Индустрия опросов общественного мнения столкнулась с серьезными вопросами, связанными с текущим порядком определения достоверной и недостоверной (фейковой) информации:

Каким образом можно организовывать опросы общественного мнения в условиях проведения специальной военной операции? Следует ли прекратить проведение опросов, не публиковать собранные данные или ввести специальный порядок сбора и обработки информации, пересмотреть правила получения информированного согласия?

Вопросы выходят за рамки гражданской юрисдикции и требуют обращения к нормативным актам, регулирующим гражданские отношения во время военного конфликта. У меня нет ответов на эти вопросы. Но ответы нужно найти.

Женевская конвенция (IV) о защите гражданского населения применяется в случае всякого вооруженного конфликта (далее ЖК-IV, ст. 2), даже тогда, когда одна из сторон не признает состояния войны. Основная задача конвенции – защита гражданского населения, находящегося на оккупированной территории или в местах ведения боевых действий. Однако положения Женевской конвенции распространяются на все население обоих сторон конфликта и затрагивает гражданское население, непосредственно не проживающееся и не находящеюся в местах ведения боевых действий.

Основной юридический статус, закрепляемый конвенцией – статус покровительствуемых лиц (ЖК-IV, раздел III), то есть лиц, находящихся под покровительством Женевской конвенции и одной из сторон конфликта. К таковым имеет отношение всё гражданское население сторон конфликта, среди которого выделяются наиболее уязвимые группы: раненые и больные, беременные женщины, инвалиды (ст. 16), дети до 15 лет, осиротевшие или разлучённые со своими семьями (ст. 24). Единственной причиной потери статуса покровительствуемого лица выступает идентификация такового в качестве шпиона или диверсанта, или лица, угрожающего безопасности одной из сторон конфликта (ЖК-IV, ст. 5).

В текущей ситуации вооруженного конфликта России и Украины, часть российского населения, по данным опросов общественного мнения, преимущественно молодежь, заняла позицию отличную от официально декларируемой, тем самым попав в уязвимое положение, которое по законам военного времени и в юридической практике Российского государства может быть классифицировано как подрывная деятельность в пользу другой стороны конфликта. Предупреждения о недопустимости распространения информации, отличающейся от официально признанной (классифицируемой как недостоверная общественно-значимая информация [ФЗ-31, ст. 1]), получили средства массовой информации. Что привело к закрытию телеканала «Дождь» и радиостанции «Эхо Москвы» (3 марта). Также возбуждены дела по организации массовых протестов и привлечению протестующих к ответственности.

Конвенция о защите гражданского населения в основном рассматривает последствия от военных действий, связанных с угрозой жизни, возникающих из-за вооруженного конфликта, в большей части устанавливая правила обращения с интернированными (часть IV). Однако её применение может быть расширено до угроз и ограничений, связанных с особым порядком толкования противоположных официально принятым мнений в качестве информационных рисков (фейков) или прямой пропаганды, исходящей от другой стороны конфликта.

Итак, во время проведения военных действий высказывание своих и передача иных мнений и суждений может толковаться в качестве диверсионной деятельности, составляющей угрозу для решения поставленных боевых задач. Каким образом в такой ситуации могут проходить опросы общественного мнения? Какую ответственность берут на себя организаторы опросов? Как должно быть расширено информированное согласие, чтобы респондент полностью отдавал отчет в последствиях, к которым может привести аналитическая работа с массивом данных по сегментации населения на лояльных и нелояльных текущей официальной информационной повестке? Нужна ли Конвенция по защите гражданского населения, публично высказывающего мнения, отличные от официально принятой повестки?

Девятый день. Сибирь. 2022 год.

