сначала занимавший пост министра торговли с 1921 по 1928 год, а затем президента с 1929 по 1933 год, не доверял британцам и предпочитал действовать независимо. Гувер рассматривал Стронга как «ментальное приложение к Европе».
Дайер описывает разницу в структурах американского и британского истеблишмента, а с соответственно и процессах принятия решений.
Документальные свидетельства говорят о целенаправленной и слаженной координации британских элит для защиты Империи от американской конкуренции в послевоенный период, но существование у американцев четко определенной стратегии не столь однозначно. В отличие от Великобритании, где и управление, и финансовое планирование осуществлялись в Лондоне, американский истеблишмент не был таким маленьким и таким единым в своих целях. Некоторые американцы признавали, что интересы Соединенных Штатов неразрывно связаны с интересами других держав, но многие - вероятно, большинство - верили, что Соединенные Штаты могут «справиться в одиночку».
Даже если бы американские лидеры договорились о своей конечной цели, как географические, так и институциональные барьеры препятствовали бы совместному планированию и координации, которые имели место в Великобритании между различными правительственными ведомствами, ведущими фигурами Сити, Банком Англии и академическими экономистами, которые регулярно встречались друг с другом как официально, так и в неформальной обстановке.
Например, в обычный рабочий день Чарльз Стюарт Аддис, банкир HSBC, преодолевал расстояние от своего офиса до Банка Англии; затем он мог бы пройти относительно короткое расстояние до Казначейства, Министерства иностранных дел, Министерства по делам колоний и так далее.
Более того, он часто встречался со многими из элитариев вне рабочего места: на дипломатическом или деловом ужине в одном из частных клубов, на заседании Королевского института международных отношений (Чатем-Хаус), Королевского экономического общества или клуба "Вторник" - обеденной группы, которая собиралась ежемесячно и включала Кейнса, чиновников казначейства и бизнесменов.
Напротив, американская структура власти была обширнее и куда менее унифицирована. Такие люди как президент Федерального резервного банка Нью-Йорка Бенджамин Стронг и партнеры Морган регулярно консультировались и, вероятно, могли рассчитывать на дружеский прием в Министерстве финансов и Государственном департаменте, однако не могли быть уверены в поддержке со стороны Конгресса, где подозрения в отношении «интересов Уолл-стрит» оставались сильными на протяжении 1920-х годов. Более того, могущественный лидер республиканцев Герберт Гувер, сначала занимавший пост министра торговли с 1921 по 1928 год, а затем президента с 1929 по 1933 год, не доверял британцам и предпочитал действовать независимо. Гувер рассматривал Стронга как «ментальное приложение к Европе».
По мере оформления в конце XVIII – первой половине XIX веков расовой теории и выхода Британии в мировые гегемоны стал создаваться «англосаксонский миф» о происхождении современного населения Британских островов. Согласно ему, после ухода отсюда римской власти местное кельтское население было предоставлено само себе и окультуренные за несколько столетий бритты не могли защититься от набегов пиктов и ирландцев, оставшихся за границами цивилизации. Поэтому в качестве наёмников были приглашены германцы с континента, очень быстро осознавшие слабость автохтонов. Всего за полтора века англы, саксы и юты завоевали лучшую часть острова, истребили большинство бриттов, а остатки вынудили бежать в гористые или холодные земли. Естественно, все видели в такой картине прошлого параллель с разрастанием Британской Империи и вытеснением британцами автохтонного населения в Канаде, Новой Зеландии, Австралии и Южной Африке.
Однако, стоит отметить присущий «англосаксам» синкретизм – параллельно с прописыванием себе происхождения от чистокровных завоевателей, которые все «прибыли на Мейфлауэре», они претендовали и на наследие Римской Империи. В отличии от румын с ихбиполярным несколько противоречивым восприятием себя наследниками как покорённых даков, так и латинских завоевателей, здесь всё получается стройно – одни пришли, другие ушли. Шовинизм по отношению к кельтам (читайте ирландцам, ведь гэлов и валлийцев настолько мало, что почти не слышно) проявляется даже в том, что вроде бы про-кельтский культ боровшегося с англосаксами Короля Артура разбавляется приписыванием ему римских корней.
