Тааш настолько прямолинейна, что может задеть не только профессора, но и его.

— Ты будешь превращаться в тупого щеночка на каждой нашей охоте на драконов? — спрашивает она, не смягчая тон.

На его счастье, Тааш по себе знает, насколько трудно заслужить уважение и как быстро растут обиды на осколках авторитета, поэтому с ним сейчас говорит с глазу на глаз. Не при всех отчитывает. Грач, слушая, всё равно закипает… но вдруг отмечает сначала то, что она действительно выбирала момент для разговора, а потом слова «на каждой нашей охоте»… Несмотря на все ошибки в первом бою с диким драконом, Тааш сейчас призналась, что возьмёт его с собой и на следующую.

Видимо для того, чтоб наконец-то запомнил: «Сначала забраться на спину и бить по мышцам крыльев, уязвимым сзади…»

«Затем — по когтям», которыми какая-нибудь следующая драконица может порвать его ещё глубже, чем смогла сегодняшняя, когда он вдруг увидел слабое место и поднырнул ей под брюхо быстрей, чем понял, что подставился: слишком близко к когтям. Стремительным огромным когтям. От удара сзади (в голове пронеслось — хвостом!) его бросило на колени. И сильнее — башкой, грудью об землю, перебив то ли вдох, то ли сразу спину. Боль запоздала, о да. Шпарила кипятком до глухой темноты в глазах, когда коготь пошёл из тела. Это Тааш наскочила на дракона с другой стороны. Пасть шириной с телегу клацнула в локте от неё, и только поэтому на могиле Грача всё ещё не выбивали «Перед смертью плясал с искрозубкой. Скверно. Виаго его не знает».

«Только потом — бить в глаза и шею».

Он хотел бы теперь усмехнуться и сказать, что совсем не тупой щенок… Но собственный смешок на резком шумном выдохе заставил болезненно кривить рот и опустить взгляд в пол. «Никаких нагрузок ещё два дня», — заключил профессор, и слава Волку, что дракониха не свалила его на неделю. Ха, попробуй убить богов, если даже какая-то ящерица…

— Мне бы хотелось сказать «нет», Тааш, — он вздохнул. — Но если мыслить здраво…

...То жив он совсем не благодаря своему воронову плащу. Даже будь этот плащ волшебным.

Тааш лишь фыркает. Но Грач-то слышал-то: она смутилась.

На самом деле я был очень раздражён этим неожиданным появлением. Я провёл последнюю часть игры, думая: «Это будет здорово! Мой приятель Алистер — король, а я буду терном Хайевера, его заместителем (и силой за троном!)», а затем — БУМ! — появляется Фергюс, все типа: «Лол, он тейрн». Ползи обратно в Дебри, придурок.

— ...Почему ты против некроманта?
По мнению Грача, для продолжения трудного разговора в его чае критически не хватало антиванского вискаря. Но Беллара бы не отстала, и он оторвал взгляд от кружечек, над которыми завивался пар:
— Я правильно понимаю вопрос? Почему профессиональный наёмный убийца против появления профессионального увлечённого некроманта на своей базе? — он помолчал. — Мне видится здесь идейное расхождение двух профессионалов в вопросах, кхм, безотходной и безопасной утилизации каких-то третьих профессионалов, если таковые всё-таки к нам заглянут.
Нашитые на перчатки Тааш чешуйки скребнули по фарфору, когда она, нахмурившись, взяла кружку:
— Нет, мою маму ждём только через неделю.
Эльф поперхнулся воздухом.
— Хвала Создателю. Но вообще-то я беспокоюсь, будут ли для нас с профессором приемлемы методы работы друг друга, если на наш отряд опять нападёт антаам. Если труп, который я дважды проткнул мечом, вдруг встанет и улыбнётся, мне будет уже плевать, за кого он надумал драться. Я сначала заору, а потом проткну его в третий раз. Возможно, профессора это обидит, — он нахмурился. — Ну и вопрос, как репутация профессора скажется на воспроизводстве моих ресурсов.
Тааш протянула понимающее «А-а-а», зато для Беллары пришлось пояснить:
— Денег. Обычно к Ворону обращаются, только если его прошлые заказы были умерщвлены, ну... умерщвлены без вариантов, мьерда!
— А-а-а.
— Если мой Коготь, Виаго, услышит хоть от кого-то... хоть от кого-то!.. что после трёх-четырёх смертельных ударов мои контракты ещё вставали и начинали драться за этого неудачника… — он кивнул на себя и начал махать руками: — Или если мы всей диверс-шайкой заявимся в «Бриллиант», когда там опять кого-то убили, под столом валяются трупы, и Луканис спрашивает Виаго и Тейю: «Что здесь стряслось?», ему отвечают: «Венатори...», Луканис трясёт их: «Как они смогли?», а они: «Не знаем!», и вдруг наш профессор прищёлкнет пальцами, и за спиной у Виаго начнёт подниматься им самолично же проткнутый труп...
Он осёкся, повторил про себя всю последнюю мысль и одним махом допил чай в кружке.
— Белл… Решено. Берём!

