Представители несуществующего государства Соединенные Штаты Кайласа - побывали на мероприятиях ООН. До этого, был подписан договор о сотрудничестве СШК и американского города Ньюарк.

Силенд, Фландренсис, Республика Конк, Королевство Северного Судана - всего насчитывается свыше 70 виртуальных государств.
Интересный тренд - вместо национальных государств с четкими границами появляются виртуальные и воображаемые государства. Пока их сдерживает система международного признания - государства признают себе подобных и вступают с ними в дипломатические отношения. Но эту систему ослабляют санкции, региональная интеграция и масоны транснациональные корпорации.

А значит скоро может появиться множество новых виртуальных государств. Готовы ли мы к этому?

https://www.odditycentral.com/news/the-non-existent-country-that-snuck-into-two-united-nations-meetings-this-year.html

📕 16 марта в МГИМО МИД России в рамках студенческого форума Факультета управления и политики "Дело первых" прошëл круглый стол "Африка в новой системе международных отношений".

🤓 В организации приняли участие Африканский клуб НСО МГИМО, Факультет управления и политики, Центр ближневосточных и африканских исследований Института международных исследований МГИМО, кафедра политической теории.

🔎 Обсуждали многое - идеи убунту, Уганду, восточноафриканскую интеграцию, возобновляемую энергетику .

🗝 Но главный вопрос - с кем в Африке дружить России? Всегда ли политические декларации сглаживают экономическую конкуренцию? Достаточно ли опираться на букву С в БРИКС (South Africa)? Как учесть, но не копировать опыт других государств в Африке (прежде всего, Китая)?

В условиях изменений на континенте понадобятся новые ответы.

В тему Африки. Язык фула изучают в России всего в одном вузе, а норвежский - в 5.

10 млн. норвежцев преимущественно проживает в 5 странах, включая Норвегию. 40 млн. фулани (фульбе) - представлены минимум в 12 государствах.

Заметка №7. Отношения с Китаем – как назвать.

В России с государственным визитом находится глава КНР Си Цзиньпин. Этот визит символизирует очередной шаг китайской дипломатии в направлении от умеренного и сглаживающего все возможные углы внешнеполитического курса. Один из первых символов нового поведения Китая – это американо-китайские переговоры в марте 2021 года в Анкоридже, где глава МИД КНР Ян Цзечи очень откровенно высказал все претензии к США и даже указал на многочисленные нарушения прав человека в США.

В недавних статьях Си Цзиньпина и Владимира Путина современное состояние российско-китайских отношений также описывается несколько туманно – «гармоничное созидательное сотрудничество», «партнерство, основанное на стратегическом выборе», «стратегические партнеры всеобъемлющего взаимодействия», «вечная дружба и взаимовыгодное сотрудничество».

Значение этих формулировок интересно еще и потому, что словосочетание «стратегическое партнерство» впервые появляется в российско-китайских заявлениях в 1996 года. Российские дипломаты позаимствовали его из документов по российско-американским отношениям. Наши связи с Вашингтоном назывались стратегическим партнерством после распада СССР. Если для США и России стратегическое партнерство было формулой вовлечения Москвы в западные глобальные институты, то Китай до недавнего времени никого никуда не вовлекал. В этой связи примечательно, что слово «партнерство» постепенно меняют на более нейтральное понятие «сотрудничество» – пусть стратегическое, всеобъемлющее и гармоничное. Получается, что происходит отход от модели американо-российских отношений. И это в период, когда Китай наконец-то начал предлагать разного рода глобальные проекты – «Один пояс-Один путь», зона свободной торговли со странами АСЕАН+ (ВРЭП) и инициатива по глобальной безопасности (2022).

Ученые-международники соревнуются в том, как назвать современное состояние отношений России и Китая. Это не военный союз – ни Москва, ни Пекин не имеют обязательств по защите друг друга в случае нападения третьей стороны. Это не пакт о нейтралитете – обе стороны поддерживают отношения с Западом, Китай взаимодействует с Украиной, а Россия имеет контакты с Тайванем. Это не торговый/региональный интеграционный блок – стороны сохраняют ощутимое количество тарифных и нетарифных барьеров, а движение людей и капитала сопряжено со значительными ограничениями.

