На неделе выложу в бесплатный доступ свою книгу по саморедактуре и осознанному писательству. И даже с обложкой. Издание обязательно будет, но думать о нем и обсуждать его пока опрометчиво, особенно учитывая, что мой издатель обитает в Чехии... да и настроя, если честно, нет. Я надеюсь, книга поддержит и вдохновит тех, кто создает контент для того, чтобы принести немного внутреннего покоя другим. И тех, для кого сейчас единственная отдушина — собственные истории.

Да пребудет с нами свет.
#редактируем_лохматых_собачек

— Столетиями и тысячелетиями, всякий раз, когда в королевской династии рождались близнецы, один из них неизменно обретал со временем каменное сердце. Оно прорастало из какого-то маленького злого семечка, которое до поры-до времени не увидеть глазом, и незаметно заменяло живое, настоящее сердце. А тот, у кого сердце из камня, не устрашится никакого злодейства, пойдет против всего, что любил. Многие из этих злодейств, войн и зверств никогда не забудет страна Дальняя, пусть и забыты имена тех близнецов!

Так говорил советник. А королева всё смотрела на сыновей, мирно спавших на ее руках.

____

Мы все стали достаточно взрослыми, чтобы снова читать сказки. Берегите свой свет. #тексы_Эл

Жил-был Заяц в лесу и всего боялся. Боялся Волка, боялся Лису, боялся Филина. И даже куста осеннего, когда с него осыпались листья, — боялся. Пришел Заяц к Черному Омуту.
— Черный Омут, — говорит, — я в тебя брошусь: надоело мне всех бояться!
— Не делай этого, Заяц! Ты лучше иди и не бойся!
— Как это? — удивился Заяц.
— А чего тебе бояться, если ты уже ко мне приходил? Иди — и не бойся!
Пошел Заяц по дороге, встретил Волка.
— Вот кого я сейчас съем! — обрадовался Волк.
А Заяц идет себе, посвистывает.
— Ты почему меня не боишься? Почему не бежишь? — крикнул Волк.
— А что мне тебя бояться? — говорит Заяц. — Я у Черного Омута был. Чего мне тебя, серого, бояться?
Удивился Волк, поджал хвост, задумался. Встретил Заяц Лису.
— А-а-а!.. — разулыбалась Лиса. — Парная зайчатинка топает! Иди-ка сюда, ушастенький, я тебя съем.
Но Заяц прошел, даже головы не повернул.
— Я у Черного Омута, — говорит, — был, серого Волка не испугался, — уж не тебя ли мне, рыжая, бояться?..
Свечерело. Сидит Заяц на пеньке посреди поляны; пришел к нему пешком важный Филин в меховых сапожках.
— Сидишь? — спросил Филин.
— Сижу! — сказал Заяц.
— Не боишься сидеть?
— Боялся бы — не сидел.
— А что такой важный стал? Или охрабрел к ночи-то?
— Я у Черного Омута был серого Волка не побоялся, мимо Лисы прошел — не заметил, а про тебя, старая птица, и думать не хочу.
— Ты уходи из нашего леса, Заяц, — подумав, сказал Филин. — Глядя на тебя, все зайцы такими станут.
— Не станут, — сказал Заяц, — все-то…
Пришла осень. Листья сыплются… Сидит Заяц под кустом, дрожит, сам думает:
«Волка серого не боюсь. Лисы красной — ни капельки. Филина мохноногого — и подавно, а вот когда листья шуршат и осыпаются — страшно мне…»
Пришел к Черном Омуту, спросил:
— Почему, когда листья сыплются, страшно мне?
— Это не листья сыплются — это время шуршит, — сказал Черный Омут, — а мы — слушаем. Всем страшно.
Тут снег выпал. Заяц по снегу бегает, никого не боится.

#литературная_любовь_Эл

В витринах лавок больше ни одной новой шляпки: их некому носить. В пекарнях не предлагают ничего, кроме остатков заливных пирогов: за свежие булочки и модные бриоши некому заплатить, ими некому угоститься ― да и готовить их почти некому. За городской чертой, заточённый в плен отцветающих холмов, Рейн уязвлённо, недоумённо ворчит и ворочается: с лета никто не приходит к нему, даже из самых старых, верных друзей. Не гуляют по откосу юноши и девушки; весёлые компании не устраивает завтраков на траве; даже дети не пускают по волнам кораблики из ветоши и коры. Бонн нахохлился, притих. Новые и новые горожане снимаются с мест, печально зрелище ― гружёные обозы, которые тянут тусклые лошади. Даже графы и графини, советники и чиновники покидают особняки, оставляют их под хрупкой защитой тенистых садов и ажурных оград, спешат кто на север, кто на восток, лишь бы подальше. Редко когда Рейн удостаивается скромного прощания хотя бы от их сентиментальных дочерей: мелькнёт в окошке кареты бледная ручка в шёлковой перчатке, махнёт раз ― и исчезнет.