С развитием археологии и генетики, а также переходом от Империи к Криптоимперии при неизбежном загнивании метрополии и отказе от расизма в пользу мультикультурализма исторический нарратив стал несколько более правдоподобным. Британские учёные обнаружили, что если Y-хромосома у большинства англичан близка голландской и северогерманской, то митохондриальный тип схож с наблюдающимся у валлийцев. Археологи, в свою очередь, исследовали отдельно мужские (оружие) и женские (ткани) предметы, относимые ими к «тёмным векам» и обнаружили у вторых более длительное сохранение бриттских традиций. Всё это позволило развить теорию о «сексуальном геноциде» – да англосаксов пришло мало, и они не совершали массовых убийств (англичане к Гитлеру не имеют никакого отношения!).
Но став на Острове элитными этническими группами германские племена имели значительно больший «репродуктивный успех» и за много поколений «вымыли» мужские бриттские гены, а также бриттскую культуру. Такое восприятие уже является подсознательным отражением страхов перед эмиграцией из «бывших» колоний и замещением белого населения (а что если и нас так?). Как раньше говорили консерваторы: If you want a nigga for a neighbour vote Labour.
Но и этот взгляд не вечен. Сейчас, когда в моде ревизионизм и спекулятивный подход к истории, в академических кругах сомневаются уже даже в таких базовых аспектах как «кельтскость» бриттов. Этот вопрос поднимает британский генетик Стивен Оппенгеймер.
https://www.csueastbay.edu/museum/files/docs/exhibit/dna/dna-myths-british.pdf
В будущем, когда рассыплется и Криптоимперия, а остатки бывшей метрополии будут обратно приняты в доминирующую на всей планете «Единую Европу», евроисторики будут упирать на единство евроистории и вскроют фальсифицированность национальных нарративов. Окажется, что в средние века вместо «англосаксонских королевств» был пустой остров, на который итало-испано-французские колонизаторы завозили отловленных в полупустых лесах германских крепостных.
Однако, стоит отметить присущий «англосаксам» синкретизм – параллельно с прописыванием себе происхождения от чистокровных завоевателей, которые все «прибыли на Мейфлауэре», они претендовали и на наследие Римской Империи. В отличии от румын с их
С развитием археологии и генетики, а также переходом от Империи к Криптоимперии при неизбежном загнивании метрополии и отказе от расизма в пользу мультикультурализма исторический нарратив стал несколько более правдоподобным. Британские учёные обнаружили, что если Y-хромосома у большинства англичан близка голландской и северогерманской, то митохондриальный тип схож с наблюдающимся у валлийцев. Археологи, в свою очередь, исследовали отдельно мужские (оружие) и женские (ткани) предметы, относимые ими к «тёмным векам» и обнаружили у вторых более длительное сохранение бриттских традиций. Всё это позволило развить теорию о «сексуальном геноциде» – да англосаксов пришло мало, и они не совершали массовых убийств (англичане к Гитлеру не имеют никакого отношения!).
Но став на Острове элитными этническими группами германские племена имели значительно больший «репродуктивный успех» и за много поколений «вымыли» мужские бриттские гены, а также бриттскую культуру. Такое восприятие уже является подсознательным отражением страхов перед эмиграцией из «бывших» колоний и замещением белого населения (а что если и нас так?). Как раньше говорили консерваторы: If you want a nigga for a neighbour vote Labour.
