О мокшано-эрзянском народном эпосе еще будут написаны сотни статей и десятки книг. Поневоле вспоминаются слова Генриха Ивановича Горбунова, сказанные тридцать с лишним лет назад: «Он неповторим, как неровно изумительный сплав героического и трагического, тончайшего лирического движения человеческой души и неудержимой смелости народа в стремлении к самоутверждению, бережного отношения к человеческому сердцу и беспощадности возмездия за причиненное зло». Ему вторил Артур Моро: «Эпос укрепляет связь современного бытия народа с прошлым: с национальным бытом, культурой. Эпос украшает современную жизнь народа, придает ей особое поэтическое звучание. Образно говоря, эпос – это художественная многокрасочная национальная летопись жизни, быта, деяния, мышления, стойкости и упорства в героической борьбе за место под солнцем на земле».

Мокшано-эрзянский народный эпос, где правдиво освещается историческая судьба народа, его мировоззрение, сохранение культурного наследия народов России, сегодня актуален как никогда.

Целеустремленность Григория Яковлевича, его твердая убежденность в необходимости данной работы помогли организовать и дописать этот тяжелый и очень ответственный коллективный труд. Он был тем стержнем, который сумел удержать около себя группу талантливых, выдающихся ученых, воссоздавших по своему художественно-историческому содержанию эпос, не уступающий таким произведениям, как карело-финский эпос «Калевала», армянский эпос «Давид Сасунский» и др.

Григорий Яковлевич Меркушкин – человек, который намного опередил свое время. Ему не пришлось увидеть плоды многих своих трудов. Он рано ушел из жизни, но оставил богатое научное и литературное наследие, еще не полностью опубликованное и изученное, и добрую память о себе, память в народе, которому служил до последней минуты…

Благодаря близкой родственнице Г. Я. Меркушкина, Ларисе Георгиевне Меркушкиной, в семейном архиве собирается и бережно хранится архив ученого: его труды, текст эпоса «Масторава», рецензии и отзывы на эпос, копии статей из коллективных сборников, публикации из газет и журналов, материалы о его жизни и многогранной деятельности.

Книга «Масторава» занимает достойное место в фондах Национальной библиотеки им. А. С. Пушкина и является богатейшим материалом для научных и исследовательских работ студентов, аспирантов, научных сотрудников.

Гаршина Л.Н. Книга «Масторава» — научный подвиг мордовских ученых // Гуманитарий: актуальные проблемы гуманитарной науки и образования. 2011. №2.

Мокшано-эрзяно-тюркские отношения

> Мы склонны считать что небольшая часть населения Волжской Булгарии, вынуждена была оставить свои коренные земли после нашествия монголов (какая-то незначительная группа булгар могла оказаться на мордовской земле ещё в конце домонгольского периода, когда сложились союзнические отношения Булгарии с восточной мордвой под предводительством Пургаса). Булгарское население частично смешалось с местными жителями или проживало параллельно с ними, о чём свидетельствует круг названных могильников. Эта небольшая группа булгар по сравнению с населением самой Волжско-Камской Булгарии (более 40 памятников на западе и около 2 тыс., точнее, 1855 — на основной булгарской территории) начинает самостоятельный путь развития, что связано с отдаленностью и изолированностью от основных булгарских земель. Вскоре здесь возникает отдельный улус Золотой Орды с центром в Наровчате (Наручадь русских летописей), расположенном на территории владений золотоордынского князя Бехана и известном под названием г. Мохши.

> … Эти материалы позволяют говорить о значительно большем количестве кипчаков по сравнению с булгарами, которые ещё до прихода монголов вошли в частичный контакт с местной мордвой (мокшей). В такой же контакт с местным населением входят и кипчаки. Кстати, мишарско-мордовские этнические связи подтверждаются и данными языка.

Р.Г. Фахрутдинов, С.А. Плетнева. Очерки по истории Волжской Булгарии, 1984.

Мокша и эрзя в представлении художника Autumn Sacura.

Об отношении мокши и эрзи к важности рода и племени

– Знать, покштяй, из древнего ты рода,
Величав осанкой, старец мудрый,
Да и мудрость речи величава.
Ты скажи нам дедушка, скажи-ка,
Что считаешь самым некрасивым?
Что ты на земле прекрасной нашей
Самым отвратительным считаешь?
– Безобразного, пытливый Тюштя,
На земле ещё, увы, немало.
Но всего сильней не любят люди
Соплеменников своих трусливых.
Кто они, подумайте-ка, трусы,
Продающие свой род и племя?
Самые проклятые в народе,
Ненавистнее врагов заклятых.
Кто продаст своё селенье? Трусы!
Кто друзей в беде оставит? Трусы!
И не скажешь, сколько зла на свете
Делают трусливые людишки! ...

