«Фантазии Фарятьева» — пьеса Аллы Соколовой, по которой состоялся режиссёрский дебют Сергея Юрского в БДТ (1976) и был снят одноимённый фильм Ильи Авербаха с Андреем Мироновым и Мариной Неёловой в главных ролях, с музыкой Альфреда Шнитке (1979).

Вчера я был на премьере постановки Владимирского драмтеатра, признанного недавно лучшим региональным.

Я вам так скажу: этот спектакль по качеству на голову выше значительной части спектаклей значительного количества московских театров (поверьте, я знаю, о чём говорю).

Меня всегда увлекают нестандартные режиссёрские решения, вплетаемые в классическое прочтение литматериала, когда экспериментальное не ломает канон, но создаёт авторский объём.

Здесь это, например:

1) одинаковые по тексту, но разные по актёрской игре начала обоих действий (второе оказывается сном),

2) диалог Александры и Фарятьева, где главная героиня вместо слов использует музыку,

3) звучание на всём протяжении мелодий из советской жизни — от таривердиевской из «Семнадцати мгновений весны» до «Жаворонка» Ариэля Рамиреса, задействованного в заставке передачи «В мире животных» (хотя сам ход с фрагментами замечаний Николая Дроздова о поведении самцов и самок, пожалуй, грубоват),

4) приключения мела — от отметок на стене, показывающих процесс взросления и разницу в росте двух сестёр, до черчения на столе графиков Фарятьевым при объяснении своей теории,

5) россыпь изобретений вокруг неоднозначности времени и пространства:

а) при, казалось бы, последовательной привязке событий к 1980 году (дата выхода использующейся песни «Обручальное кольцо», визуальная отсылка в программке к Олимпиаде–80) в спектакле важную роль играют абсолютно современные одноразовые дождевики, а в одной из сцен (если это не оговорка актрисы) упоминается не милиция, но полиция,

б) квартира имеет круглое окно с видом на грозовые тучи и море или океан, то есть наличествует нелогичный бытово, но точный художественно намёк на каюту с иллюминатором странствующего корабля, тем более что рядом на стене располагается фотопортрет (если я правильно разглядел) Эрнеста Хемингуэя, сочинившего «Старика и море» и «Острова в океане» (к слову, фигура великого американского писателя коррелируется здесь не только с временнóй темой и темами путешествий и большой воды, но и с темой самоубийства — Хемингуэй застрелился из ружья, а героиня «Фантазий...» Люба утверждает, что не хочет жить),

в) замена Киева (в пьесе и фильме) на Ялту и Севастополь (в спектакле), объясняемая, вероятно, уходом от политических двусмысленностей, работает на подчёркивание актуальности сюжета: пока что Киев не наш, поэтому героини уехать туда, как могли в 1980-м, не могут, однако рассказываемая история имела возможность случиться как тогда, так и сейчас.

Кстати, об истории.

«Фантазии Фарятьева» — это психологическая философская трагикомедия: дантист-мечтатель Фарятьев признаётся в любви учительнице музыки Александре, которая влюблена в местную интеллектуальную звезду и по совместительству фарятьевского друга — Бедхудова (гениально придуманный персонаж с говорящей фамилией, ни разу не появляющийся на сцене) и живёт с мамой, жаждущей выдать её замуж, и угловатой младшей сестрой Любой, которая безответно влюбится в Фарятьева.

Смысловая пружина закручена вокруг двух концепций (как, к слову, в достоевском «Преступлении и наказании», где генеральная «Тварь ли я дрожащая или право имею» Раскольникова соседствует с лужинской теорией «целого кафтана»):

1) Фарятьевской — о пришельцах, рифмующейся с версией легендарного советского фантаста (и шахматиста) Александра Казанцева, роман которого «Пылающий остров» некогда сподвиг великого советского учёного, конструктора Сергея Королёва на экспедицию к месту падения Тунгусского метеорита, и

2) Александровой — о том, что в цепочке влюблённостей кто-то однажды потерял свою очередь, и теперь все мы мучаемся, любя тех, кто нас не любит, и наоборот.