По всей видимости, обычные формы описания отношений государств (военный союз, торговый блок, коалиция, «Антанта») – не подходят для описания российско-китайских отношений. Эти понятия подразумевают общность во имя каких-то ценностей, обязательное наличие противника или ожидание, что такой противник будет. В условиях ядерного сдерживания ожидать конфликта с США все-таки самоубийственно, и это понимают в Москве и Пекине. В то же время, Китай и Россию объединяет совпадение позиций по ряду вопросов (общность между ценностями, а не общность во имя ценностей), конкретные цели развития и региональные приоритеты (как экономические, так и в сфере безопасности – например, афганская проблема), а также сходство ожиданий «кто поддержит кого, если что-то». Далеко не все эти моменты зафиксированы формально, многое остается на уровне деклараций и кулуарных договоренностей.

В последнее десятилетие такие мягкие формы отношений государств, которые напрямую не касаются общих военных угроз и не переводят многое из обсуждаемого в формальные договоренности, называют alignment/союзничанье. Ценности стран не совпадают целиком, а только сходятся по некоторым важным вопросам, сотрудничество – касается не только сферы безопасности и неравномерно затрагиваeт почти все сферы жизни, многое в отношениях продолжает существовать в форме деклараций, целей и ожиданий, а не договоров, планов и четких обязательств. Видимо, это самое точное обозначение отношений России и Китая.

Сейчас союзничанье, а что дальше? Нынешний формат отношений оптимален для двух стран, никто не навязывает друг другу ценности, сохраняется существенная автономия экономических систем, отсутствуют прямые военные обязательства. Это дает странам большую свободу маневра, от которой отказаться будет непросто.

С учетом развития ШОС, ЕАЭС и «Одного пояса-одного пути», следующая возможная форма российско-китайских отношений – это формирование «евразийского концерта» для решения вопросов региональной безопасности. Видимо, в этом «концерте» по-прежнему не будет высокой степени формализации, но будет больше работы по региональным приоритетам, развитию инфраструктуры и формированию сотрудничества в сфере технологического развития, энергетики и продовольствия.

Обсуждение понятия «союзничанья»/alignment можно найти в статье К. Чидли из ЮАР, хотя термин появился еще на заре 1990-х гг.

https://www.tandfonline.com/doi/abs/10.1080/02589346.2014.885682

Примерный смысл текста выше - по мнению Stable Diffusion

На сайте "Форейн Аффэйрс" (как ни пиши по-русски, будет выглядеть забавно) выкатили интересный план по созданию новой структуры безопасности в Европе.
Хотя там много бредового, один из авторов - Майкл О'Хэнлон считается ведущим военным экспертом, специалистом по военным технологиям. К таким ребятам стоит прислушиваться (а не соглашаться - практически обязательно).

Что предлагается? Создать Сообщество атлантическо-азиатской безопасности в составе НАТО, нейтральных государств, Украины и России.

Зачем? Основная идея - не вызывать политико-дипломатическое сопротивление со стороны России в случае расширения военного присутствия стран Запада на Украине. Пусть западные войска и инструкторы присутствуют и делают свое черное дело, но как бы не в рамках НАТО. Задача Сообщества - мониторить возможные обязательства по мирным соглашениям и в случае необходимости сдержать новый натиск со стороны Москвы. Помимо этого, учения, стратегическое планирование, обмен чувствительной информацией.

Как планируется установить присутствие СААБ на Украине? Один вариант - через решение Генеральной Ассамблеи ООН со ссылкой на Резолюцию Генеральной Ассамблеи ООН 377 (V) «Единство в пользу мира» от 3 ноября 1950 г. Этот замечательный документ предусматривает право ГА рассматривать вопросы в том случае, если Совет Безопасности не может принять решение из-за разногласий постоянных членов. Причем, 5 раз Генеральная Ассамблея принимала решения по этой процедуре по собственному запросу: дважды преодолевалось вето в Совбезе со стороны СССР и трижды - вето западных стран.