– Когда всё закончится?
Мужичок (М65) на стареньком велосипеде около продуктового магазина:
– Да, на днях. Они играются, как мальчики.
– Ничего себе играются.
– Да, что там. Всё показывают старые картинки. Пропаганда это всё. Ещё четыре-пять лет назад дома в ДНР и ЛНР обстрелянные, вот они и показывают одно и потому. Бомбить бы начали, так градами бы расхреначили все эти, ихние.
– А что же мир против нас весь ополчился?
– Так он всегда таким был.
– Сейчас всё почти закрыли.
– А, мелочи жизни. Правильно, с одной стороны, враз столь миллиардеров в стране стало, нахер. У них деньги все там лежат, и дети учатся. Маленько жопу прижмут. А то ишь чо, начали разъезжать. Всё ехать куда-то надо: то ли в Египет, то ли в Трепипет. Ну ладно, давай, чего языками молоть, делать дело надо.

Простите за боль и слёзы

Давным-давно, в прошлой жизни, участвовал в вёрстке «Социологического журнала» и часто бывал в Институте социологии. Год как умер Батыгин. Но был жив Ядов, и он часто заходил к нам. Сектора находились дверь в дверь, нельзя было не поздороваться, не поговорить, не выпить чая. В нашем секторе стоял длинный, многофункциональный стол (он и сейчас там) – за ним работали, пили чай, разговаривали. Однажды речь зашла о конце 1980-х, я спросил у Владимира Александровича:

– Правда, первое, что вы сделали, когда стали директором это баню?
– Правда, она и сейчас есть, более-менее.
– А где? – я вытаращил глаза, поскольку трудно было поверить, что в кирпичном пятиэтажном здании, первоначально построенном под студенческое общежитие, где-то могла быть баня.
– В подвале, хорошая сауна с купелью.
– С купелью?
– Да, а хочешь вместе будем ходить? Только у меня друг есть детства, летчик, так с ним. Если не возражаешь, с этой субботы и начнем.

Сказать, что я был счастлив, ничего не сказать. Я и тогда, скорее закивал головой, нежели ответил что-то вразумительное.

Так начался мой банный период в институте. Почти год, два три раза в месяц, кто-то из нас покупал пиво, сухарики (это было условие Ядова, которое он проговорил с самого начала, покупать в баню провиант по очереди), и мы парились.

Много было разговоров, смеха, рассказов о прошлом. Практически ничего не осталось в памяти, лишь несколько историй, да и то потому, что постоянно к ним возвращался. С самого начала они стали для меня отправными точками в понимании мира социологов, который очень неоднородный, противоречивый, конфликтный, но, по-своему, целостным, дополняющий и формирующий среду, превосходно описанную в чёрном батыгинском сборнике о социологии 1960-х. По сути, Институт социологии и был материальным воплощением той социологии, построенной вокруг, да около и вопреки доминирующему партийному взгляду на жизнь. Ядовский институт. Потом была Дробижева, а потом… Потом ничего.

Вместе с постройкой бани, Ядов перестроил директорский кабинет. Выкинул массивную мебель, закупил пластмассовые стулья и столы и предложил всем собираться и обсуждать свои дела. А сам переместился тут же в маленькую комнатку, обычно сопутствующую большим кабинетам, положенную начальникам для личных нужд. Об этом со смехом мне рассказал ещё Батыгин.

Тогда в бане, я цеплялся за то, что уже знал, уточнял, расспрашивал и много смеялся. Жизнь социологов в Советском Союзе не была другой. В ней были свои и чужие, мечтатели и прагматики, друзья и провокаторы, карьеристы и бедолаги. Но в ней было жесткое разделение рабочего, должностного и домашнего, личностного. Как любил повторять Ядов, социальные факты можно объяснять по-разному, и социологу не пристало самонадеянно декламировать – «однозначно». Мир кабинетов и помывочных не пересекался, не дополнял, не вступал в конфликт. Сохранялось негласное статус-кво между разными правдами, отсутствие сцепления которых, сохраняло достоинство, формировало жизнь многих, и не только людей, но и направлений мысли, исследовательских доктрин.

