Мокша и эрзя от художницы Onigiri_JM02.

Свадебный головной убор мокшан златной относится к типу "сороки". Он украшен вышивкой, бисером, металлическими накладками, – всё это имело магический смысл. Например, разнонаправленные спирали из золотного шитья – сила рода, единение женского и мужского начал, сила будущего.

Оберегом выступает и искусная вышивка, скрытая от глаз постороннего человека, и раковины-каури с дальних южных морей. Ими с древнейших времён представительницы мокшанского народа украшали свои одежды. На сегодня головной убор представлен в Музее истории художественных промыслов, в отделе, посвященном национальному костюму Нижегородского края.

https://youtu.be/CL4q8aKBHZ8

Населённые пункты Оренбургской области основанные мокшей и эрзей. Полный размер: https://geoportal.rgo.ru/iipview/3276

Мокшанские богатыри

В селе Ачадове несколько раз рождались очень сильные люди, прямо-таки богатыри. Было это ещё до крещения, когда ездили в дальние угодья, что за тридцать-сорок верст. Сторожа помещиков, через чьи земли ездили, сильно притесняли мокшу.

Случалось, что даже убивали ачадовцев. Только когда богатырь Сарай ходил с ачадовцами на те дальние луга, никто из сторожей не подходил. Говорили:

— Сарай идет!

Сарай был не так высок, как «широк», и весил пятнадцать пудов. Драться он не любил, был смирным и тихим. Голос тонкий. Но когда он мирно боролся с десятью сельскими силачами, то подкидывал их даже на крыши сараев.

Однажды случилось так, что Сарая в Зарубкине арестовали урядники. Сарай уговаривал:

— Пустите, не держите меня.

А те:

— Подержим тебя здесь! Посиди.

Тогда Сарай вырвал одним рывком дверь со всеми петлями и ушел в село. Урядники даже не посмели показаться ему на глаза.

Записал краевед Б.Е. Смирнов в селе Ачадово в 1963 г.

****

Фадей Денисович Шамонин, по-уличному Фотька, был одним из потомков Сарая, имел огромный рост — два метра. Его шубу одевали два обычных человека, да еще по две руки засунут в один рукав. Тогда сельские мужики в свои леса и луга ездили окружным путем, через Новую Потьму, чтобы миновать барских сторожей. Фотей же едет напрямую, и с ним соберутся подвод десять-пятнадцать. Платят ему по три копейки за защиту. Сторожа как услышат, что Фотей едет, хоть барский лес руби — никто не подойдет. Фотька всегда на возу шестерик (дубину) держал, но грабителем не был, а справедливость защищал.

Раз зимой на мосту у Зубовой Поляны сторожа с объездчиком отбирали все у мужиков: топоры, потники (войлок, подкладываемый под седло), тулупы. Гору добра наложили. Объездчик, хотя и слышал, что «Фотька едет», но надеялся на своих лесников, мол, много их и все здоровые. Наконец на возу подъезжает Фотька (к тому времени уж старый стал). Объездчик кричит:

— Ты что лес грабишь и другим помогаешь?

А тот:

— Не надо их обижать, отдай всё. Лес не ты нам дал.

А объездчик его плетью. Фотька предупреждает:

— Я сильный! Меня нельзя трогать.

Объездчик рассвирепел и еще ударил. Тогда спрыгнул с воза Фотей, одной рукой схватил объездчика за бороду и бросил через перила моста. Объездчик ударился головой об лед.

Потом приехал следователь, допросили. Для пробы силы велели двадцатипятипудовую строительную «бабу» для забивания свай перенести в сарай, а Фотька отнёс ее по лестнице к следователю. Тот уж потом просит:

— Вынеси ее назад (что бы делали, если б он её там оставил?)

И сказали ему:

— Судить тебя мы не можем. Объездчик ведь знал, что ты такой сильный. Иди домой.