Луканис: Итак. Первый урок по стилю. Когда сразишь врага, произнеси что-нибудь непринуждённое, обыденное.
Тааш: Почему обыденное?
Луканис: Потому что это пугает других. Все вокруг подумают, что лично для тебя смерть этого человека ничего не значит.
Тааш: Значит, что-то непринуждённое? Типа «здрасьте»?
Луканис: Это слишком непринуждённо. Нужно придать фразе лёгкий флёр формальности.
Тааш: Ты же сказал, что-то непринуждённое!
Луканис: Да, но нужно показать всем твои хорошие манеры. Для контраста с трупом у твоих ног.
Тааш: Как сложно.
Луканис: Обычно это не так трудно объяснить.

Луканис: <…> Главная цель наших острот — нервировать врагов, не дать им напасть в момент уязвимости сразу после атаки.
Тааш: И круто выглядеть.
Луканис: Да, и круто выглядеть. Но тебе необязательно острить, чтобы напугать врагов. <…>

— …Действовать сообща? Шутишь, что ли? — кулаки сжались сами. — Ты только что закончил извиняться за своё последнее предательство! Думаешь, я настолько глуп? В лучшем случае сперва мы убьём Эльгарнана… — Грач хмурился: осквернённый Минратоурс стал худшей декорацией для разговора. — А потом ты утопишь мир в демонах!

Грачу не надо оглядываться, чтобы понять, как же он ошибался, но он никогда не смог бы объяснить это Ужасному Волку. Нужна холодная голова, а не желание убивать. Горящий Тревизо! Горящий Минратоурс! Всё это время он держался на том, что бросил свой город, но не отдал венатори чужой. Да, он убил сотни, но хотя бы спас тысячи! Но…

«Рук, с какими “последствиями тяжёлого выбора” ты живешь? Тревизо умирает. У его убийцы твой облик, — говорил губернатор уже откровенно. — Ты только пудришь им всем мозги, когда оправдываешь себя высшим благом. Поэтому оставь погребальные песни тем, кто дорожил этим городом».

Ивенчи всегда говорил ему слишком разумные вещи, до которых сам Грач почему-то бы не додумался. Но именно эти слова — единственные, в которых губернатор всё-таки просчитался. Прикрываясь высшим благом, Грач по-настоящему пудрил мозги лишь себе и Варрику. Тот, кстати, тоже любит поговорить. Например, о Соласе. Например, что «Солас всегда хочет быть героем. Таков он на самом деле. Но ему проще играть злодея».

Поди разбери, кто из них троих больше себя обманывал.

Бессильная злость подталкивала крикнуть «Ублюдок!» и кинуться на Соласа, вторую глотку ему прорезать; но что-то внутри (чему вообще никогда не хотелось бы умирать) шептало, что Солас всё-таки бог. Всего лишь лживый божок предательства, но сильнее. Что Грач мог вообще ничего не выбирать тогда — сегодня Минратоус рухнул.