И это не двоемыслие. Это разные миры для мысли. Это не две мысли об одном и том же. Это каждая мысль в своем месте, это приоритет вопроса «где», над вопросом «что». Помните, как у Филиппова, понятия приобретают функцию не столько объяснительных средств, сколько блокировочных устройств.

– А вы баню для кого сделали?
– Для всех. В бане мы организовали заседания сектора. И другим предлагал, но как-то никто больше не откликнулся. Я не сам это придумал, скопировал у эстонских коллег.

Уже стирается из памяти, что российская эмпирическая социология первоначально говорила с эстонским акцентом, и вся методология конкретного социологического исследования оттуда, и многажды переизданный ядовский учебник написан там, и банная культура, размывающая границы разных правд отнюдь не самобытна и не национальна. Она сформировалась на границах, которые под замком, поверх и вопреки.

Давным-давно это было, ещё в прошлой жизни.
Всё ушло, а баня осталась. Она и сейчас есть, более-менее.

🌼 В этот день, 8 марта 2022 года, позвольте вспомнить и помянуть лучших. Подходит к концу год со дня смерти Леокадии Михайловны Дробижевой, 16 лет нет с нами Наталии Викторовны Паниной. Обе - крупные социальные исследователи, писавшие о национальных отношениях и конфликтах. Обеих знают все в нашей профессиональной среде. Нельзя не знать, если ты изучаешь взаимодействия людей. Одна жила в Москве, другая - в Киеве. Поминаю в этот день и читаю их совместный сборник, изданный в Киеве и Москве одновременно. Когда-то это было возможным. Почитайте и вы.

Источник:

Национально-гражданские идентичности и толерантность: Опыт России и Украины в период трансформации / Под ред. Л.М. Дробижевой, Е. Головахи. Киев: Институт социологии НАН Украины; М: Институт социологии РАН, 2007.

Сосуществование стало другим 24 февраля. Стремительные изменения первых дней сформировали ощущение скоротечности, неустойчивости, ненужности разговоров в долгую. Новостная лента поглотила всех. Но в этой по часам и минутам исчисляемым событиям, проступает нечто важное, неумолимое, формирующее перспективу на года и десятилетия, а то и дольше, до чего дотянуться немыслимо.

Удивительным образом, вопреки общей логике тотальности текущего, в первые дни нового сосуществования, были сделаны фундаментальные замеры общественного мнения, определяющие нулевую позицию, точку отчета.

Если по крымским событиям можно ориентироваться лишь на ряд измерений, произведенных служебными (по Майклу Буровому) опросными компаниями, то сейчас мы видим осмысленное включение в исследовательский процесс гражданских лиц. Они называют себя независимыми исследователями. Это, безусловно, не так. Они зависят от своих мнений, группы референтных лиц, своего окружения. Независимость проведенных исследований не концептуальная, а методическая. То есть на начало нового сосуществования мы имеем ряд достаточно открытых и независимых между собой исследований (в этом смысле и опросы ВЦИОМа и ФОМа независимы и обладают не меньшим, но и не большим весом по отношению к другим).

1️⃣ два телефонных опроса ВЦИОМ*, проведенных 25 и 27 февраля;

2️⃣ личный опрос Фонда «Общественного мнения»;

3️⃣телефонный опрос «Специальная военная операция» на Украине, проведенный исследовательской группой «Russian Field» под патронажем Максима Каца 26-28 февраля;

4️⃣ телефонный опрос «Хотят ли русские войны», организованный Алексеем Меняйло и проведенный 28 февраля – 2 марта.

5️⃣ телефонный опрос «Исследование отношение жителей России к специальной военной операции РФ в Украине» в рамках проекта «Афина», проведенный с 28 февраля по 1 марта группой социологов и IT-специалистов и представленный Еленой Коневой.