В другой раз Фотей боролся с «ручным» медведем. Медведь стал стонать от боли, и Фотька бросил его. Но когда Фотей отвернулся, то медведь по-звериному, сзади, бросился и разорвал шубу Фотея. Тогда одним ударом тот убил медведя.

Записал краевед Б.Е. Смирнов в селе Пичпанда в 1963 г.

* * *

Примерно в 1942 году умер 70-летний непомерной силы богатырь, мокшанин Бабскай Семен. Было их два брата: старший — Яков, младший — Семен, и оба великаны. С детства жили бедно. Роста Семен был около двух метров, но особенно заметными были огромная грудь и широченные плечи. Поэтому среди людей он казался толстым, как голландка. Руки доставали до колен. Больше о таких нигде не слыхали, разве что в былинах. Если б Бабскай жил в далекие времена и участвовал в старой войне — он всех одной только дубиной смял бы. А если б в эти годы жил, то был бы самым знаменитым борцом. Из себя был русоват, волосы кудрявые, на лицо красив. До старости был красив и чистоплотен. Кроме непомерной силы и огромных кулаков (каждый кулак — с голову ребенка, примерно по десять мужицких) имел тяжелый бас, от которого людям не по себе становилось. На спор как грянет — все свечи, все огни в избе тухнут, ни один не выдерживает. А так, просто в разговоре, голос был приятный. Был великаном, а жил просто, даже тихо, можно сказать.

Кулачные бои прежде бывали — один конец села на другой конец сходились — Бабскай никогда не выходил ни драться, ни бороться. Уж очень он боялся кого-нибудь нечаянно убить.

По характеру был добродушным. Когда к нему начинали приставать, даже обижать — он махнет лишь рукой, а не бил. Никогда не показывал на людях свою силу зря, не любил этого делать. Но бывали и с ним случаи, когда задевали за живое. Один раз мельник, здоровенный мужик — спина-то в целый метр шириной, сидя за столом с шестью сильными сыновьями, ругнул Бабская бродягой, мол, у тебя нет сыновей, а у меня вон сколько. Бабскай взял мельника за шиворот и швырнул через стол. Перебросил так, что на столе в посудах даже чай не разлился. Сыновья от страха лишь посмеялись над отцом:

— Не балуй с Бабскаем!

В другой раз шестеро братьев Бабиных, все как один рослые, сильные, напали на Бабская. Уж очень хотелось им его побить, хотелось славы. Много раз они ударили его, хотя удары их были, что комариные укусы. Он же вяло, неловко так от них отмахивался, чтобы не ударить. Потом ему захотелось над ними подшутить, а бегать за ними было неохота. И он стал притворяться избитым, стал качаться, будто от ударов. Бабины тут же сбежались к нему, добить решили. Столпились вокруг него, тут он кого схватил, кого свалил и из Бабиных крестец сделал: крест-накрест всех шестерых уложил и сел на них. Те не вытерпели и взмолились, чтобы он их отпустил. Отпустил он их всех невредимыми.

Но был он безграмотным, совсем темным, потому и пропал безвестным. Иной мужичок копит, копит и разбогатеет, а Бабскай не богател. Был честным: на заказ покупал людям лошадей и получал за это плату. Толк-то в скоте он знал, особенно в лошадях. Скупал в деревнях кожи. Этим он и жил. Все уходило у него на еду, поэтому искал всегда, чтоб дешево можно купить. В праздники баловался, развлекая людей. Зимой схватит кого-нибудь из молодых здоровенных мужиков и кинет в рыхлый снег — копайся там. Вылезет мужик, а он его опять в снег толкнет. Или посадит на каждую ладонь по человеку и носит обоих. А еще: станет на четвереньки, на спину ему доски настелят. На эти доски лягут тридцать человек — он терпит. Пудовую гирю бросал через крышу дома, двухпудовую — через сарай. Только ушки гири мелькают. Однажды на спор взвалил на спину восемнадцатипудового быка и дотащил до своего дома. Деньги выиграл.