Но и этот взгляд не вечен. Сейчас, когда в моде ревизионизм и спекулятивный подход к истории, в академических кругах сомневаются уже даже в таких базовых аспектах как «кельтскость» бриттов. Этот вопрос поднимает британский генетик Стивен Оппенгеймер.
https://www.csueastbay.edu/museum/files/docs/exhibit/dna/dna-myths-british.pdf
В будущем, когда рассыплется и Криптоимперия, а остатки бывшей метрополии будут обратно приняты в доминирующую на всей планете «Единую Европу», евроисторики будут упирать на единство евроистории и вскроют фальсифицированность национальных нарративов. Окажется, что в средние века вместо «англосаксонских королевств» был пустой остров, на который итало-испано-французские колонизаторы завозили отловленных в полупустых лесах германских крепостных.
В рамках Парижского договора 1783 года США получили независимость от Великобритании, однако граница между новой республикой и оставшейся под властью империи Канадой не была определена с достаточной точностью, что привело к конфликтам. Американцы требовали всю область, выделенную на карте жёлтым, что фактически разделяло бы Канаду на две части.
Напряжение достигло пика в 1838 – 1839 годы, когда по обе стороны границы была объявлена мобилизация. Почти бескровный конфликт, известный как Арустукская война (разбуженный перестрелкой медведь напал на канадских лесорубов, американского фермера случайно застрелили солдаты), не перерос в полноценную войну – стороны пошли на переговоры. В результате 9 августа 1842 года государственным секретарем США Даниелем Уэбстером и специальным представителем британского правительства лордом Александром Ашбертоном был подписан договор, делимитирующий границу (зелёная линия на карте).
Напряжение достигло пика в 1838 – 1839 годы, когда по обе стороны границы была объявлена мобилизация. Почти бескровный конфликт, известный как Арустукская война (разбуженный перестрелкой медведь напал на канадских лесорубов, американского фермера случайно застрелили солдаты), не перерос в полноценную войну – стороны пошли на переговоры. В результате 9 августа 1842 года государственным секретарем США Даниелем Уэбстером и специальным представителем британского правительства лордом Александром Ашбертоном был подписан договор, делимитирующий границу (зелёная линия на карте).
Различные варианты «евразийства», то есть конструирования своей общности с не-европейцами на самом деле являются для Европы скорее нормой, чем исключением. Ведь ещё древние римляне считали себя потомками беженцев из Трои.
В Португалии одним из столпов национальной идеологии долгое время выступал лузотропикализм - взгляд на гармоничные отношения португальцев с колонизированными народами, а также их общую судьбу, скреплённую метисацией, что противопоставлялось расизму других европейцев.
Испанские правые мыслители, в свою очередь, разработали концепцию «испанства» (hispanidad). В соответствии с ней католицизм, испанский язык и особый габитус объединяют испанцев, индейцев и метисов в «эгалитарную общность».
Мадьяры (генетически близкие окружающим славянам) помнят про «своё» славное кочевое прошлое - не без помощи Анкары в Венгрии продвигаются идеи туранизма. Даже в Польше когда-то был в ходу сарматизм, а шляхтича в парадном костюме можно было принять за турка или татарина.
Однако, всех перещеголяли англичане. Статус Империи у них имела именно Индия (так называемый British Raj), а не Соединённое Королевство. Так монархи Британии, правящие огромным афро-азиатским конгломератом стали наследниками Великих Моголов, а потом и прописали себе происхождение от пророка Мухаммеда.
Как сказал британский министр иностранных дел Бевин своему французскому коллеге Шуману, настойчиво предлагавшему англичанам вступить в Европейское объединение угля и стали - «У нас особые связи с Содружеством и Британия никогда не станет полностью европейской страной».
Но это в мирное время. Военная пропаганда всегда играет на свойственной человеку ксенофобии и приписывает противнику «небелые» черты для его дегуманизации (гуннов не жалко).
В Португалии одним из столпов национальной идеологии долгое время выступал лузотропикализм - взгляд на гармоничные отношения португальцев с колонизированными народами, а также их общую судьбу, скреплённую метисацией, что противопоставлялось расизму других европейцев.