Г.Я. Меркушкин. «Масторава: мордовский народный эпос», 2012.

Генетическое-аутосомное родство мокши с соседними популяциями по IBD сегментам, чем краснее цвет, тем ближе популяция. Заметен уклон на запад и юго-запад.

Святкин С.В. Относительная хронология мордовских боевых топоров-чеканов VIII-XI вв. // Культуры евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э. (вопросы хронологии): Материалы II Международной археологической конференции 17 - 20 ноября 1997 г.). - Самара, 1998. С. 260-266.

Тюштяны как древний народ. Или Тюштя правитель предков финно-угров.

Несмотря на то что Тюштя обычно рисуется как древний правитель мордовского народа, тюштяны могут фигурировать в песнях и преданиях как некоторая коллективная общность. Так, рассказчик предания, записанного в Лукояновском р-не Нижегородской обл., отмечает, что «тюштянов было много, и много было рассказов о них». Похоже, что тюштяны, или тюштянские, выступают как коллективная общность в бытующих в Ельниковском и Пудошанском р-нах Мордовии народных анекдотах о глупцах (см. ниже), упоминаемых, но, к сожалению, не цитируемых А. И. Маскаевым [Маскаев 1964, 174–175]. Ряд примеров, подтверждающих изначальное восприятие тюштянов как народа, можно обнаружить и в народной поэзии. А. И. Маскаев пишет, что «в мокша-мордовской песне <…> тюштяном называется племя, xотя это племя осознается только как мордовское» [Там же, 196]. В этой песне действительно упоминается «тюштянь оцязор» (букв.: царь тюштянов). В другой песне о Тюште рассказывается, как его дочь Кирдюня отправляется искать себе жениха. Герой обращается к ней со словами «тюштянь стирь, пара стирь» (тюштянская девушка, хорошая девушка) [УПТМН 1963, 257]. Подобные примеры были бы невозможны, если бы Тюштя изначально было именем собственным или обозначением должности старейшины или племенного вождя. Интересно и другое сообщение А. И. Маскаева. Он отмечает, что «имя “Тюштя” (Тюштянь) известно большей части мордвы, и не столько из художественных произведений, сколько из ходячей в народе фразы “Тюштянь пингень” (“время Тюшти”) в значении русского выражения “При царе Кесаре” или “При царе Гороxе”. Эта фраза употребительна нередко и там, где никаких песен и преданий о Тюште не обнаружено» [Маскаев 1964, 173]. Существование подобного выражения может свидетельствовать о том, что с именем Тюшти ассоциируется эпическое время, предшествующее современной мордовской истории. В этом отношении Тюштя и его народ могут быть сопоставлены с «героической чудью» коми-пермяцких преданий.

В мордовских песнях и преданиях Тюштя всегда рисуется как древний правитель мордовского народа, а его подданные — как предки современной мордвы. Именно это обстоятельство позволяет исследователям считать песни о Тюште национальным эпосом. Тем не менее этот мотив также имеет прямые параллели в преданиях о чуди. Происхождение местного населения или какой-то его части от чуди является одним из наиболее характерных мотивов преданий о чуди: мы находим их и в русских, и в коми-пермяцких версиях. На Русском Севере широко распространено представление о происхождении жителей тех или иных селений или определенных местных семей от чуди [Криничная 1991, 64, 73]. П. Сорокин, передавая представления русского населения Верxокамья о чуди, пишет, что «от чучи будто бы осталась девочка или девушка: “она не пошла за чучью, поступила в нашу веру” и стала родоначальницей одной семьи из фамилии Гашковыx. Фамилия эта в каре очень распространена» [Сорокин 1895, 40]. Еще более однозначны на этот счет предания коми-пермяков: «Говорят, здесь чудины жили. А жил и Кудым, от него и наш род пошел» [Ожегова 1971, 41]; «Наши деды переселились сюда с других мест. Давно уже. А раньше здесь жили чучкие. Главарь, князь-де, жил в Кудымкаре. Кудым-князь был. Оттого и Кудомовыx там много, из их рода — чучкого рода. Ропичи-де из чучкого рода и пошли» [Там же, 42]. Л. С. Грибова также отмечает, что «чудь <…> чрезвычайно близка к самим коми-пермякам. На просьбу рассказать о своей прошлой жизни коми-пермяки повторяли почти то же самое, что и о чуди: та же жизнь, те же места селищ и городищ, тот же креститель Стефан Пермский. Иногда коми-пермяки даже себя называли чудью: “Я сам чудской, хоть и не древний”. Из всех преданий о чуди добрая половина относится к данному типу. Распространены они повсеместно, но родство коми с чудью особенно прослеживается среди населения Гайского р-на» [Грибова 1975, 96]. По-видимому, наиболее близки к эпосу о Тюште коми-пермяцкие предания о Кудым-Оше. Кудым — чудин, князь чуди и в то же время коми-пермяк, предок и герой коми-пермяков. Ср.