По всем пяти опросам выложены датасеты, которые позволяют отойти от слепого копирования отчетов и логики изложения организаторов опросов. Несмотря на очень тяжелое время для публичной полемики, сжатие открытости и свободы высказывания до невообразимых ранее минимальных значений, социальные исследователи продемонстрировали высокие этические стандарты открытости.

Из недостатков текущей работы можно назвать лишь отсутствие детальных методических описаний и доступных полных массивов данных, включающих сопутствующую основным вопросам информацию. С одной стороны, это говорит о низкой методической культуре отечественных исследователей, их заниженных представлений о компетентности своей целевой группы, с другой – о страхах и опасениях, возможно, запретах, связанных с открытой публикацией таких материалов.

‼️Итак, в результате независимых усилий по измерению общественного мнения, российским исследователям удалось достаточно полно и точно зафиксировать начальную точку нового сосуществования, заложив тем самым фундамент для стратегических, рассчитанных на года и десятилетия обследований российской действительности.

* К сожалению, вебсайт ВЦИОМ не открывается. Коллеги не раз упоминали о хакерских атаках на их ресурсы за последние дни. По всей видимости, справиться с ними пока не получается.

Всеобщаяя мобилизация ректорского корпуса российских вузов. Исторический документ.

В парилке ядовской бани в начале 2000-х как-то мимоходом состоялся разговор с Владимиром Александровичем о правдивости опросов, проводимых в советское время. Тогда эмпирическая социология в многом сводилась к заводской: изучали внутренний климат коллектива, факторы, влияющие на производительность труда, отношение к партийной повестке и прочее.

– На заводе под опрос нам временно выделили кабинет замдиректора. Всё как положено, секретарь, большой стол, ковровые дорожки. В кабинет вызвали рабочих, которые отвечали на анкетные вопросы. Можно было раздать анкету в цехах, как многие и делали, но нам важно было поговорить с некоторыми, услышать их мнение о происходящем.

– И люди отвечали?

– Ещё как, много говорили, поддерживали, приводили доводы, ссылались на старших товарищей. А потом, вечером, мы пошли в пивную. Всё как положено, небольшие круглые столики на одной ножке, залитые пивом, мужики с четушками, шум, гам, табачный дым. Мы, конечно, и тут с вопросами. Что думаешь нам ответили?

– Послали куда подальше.

– Правильно, начальство костерили нелитературно.

– И много костерили?

– Ещё как. Кто ворует, кто кого подсиживает, кто лжет в лицо, о ком и вовсе говорить противно – подлец и стукач. Так, где ответы правдивее в кабинете замдиректора или в пивной? – Я сразу почувствовал подвох и замялся, а Ядов продолжил. – Вот, молчишь. Подумай, для чего эти ответы собираются? Что мы хотим измерить? Если мы готовим отчет для руководства о том, как поведут себя мужики на партсобрании, насколько значимо их мнение в пивной?

Много раз потом я возвращался к этому разговору, рассказывал студентам, цитировал его на тренингах полевых интервьюеров, приводил аргументом в спорах с коллегами, и всегда восхищался точностью приведенной Ядовым аргументации, которая заключалась в одном единственном вопросе: что мы хотим измерить?

Ответы правдивы и в пивной, и в кабинете замдиректора, они лишь привязаны к разному месту, времени, определены позицией говорящего. Нет правды вне контекста, правда лишь в том, как говорил Сережа Чесноков, что ты задаешь вопрос человеку, а он тебе отвечает или не отвечает, и это происходит здесь и сейчас, в определенном месте и в определенное время.