Испанские правые мыслители, в свою очередь, разработали концепцию «испанства» (hispanidad). В соответствии с ней католицизм, испанский язык и особый габитус объединяют испанцев, индейцев и метисов в «эгалитарную общность».
Мадьяры (генетически близкие окружающим славянам) помнят про «своё» славное кочевое прошлое - не без помощи Анкары в Венгрии продвигаются идеи туранизма. Даже в Польше когда-то был в ходу сарматизм, а шляхтича в парадном костюме можно было принять за турка или татарина.
Однако, всех перещеголяли англичане. Статус Империи у них имела именно Индия (так называемый British Raj), а не Соединённое Королевство. Так монархи Британии, правящие огромным афро-азиатским конгломератом стали наследниками Великих Моголов, а потом и прописали себе происхождение от пророка Мухаммеда.
Как сказал британский министр иностранных дел Бевин своему французскому коллеге Шуману, настойчиво предлагавшему англичанам вступить в Европейское объединение угля и стали - «У нас особые связи с Содружеством и Британия никогда не станет полностью европейской страной».
Но это в мирное время. Военная пропаганда всегда играет на свойственной человеку ксенофобии и приписывает противнику «небелые» черты для его дегуманизации (гуннов не жалко).
Читая книгу «Гонконг и Холодная война» дипломатического историка Чи-Кван Марка.
Чи-Кван раскрывает позицию коммунистического Китая в отношении британского присутствия в Гонконге.
Сохранение Гонконга в руках британцев служило политическим и экономическим целям Китая, особенно после начала Корейской войны. Во время встречи с Хуан Цзуомэем, тогдашним главой филиала новостного агентства Синьхуа в Гонконге, весной 1951 года министр иностранных дел КНР Чжоу Эньлай подробно изложил свои взгляды на Гонконг.
Политика Китая в отношении Гонконга была «частью стратегии борьбы Востока с Западом» и не должна «измеряться узким принципом территориального суверенитета». По словам Чжоу, признав КНР, правительство Эттли надеялось сохранить сферу политико-экономического влияния Британской империи на Дальнем Востоке. Но между Великобританией и Соединенными Штатами существовали «противоречия и борьба». Позволяя британцам сохранять Гонконг, китайские коммунисты могли бы «удержать инициативу», а также расширить и использовать англо–американские противоречия на Дальнем Востоке.
Кроме того, Гонконг мог бы послужить «окном» для Китая во внешний мир и форпостом для прорыва блокады, введенной в отношении Китая коалицией во главе с США. Чжоу подчеркнул, что необходимо признать большое стратегическое значение сохранения статуса-кво в Гонконге. Короче говоря, руководящими принципами политики КНР в Гонконге было то, что позже стало известно как «долгосрочное планирование и полное использование».
Политика Китая в отношении Гонконга осталась неизменной после завершения Корейской войны. Начиная с 1954 года китайские коммунисты скорректировали свой революционный внешнеполитический подход, призвав к мирному сосуществованию с Западом, чтобы расколоть «Свободный мир».
Великобритания была важной мишенью для китайской инициативы по мирному сосуществованию. Во время Женевской конференции по Индокитаю в 1954 году Чжоу и министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден, по-видимому, были впечатлены прагматизмом друг друга в достижении мирного урегулирования, несмотря на непримиримость США. В ходе своих встреч в июне Чжоу и Иден договорились довести англо–китайские дипломатические отношения до уровня «разрядки».
Вскоре после Женевской конференции делегация лейбористской партии посетила Пекин. Принимая британских гостей, Чжоу много говорил о том, как следует укреплять мирное сотрудничество. Чжоу подчеркнул: «Не надо говорить о преждевременных вопросах, таких как вопрос о Гонконге. Китайское правительство не рассматривает вопрос о том, должны ли мы вернуть Гонконг и как его вернуть».