В самый последний момент его нерешительности, перед рывком, Солас вдруг простирает руку, смотрит в глаза, прищурившись, и говорит именно то, во что истово верил Варрик:

— Если для нашей совместной победы Завеса должна остаться нетронутой, то... — бог вздыхает, смотрит на красное солнце. — Клянусь своей безрассудной гордостью. Любовью к друзьям, которых подвёл и причинил боль. Всем, что было для меня священно…

Это даже звучит как слова раскаявшегося злодея из книжки Варрика, будто гном сам ему все слова писал. Но Грач вслед за жестом бога окидывает взглядом горящий город и хочет верить.

— …Я не трону Завесу. Она никогда не падёт от моей руки.

...Поди разбери, кто больше себя обманывает. У Грача разобрать не вышло.

«Подарил тёще хомячка и назвал Виаго. Пусть друг на друга щеки раздувают» © анекдот из таверны в Тревизо, рассказанный неизвестным в вороньей маске.

— А дальше? Ждать, когда принц выгонит орлесианцев, а потом попасть под суд как изменник? Ты бы хотел такой конец — с клеймом предателя?
Рендон в отчаянии схватил Брайса за руку, вложил в этот жест всю силу, какая осталась, вонзил ногти сквозь рукав в кожу:
— Какая разница? Если я погибну на поле боя — я всё равно для всех буду предателем! Для орлесианцев — предатель, для ферелденцев — тоже, сын предателя! Ты — великий Кусланд, тебе не понять, что значит родиться в семье предателя!

(с) «Beneath the White River», kkkzz.

В глазах Брайса было слишком много доверия, слишком много искренности — ни малейшей фальши, ни тени сомнения; он смотрел так, что Рендону почти хотелось отступить:
— Я верю тебе, потому что ты не твой отец.
Он медленно улыбнулся, и в его взгляде на миг мелькнула жестокость, но он постарался, чтобы эта улыбка не выглядела откровенно насмешливой.
— Ты прав. Я не буду своим отцом.
Я никогда не стану тем, кто ради чести и добродетели погубит будущее Хоу.
Я не буду и тем, кто терпит поражение: я выполню его завещание.
Он выговаривал каждое слово отчётливо:
— Я не позволю, чтобы Хоу остались в истории как предатели.
Потому что историю пишут только победители.

(с) «Beneath the White River», kkkzz.

Леонас Брайланд смотрел с открытой ненавистью, пробираясь сквозь толпу прямо к нему.
— Я знаю, что ты сделал. Думаешь, за такое предательство не придёт расплата?
Рендон ответил притворно-учтивой усмешкой:
— Выражайтесь яснее, милорд. О чём вы?
— Брайс, — прошипел тот как кощунство, и все вокруг умолкли, — Кусланд.

(с) «Beneath the White River», kkkzz.

Она была идеальным сочетанием своих родителей: врождённая сила, честность Брайса, неукротимая воля Элеанор.
Всё, чего ему самому никогда не достичь.
Каждый раз, когда она радостно кричала: «Дядя Рендон!», он вынужден был натягивать маску — её свет ослеплял, заставлял бояться.
Брайс и Элеанор обожали свою «маленькую волчицу».
А теперь эта волчица выросла и пришла мстить.
Он сидел в самой глубокой камере, рядом лежал меч, убивший её мать. Он считал время ударами пальцев по столу. Его восхищала её живучесть: сколько раз он думал, что она погибла, но она снова и снова возвращалась, прорываясь через ад. Она упорно не хотела умирать, упорно возвращалась — чтобы разрушить всё, что он построил.
Всё, что он строил всю жизнь, она могла разрушить просто силой своей воли.
В этом она в точности как отец.
Почему мир всегда играл по правилам Кусландов, но никогда — Хоу? Почему ему всегда чего-то недоставало до победы?
Он лишь хотел вернуть своей семье то, что принадлежало им по праву!
Незапертую дверь распахнули ударом — на пороге стояла та самая «волчица» в крови с серебряным мечом в руке. С клинка капала кровь, оставляя след.
— Рендон Хоу, — её голос был твёрд, меч смотрел прямо ему в грудь.
— Ах, моя любимая племянница! Наконец-то решила навестить своего «дядю» в столице? В следующий раз предупреди, а то я не люблю, когда в мой дом врываются без спроса. Тебя ведь учили манерам Брайс и Элеанор?

(с) «Beneath the White River», kkkzz.