В 2017 у нас был большой проект о долголетии, разговаривали со столетними или около того, о жизни, прошлом и настоящем. Понятно, что встречались с сохранными стариками, кто говорил долго и рассудительно. Но в некоторых местах речь прерывалась, становилась отрывистой. Это не вошло в отчеты, это осталось в памяти. Одно из таких мест:

– Как Вы выживали в Советское время?
– Просто жил, работал.
– И не знали о том, что происходит?
– А что происходит?
– Вас репрессировали, отобрали имущество, лишили всего. Вы же сами рассказываете.
– Время такое было.
– Какое время?
– Жить надо было как-то, выживать.
– Но как вы выжили?
– Просто молчал.
– А по-другому?
– По-другому нельзя.
– А почему в партию не вступили?
– Не достоин был.
– Другие были достойнее вас? Кто рядом был и вступил в партию?
– Достойнее.
– А чем?
– Активные были.
– Почему Вы активным не были? Это ведь не сложно.
– Родился я такой.

Я не стал продолжать этот разговор, без того был слишком напорист, на грани срыва. Потому переключился на текущие нужды, о болезнях, невзгодах, умерших детях и непутевых внуках с правнуками. Много ещё о чём поговорили, но только не о том, как можно было выжить в то время. Не только долго и рассудительно, но вовсе говорить о том было невозможно. Молчание для моего собеседника стало основным фактором долголетия.

Обычно избегаю разговоров о репрезентативности опросов. Много в них бессмысленного и ненужного. Но порой следует предпринять хотя бы попытку такового разговора, пусть и не самую удачную.

Как вы думаете валидны или невалидны опросы общественного мнения в России? По-простому говоря, измеряем ли мы то, что приписываем измерению? Показывают ли нам опросы то, что говорят об этом знатоки? Есть ли правда в опросах?

На днях состоялся разговор с одним таким знатоком от ученой братии. Уверял в несостоятельности и поддельности задаваемого ВЦИОМом вопроса о поддержке специальной военной операции, мол, нельзя давать дихотомическую шкалу, нужны градации, нужно измерять оттенки мнения, а не принуждать человека к однозначному ответу, которого не бывает.

Со знатоками спорить смысла нет, упертые и самонадеянные, нечего с них взять. Но сам сюжет любопытен. Есть среди интеллигентной публики привычка всматриваться в анкетные вопросы и через это смотрение извлекать смыслы, неведомые несмотрящему.
Так возникают умозрительные конструкции о градациях поддержки, размышлениях и аргументах, которым должен, с их точки зрения, предаваться респондент.
В этом же месте начинается пиетет перед формулировками, отчаянные попытки защитить одну, противостоять другой. А что на деле?

А на деле нет никаких анкетных вопросов в общении. Каждый анкетный вопрос трансформируется в вопрос артикулированный, который в свою очередь преобразуется в вопрос услышанный. И в этих преобразованиях много удивительного. Но они сокрыты от глаз не только знатоков, но и людей сомневающихся. Нет ни правила, ни привычки снабжать анкетные вопросы транскриптами или аудиозаписями состоявшихся и несостоявшихся интервью. Слишком громоздко и подозрительно, не поймут, а потом голос или речь, не надо такого в стандартизации.

И это «не надо» отсылает к фундаментальному вопросу о валидности количественных измерений. Откуда у вас уверенность, что человек отвечает на тот вопрос, который вы задаете? Где подтверждение этому в сопровождающей документации? Избыточно, громоздко и подозрительно – весь ваш ответ.

Представим женщину, 82 лет, недослышит, болеет. Как она будет общаться по телефону? Предположим, что так:

– Скажите, пожалуйста, вы поддерживаете или не поддерживаете военную операцию России на территории Украины?
– Ну если там, на Украине не все нормально, правильно Путин…
– Скорее поддерживаете?
– Поддерживаю. Он мир ведь хочет.
– Да. Поддерживаете или не поддерживаете?
– Поддерживаю его.
– Почему вы поддерживаете данное решение? Можете как-то в двух словах объяснить?
– Почему его поддерживаю? Потому что он за мир.
– За мир.
– Хотит, чтобы все жили хорошо. Он за мир, без войны.
– За мир, пишу, без войны.
– Да.
– А то войну, мы хоть и в детстве испытали, но до сих пор она помнится. Не надо войны.