Рассказов о его силе было множество. Бабскай всегда приходил на помощь знакомым и чужим. Встретятся зимой на дороге два воза, он съезжал в снег, уступая дорогу. Потом вытаскивал воз, который не под силу было сдвинуть нескольким мужикам.

Жил он одиноко. Жена его рано умерла, сын погиб. Да и сам он умер неожиданно, на другой день после бани. Пришел из бани и пожаловался:

— Ноги холодные, помру скоро.

Все посмеялись над его словами. Наутро же он умер.

Записал краевед Б.Е. Смирнов в селе Новые Выселки в 1963 г.

***

Старик-мокша Суреч жил девяносто девять лет и умер при моей матери. Ходил он на медведей, а оружие-то его кинжал с крестовиной да рогатина дубовая. Брал с собой меру картошки и ковригу хлеба. С этим он шел на медведя. Случалось даже, что спасал незадачливых охотников с ружьями.

Старик он был высокий, но в драки не лез — боялся убить человека. Плел он лапти, а лыко носил на себе за двенадцать километров. Ноши связывал по пять пудов, а иногда и больше.

Как-то раз поймали при обходе его с лыком два лесника. Все припомнили: сколько лыка он перетаскал (а тогда строго было, для лаптей не хватало лыка).

— Что с тобой делать? Давай к пню привяжем, пусть комары поедят его! А на обратном пути отвяжем его.

Привязали к здоровенному ветровальному пню, а ствол повыше отпилили. Ушли лесники по просеке, не видно уже стало. Суреч опустился на колени, подлез под пень, поднялся и кое-как понес. Четыре километра до пасеки тащил, там пчеловод развязал его. Приходят лесники — нет ветровального пня, нет и Суреча. Куда же он исчез? Так и не поняли. Через неделю пошел лесник к тому пчеловоду — меду поесть. Заходит, а у сеней лежит тот пень.

— Откуда?

— Да Суреч на спине притащил.

— Да там корней, земли сколько?!

Заинтересовался лесник, привез как-то весы. Двадцать пять пудов потянул этот корень!

Записал краевед Б.Е. Смирнов в селе Новые Выселки в 1963 г.

***

В конце прошлого века в деревне Кильгинино умер старик Тюштянь, который когда-то по силе не имел себе равных. Это был высокий богатырь, борода огромная, нестриженая. Волосы острижены по-староверски: макушка выстрижена, а остальные волосы длинные. Был он простым пастухом, но силу показать любил, считал это за удовольствие.

Приехал как-то раз в волостное село Зарубкино силач-борец. Силу свою хотел показать, железо гнул. Спрашивает:

— Можно ли найти мне противника?

Становой и урядник послали десятника (низшая административная должность, заведующий десятком изб или людей) за пастухом Тюштянем на речку Кулик, где тот пас стадо овец. Уговорили кое-как, привезли его.

Угостили белым хлебом и разъяснили, зачем оторвали от дела.

— А виноват не буду, не посадите?

— Виноват не будешь!

— У меня совести не хватит первому бить. Вы скажите, чтоб он первым ударил, а то...

Тот ударил.

— Эх, как больно-то. Ну, хорошо, стань!

Тюштянь руку поднял, как мотыгу, и сверху ударил. Тот так и рухнул, где стоял. А Тюштяня отвезли опять к стаду.

Записал краевед Б.Е. Смирнов в селе Каргал в 1963 г.

Реконструкция из мокшано-эрзянского Барбашинского могильника золотоордынской эпохи, Самара.

Мокша. Фотографии проекта Kunstkamera.

Нижгары, мокша и эрзя

Нижгары называют всех представителей мокши и эрзи – мокшалар, что дословно означает «мокшане». Однако, по соседству Сергачского и Краснооктябрьского районов западнее и восточнее, и южнее вплоть до Саранска в основном проживают эрзяне. Мокша и эрзя имеют довольно много отличий между собой и считаются разными этносами.

