http://www.ansar.ru/sobcor/myanma-vvodit-mir-v-zabluzhdenie-o-repatriacii-musulman - "Мьянма вводит мир в заблуждение о репатриации мусульман?"
"Rohingya Blogger утверждает, что люди на фото – родственники начальника погранпоста Таунг Пьо Латя, а вся церемония репатриации – фейк."
"Rohingya Blogger утверждает, что люди на фото – родственники начальника погранпоста Таунг Пьо Латя, а вся церемония репатриации – фейк."
Власти Бангладеш выразили несогласие с тем, что прибытие в Мьянму семьи рохинджа из пяти человек, о котором было объявлено 14 апреля, и которое мьянманская сторона назвала началом возвращения в страну беженцев-рохинджа, следует считать репатриацией. По их информации, эта семья жила на «ничейной земле» вдоль границы между двумя странами – то есть, она не переходила в Бангладеш. Именно поэтому бангладешская сторона считает, что это была «не репатриация, а пропаганда».
В свою очередь, высокопоставленный чиновник правительства Мьянмы Зо Тхэй заявил, что эта семья действительно вернулась в страну по собственному желанию, и власти страны проявляют о ней заботу. Именно поэтому факт возвращения в Мьянму этой семьи рохинджа – никакая не пропаганда.
https://www.reuters.com/article/us-myanmar-rohingya-refugees/bangladesh-unhcr-dispute-myanmars-rohingya-repatriation-claim-idUSKBN1HL19C
В свою очередь, высокопоставленный чиновник правительства Мьянмы Зо Тхэй заявил, что эта семья действительно вернулась в страну по собственному желанию, и власти страны проявляют о ней заботу. Именно поэтому факт возвращения в Мьянму этой семьи рохинджа – никакая не пропаганда.
https://www.reuters.com/article/us-myanmar-rohingya-refugees/bangladesh-unhcr-dispute-myanmars-rohingya-repatriation-claim-idUSKBN1HL19C
Рассказ (с фотографиями) о новом музее, открытом 18 марта в Янгоне местной Ассоциацией помощи политическим заключенным.
Понятно, что страдания «либеральной общественности» Мьянмы, считающей, что ее лучшие сыны годами томились в застенках военной диктатуры, большинству граждан России не особо близки. Тем не менее, музей дает представление о том, как устроена тюремная жизнь в Мьянме – и этой своей экзотикой может быть интересен гостю из другой страны. Например, там имеется пластиковая модель самой известной мьянманской тюрьмы Инсейн, ржавые кандалы для приговоренных к каторжным работам, изделия бывших заключенных, а также изготовленные ими произведения искусства.
Экскурсии по музею проводит бывший заключенный, а вход в музей является копией двери в тюрьме Инсейн, после которой посетитель тут же упирается в стену, где размещено множество маленьких фотографий политзаключенных, среди которых в центре – большой портрет Аун Сан Су Чжи. Ирония заключается в том, что, по мнению основателей музея, после прихода к власти Аун Сан Су Чжи «узники совести» в Мьянме до сих пор остаются – 54 человека отбывают наказание, 74 ждут приговора и 120 выпущены под залог в ожидании суда. Многие из них посажены в тюрьму за нарушение законов, ограничивающих свободу собраний, а два корреспондента Reuters обвиняются в нарушении закона о государственной тайне, принятого еще в колониальные времена.
