Эдгара Дега чаще вспоминают
как автора чудесных балерин или купальщиц, а ведь он был страстным наблюдателем за скачками. Во второй половине
XIX века конный спорт во Франции обрел небывалые масштабы, и ипподромы стали с одной стороны, национальным хобби,
а с другой — признаком статуса, процветания, богатства, что было не чуждо художнику из буржуазной состоятельной
семьи.
Любопытно вот что. Как и с балеринами, Дега редко изображал, так скажем, сам процесс. Он был очарован подготовкой, этой всем знакомой перед ответственным событием воронкой: томительное ожидание старта, разогрев, волнение и внутреннее напряжение перед неизбежностью начала гонки. Лишь предчувствие или предвкушение движения. Пожалуй, так.
как автора чудесных балерин или купальщиц, а ведь он был страстным наблюдателем за скачками. Во второй половине
XIX века конный спорт во Франции обрел небывалые масштабы, и ипподромы стали с одной стороны, национальным хобби,
а с другой — признаком статуса, процветания, богатства, что было не чуждо художнику из буржуазной состоятельной
семьи.
Любопытно вот что. Как и с балеринами, Дега редко изображал, так скажем, сам процесс. Он был очарован подготовкой, этой всем знакомой перед ответственным событием воронкой: томительное ожидание старта, разогрев, волнение и внутреннее напряжение перед неизбежностью начала гонки. Лишь предчувствие или предвкушение движения. Пожалуй, так.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Такой величественный Лувр.
А точнее один (зато какой!)
кусочек этого дворца,
ставшего одним из самых
больших и посещаемых музеев
в мире. Лепнина, золото и бархат —
телепорт в прошлые века в
Апартаментах Наполеона III.
/ thewinnersfuture
А точнее один (зато какой!)
кусочек этого дворца,
ставшего одним из самых
больших и посещаемых музеев
в мире. Лепнина, золото и бархат —
телепорт в прошлые века в
Апартаментах Наполеона III.
/ thewinnersfuture
Через пару лет меня ожидает переезд в новую квартиру, благодаря чему испытываю повышенный интерес к интерьерной красоте. Итак, сегодня перед нами растительное изобилие от шотландской художницы и дизайнера Flora Roberts. Флора влюбилась в интерьеры благодаря живописной фреске, которую она создала вручную для своей сестры. А затем не смогла остановиться, превращая монохромные жилища в природные фрагменты и колоритные сады.
Еще мне нравится эпизод
из интервью, где автор сама называет свой стиль «бесстыдно романтичным». Что-то в этом определенно есть.
Еще мне нравится эпизод
из интервью, где автор сама называет свой стиль «бесстыдно романтичным». Что-то в этом определенно есть.
И хотя у The New Yorker куча
новых и современных обложек
от именитых иллюстраторов, мне почему-то неизменно нравятся вот те, винтажные, с частичкой жизни двадцатого столетия. Особая эстетика, рождественский декор
и интерьеры, подарки близким, немного хаоса, конечно, а еще тепло — дух праздника словно неподвластный времени. И The New Yorker эту атмосферу очень здорово передает.
новых и современных обложек
от именитых иллюстраторов, мне почему-то неизменно нравятся вот те, винтажные, с частичкой жизни двадцатого столетия. Особая эстетика, рождественский декор
и интерьеры, подарки близким, немного хаоса, конечно, а еще тепло — дух праздника словно неподвластный времени. И The New Yorker эту атмосферу очень здорово передает.