— …Действовать сообща? Шутишь, что ли? — кулаки сжались сами. — Ты только что закончил извиняться за своё последнее предательство! Думаешь, я настолько глуп? В лучшем случае сперва мы убьём Эльгарнана… — Грач хмурился: осквернённый Минратоурс стал худшей декорацией для разговора. — А потом ты утопишь мир в демонах!

Грачу не надо оглядываться, чтобы понять, как же он ошибался, но он никогда не смог бы объяснить это Ужасному Волку. Нужна холодная голова, а не желание убивать. Горящий Тревизо! Горящий Минратоурс! Всё это время он держался на том, что бросил свой город, но не отдал венатори чужой. Да, он убил сотни, но хотя бы спас тысячи! Но…

«Рук, с какими “последствиями тяжёлого выбора” ты живешь? Тревизо умирает. У его убийцы твой облик, — говорил губернатор уже откровенно. — Ты только пудришь им всем мозги, когда оправдываешь себя высшим благом. Поэтому оставь погребальные песни тем, кто дорожил этим городом».

Ивенчи всегда говорил ему слишком разумные вещи, до которых сам Грач почему-то бы не додумался. Но именно эти слова — единственные, в которых губернатор всё-таки просчитался. Прикрываясь высшим благом, Грач по-настоящему пудрил мозги лишь себе и Варрику. Тот, кстати, тоже любит поговорить. Например, о Соласе. Например, что «Солас всегда хочет быть героем. Таков он на самом деле. Но ему проще играть злодея».

Поди разбери, кто из них троих больше себя обманывал.

Бессильная злость подталкивала крикнуть «Ублюдок!» и кинуться на Соласа, вторую глотку ему прорезать; но что-то внутри (чему вообще никогда не хотелось бы умирать) шептало, что Солас всё-таки бог. Всего лишь лживый божок предательства, но сильнее. Что Грач мог вообще ничего не выбирать тогда — сегодня Минратоус рухнул.

В самый последний момент его нерешительности, перед рывком, Солас вдруг простирает руку, смотрит в глаза, прищурившись, и говорит именно то, во что истово верил Варрик:

— Если для нашей совместной победы Завеса должна остаться нетронутой, то... — бог вздыхает, смотрит на красное солнце. — Клянусь своей безрассудной гордостью. Любовью к друзьям, которых подвёл и причинил боль. Всем, что было для меня священно…

Это даже звучит как слова раскаявшегося злодея из книжки Варрика, будто гном сам ему все слова писал. Но Грач вслед за жестом бога окидывает взглядом горящий город и хочет верить.

— …Я не трону Завесу. Она никогда не падёт от моей руки.

...Поди разбери, кто больше себя обманывает. У Грача разобрать не вышло.

«Подарил тёще хомячка и назвал Виаго. Пусть друг на друга щеки раздувают» © анекдот из таверны в Тревизо, рассказанный неизвестным в вороньей маске.

— А дальше? Ждать, когда принц выгонит орлесианцев, а потом попасть под суд как изменник? Ты бы хотел такой конец — с клеймом предателя?
Рендон в отчаянии схватил Брайса за руку, вложил в этот жест всю силу, какая осталась, вонзил ногти сквозь рукав в кожу:
— Какая разница? Если я погибну на поле боя — я всё равно для всех буду предателем! Для орлесианцев — предатель, для ферелденцев — тоже, сын предателя! Ты — великий Кусланд, тебе не понять, что значит родиться в семье предателя!

(с) «Beneath the White River», kkkzz.

В глазах Брайса было слишком много доверия, слишком много искренности — ни малейшей фальши, ни тени сомнения; он смотрел так, что Рендону почти хотелось отступить:
— Я верю тебе, потому что ты не твой отец.
Он медленно улыбнулся, и в его взгляде на миг мелькнула жестокость, но он постарался, чтобы эта улыбка не выглядела откровенно насмешливой.
— Ты прав. Я не буду своим отцом.
Я никогда не стану тем, кто ради чести и добродетели погубит будущее Хоу.
Я не буду и тем, кто терпит поражение: я выполню его завещание.
Он выговаривал каждое слово отчётливо:
— Я не позволю, чтобы Хоу остались в истории как предатели.
Потому что историю пишут только победители.

(с) «Beneath the White River», kkkzz.

Леонас Брайланд смотрел с открытой ненавистью, пробираясь сквозь толпу прямо к нему.
— Я знаю, что ты сделал. Думаешь, за такое предательство не придёт расплата?
Рендон ответил притворно-учтивой усмешкой:
— Выражайтесь яснее, милорд. О чём вы?
— Брайс, — прошипел тот как кощунство, и все вокруг умолкли, — Кусланд.

(с) «Beneath the White River», kkkzz.

Она была идеальным сочетанием своих родителей: врождённая сила, честность Брайса, неукротимая воля Элеанор.
Всё, чего ему самому никогда не достичь.
Каждый раз, когда она радостно кричала: «Дядя Рендон!», он вынужден был натягивать маску — её свет ослеплял, заставлял бояться.
Брайс и Элеанор обожали свою «маленькую волчицу».
А теперь эта волчица выросла и пришла мстить.
Он сидел в самой глубокой камере, рядом лежал меч, убивший её мать. Он считал время ударами пальцев по столу. Его восхищала её живучесть: сколько раз он думал, что она погибла, но она снова и снова возвращалась, прорываясь через ад. Она упорно не хотела умирать, упорно возвращалась — чтобы разрушить всё, что он построил.
Всё, что он строил всю жизнь, она могла разрушить просто силой своей воли.
В этом она в точности как отец.
Почему мир всегда играл по правилам Кусландов, но никогда — Хоу? Почему ему всегда чего-то недоставало до победы?
Он лишь хотел вернуть своей семье то, что принадлежало им по праву!
Незапертую дверь распахнули ударом — на пороге стояла та самая «волчица» в крови с серебряным мечом в руке. С клинка капала кровь, оставляя след.
— Рендон Хоу, — её голос был твёрд, меч смотрел прямо ему в грудь.
— Ах, моя любимая племянница! Наконец-то решила навестить своего «дядю» в столице? В следующий раз предупреди, а то я не люблю, когда в мой дом врываются без спроса. Тебя ведь учили манерам Брайс и Элеанор?

(с) «Beneath the White River», kkkzz.