Лично я далек от того, чтобы вышучивать тему политических заключенных во времена военного режима. Следует лишь отметить, что по сравнению с другими режимами (не только диктаторскими) военные власти Мьянмы были удивительно «вегетарианскими», и при этом многие из «узников совести», как сегодня оказывается, были посажены за дело (например, тот же монах Ашин Вирату, севший в тюрьму за провоцирование межконфессиональной розни). При этом тот надрывный пафос, с которым часть не нашедшей себя в новых реалиях «либеральной общественности» Мьянмы расчесывает эти раны, у меня не вызывает симпатии.
https://asia.nikkei.com/Life-Arts/Life/New-Myanmar-museum-a-reminder-that-repression-persists
Понятно, что страдания «либеральной общественности» Мьянмы, считающей, что ее лучшие сыны годами томились в застенках военной диктатуры, большинству граждан России не особо близки. Тем не менее, музей дает представление о том, как устроена тюремная жизнь в Мьянме – и этой своей экзотикой может быть интересен гостю из другой страны. Например, там имеется пластиковая модель самой известной мьянманской тюрьмы Инсейн, ржавые кандалы для приговоренных к каторжным работам, изделия бывших заключенных, а также изготовленные ими произведения искусства.
Экскурсии по музею проводит бывший заключенный, а вход в музей является копией двери в тюрьме Инсейн, после которой посетитель тут же упирается в стену, где размещено множество маленьких фотографий политзаключенных, среди которых в центре – большой портрет Аун Сан Су Чжи. Ирония заключается в том, что, по мнению основателей музея, после прихода к власти Аун Сан Су Чжи «узники совести» в Мьянме до сих пор остаются – 54 человека отбывают наказание, 74 ждут приговора и 120 выпущены под залог в ожидании суда. Многие из них посажены в тюрьму за нарушение законов, ограничивающих свободу собраний, а два корреспондента Reuters обвиняются в нарушении закона о государственной тайне, принятого еще в колониальные времена.
Лично я далек от того, чтобы вышучивать тему политических заключенных во времена военного режима. Следует лишь отметить, что по сравнению с другими режимами (не только диктаторскими) военные власти Мьянмы были удивительно «вегетарианскими», и при этом многие из «узников совести», как сегодня оказывается, были посажены за дело (например, тот же монах Ашин Вирату, севший в тюрьму за провоцирование межконфессиональной розни). При этом тот надрывный пафос, с которым часть не нашедшей себя в новых реалиях «либеральной общественности» Мьянмы расчесывает эти раны, у меня не вызывает симпатии.
https://asia.nikkei.com/Life-Arts/Life/New-Myanmar-museum-a-reminder-that-repression-persists
Nikkei Asian Review
New Myanmar museum a reminder that repression persists
Hundreds of political prisoners remain in jail, despite reforms
На верхнем этаже старого торгового центра Мандалая встречаются самые богатые люди города – владелец золотого рудника, управляющий нефритовой шахтой, владелец отеля и сын Аун Вин Кхайна, самого успешного предпринимателя города. Они выбирают главу местной торгово-промышленной палатой. Среди них выделяется один одетый в костюм европеец. Это 42-летний немец, Патрик Юнг.
Он здесь от торгово-промышленной палаты в Ройтлингене, городе в Баден-Вюртемберге. У него две задачи – помочь бизнесменам Мандалая организовать работу их торгово-промышленной палаты и привлечь немецких бизнесменов к работе в Мьянме. Его проект финансируется федеральным министерством экономического сотрудничества и развития Германии. Вместо того, чтобы тратить федеральные средства на строительство мостов и колодцев, Берлин хочет поощрять частные инвестиции и торговлю в таких местах, как Мандалай. В этом миллионном городе ведущим инвестором является Китай, и прямых германских инвестиций пока нет. Юнг считает, что он может эту ситуацию изменить.