Возможно, ранее большинство предков нижгар проживали в западной части Мещёры, как раз в том районе где сейчас проживает мокша, например, современные Темниковский и Торбеевский районы Мордовии, и после сохранили название «мокша» для всех представителей мокшанского и эрзянского народов.

Также исторический ареал эрзи был несколько в ином месте. В XII-XIII веках еще до Золотой Орды крупнейшие центры эрзи находились на месте Саровского и Арзамасского городища. Возможно после эрзянам пришлось мигрировать на юго-восток.

Завершена разработка мобильной игры «Сокровище нации».

Благодаря данной игре дети дошкольного и младшего школьного возраста смогут в игровой форме знакомиться с родным языком.
В игре 30 языков народов России, включая мокшанский язык.

Игра показывает разнобразие народов России, а также учит ценить народную культуру и язык.

Скачать игру можно в магазинах приложений:
Google Play – https://play.google.com/store/apps/details?id=com.Naad08.TreasureOfNation&hl=ru

Apple Store – https://apps.apple.com/ru/app/%D1%81%D0%BE%D0%BA%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%89%D0%B5-%D0%BD%D0%B0%D1%86%D0%B8%D0%B8/id6462195279

Этнокультурный портрет мокши и эрзи в контексте русской журналистики конца ХIХ – начала ХХ века

Можно с сожалением констатировать, что этнокультурный портрет мордвы как этноса современными учеными почти не рассматривался. Отметим лишь высказывания о мордве некоторых выдающихся мыслителей, в частности, Л. Н. Толстого, указавшего на такое национальное качество мордвы, как упорство; А. М. Горького, давшего яркие мордовские образы во многих произведениях; Н. Флеровского (В. В. Берви), говорившего о «поэтичном» мордвине.

Между тем в научной, научно-популярной историко-этнографической публицистике XIX – начала XX столетия содержится множество высказываний известных русских ученых-этнографов, писателей, публицистов, характеризующих различные черты характера эрзянского и мокшанского народов. Они в целом воссоздают национальный этнокультурный и нравственно-психологический портрет мордвы как этноса.

Какие же факторы оказывают важнейшее влияние на формирование психологического типа?

Выдающийся российский историк В.О. Ключевский одним из определяющих факторов развития общества в целом и человеческой личности в частности считал географическую среду, «природу страны». Он подчеркивал, что именно природа «держит в своих руках колыбель каждого народа». Точку зрения Ключевского разделял известный историк, «казанский светило» А.П. Щапов, считавший, что «…всякий человек в пространстве служит зеркалом своей местности».

Таким образом, географический фактор в понимании вышеназванных историков не только обусловливает экономическую жизнь, но и участвует непосредственно в формировании характера, понятий, склада мыслей народа как этноса.

Основной средой обитания мордовского народа вплоть до XIX столетия был лес. В редком селе мордовского края, как указывал профессор Казанского университета И.Н. Смирнов, не помнят о лесах, которые подходили прямо к мордовским усадьбам. Священник К. Митропольский по этому поводу писал в «Тамбовских епархиальных ведомостях»: «Край, занимаемый мордвою, в прежние времена представлял пространство, покрытое сплошным непроходимым лесом. Деревья в этом лесу были так громадны, что многие из них вывозились для постройки кораблей, в особенности мачт». О лесах, покрывавших территорию мордовского края, можно судить по сохранившимся актам, преданиям. Характерное описание его природы можно найти у тамбовского краеведа XIX в. И.И. Дубасова.

Понятие о том, насколько плодородны были когда-то земли, лежавшие под лесами, дает свидетельство крупного ученого XVIII века П.С. Палласа, приводимое И.Н. Смирновым в очерке «Мордва»: «…иностранный человек, увидев здешнее хлебопашество, – читаем на страницах «Известий Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете», – конечно, придет в изумление, а именно: на невспаханной земле, которая и без удобрения плодородна, крестьяне сеют овес, рожь, и просо, как будто на съедение птицам, потом, взяв соху, начинают пахать, а за сохой идет другая лошадь с бороной без погоняльщика, и вся работа в том и состоит».