Здесь к месту вспомнить биографию Чжоу Эньлая: учился в Европе, познакомился там с ведущими фигурамифилиалов английской и французской охранок западных социалистических партий, участвовал в создании КПК на территории французской концессии вместе с другими студентами из Парижа и Лондона… Ну всё понятно, англичане любят устанавливать дипломатические отношения сами с собой.
Чи-Кван раскрывает позицию коммунистического Китая в отношении британского присутствия в Гонконге.
Сохранение Гонконга в руках британцев служило политическим и экономическим целям Китая, особенно после начала Корейской войны. Во время встречи с Хуан Цзуомэем, тогдашним главой филиала новостного агентства Синьхуа в Гонконге, весной 1951 года министр иностранных дел КНР Чжоу Эньлай подробно изложил свои взгляды на Гонконг.
Политика Китая в отношении Гонконга была «частью стратегии борьбы Востока с Западом» и не должна «измеряться узким принципом территориального суверенитета». По словам Чжоу, признав КНР, правительство Эттли надеялось сохранить сферу политико-экономического влияния Британской империи на Дальнем Востоке. Но между Великобританией и Соединенными Штатами существовали «противоречия и борьба». Позволяя британцам сохранять Гонконг, китайские коммунисты могли бы «удержать инициативу», а также расширить и использовать англо–американские противоречия на Дальнем Востоке.
Кроме того, Гонконг мог бы послужить «окном» для Китая во внешний мир и форпостом для прорыва блокады, введенной в отношении Китая коалицией во главе с США. Чжоу подчеркнул, что необходимо признать большое стратегическое значение сохранения статуса-кво в Гонконге. Короче говоря, руководящими принципами политики КНР в Гонконге было то, что позже стало известно как «долгосрочное планирование и полное использование».
Политика Китая в отношении Гонконга осталась неизменной после завершения Корейской войны. Начиная с 1954 года китайские коммунисты скорректировали свой революционный внешнеполитический подход, призвав к мирному сосуществованию с Западом, чтобы расколоть «Свободный мир».
Великобритания была важной мишенью для китайской инициативы по мирному сосуществованию. Во время Женевской конференции по Индокитаю в 1954 году Чжоу и министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден, по-видимому, были впечатлены прагматизмом друг друга в достижении мирного урегулирования, несмотря на непримиримость США. В ходе своих встреч в июне Чжоу и Иден договорились довести англо–китайские дипломатические отношения до уровня «разрядки».
Вскоре после Женевской конференции делегация лейбористской партии посетила Пекин. Принимая британских гостей, Чжоу много говорил о том, как следует укреплять мирное сотрудничество. Чжоу подчеркнул: «Не надо говорить о преждевременных вопросах, таких как вопрос о Гонконге. Китайское правительство не рассматривает вопрос о том, должны ли мы вернуть Гонконг и как его вернуть».
Здесь к месту вспомнить биографию Чжоу Эньлая: учился в Европе, познакомился там с ведущими фигурами
Читая книгу «Либеральный фашизм: тайная история американских левых от Муссолини до политики смысла» американского политолога и публициста Джоны Голдберга.
Голдберг описывает воззрения Хиллари Клинтон (и соответственно стоящей за ней части демократического истеблишмента) на необходимость всеобъемлющего государственного и общественного вмешательства в процесс воспитания детей, усматривая в этом параллели с принципами тоталитаризма.
Невозможно найти более подробный пример либерально-фашистской повестки, чем бестселлер Хиллари Клинтон «Нужна целая деревня». Язык книги не является враждебным, националистическим, расистским или агрессивным. Напротив, она переполнена выражениями любви и товарищеских чувств, что прикрывает его фашистскую природу, которая впрочем начинает проявляться с самого названия, апеллирующего к мифологии и общинному прошлому.