По его словам, сегодня в Мандалае «дикая эпоха, как это было в России после Советского Союза». При этом, немец знает, о чем говорит – он владеет русским и турецким языками и работал в Армении и Грузии. В статье рассказывается история о том, как упомянутый мандалайский олигарх Аун Вин Кхайн начал реализацию проекта технопарка, фактически согнав со своих мест без надлежащей компенсации тысячу семей местных жителей, при этом одни из упорствовавших фермеров попал в тюрьму по подозрению в изнасилованиях и убийствах (фермер утверждает, что ни в чем не виноват, но богатство и влияние Аун Вин Кхайна позволяет этому человеку посадить в тюрьму любого, кто встанет у него поперек дороги). У Юнга на этот счет довольно простое мнение: "[Кхайн] может быть негодяем, мотивированным прибылью. Но он единственный, кто действительно может принести рабочие места в этот регион», - и добавляет слова о том, что неважно какого цвета кошка, если она ловит мышей. Сегодня Юнг пытается привлечь немецкие фирмы для работы в технопарке Аун Вин Кхайна, и уже договорился с компанией, производящей небольшие сигары.
Статья интересна тем, что рисует портрет довольно типичного для сегодняшней Мьянмы западного предпринимателя, который не особо заморачивается западными ценностями типа соблюдения прав человека, если речь идет о бизнес-интересах. Нетипичность ситуации здесь только в том, что этот господин, «говорящий по-русски и по-турецки» и декларирующий подобные взгляды, сумел заручиться прямой поддержкой официальных германских структур. И это при том, что его правительство (как и правительства других западных стран) периодически учит Мьянму как ей надо жить.
Впрочем, как раз для Германии подобный прагматизм – не редкость. В свое время именно ФРГ построила в Бирме в самые суровые годы военного режима ряд военных производств, в том числе линии по выпуску полуавтоматических винтовок G3, которые стали основным видом стрелкового вооружения бирманских военных. Принимая решения об этом, западногерманское правительство вряд ли обманывалось насчет того, по кому из этих винтовок солдаты в Бирме будут стрелять – но бизнес и тогда был бизнесом.
https://global.handelsblatt.com/politics/germany-privatize-development-aid-myanmar-908259
Он здесь от торгово-промышленной палаты в Ройтлингене, городе в Баден-Вюртемберге. У него две задачи – помочь бизнесменам Мандалая организовать работу их торгово-промышленной палаты и привлечь немецких бизнесменов к работе в Мьянме. Его проект финансируется федеральным министерством экономического сотрудничества и развития Германии. Вместо того, чтобы тратить федеральные средства на строительство мостов и колодцев, Берлин хочет поощрять частные инвестиции и торговлю в таких местах, как Мандалай. В этом миллионном городе ведущим инвестором является Китай, и прямых германских инвестиций пока нет. Юнг считает, что он может эту ситуацию изменить.
По его словам, сегодня в Мандалае «дикая эпоха, как это было в России после Советского Союза». При этом, немец знает, о чем говорит – он владеет русским и турецким языками и работал в Армении и Грузии. В статье рассказывается история о том, как упомянутый мандалайский олигарх Аун Вин Кхайн начал реализацию проекта технопарка, фактически согнав со своих мест без надлежащей компенсации тысячу семей местных жителей, при этом одни из упорствовавших фермеров попал в тюрьму по подозрению в изнасилованиях и убийствах (фермер утверждает, что ни в чем не виноват, но богатство и влияние Аун Вин Кхайна позволяет этому человеку посадить в тюрьму любого, кто встанет у него поперек дороги). У Юнга на этот счет довольно простое мнение: "[Кхайн] может быть негодяем, мотивированным прибылью. Но он единственный, кто действительно может принести рабочие места в этот регион», - и добавляет слова о том, что неважно какого цвета кошка, если она ловит мышей. Сегодня Юнг пытается привлечь немецкие фирмы для работы в технопарке Аун Вин Кхайна, и уже договорился с компанией, производящей небольшие сигары.
Статья интересна тем, что рисует портрет довольно типичного для сегодняшней Мьянмы западного предпринимателя, который не особо заморачивается западными ценностями типа соблюдения прав человека, если речь идет о бизнес-интересах. Нетипичность ситуации здесь только в том, что этот господин, «говорящий по-русски и по-турецки» и декларирующий подобные взгляды, сумел заручиться прямой поддержкой официальных германских структур. И это при том, что его правительство (как и правительства других западных стран) периодически учит Мьянму как ей надо жить.