Вопрос о поддержке операции трансформировался в вопрос о поддержке Путина, о поддержке военных действий – в поддержку мирных решений. Вглядывается знаток в анкетную формулировку вопроса, смотрит на распределения и находит ответы о злостной пропаганде, народном невежестве, озлобленности и милитаристских настроениях. А за всем этим может стоять совсем другой вопрос, который как бы есть в анкете, но в общении его как бы нет.

О валидности измерений нельзя рассуждать, медитируя над анкетой. Никакие сложные регрессии не помогут разобраться в ответах, которые даны на другие вопросы. Присутствует ли здесь злой умысел исследователя? Желание сфальсифицировать результаты?

Не думаю. Скорее невнимательность к сопутствующим данным, методическим описаниям и, более того, некритичность к собственным суждениям и убеждениям. Некритичность – главный признак знатока, убеждающего нас в своей правоте, и главная причина как если бы низкой валидности измерений.

Все измерения валидны, только зачастую валидны не тому, что вы им приписываете.

Большой, мясистый, многословный, но абсолютно вязкий разбор опросов, на уровне слухов и домыслов, собранных на задворках опросных фабрик. Сразу видно, автор имеет весьма смутные представления о методологии опросов общественного мнения.

Алюков, М. Опросы общественного мнения как политическое оружие // ОД "Русская версия", 2022. 9 марта.

Информационное противостояние переходит теперь и на научно-исследовательский уровень. Когда западные каналы дают неподтвержденные социологические данные, а после приносят публичные извинения - это считается нормой, но когда отечественная социология противоречит позиции Запада - она признается "политическим оружием". Вот так и сегодня западные структуры пытаются дискредитировать ведущие социологические организации России (ВЦИОМ и ФОМ).
Напомним, что сайт ВЦИОМ находится под непрекращающейся атакой хакеров с момента публикации актуальной социологии в конце февраля.
https://www.opendemocracy.net/ru/oprosy-obschestvennogo-mneniya-kak-politicheskoe-oruzhie-alyukov/?fbclid=IwAR31ylZ5VXqzFdbVBmwlU1B-PSvOmQW4Gtx1Uu3oByrTUneOFbuqcwA3Cj0

⚡️Коллеги и смежники, друзья и недруги, доброжелатели и хулители, прежде, чем читать дальше, посмотрите на этот вопрос. Он задается Росстатом в точно такой же формулировке уже три года - 2019, 2020, 2021 - в рамках Выборочного наблюдения состояния здоровья населения. Но результатов, хотя бы линейного распределения, хотя бы за один год, нигде нет.

Может быть кто дотошный и расторопный имеет или может найти ответы на этот вопрос? Пусть даже на один, в отрыве от остальных. Однако идеально было бы пересечь с демографическими вопросами, хотя бы с половозрастными группами.

⁉️Помогите или подскажите, кто может помочь? Буду признателен, если переадресуете мой запрос кому-либо, кого считаете более осведомленным и смышленным в вопросах отечественной статистики.

Вышел в свет словарик ключевых концептов медицинской социологии, с точки зрения западной модели здравоохранения. Не плохо присмотреться и найти отличия от складывающихся у нас.

Не специалист, потому не понимаю разницы между медицинской социологией и социологией медицины. Если кто понимает или считает эти понятия синонимичными, просветите.

Key concepts in medical sociology. 3rd. ed. / Ed. by L.F. Monaghan, J. Gabe. London: Sage, 2022.

Надо как-то привыкать к новым форматам онлайн общения. На смену группам и форумам пришли чаты, у многих давно, у меня нет.

По исследовательским делам регулярно заглядываю в два, дико неудобно, но смиренно листаю ленты.

Мои чаты ниже. А ваши? Что посоветуете для общения?

1) Чат Ресёчеров
2) Чат пользователей R