Старик Рейн, для которого люди ― что капли дождя, не понимает: это не предательство, но бегство. Ведь неясно, когда реку перейдут те, кому в Бонне не рады. Всем опасающимся этого пора подумать, как сберечь головы и семьи ― особенно хорошеньких птичек с тонкими ручками. Сберечь честь, имя, вещи ― и даже своего Бога, в которого, по слухам, во Франции теперь верить запрещено. Всё то ли кончено, то ли начато; война сестры против сестёр объявлена, и даже Людвигу, горящему революцией, не по сердцу бесконечный гром отдалённой пальбы и стягивающиеся отовсюду отряды Габсбургов. Европа злится. Злятся её императоры и императрицы, не могут оставить всё как есть. Они должны были принять вызов. Спасти себя и выручить пленённого короля. Никто более не произносит слов «конституционная монархия», только как грязное ругательство. Король пленён, его согласие и вето стоят всё меньше. Даже войну объявил не он, а многоликое, многоглазое, многорукое существо, сменившее его у власти, ― народ. И голос его, усиленный голосами орлов и львов с трибун, могуч и требователен.

#ПисьмакБезымянной, 1792 год. Еще одно из разряда "поверить не могу, что написала это несколько лет назад".

Дорогие котики, пока очень плохо представляю, куда в случае блокировки инсты переедет основной книжный контент: рисунки, обзоры, писательские посты и так далее. Скорее всего, сюда: https://vk.com/MiseryInc Присоединяйтесь!

И напишите мне, пожалуйста, в комментариях ваши контакты!

Привет. Под вечер просто лишний раз напомню, как сильна моя к вам любовь. За эти дни я еще раз убедилась, что у меня лучшее на свете читательское комьюнити, лучшие на свете авторы-союзники и, конечно же, лучшие на свете коллеги-издатели. По какую бы сторону ни находились, мы стараемся сохранять ясный разум, поддерживать друг друга и держать курс на звезду нового мира. Пусть пока за тучами ее не видно, а в лицо бьет метель, это обязательно изменится.

Многие сейчас запрещают себе чувствовать: и гнев, и радость, и обиду, и надежду, и страх. Потому что «другим ведь хуже», потому что «не понятно, что дальше», потому что «я очень маленький человек в очень большом вихре информации», «я боюсь доверять даже себе» и даже ― верхняя точка внутренней фантасмагории ― «как бы чего не вышло». Я никто, чтобы о чем-то вас просить, но я все же прошу: разрешайте. Разрешайте себе злиться и бояться, разрешайте себе радоваться и надеяться, разрешайте себе бороться, а еще ― это неочевидно, но как оказалось, тоже важно, ― разрешайте себе писать. Разрешайте, как только на это найдется хотя бы капля сил. Если их нет сейчас, ― это нормально. Но они будут.

«Хроники Нарнии» и многие детективы Энид Блайтон начались как убежище от войны и попытки ее осмыслить ― и вот уже много десятилетий дают нам тепло и свет. Сколько еще хорошей литературы создано под рев морского льва и других проснувшихся не ко времени чудовищ, я думаю, все здесь знают. Пусть она создается и сейчас. Пусть она будет у тех, кому жить после нас. И пусть она объединяет мир. Ведь по-настоящему разобщить его навсегда невозможно. Такие вот дела. Пойду к Людвигу.

#Да_пребудет_с_нами_Свет

Привет, а вот и я, и сегодня я не одна. Знакомьтесь: это Эмили.

Эмили родилась 10 декабря 1830 года в США, штат Массачусетс, в тихом городке Амхерст. Она была необычайно умной девочкой и получила беспрецедентно хорошее по меркам своего времени образование: изучала языки и историю, географию и психологию, математику. Ей повезло: академия Амхерста как раз только-только разрешила девочкам учиться наравне с мальчиками. Но культовой фигурой Эмили стала не как ученая. Она ― поэтесса.