Впрочем, как раз для Германии подобный прагматизм – не редкость. В свое время именно ФРГ построила в Бирме в самые суровые годы военного режима ряд военных производств, в том числе линии по выпуску полуавтоматических винтовок G3, которые стали основным видом стрелкового вооружения бирманских военных. Принимая решения об этом, западногерманское правительство вряд ли обманывалось насчет того, по кому из этих винтовок солдаты в Бирме будут стрелять – но бизнес и тогда был бизнесом.
https://global.handelsblatt.com/politics/germany-privatize-development-aid-myanmar-908259
Handelsblatt Global Edition
Can you privatize development aid? Germany is trying, in Myanmar
Berlin wants companies to get involved in development aid. A visit with one such project in Myanmar presents opportunities — and raises doubts.
Практически все европейцы, кто слышал про Тинджан, уверенно говорят, что это – праздник воды, когда мьянманцы бесятся и с наслаждением поливают друг друга. Но именно сегодня, когда никакого праздника воды уже нет, как раз и наступил самый главный день Тинджана. Кстати, этот факт - отличная иллюстрация, насколько хорошо европейцы понимают Азию.
Сегодня в Мьянме – первый день нового, 1380 года.
Утром первого дня нового года янгонцы делают генеральную уборку. Считается, что если встретишь новый год в грязной квартире и грязной одежде – то именно так, в бардаке, весь год и проведешь. Особенно тщательно убираются специальные места в домах мьянманцев, где стоит фигурка Будды – а сама статуэтка тоже тщательно моется.
Люди, которые уже навели порядок дома, едут в пагоды. Много народа собирается в Шведагоне и около расположенных с его южной и восточной сторон пагод Маха Визара и Маха Зейя. Перед обеими пагодами есть небольшие пруды, над которым проложен пешеходный мостик. В пруду живут большие полуметровые сомы (они периодически всплывают, глотают воздух и снова исчезают в воде), множество рыбок помельче и разные черепахи. Такой же пруд с рыбами и черепахами есть и возле некоторых других янгонских пагод – например, у пагоды Ботатхаун.
В этот день принято дарить свободу братьям нашим меньшим, и подходы к пагоде заполнены продавцами двух видов живности - рыб и птиц. Можно взять в руки замершую и закрывшую глаза от испуга маленькую птичку, похожую на воробья, и затем отпустить ее в небо. А можно купить в тазике или полиэтиленовом пакете черных усатых рыбок и по специальному наклонному желобу выплеснуть их в воду. В провинции этот обряд освобождения рыб иногда имеет и вполне практический смысл: многие водоемы в засушливый сезон пересыхают, и люди в больших глиняных горшках переносят из них рыбу в более полноводные реки и озера.
Отпускают на свободу не только птичек и рыбок. Те, кто побогаче, могут, например, купить оленей, отловленных в горных районах Верхней Мьянмы, и торжественно отвезти их в национальный парк Хлога в пригороде Янгона. Все это обычно обставляется достаточно громко – арендуется машина с рупором, из которого гремит музыка. Во время проезда по Янгону полгорода успевает узнать, что человек едет совершать доброе дело – выпускать на волю оленей.
Потом люди идут в пагоду, читают буддистские тексты. Особенно важно сегодня прочитать сутры Паритта, которые служат для защиты людей, помогают обеспечить миролюбие всех живых существ вокруг них и приносят удачу. Нужно также полить Будду своего дня недели столько раз, сколько тебе лет – и потом еще один раз. Этот последний раз и будет в честь наступающего Нового года – чтобы он принес как можно больше хорошего в жизни.
В этот день принято выказывать уважение к старшим членам семьи. Молодое поколение моет своим дедушкам головы, используя для этого традиционный природный густой шампунь. Специально для заслуженных пожилых людей проводят торжественные церемонии по вручению им подарков и денежных сумм. Иногда добровольцы из числа молодежи демонстрируют свое уважение старшим, подстригая им ногти.