: «Я слышал в детстве одно большое предание о Кудым-Оше от Пимена Яркова. Он часто приходил к нам в гости к деду. В нем говорилось о том, что Кудым был чудской князь» [Ожегова 1971, 29]; «В старые времена в наши места жил сильный народ, а имя ему была чудь. <…> Самыми сильными были три брата: Купра, Май да Ош. А самым удалым был среди них Ош» [Там же, 28]; «Кудым-Ош, великий богатырь из коми увтыра (рода коми), жил у Кувы» [Там же, 35]. Именно вокруг героических поступков Кудым-Оша разворачивается содержание коми-пермяцких преданий. Таким образом, определение Тюшти как древнего мордовского царя вполне может уживаться с его определением как царя древней чуди. В этом смысле можно истолковать и употребление в песнях выражения «эрзянский тюштян», которое А. И. Маскаев считает доказательством того, что слово «Тюштя» является старинным наименованием правителя [Маскаев 1967, 197]. Оно может быть сопоставлено с саамскими выражениями «русская чудь», «шведская чудь», связывающими мифологический чудской народ с различными современными этническими группами. Особенностью мордовской традиции стало полное забвение имени чуди и замещение ее древней мордвой.

МОРДОВСКИЙ ЭПОС О ТЮШТЕ И РУССКИЕ И ФИННО-УГОРСКИЕ ПРЕДАНИЯ О ЧУДИ
ИГОРЬ АЛЕКСАНДРОВИЧ БЕССОНОВ

Украшения среднецнинской мокши

... Не менее интересно дела обстоят у соседней мордвы, у которых со славянами Днепро-Донского междуречья просматриваются достаточно заметные в материальном плане связи. Будучи также данниками Хазарского каганата, и на них повлияла «провинциальная хазарская» мода. Только благодаря трупоположению, в отличии от славянской кремации, мы можем гораздо точнее разобраться с их мужскими украшениями.

В работе под названием «Материальная культура средне-цнинской мордвы VIII-XI вв.» под редакцией А.Е. Алиховой указано, что:
«…В описываемое время украшения не были чужды и для мужчин. Но у них они встречаются значительно реже и в крайне ограниченном количестве. К ним относятся височные привески-серьги в виде разомкнутого овального кольца с шишечкой наверху и грузиком внизу. Этот тип серег проник от южных соседей мордвы – аланских племен Северного Кавказа и Подонья, от племен так называемой салтово-маяцкой культуры. Находка литейной формы для изготовления подобной височной привески-серьги в одном из женских захоронений Крюковско-Кужновского могильника свидетельствует о местном производстве этого, некогда иноземного, украшения.
Изредка встречаются при мужских костяках небольшие височные кольца с разомкнутыми концами».

Таким образом мы видим, что у мужчин средне-цнинской мордвы тоже присутствуют как простые проволочные, так и серьги «салтовского типа», изготавливаемые на месте.

https://andvari5.livejournal.com/170266.html

Мокшанское и эрзянское право

Хранительницей и гарантом реализации обычно-правовых норм являлась сельская община. Представляя собой «мини-государство», «крестьянский мир» с широкими властными полномочиями в политике и практике управления крестьянами, община вырабатывала эталоны моральных и правовых норм, обеспечивало их исполнение, формировало правосознание крестьян. Сельское общество нередко играло решающую роль в разрешении многих частных вопросов крестьянской жизни, в особенности в системе земледелия и землепользования мордвы. Община в качестве властной структуры местного самоуправления определяла использование земель, принадлежавших государству, обеспечивала своевременность уплаты крестьянами всех установленных платежей и повинностей.

В качестве одной их функций общины являлось народное правосудие - этноюстиция. Внутриобщинные, а также межобщинные правовые коллизии разрешались в рамках сельских общин в соответствии с нормами обычного права. Одной из форм общинного правосудия был мирской сход (мокш. «пуромкс», эрз. «промкс»). По осени, отмечал К. Митропольский, мордва ежегодно собиралась где-либо на берегу большого озера для судопроизводства над личностями, подозреваемыми в каких-либо преступлениях, совершенных в течение года. «Судьи, чтобы узнать истину, чинили «суд Божий»: приказывали перевязать серединою бичевы шею обвиняемого и с быстротою перетащить его через озеро из конца в конец непременно три раза; оставшегося в живых признавали невинным».