Второй вариант - по запросу правительства Украины. По статье 51 Устава ООН страна может приглашать иностранные военные контингенты для обеспечения своего права на самооборону. Примерно такая же схема применяется Россией для международно-правового обоснования нашего присутствия в Сирии.

Если отбросить фразеологию о скором поражении одной понятно какой из сторон военного конфликта и каких-то изменениях в руководстве России, то предложения свидетельствует, что:

1) Запад использовал далеко не все международно-правовые инструменты поддержки нынешнего правительства в Киеве.
2) видимо, есть какая-то "азиатская" скрытая группа поддержки Украины, коль скоро предлагается создать Сообщество атлантическо-азиатской безопасности.
Очень интересно, входит ли в эту группу, например, Казахстан.
3) Старые институты вроде ОБСЕ и СЕ западные аналитики готовы отбросить за ненадобностью.
4) Вопрос легализации западного присутствия на Украине ощущается как острый.

Предложение по созданию СААБ - это всего лишь экспертная инициатива. Все же, четко видны параметры размышлений западных аналитиков - даже если Россия одержит верх на поле боя, возможности ее маневра можно существенно ограничить. А значит уже сейчас нужны "расширители" свободы маневра.

В этой связи, все же желательно запустить какие-то российские контрмеры - например, отзыв признания правительства в Киеве или формирование единой позиции по конфликту в рамках ОДКБ (союзники как-то молчат, кроме Беларуси).


https://www.foreignaffairs.com/ukraine/case-security-guarantee-ukraine#author-info

Завтра модерирую секцию на этом мероприятии. Будем искать альтернативные взгляды и подходы

📌🌍 24 марта РСМД и РУДН проводят экспертный круглый стол «Западные и незападные провайдеры безопасности в Африке: взаимодополняющие или взаимоисключающие?»

Проблемы безопасности сопровождают африканские страны в течение всего времени с момента обретения ими независимости. Распространение экстремизма, деятельность террористических группировок, вспышки вооруженных конфликтов на локальном и международном уровнях формируют новые вызовы безопасности на Африканском континенте.

Многие африканские страны вследствие слабости государственных аппаратов, череды военных переворотов и санкционных ограничений столкнулись с неспособностью противостоять угрозам безопасности. В этих условиях возникают новые международные акторы, выступающие в роли поставщиков безопасности для африканских стран.

Позиции России как провайдера безопасности в Африке, китайское военное и политическое присутствие, региональные стратегии ЕС, активность ближневосточных государств и инициативы ООН будут обсуждены экспертами на круглом столе, который пройдет в гибридном формате.

Для участия в zoom-формате требуется регистрация.
https://russiancouncil.ru/news/ekspertnyy-kruglyy-stol-zapadnye-i-nezapadnye-provaydery-bezopasnosti-v-afrike-vzaimodopolnyayushchi/

А вот как российское военное присутствие в Африке видит искусственный интеллект

Воу-воу-воу. Подъехал годный контент

Приветствуем Вас в официальном Telegram-канале Кафедры политической теории МГИМО!

Здесь Вы найдете:

🔹Актуальную аналитику от ведущих экспертов
🔹 Статьи и книги о самых сложных и интересных вопросах политической теории и теории международных отношений
🔹 Новости кафедры

Подписывайтесь, и ожидайте новых публикаций😊

Приятно попасть в новости.

Африканское направление международных исследований в последнее время набирает обороты, и наша кафедра не остается в стороне.

На днях в РСМД прошел экспертный круглый стол «Западные и незападные провайдеры безопасности в Африке: взаимодополняющие или взаимоисключающие?», в котором приняли участие И.Н. Тимофеев и И.Д. Лошкарёв.

🔹И.Н. Тимофеев в ходе дискуссии отметил, что Африка приобретает все большее значение, что представляет интерес для России в контексте формирования нового миропорядка.

🔹И.Д. Лошкарёв подчеркнул важность сочетания в российском подходе вопросов жесткой безопасности с вопросами подготовки кадров и технологического развития.

По ссылке ниже Вы найдете видеозапись круглого стола. Приятного просмотра!

#КПТ_эксперты #КПТ_Африка

https://russiancouncil.ru/news/ekspertnyy-kruglyy-stol-zapadnye-i-nezapadnye-provaydery-bezopasnosti-v-afrike-vzaimodopolnyayushchi/

Заметка №8. Устойчивость неустойчивого.