Даже домашние животные сегодня должны разделить с людьми радость встречи нового года. Им положено давать вкусный корм, чистить их места обитания, и при необходимости – оказывать медицинскую помощь.
Сегодня в Мьянме – первый день нового, 1380 года.
Утром первого дня нового года янгонцы делают генеральную уборку. Считается, что если встретишь новый год в грязной квартире и грязной одежде – то именно так, в бардаке, весь год и проведешь. Особенно тщательно убираются специальные места в домах мьянманцев, где стоит фигурка Будды – а сама статуэтка тоже тщательно моется.
Люди, которые уже навели порядок дома, едут в пагоды. Много народа собирается в Шведагоне и около расположенных с его южной и восточной сторон пагод Маха Визара и Маха Зейя. Перед обеими пагодами есть небольшие пруды, над которым проложен пешеходный мостик. В пруду живут большие полуметровые сомы (они периодически всплывают, глотают воздух и снова исчезают в воде), множество рыбок помельче и разные черепахи. Такой же пруд с рыбами и черепахами есть и возле некоторых других янгонских пагод – например, у пагоды Ботатхаун.
В этот день принято дарить свободу братьям нашим меньшим, и подходы к пагоде заполнены продавцами двух видов живности - рыб и птиц. Можно взять в руки замершую и закрывшую глаза от испуга маленькую птичку, похожую на воробья, и затем отпустить ее в небо. А можно купить в тазике или полиэтиленовом пакете черных усатых рыбок и по специальному наклонному желобу выплеснуть их в воду. В провинции этот обряд освобождения рыб иногда имеет и вполне практический смысл: многие водоемы в засушливый сезон пересыхают, и люди в больших глиняных горшках переносят из них рыбу в более полноводные реки и озера.
Отпускают на свободу не только птичек и рыбок. Те, кто побогаче, могут, например, купить оленей, отловленных в горных районах Верхней Мьянмы, и торжественно отвезти их в национальный парк Хлога в пригороде Янгона. Все это обычно обставляется достаточно громко – арендуется машина с рупором, из которого гремит музыка. Во время проезда по Янгону полгорода успевает узнать, что человек едет совершать доброе дело – выпускать на волю оленей.
Потом люди идут в пагоду, читают буддистские тексты. Особенно важно сегодня прочитать сутры Паритта, которые служат для защиты людей, помогают обеспечить миролюбие всех живых существ вокруг них и приносят удачу. Нужно также полить Будду своего дня недели столько раз, сколько тебе лет – и потом еще один раз. Этот последний раз и будет в честь наступающего Нового года – чтобы он принес как можно больше хорошего в жизни.
В этот день принято выказывать уважение к старшим членам семьи. Молодое поколение моет своим дедушкам головы, используя для этого традиционный природный густой шампунь. Специально для заслуженных пожилых людей проводят торжественные церемонии по вручению им подарков и денежных сумм. Иногда добровольцы из числа молодежи демонстрируют свое уважение старшим, подстригая им ногти.
Даже домашние животные сегодня должны разделить с людьми радость встречи нового года. Им положено давать вкусный корм, чистить их места обитания, и при необходимости – оказывать медицинскую помощь.
Длинная и многословная статья, рассказывающая о межэтнических беспорядках в Рангуне в 1930-е годы. Автор пытается их осмыслить через историю своей семьи, которую обокрал повар-индус, и от этого его бабушка, уже переехав вы США, многие десятилетия продолжала назвать индусов не иначе как «кала» (уничижительное слово по отношению к индусам), будучи при этом "демократкой" по убеждениям.