Известный исследователь-этнограф К. Фукс также обратил внимание на «нетребующие удобрения богатые черноземные грунты», которые мордва «с давнего времени умела удачно выбирать для своих поселений».

Другой особенностью ландшафта мордовского края было обилие рек. «В непроходимых лесах..., в хороших удобных местах, обыкновенно при реках, селилась мордва и занималась охотою, рыбною ловлею, пчеловодством, земледелием и другими промыслами», – писал в прошлом веке популярный столичный журнал «Родина».

Почитание леса, воды, окружающей природы в целом проявилось и в мордовской мифологии. Считается смертным грехом, как подчеркивает В.Н. Майнов в работе «Остатки мордовской мифологии», погубить дерево; «…несчастье мордвину, который оставит гнить дерево в лесу – он станет таким же сухим». Путешественник-исследователь И.И. Лепехин рассказывает, что керемети (мордовские мольбища. – Ю.М.) мордва строила в лесах не из страха и не для того, чтобы скрыться от властей, а потому, что она «созерцает лес как нечто священное». «Привязанность к родному селению, уважение к лесу, воде и довольство вообще, – делает вывод журнал «Природа и люди», – составляют отличительные черты их (мордвы. – Ю.М.) характера. Обитая в местностях плодородных, щедро наделенных дарами природы, защищенными густыми лесами и богатых водою, мордва при своем упорном трудолюбии успевает извлекать из них немалые выгоды…».

Итак, природные условия обусловили основные виды хозяйственной деятельности мордвы (охота, рыбная ловля, пчеловодство, земледелие, скотоводство), отразились на физическом типе народа. Хороший климат и здоровый образ жизни, плодородные земли в совокупности с благами, доставляемыми лесом (целебным воздухом, обилием дичи, разнообразными продуктами), способствовали формированию физически крепкого населения. народе говорит о мордве и К. Фукс. «Мордовины сложением крепче русских, – пишет он в путевом очерке «Поездка из Казани к мордве Казанской губернии». – Лица у них мужественного вида, и по большей части с римским носом. Женщины высокого роста, плечисты и до старости ходят.

Характеризуя социальную структуру крестьянства мордовского края, корреспондент «Саратовских губернских ведомостей» Г. Э-в объясняет, что экономическое положение мордвы «хорошее в виду того, что мордва лишь редко испытывала тягость крепостного права». Как о «государственных крестьянах» говорил о мордве 100 лет назад Н.Н. Оглоблин: «Мордва избежала помещичьего крепостного права, – пишет он на страницах «Исторического вестника», – со всеми прелестями которого она могла воочию познакомиться на примере своих соседей-русских, помещичьих крестьян… Справедливо находя большую разницу между своим довольно свободным положением государственных крестьян и полным рабством русских помещичьих крестьян, мордва, естественно, отличала себя от русских и смотрела на последних как на …по рукам и ногам закрепощенную народность…».

По данным современного мордовского историка В.К. Абрамова, у мордвы лишь 2 процента хозяйств были помещичьими (самыми эксплуатируемыми и бесправными), 66 процентов – государственными и 32 процента – удельными, тогда как у русских крестьян половину всех хозяйств составляли помещичьи, более 39 процентов – государственные и почти 11 – удельные. Социально-экономическое положение не могло не сказаться на нравственно-психологическом типе народа. Именно с социальными обстоятельствами связывает Н.Н. Оглоблин следующую характеристику мордвы: «В характере местной мордвы, – читаем в очерке «В Мордовском крае», – невольно наблюдается какое-то горделивое спокойствие, порядочность и сдержанность, полная сознания своего достоинства и чуждая всякого рода выходок, резкостей, крайностей. Посмотрите, с каким достоинством и как свободно мордвин с вами говорит, как непринужденно раскланивается, как легко протягивает вам руку, если вы достаточно с ним знакомы, не обращая внимания на разницу в общественном положении между им и вами. Все это невольно бросается в глаза, особенно при сравнении с местным русским крестьянством, на котором и доселе еще не успели изгладиться следы недавнего рабства, с его приниженностью, холопством, заискиванием пред высшим и т.п. несимпатичными чертами».