«Чтобы вырастить ребенка, нужна целая деревня» - предположительно, африканская пословица, авторство которой теряется в тумане времен. Клинтон использует этот доисторический образ как источник авторитета для реорганизации современного общества. Возможно, это не столь ярко как тевтонская эстетика национал-социалистов, но разве оттого рациональнее? Менее романтично? Что еще более важно, метафора деревни используется точно так же, как фасций. Разница в том, что фасции были символом воинственной эпохи, деревня - символ эпохи материнской.
По словам миссис Клинтон, деревни - это замечательные, поддерживающие места, где все заботятся друг о друге - это напоминает «всё в государстве, ничего вне государства». Деревня, пишет она, «больше не может быть определена как место на карте или список людей или организаций, но ее суть остается прежней: это сеть ценностей и отношений, которые поддерживают нашу жизнь и влияют на нее».
В деревне Хиллари концепция гражданского общества гротескно деформируется. Традиционно гражданское общество - это свободное и открытое пространство, занимаемое тем, что Бёрк назвал «небольшими отрядами» - независимыми объединениями граждан, которые преследуют свои собственные интересы и амбиции, свободные от государственного вмешательства или принуждения.
Однако в деревне Клинтон нет общественной площади, где свободные люди и их добровольные ассоциации общались бы друг с другом на своих собственных условиях, без «мамочки-государства». Здесь нет частных сделок, только единое «духовное сообщество, которое связывает нас с высшей целью», управляемое государством. Это фольксгемайншафт, возрожденный как центр дневного ухода за детьми.
Голдберг описывает воззрения Хиллари Клинтон (и соответственно стоящей за ней части демократического истеблишмента) на необходимость всеобъемлющего государственного и общественного вмешательства в процесс воспитания детей, усматривая в этом параллели с принципами тоталитаризма.
Невозможно найти более подробный пример либерально-фашистской повестки, чем бестселлер Хиллари Клинтон «Нужна целая деревня». Язык книги не является враждебным, националистическим, расистским или агрессивным. Напротив, она переполнена выражениями любви и товарищеских чувств, что прикрывает его фашистскую природу, которая впрочем начинает проявляться с самого названия, апеллирующего к мифологии и общинному прошлому.
«Чтобы вырастить ребенка, нужна целая деревня» - предположительно, африканская пословица, авторство которой теряется в тумане времен. Клинтон использует этот доисторический образ как источник авторитета для реорганизации современного общества. Возможно, это не столь ярко как тевтонская эстетика национал-социалистов, но разве оттого рациональнее? Менее романтично? Что еще более важно, метафора деревни используется точно так же, как фасций. Разница в том, что фасции были символом воинственной эпохи, деревня - символ эпохи материнской.
По словам миссис Клинтон, деревни - это замечательные, поддерживающие места, где все заботятся друг о друге - это напоминает «всё в государстве, ничего вне государства». Деревня, пишет она, «больше не может быть определена как место на карте или список людей или организаций, но ее суть остается прежней: это сеть ценностей и отношений, которые поддерживают нашу жизнь и влияют на нее».
В деревне Хиллари концепция гражданского общества гротескно деформируется. Традиционно гражданское общество - это свободное и открытое пространство, занимаемое тем, что Бёрк назвал «небольшими отрядами» - независимыми объединениями граждан, которые преследуют свои собственные интересы и амбиции, свободные от государственного вмешательства или принуждения.
Однако в деревне Клинтон нет общественной площади, где свободные люди и их добровольные ассоциации общались бы друг с другом на своих собственных условиях, без «мамочки-государства». Здесь нет частных сделок, только единое «духовное сообщество, которое связывает нас с высшей целью», управляемое государством. Это фольксгемайншафт, возрожденный как центр дневного ухода за детьми.
Новозеландский плакат с призывом выйти на протест против американской войны во Вьетнаме, 1970. Негативное восприятие американского вмешательства в других западных странах (идущее угадайте с какого острова) подогревало протестные настроения в самих США, что в конечном итоге стало одной из причин вывода войск.