Если искать русские сравнения (важно: они ВСЕ будут опережать годы ее жизни), в ее ритме и синтаксисе есть что-то от Маяковского и Бродского, а в образах и темах ― от Ахматовой и Гумилева. Если спрашивать, почему эта поэтесса ― моя любимая, ― то наверное, из-за удивительной, вневременной созвучности всему, что у нас внутри и снаружи. Например, многие ее стихи ― очень про сейчас. Скоро вы это увидите. А еще она ― автор моей любимой поэзии о Христе, но такую подборку я сделаю чуть позже. Пока еще немного интересных фактов:

«Когда я была маленькой девочкой, у меня был друг, который научил меня бессмертию». Эмили умерла одинокой и бездетной, но жизнь без любви не прожила. В ее довольно таинственном прошлом ( если сводить вместе все предположения исследователей, но сразу предупрежу, что ни один из романов не подтвержден ничем, кроме нежных писем и воспоминаний) есть и священник из ее церкви, и протеже ее отца ― начитанный и добрый молодой адвокат, и директор Амхертского колледжа, и даже лучшая подруга, жена брата, связь с которой тоже была неочевидной. Фигурирует в биографии Эмили и некий (бессмертный, и я знаю, что знатоки биографии Бетховена сейчас многозначительно нахмурились) возлюбленный, к которому она обращает множество теплых писем и стихов и взывает словами «Сэр», «Наставник», «Мастер». Есть, кстати, версия, что речь не о ком-то из перечисленных выше мужчин, а о Боге.

«Душа выбирает общество и запирает дверь». Эмили ― дикарка и затворница. Однажды, после так никому до конца и неизвестной трагедии она решила никогда не выходить с территории своего дома ― а бывали у нее и дни, когда она даже из комнаты не выходила. Да, опять как Бродский. Лишь иногда она играла с детьми на улице, но стоило появиться взрослому, ― уходила. Даже с большинством своих друзей она общалась только по переписке, а если вдруг они приезжали, ― порой беседы происходили через дверь!

«Ковры из ландышей и анютиных глазок , взводы душистого горошка…». При жизни Эмили была более известна как садовник, чем как поэт. Ее великолепный сад был достопримечательностью всего города, местом магии и силы. Если Эмили посылала друзьям стихи, то непременно с букетами.

«Пока другие ходят в церковь, я хожу в свою, ибо разве ты не моя церковь, и разве у нас нет гимна, которого никто не знает, кроме нас?» Почти все мужчины, с которыми Эмили что-то связывает, умерли еще раньше нее, некоторые довольно молодыми. Последней ее любовью стал судья и политик из Салема, с которым они писали друг другу особенно много. Свела их любовь к Шекспиру. Он, увы, Эмили тоже не пережил. Еще один кандидат на роль (бессмертного) возлюбленного.

«Женщина в белом». Взрослая Эмили очень любила белые одежды. И носила только их. И даже похоронили ее в белом гробу.

А ниже подборка стихов, будет еще вторая. Делитесь, интересно было? Какое стихотворение больше всего понравилось и/или отзывается сейчас?

#Эл_училка_историчка

«Отчаяние ― не советчик; не стоит принимать решения, когда чувства твои сродни птенцу, вывалившемуся из гнезда, ― растрепанному, не понимающему, где он, и способному лишь тоненько пищать. Впрочем, я не скажу даже, что был тогда в отчаянии, меня скорее… оглушило все то, с чем я жил годами и что рухнуло в один день. И ведь я еще даже не произносил этого слова ― «рухнуло», не осознавал всех грядущих последствий, а просто ждал, ждал, что наступит суббота, и ты придешь, и мы объяснимся, и я услышу что-нибудь простое и понятное, хотя бы «Да, Людвиг, это была ворожба». И туманный лес, в который парой фраз отправил меня маленький ученик, обретет очертания, и я скажу с улыбкой: «Значит, ты из дивных. Что ж, я подозревал».

Но суббота настала, а ты не пришла. Я промаялся день один, и следующий, и еще три; каждый раз я надеялся увидеть тебя, но не видел. Что делала ты в это время? С кем была? В моих снах снова правил он, трон из белых человеческих костей, и кто-то сидел на нем, недосягаемо высокий и огромный, и стоя у подножья костяной горы, я ощущал его взгляд. Какой же чудовищный образ… как же долго он преследовал меня, преследовал со дня, как появилась в моей жизни ты, не ты ли привела его? Если и так… сейчас что-то в нем изменилось. Хозяин опять стал иным, прежде он не был ни так высок, ни так… холоден, да, холоден, мне то и дело чудилось, что голубые ледышки его мерцающих глаз сковывают меня. Мне хотелось бежать, но я стоял; мне хотелось вынуть из горы хотя бы один череп в надежде, что обрушатся все прочие, но я оцепенел.
В оцепенении я и пребывал, когда проснулся.

Но у братьев получилось разбудить меня, о чем я сожалею до сих пор».

#ПисьмакБезымянной, 1800 год.