Вернусь к спектаклю.

Если рассматривать актёрские работы в отрыве от классической экранизации Ильи Авербаха, то театральный квартет безупречен и даже фееричен.
👇👇👇

👆👆👆
Если начинать сравнивать, то, пусть и мало что изменится, выйдет следующее:

1) Вячеслав Леонтьев в роли Фарятьева чудесен, но, в отличие от Андрея Миронова, не смешивает возвышенность и нелепость персонажа, а чётко их разграничивает (впрочем, Миронов на то и Миронов, чтобы делать невозможное),

2) Анна Лузгина в роли Александры без малейших скидок сопоставима с Мариной Неёловой, хотя я видел пробы и работы многих актрис, и всегда это было искусственнее, площе, хуже.

Анна же (если не брать первые 10 минут, где, как мне показалось, она играла без внутреннего текста, предполагающего наличие истории с Бедхудовым, что у Неёловой было сразу) — 100%-ная Александра, со всеми её противоречивостью и страданиями, мучающая и мучающаяся, фантастически красивая, богатая интонационно, пластически и как угодно ещё.

3) Анастасия Лузгина (насколько я понимаю, сестра Анны не только по пьесе) в роли Любы в сравнении с киноверсией — Екатериной Дуровой (у которой это была, возможно, лучшая роль) имеет единственный дискуссионный недостаток — ни капельки не угловата и чересчур красива, что спорит с драматургией,

4) Галина Фатхутдинова (знаю, какой у неё широкий диапазон по части амплуа) в роли мамы — ни в чём, пожалуй, не уступает Зинаиде Шарко.

В общем, я второй день хожу под впечатлением, прокручивая в голове, как лихо, как шкатулочно (аккуратно, филигранно, миниатюрно, музыкально) всё было исполнено.

Приезжайте во Владимир, если соскучились по настоящему русскому театру.

Леониду Леонову — 125!

Пожалуй, мой любимый русский писатель и драматург.

Его почти забыли, мало читают, но он велик, и я его люблю всем сердцем и принимаю и понимаю всей душой: от его оксюморонной человеколюбивой мизантропии до деятельного желания поженить науку с религией (роман «Пирамида»).

Шансонно-серебряновековой роман «Вор», существующий в 3-х редакциях, достоевская (хотя у Леонова всё немножко достоевское) с элементами фантастики «Дорога на Океан», выполненный формально в рамках идеологического заказа, но при этом сложнейший и тончайший, а сегодня актуальный как никогда роман о борьбе с вредителями «Скутаревский», мощнейшее исследование социалистического эксперимента «Соть», даже ранние «Барсуки» и несколько упрощённый леоновским депутатством «Русский лес» (есть одноимённая экранизация Владимира Петрова), — большие во всех смыслах тексты.

Изумительная малая проза: «захолустные» «Унтиловск» и «Провинциальная история», деревенская версия «Героя нашего времени» — «Необыкновенные рассказы о мужиках», классическая военная повесть «Взятие Великошумска», белогвардейско-эмигрантские, написанные советским гражданином «Белая ночь» и «Evgenia Ivanovna», полубиблейская с национальным колоритом «Саранча», философская притча о капиталистических демонах и не только — киноповесть «Бегство мистера Мак-Кинли» (есть одноимённая экранизация Михаила Швейцера).

Пьесы — отдельное совершенство, отдельная моя боль в том смысле, что я не понимаю, почему их сегодня нигде не ставят, хотя они точно не уступают, а часто даже превосходят популярные чеховские и булгаковские шедевры: «Волк» и «Половчанские сады» (их премьеры состоялись в 1939 году в один день — в Малом театре и во МХАТе соответственно), переработанный из одноимённой повести «Унтиловск», «Усмирение Бададошкина», сногсшибательная, затрагивающая тему репрессий в сам момент репрессий второй половины 1930-х — «Метель», «Обыкновенный человек» (как пьеса гораздо сложнее одноимённой экранизации с великим Меркурьевым) и военно-поствоенная трилогия «Нашествие» (есть гениальная одноимённая экранизация Абрама Роома), «Ленушка» и «Золотая карета».