На сельском сходе рассмотрению подлежали наиболее важные дела, связанные с реализацией права или исполнением обязанностей субъектами обычно-правовых отношений, а также обычно-правовые конфликты между членами общины, общиной и ее членами, общиной и государством. В правоотношениях между общиной и государством под этноюрисдикцию схода подпадали вопросы, возникавшие в связи с исполнением возложенных государством на общину обязанностей, к примеру, рекрутской повинности, выплаты обязательных платежей. На заседаниях схода, где наиболее значимую роль играли сельские старики, разбирали совершенные в общине обычно-правовые нарушения, к которым относились: преступные акты (убийство, воровство, разбойное нападение, грабеж, избиение, хулиганство, клевета и т.д.), нарушение взятых обязательств (условий договора, сделки). На сельских сходах производились имущественные разделы в случае, когда по тем или иным причинам раздел был не произведен главой семьи - большаком.

На сходе собирались все старики села. Решения обсуждались и принимались «голосом» - «вайгельсэ». При вынесении решения произносили, если считали, что обвиняемый виноват: «Чумо» (Ю.М. - «виноват»), если же приходили к выводу о его невиновности: «Аволь чумо» (Ю.С. - «не виновен». В случае несогласия с принимаемым решением присутствовавшие на сходе поднимали руки. Согласно нормам обычного права на руках у стариков обязательно должны были быть холщовые рукавицы, «махать голыми руками» считалось неприличным. На сходе председательствующим обычно был старейший. В круг его обязанностей входило: оповещение всех собравшихся о сущности дела, приглашение очевидцев, рассмотрение доказательств, организация голосования, оглашение принятого решения, в целом наблюдение за порядком и т.д.

При вынесении решения на сходе рассматривались различные доказательства, в числе которых свидетельства очевидцев, вещественные предметы, подтверждающие утверждения участников разбирательства, произнесение клятвенных заверений. Произнесение клятв (мокш. «вал максома», эрз. «вал максомо») выступало надежным залогом правдивости сказанного, исполнения взятых на себя обязанностей. Причем совершенные на словах соглашения соблюдались отнюдь «не слабее документальных». Большинство клятвенных заверений, практиковавшихся у мордвы, имело древние языческие корни. Судя по сохранившимся историческим и юридическим актам русского делопроизводства XVI-XVII вв., если русское население при спорах с мордвой давало судьям в «божью правду» клятву по «крестному целованию», то мордва - «по своей вере по мордовской», «по своей вере по шерти».

В некоторых мордовских деревнях еще в конце XIX века давали клятву «через лутошку». Перед испытуемым клалась лутошка, то есть очищенная от коры липка, и он должен перешагнуть через нее со словами: «чтобы иссохнуть мне, как эта лутошка, если солгу». Подобно многим другим народам, мордва имела обыкновение «клясться богом солнца»: «Пусть поразит меня Чипаз, если я вру!»

Приведенные клятвенные формулы широко применялись как в государственных учреждениях, так и в быту между общинниками, родственниками и семейными. При разрешении семейных конфликтов применялись и особые клятвы, в основе которых также лежало божественное санкционирование. Так, клятвенный обряд, совершавшийся как зарок не заводить семейные ссоры, был следующим: «На стол рядом клали два топора, около которых ставили свечу, при этом каждый должен был произнести обязательно по три раза: «Я больше не буду». Огонь гасили и с этого момента все старались жить в мире и согласии. Иначе мог наказать бог». С принятием православия мордва стала класться также на кресте и иконе: «Икону или крест поцелую - не нарушу обещания»

Информация записана автором от А.А. Малыйкиной, 1917 года рождения, село Ардатово Дубенского района Республика Мордовия.
Майнов В.Н. Очерк юридического быта мордвы. Спб., 1885. С. 215.
Документы и материалы по истории Мордовской АССР. Саранск, 1940. С. 141, 170.
Малиев Н.М. Общие сведения о мордве Самарской губернии. Казань, 1878. С. 4.
Harva U. Die Religiosen Vorstellungen der Mordwinen. Helsinki, 1952. P. 174.
Информация записана автором от М.П. Учуватовой, 1927 года рождения, село Шокша Теньгушевского района Республики Мордовия. Архив автора.
Информация записана автором от И.И. Горностаева, 1932 года рождения, село Шокша Теньгушевского района Республики Мордовия. Архив автора.

Сушкова Юлия Николаевна - Место обычного права мордвы в народной юриспруденции России

Мокша и эрзя от художницы Onigiri_JM02.