Интервенция по-английски
Между долгими французской (1789-1815), «русской» (1917-1991) и германской (1918-1945) революциями существует множество сходств: как в роли отдельных личностей и последовательности событий, так и в результате всей эпопеи для страны - кем были до, и до чого приїхали после. Хотя главное отличие в том, что французы всё-таки поскользнулись сами как древние римляне, а немцам и русским любезно поставили подножку «уважаемые партнёры».
Неизменны были и действия англичан в отношении революционных режимов, осуждаемых на словах, но на деле используемых и даже тайно поддерживаемых, когда это было необходимо. На окружающих территориях это были виртуозные перегруппировки и жесты доброй воли, позволявшие немцам с французами занимать Нижние Земли, а с русскими - Междуморье. Но настоящего мастерства англичане достигли в искусстве «беспокоящего похлопывания» непосредственно по «ядру» революций. Здесь всё было выверено даже не на аптекарских, а на ампер-весах.
Вместо организации полноценной интервенции во Францию во время Войны первой коалиции англичане осуществляли небольшие операции по периметру (Корсика, Тулон, бретонская глухомань). Военного смысла это не имело, в руках вспученной парижской грязи было наследие «отсталого старого режима» - огромный демографический потенциал и первоклассная артиллерийская школа, позволившие ей 20 лет воевать со всей Европой. Кончилось наследие - кончился и «Наполеон», также как и «впечатляющий рост экономики СССР» когда советский молох дожрал русскую деревню.
Но пропагандистский эффект оказывало - колеблющиеся, коих во время смуты большинство, получали подтверждение тезиса о том, что «реакционеры» совместно с иностранными оккупантами идут их порабощать. А значит надо вставать на защиту родины, которая в опасности. Пусть и под знамёна масонских психопатов. То есть англичане бьют так, чтобы не давать упасть декорациям и разозлить жертву, продлив её сопротивление английским «партнёрам», но не нанеся критического урона раньше времени.
Кроме «Странной войны» применение метода на Германии включало в себя провоцирующие публикации. Самая известная - «План Моргентау» по тотальной деиндустриализации Германии после ВМВ, в разработке которого и доведении его до столь радикальной формы участвовал «советский» (т.е. английский) шпион Гарри Декстер Уайт, а опубликовал ещё более интересный персонаж - Эндрю Пирсон, который то раскрывал наличие советских шпионов, крадущих ядерные технологии (вот видите, не англичане отдали, а крейзи рашн сами взяли!), то резко выступал против сенатора Маккарти (ну палку перегибать-то тоже не стоит). Отличный материал для помощи Фолькишер Беобахтер. Но были и куда более изощренные вещи в стиле British humour.
Например, просачивались рассуждения «британских учёных», что у немцев есть «арийский ген агрессивности». Чтобы его заглушить после войны необходимо отправить 15 миллионов немцев на работу в африканские и ближневосточные колонии, где местные женщины родят от них метисов, с последующим переездом счастливых семей в Германию. 15 миллионов немок, в свою очередь, должны будут обзавестись детками от арабов и негров. То есть англичане как бы говорили ошарашенным немцам, что конспирологические бредни нацистов реальны и лучше не проигрывать или умереть в бою.
Во время Гражданской войны в России повторялись английские пляски времён французской революции: высадка в Архангельске, экспедиция в Баку, посылка фехтовальных шпаг вместо пулемётов, «британские рабочие против спасения Николая Кровавого» и т.д.
Между долгими французской (1789-1815), «русской» (1917-1991) и германской (1918-1945) революциями существует множество сходств: как в роли отдельных личностей и последовательности событий, так и в результате всей эпопеи для страны - кем были до, и до чого приїхали после. Хотя главное отличие в том, что французы всё-таки поскользнулись сами как древние римляне, а немцам и русским любезно поставили подножку «уважаемые партнёры».