Когда британцы заняли Рангун в середине 19 века, в город хлынули индусы. В 1872 году среди жителей Рангуна индусов было всего 16%, а в 1901 году – уже 50%. При этом, бирманцев в городе насчитывалось всего 33%. Миграция продолжалась в огромных масштабах - только в 1922 году в Бирму прибыли 360 тыс индусов. К началу 30-х годов индусы владели в Рангуне предприятиями и банками, активно занимались торговлей. Индусы более высоких социальных слове были колониальными чиновниками, а также солдатами британской колониальной армии – и именно они завоевали Бирму, за что заслужили ненависть бирманцев. Индийские чиновники жили, ели и пили либо друг с другом, либо с англичанами.
Но были и другие индусы, которые собирали урожай, добывали серебро и свинец, водили корабли по Иравади, трудились рикшами, шили одежду. Среди индусов было много домашних слуг. Но при этом мало кто относится к ним с уважением, их воспринимали как пришлых, они ютились в переполненных грязных лачугах, где их преследовали нищета и болезни.
Тейн Пе Мьин, будущий руководитель Компартии Бирмы, писал: «Индусам принадлежали магазины по продаже бетеля... Текстильные магазины принадлежали индусам, крупные рынки принадлежали индусам, оптовые торги проводились индусами, обувные мастера были индусами, хозяева и рабочие чулочно-носочных фабрик были индусами, дешевое мыло продавалось индусами, но дорогое ароматизированное мыло тоже продавалось индусами, капиталисты-кредиторы были индусами. Индусы, индусы, индусы - везде индусы – и никого, кроме индусов... Судьи Верховного суда были индусами, медицинские начальники были индусами, тюремные надзиратели были индусами, и тюремные офицеры были также индусами. Куда бы вы ни отправились, вы найдете индусов, никого, кроме индусов.»
Поводом к беспорядкам послужили события 8 мая 1930 года, когда индусы, работавшие в британских компаниях, объявили забастовку, требуя повышения зарплаты. В ответ хозяева наняли бирманцев-штрейкбрехеров, посулив им зарплату на четыре пенса в день больше, чем бастующим индусам, а когда индусы прекратили забастовку – бирманцев уволили. В ответ бирманцы вышли на улицы Рангуна с мечами, железными прутьями и всем, чем можно причинить другому боль. Последовал страшный кровавый бунт, в результате которого были разгромлены, разграблены и сожжены многие магазины и фирмы этнических индусов – их не нужно было искать, в Рангуне они были везде. Говорилось о «сотнях» убитых и о «тысячах» раненых, но никто не понес за это ответственность. При этом бирманские общественные деятели через газеты фактически подстрекали людей к новым беспорядкам.
Пафос статьи, впрочем, не в этом. Автор (надо сказать, довольно неуклюже) проводит параллели с нынешними США, где ужесточается отношение к мигрантам, и на примере бирманского опыта (доведенного до кризиса рохинджа с описанием стандартного набора связанных с ним ужасов) пытается показать, во что может вылиться преследование «чужаков». В Бирме это были индусы, в Соединенных Штатах – мексиканцы, гватемальцы, гондурасцы, нигерийцы и сирийцы (как замечает автор – тоже более темнокожие, чем коренное население). Но от их третирования и изгнания (как в США, так и в Бирме), по мнению автора, экономика только проиграла.
https://www.theatlantic.com/politics/archive/2018/04/burmese-family-amnesia/557228/
Когда британцы заняли Рангун в середине 19 века, в город хлынули индусы. В 1872 году среди жителей Рангуна индусов было всего 16%, а в 1901 году – уже 50%. При этом, бирманцев в городе насчитывалось всего 33%. Миграция продолжалась в огромных масштабах - только в 1922 году в Бирму прибыли 360 тыс индусов. К началу 30-х годов индусы владели в Рангуне предприятиями и банками, активно занимались торговлей. Индусы более высоких социальных слове были колониальными чиновниками, а также солдатами британской колониальной армии – и именно они завоевали Бирму, за что заслужили ненависть бирманцев. Индийские чиновники жили, ели и пили либо друг с другом, либо с англичанами.