Таким образом, черты, которыми характеризуется и физический, и нравственно-психологический тип мордвина, представляют собой результат общих социально-экономических условий. Эти условия, в свою очередь, составляют продукт «природы страны».

Постоянная зависимость от природных условий, тяжелый физический труд, неуверенность в завтрашнем дне определили социальную психологию мордвина, воспитав в нем «общественный дух», привычку к совместному артельному труду. На общинный характер жизнедеятельности мордвы обращали внимание читателей столичные журналы XIX в. «Отечественные записки», «Русская старина», «Природа и люди» и др. «Мне не раз приходилось убеждаться, – пишет публицист В.Г. Трирогов в этнографическом очерке «Мордовские общины», – что мордва в особенности крепко стоит за … общину».

В качестве примера артельной мордовской семьи исследователь приводит семью Тюркиных из села Кулясово Саратовской губернии. Она состоит из следующих рабочих членов: двух братьев-стариков с женами, у которых четыре сына и четыре снохи, и одна незамужняя дочь тринадцати лет. Семья эта живет в двух избах, из которых одна предназначена для той половины членов семьи, которая обязана ухаживать за общим скотом. Как правило, между ними установлена очередь – каждая половина ходит за скотом погодно. В старой избе целый год живет та часть семьи, которая в данный момент «заведует скотоводством. Другая же половина членов семьи, живущая в другой избе, обязана заниматься исключительно приготовлением пищи для всех, так что их изба служит общей столовой».

«Исторический вестник» считает одной из главных причин благосостояния мордвы также то обстоятельство, что «мордовские семьи не любят делиться, и большие семейные артели здесь (речь идет о Пензенской губернии) не редкость». Н.Н. Оглоблин рассказывает о семье «в 40 душ». По его словам, это уже «целый семейный «мир», дружно работающий над своим благосостоянием. Здесь и земли изобильно, и скота достаточно, и рабочих рук с избытком».

В подобном духе писал и журнал «Природа и люди». «Живет мордва, – читаем в очерке об этом народе, – большими деревнями… Но это не мешает им жить в полном мире и согласии между собою. Без общего обсуждения, без сельской сходки у них не обходятся даже такие дела, как выбор места для отправления «моляна» или другого мордовского обряда».

Сказанное подтверждают и современные исследователи. В.К. Абрамов справедливо считает, что община поддерживала наилучший для крестьянства психологический климат, на протяжении столетий являлась для них единственной надежной опорой и защитой. На социальную психологию влияли и относительная самостоятельность каждого хозяина-общинника, его привычка, с одной стороны, полагаться во всем лишь на свои силы, а с другой – действовать во многих случаях «миром», сообща. Все это сформировало своеобразный крестьянский тип, в котором «неприхотливость, психическая стойкость, физическая сила и выносливость сочетались с коммуникабельностью и смекалкой. Крестьянин-общинник был хорошим работником и хорошим солдатом».

Материалы периодической печати XIX столетия дали основание тамбовскому краеведу Л.Ф. Чигринской сделать вывод о том, что «нравственные нормы формировались у мордвы очень рано. К XVI веку господствующими ценностями были воинская доблесть и трудовые навыки человека». Трудолюбие мордвы отмечали многие наблюдатели: «Мордвины честны, трудолюбивы…» (Ю. Марков); «Мордва… народ добродушный, трудолюбивый, но обиженный историей» (И.И. Дубасов); «Где земля плоха уж, мордвин не селится, опять же – народ работящий» (Н. Прозин). «Чтобы составить себе полное понятие о характере мордвина, нужно видеть его еще на работе. Невозмутимое спокойствие, поразительное терпение и крайняя заботливость не покидают его при этом ни на минуту».

Нельзя не согласиться с мнением Л.Ф. Чигринской относительно резкого осуждения среди мордвы воровства, грабежей и т.п.