Неизменны были и действия англичан в отношении революционных режимов, осуждаемых на словах, но на деле используемых и даже тайно поддерживаемых, когда это было необходимо. На окружающих территориях это были виртуозные перегруппировки и жесты доброй воли, позволявшие немцам с французами занимать Нижние Земли, а с русскими - Междуморье. Но настоящего мастерства англичане достигли в искусстве «беспокоящего похлопывания» непосредственно по «ядру» революций. Здесь всё было выверено даже не на аптекарских, а на ампер-весах.
Вместо организации полноценной интервенции во Францию во время Войны первой коалиции англичане осуществляли небольшие операции по периметру (Корсика, Тулон, бретонская глухомань). Военного смысла это не имело, в руках вспученной парижской грязи было наследие «отсталого старого режима» - огромный демографический потенциал и первоклассная артиллерийская школа, позволившие ей 20 лет воевать со всей Европой. Кончилось наследие - кончился и «Наполеон», также как и «впечатляющий рост экономики СССР» когда советский молох дожрал русскую деревню.
Но пропагандистский эффект оказывало - колеблющиеся, коих во время смуты большинство, получали подтверждение тезиса о том, что «реакционеры» совместно с иностранными оккупантами идут их порабощать. А значит надо вставать на защиту родины, которая в опасности. Пусть и под знамёна масонских психопатов. То есть англичане бьют так, чтобы не давать упасть декорациям и разозлить жертву, продлив её сопротивление английским «партнёрам», но не нанеся критического урона раньше времени.
Кроме «Странной войны» применение метода на Германии включало в себя провоцирующие публикации. Самая известная - «План Моргентау» по тотальной деиндустриализации Германии после ВМВ, в разработке которого и доведении его до столь радикальной формы участвовал «советский» (т.е. английский) шпион Гарри Декстер Уайт, а опубликовал ещё более интересный персонаж - Эндрю Пирсон, который то раскрывал наличие советских шпионов, крадущих ядерные технологии (вот видите, не англичане отдали, а крейзи рашн сами взяли!), то резко выступал против сенатора Маккарти (ну палку перегибать-то тоже не стоит). Отличный материал для помощи Фолькишер Беобахтер. Но были и куда более изощренные вещи в стиле British humour.
Например, просачивались рассуждения «британских учёных», что у немцев есть «арийский ген агрессивности». Чтобы его заглушить после войны необходимо отправить 15 миллионов немцев на работу в африканские и ближневосточные колонии, где местные женщины родят от них метисов, с последующим переездом счастливых семей в Германию. 15 миллионов немок, в свою очередь, должны будут обзавестись детками от арабов и негров. То есть англичане как бы говорили ошарашенным немцам, что конспирологические бредни нацистов реальны и лучше не проигрывать или умереть в бою.
Во время Гражданской войны в России повторялись английские пляски времён французской революции: высадка в Архангельске, экспедиция в Баку, посылка фехтовальных шпаг вместо пулемётов, «британские рабочие против спасения Николая Кровавого» и т.д.
Продолжая тему британских претензий на римское наследство.
Австралийский историк Говард Вайсман предлагает рассматривать бриттов в качестве последнего оплота Рима на Западе и рисует карты с хронологическим сопоставлением событий в Восточном Средиземноморье и на Острове, находя много параллелей.
Называется это у него: «Романтический взгляд на сохранение Западной Римской империи в Британии, параллельно с сохранением Восточной Римской империи в Византии».
А ещё над «Третьим Римом» смеются.
https://howardwiseman.me/Roman/Brits&Byz.html
Австралийский историк Говард Вайсман предлагает рассматривать бриттов в качестве последнего оплота Рима на Западе и рисует карты с хронологическим сопоставлением событий в Восточном Средиземноморье и на Острове, находя много параллелей.
Называется это у него: «Романтический взгляд на сохранение Западной Римской империи в Британии, параллельно с сохранением Восточной Римской империи в Византии».
А ещё над «Третьим Римом» смеются.
https://howardwiseman.me/Roman/Brits&Byz.html