Но были и другие индусы, которые собирали урожай, добывали серебро и свинец, водили корабли по Иравади, трудились рикшами, шили одежду. Среди индусов было много домашних слуг. Но при этом мало кто относится к ним с уважением, их воспринимали как пришлых, они ютились в переполненных грязных лачугах, где их преследовали нищета и болезни.
Тейн Пе Мьин, будущий руководитель Компартии Бирмы, писал: «Индусам принадлежали магазины по продаже бетеля... Текстильные магазины принадлежали индусам, крупные рынки принадлежали индусам, оптовые торги проводились индусами, обувные мастера были индусами, хозяева и рабочие чулочно-носочных фабрик были индусами, дешевое мыло продавалось индусами, но дорогое ароматизированное мыло тоже продавалось индусами, капиталисты-кредиторы были индусами. Индусы, индусы, индусы - везде индусы – и никого, кроме индусов... Судьи Верховного суда были индусами, медицинские начальники были индусами, тюремные надзиратели были индусами, и тюремные офицеры были также индусами. Куда бы вы ни отправились, вы найдете индусов, никого, кроме индусов.»
Поводом к беспорядкам послужили события 8 мая 1930 года, когда индусы, работавшие в британских компаниях, объявили забастовку, требуя повышения зарплаты. В ответ хозяева наняли бирманцев-штрейкбрехеров, посулив им зарплату на четыре пенса в день больше, чем бастующим индусам, а когда индусы прекратили забастовку – бирманцев уволили. В ответ бирманцы вышли на улицы Рангуна с мечами, железными прутьями и всем, чем можно причинить другому боль. Последовал страшный кровавый бунт, в результате которого были разгромлены, разграблены и сожжены многие магазины и фирмы этнических индусов – их не нужно было искать, в Рангуне они были везде. Говорилось о «сотнях» убитых и о «тысячах» раненых, но никто не понес за это ответственность. При этом бирманские общественные деятели через газеты фактически подстрекали людей к новым беспорядкам.
Пафос статьи, впрочем, не в этом. Автор (надо сказать, довольно неуклюже) проводит параллели с нынешними США, где ужесточается отношение к мигрантам, и на примере бирманского опыта (доведенного до кризиса рохинджа с описанием стандартного набора связанных с ним ужасов) пытается показать, во что может вылиться преследование «чужаков». В Бирме это были индусы, в Соединенных Штатах – мексиканцы, гватемальцы, гондурасцы, нигерийцы и сирийцы (как замечает автор – тоже более темнокожие, чем коренное население). Но от их третирования и изгнания (как в США, так и в Бирме), по мнению автора, экономика только проиграла.
https://www.theatlantic.com/politics/archive/2018/04/burmese-family-amnesia/557228/
The Atlantic
Burma's Collective Amnesia
Our family turned a blind eye to the country’s violence against Indians in the 1930s. But that pattern of persecution and denial continues to play out in Burma—and beyond—today.
"Недавним примером созидательной деятельности CyArk стала оцифровка храма Ананда-Ок-Куонг в Багане, Мьянма. Он пострадал от землетрясения в 2016 году, а лазерные сканеры, дроны и DSLR-камеры отсняли его незадолго до катастрофы. Трёхмерный тур по этому храму открывает программу Open Heritage в 2018 году"
(К статье прилагается видеоролик с реконструированным трехмерным видом храма в Багане)
https://holographica.space/news/google-cyark-15583
(К статье прилагается видеоролик с реконструированным трехмерным видом храма в Багане)
https://holographica.space/news/google-cyark-15583
holographica.space
Google и CyArk сканируют культурные объекты для изучения в виртуальной реальности | Голографика
В совместном проекте «Открытое наследие» («Open Heritage») компании хотят оставить потомкам исторические объекты, которые подвержены риску необратимого