И.И. Дубасов включает в одну из своих публикаций предание о мордовском князе Тюштяне как о «справедливом, беспристрастном правителе, гонителе воров. За кражу малейшей вещи он приказывал вешать преступников на виселицах». Не случайно секретарь Симбирского статистического комитета, прекрасный знаток мордовского народа В.А. Ауновский в «Энографическом очерке мордвы подчеркивал, что «в последние десятилетия мордва (Краснослободского уезда Пензенской губернии. – Ю.М.) не была замечена не только в умышленных убийствах, но даже в грабежах и в значительных кражах». В подтверждение этому он приводит следующий пример: «Некоторые из землевладельцев в восточных губерниях при подрядах и покупках руководствуются правилом – с подгородными крестьянами и мещанами дела вовсе не иметь, татар обязывать строгими условиями, на законных основаниях, мордвину верить на слово». Подобную же характеристику дают и многие другие авторы газет и журналов. В частности, священник А. Борисовский, рассказывая о нижегородской мордве, замечал, что «старожилы не запомнят ни одного случая воровства, и вообще какого бы то ни было преступления; нет также и пьянства». «У мордвина честность в исполнении своего слова замечательная…», – читаем в «Нижегородском сборнике» за 1869 год, издававшемся Нижегородским статистическим комитетом под редакцией секретаря комитета известного публициста А.С. Гациского.

Весьма строги были у мордвы нравственные соционормативные традиции. «Понятия о чести у мордвы самые твердые и безукоризненные, – утверждал Н. Прозин. – Мордовские селения и до селе еще …отличаются чистотою своих нравов. Есть поговорка, и очень справедливая… «С господами честно, с попами свято, а с мордвинушкой грех, да лучше всех».

И.И. Дубасов свидетельствовал, что молодая мордовка ни за что не покажется свекру или другому пожилому мужчине босая и без головного покрывала. С этой целью мордовки даже спят в обуви. В течение нескольких первых лет после брака молодые стыдятся даже разговаривать между собою при посторонних о чем бы то ни было».

Один из сельских священников Самарской губернии, долгое время наблюдавший жизнь мордвы, весьма недвусмысленно заявлял следующее: «…Сколько успел присмотреться к жизни простонародья – мне кажется, что мордовские селения представляют собой добрый пример скромных, приличных отношений одного пола к другому в молодых летах. Весьма редко случаются преступные истории; девушка, имевшая несчастие сделаться предметом рассказов и суждений, обыкновенно рискует навсегда «засидеться».

Среди других штрихов к нравственно-психологическому портрету мордовского народа газеты и журналы отмечали миролюбие, доброту, гостеприимство, упорство в достижении цели, почитание старших, консерватизм в верованиях, крепость семейных связей и др. Особо выделяется наличие народного самосознания. «Мордва сознает себя именно и только мордвином… – указывал Н.Н. Оглоблин. – И это народное самосознание сказывается у мордвы постоянно, на каждом шагу». Подчеркивая данную черту, автор в то же время писал об осознании мордвой государственной связи с соседними русским, татарским и другими народами, о ее способности к восприятию культурных начал, внесенных более могучим организмом. Все это, по мнению исследователя, служит лучшим ручательством того, что мордву минует исторический закон ассимиляции малого народа более многочисленным. «Маленькое сравнительно мордовское племя блистательно доказало за время своего многовекового сожительства с огромным русским племенем и свою историческую живучесть, и свою способность к культурному развитию. А раз это так, значит, мордва доказала свое историческое право на самобытную жизнь среди и рядом с русским народом», – такой вывод делает один из популярных публицистов России XIX столетия.

Ю. МИШАНИН, доктор филологических наук, г. Саранск.

Источник: Региональная общественная организация "Эрзянское культурно-просветительное общество "Голос эрзи".

Мокшанка.
Вечканов В.И. 1986 год, холст, масло.

Мордовский музей изобразительных искусств.