Одно из самых раздражающих слов последних десятилетий в политической науке – это resilience (устойчивость). Слово обычно используется, либо для обозначения относительной неизменности политических режимов, либо для описания согласованности по важным вопросам в интеграционных группировках. В западной политической науке, в основном, бывают democratic resilience и EU resilience.

Понятие resilience понадобилось для того, чтобы показать общность развития государств – разных исторически, по социальной и экономической структуре, конфигурации политического режима. В условиях, когда государства неравномерно продвигаются к каким-то показателям, отстают в какой-то одной сфере и превосходят других в другой, понятие устойчивости позволяет как бы «свести воедино» сам процесс развития и то, чего удалось добиться.

В одной из пионерских работ по политической устойчивости различались три аспекта. Во-первых, постоянство в развитии – явная траектория движения к какой-то цели (у западных теоретиков это почти всегда демократия). Во-вторых, длительность развития – глубина изменений в условиях шоков. Периоды спадов, откатов и застоев время от времени случаются, так что важно оценить, что потеряно навсегда, а что лишь на короткое время. И, наконец, в-третьих, вера в какие-то идеалы и способность подобных убеждений сохраниться перед давлением других взглядов. Даже если потеряны институциональные формы, именно эти убеждения могут служить фундаментом для их возобновления/восстановления. Именно последнюю «религиозную» часть Барнелл и Калверт назвали resilience [1].

Однако постепенно «религиозный» аспект устойчивости содержательно вытеснил или захватил все остальные. Resilience как устойчивость стала значить не только несколько нерациональную убежденность в чем-то, но и восстановление формы и содержания политической структуры в условиях внешнего или/и внутреннего давления. Соответственно, «демократическая устойчивость» – способность сдержать угрозу, адаптировать или восстановить соответствующий режим без потери прилагательного «демократический» [2]. В отличие от первоначального значения, эта устойчивость более ощутимая – помимо убеждений, в игру вступают политические партии, объединения граждан, государственное органы.

Дальше – больше. В отношении ЕС стали говорить, что resilience – это способ обеспечения безопасности, «про-активная адаптация». В этой трактовке, реагирование на риски призвано смягчить суровые реалии внешней среды и позволяет решать вопросы мирным путем, не доводя до устранения рисков с помощью силы (как будто у ЕС она есть). И вот уже не понятно, что такое устойчивость: resilience «нельзя определить по отдельности от рисков, с которыми ей предстоит иметь дело» [3].

Из теоретического понятия resilience перешло в политическую практику: нужно запретить публичные выступления кого-то – это можно сделать во имя демократической устойчивости, хочешь нечестно выиграть выборы – нужно всего лишь предложить фальсификации под видом заботы о правах человека и укреплении устойчивости, нужно наложить санкции на кого-то – это всего лишь мирный способ обеспечения устойчивости, а мирное плохим не бывает.

25 марта было празднование независимости Бангладеш. В поздравлении госсекретаря США Блинкена был новый оборот – climate resilience. Вот я теперь гадаю – то ли бангладешцы уже сверхдостаточно верят в климатические идеалы, то ли климат помогает им мирно посылать куда подальше сотрудничать с Индией, то политический режим страны настолько адаптировался, что испарился в воздухе и теперь в недосягаемости вращается где-то в стратосфере.

1. Burnell P., Calvert P. The resilience of democracy: An introduction //Democratization. – 1999. – Vol. 6. – №. 1. рр. 1-32.
2. Merkel W., Lührmann A. Resilience of democracies: responses to illiberal and authoritarian challenges // Democratization. – 2021. – Vol. 28. – №. 5. pp. 869-884.
3. Stollenwerk E., Börzel T. A., Risse T. Theorizing resilience-building in the EU’s neighbourhood: Introduction to the special issue //Democratization. – 2021. – Vol. 28. – №. 7. pp. 1219-1238.

https://www.thedailystar.net/news/bangladesh/diplomacy/news/bangladesh-quickly-becoming-regional-leader-blinken-3281006

бангладешский бегемот