А какой мощный и опять-таки актуальный цикл статей и очерков Леонова про освобождённые от фашистов территории и Нюрнбергский процесс!

С юбилеем, Леонид Максимович!

Читал, читаю и буду читать.

P. S. Точнее, к сожалению, уже только перечитывать.

А вот ожил бы сейчас Леонов и забабахал пьесу про СВО, роман про тектонические политические сдвиги.

Из статьи Леонида Леонова «Размышления у Киева», 1943 год:

«Итак, ты снова наш, Киев, и быть тебе нашим, доколе катится Днепр и радуются добрые люди его седой красе. Ты, как часовой, века стоял на рубежах наших земель, вглядываясь в смутные горизонты Востока, кишевшие крымчаками да половцами, тугорканами да боняками, — и Запада, откуда извечно, не мигая, глазели на твою красу завистливые очи другого Идолища Поганого; там где-то, на древлих славянских рубежах, лежал в дозоре малый твой сынок, город Киевец на Дунае…

Священное и нерушимое братство народов — русского и украинского начертано в книгах твоих исторических судеб, милый Киев; нет ближе родства у нас, чем это крестовое братство. От тебя, плодовитый старый диду, пошли русские города, по слову летописца. Ты, как семена, разбросал их по Руси, но первым поднял твою славу русский новгородский хозяин Владимир… Слишком пять веков звенит на твоих холмах цветастая украинская речь, как звенит она и нынче, но по-русски перекликались грозные ватажки былинных удальцов, погуливая по твоим раздольям, а среди них — Микула да Вольга, Колыван да Дунай Ивановичи. Где-то здесь, на дремучей возвышенности, возлежал ужасный исполин Святогор и стоял перед ним оберегатель русской земли Илья Муромец, готовясь на новые, сверхгеракловы подвиги. Ты есть родина знаменитых сказов о нечеловеческих мужестве и молодечестве славянских, Киев; ты есть живая летопись прошлых деяний наших.

Деды да бабки наши — и мы, внуки, с ними! — с непокрытой головой, пешком, босые, с коркой хлеба в крестьянской суме, изовсюду — из Сибири да от студёных северных морей, хаживали на поклоненье твоим историческим святыням. Каждый камень твой дорог сердцу нашему, как замшелый кирпич московского Кремля. Много тянулось к тебе жадных рук, много их потлело, отрубленных, под ковылями твоих привольных степей.

И вот снова, прострелянный, порубанный горишь ты, как свеча, знаменуя пору скорби и величайшее наше испытанье. Ветер несёт до Москвы твой священный и горький пепел; он ест глаза, и слёзы выступают у патриотов.

Но не горюй, добрый диду! Оглянись на бессчётные молодые рати, гневно проходящие среди твоих пепелищ. Скоро, скоро они залечат твои раны, снова окружат тебя хороводами весёлых садов, и прежняя, воскрешённая слава зелёного изумруда Советской Украины вернётся к тебе.

Ты ещё увидишь, как праправнуки старого казака Ильи Муромца одолят и повалят наземь фашистское чугунное Идолище Поганое. И когда рухнет оно на колени, рассыпаясь на куски, пусть баяны наши прибавят к киевскому циклу былин новые, про советских богатырей, что прорубали дорогу нашей славе на запад, головой касаясь серого предзимнего неба…»

Сегодня день рождения Мэрилин Монро.

Прожила 36 лет, годы рождения и смерти зеркалят друг друга: 1926 — 1962.

Умерла 5 августа (а я родился).

Была замужем за американским драматургом и прозаиком Артуром Миллером («Смерть коммивояжёра», роман «Фокус»).

Отсматривая все фильмы с Монро, я поначалу недоумевал, отчего её ни в одной картине не снял Хичкок («типаж-то вроде его абсолютно»), но потом догадался: тот снимал ледяных блондинок (Типпи Хедрен, Грейс Келли), а Мэрилин — блондинка обжигающая.

И красота её не только геометрическая, но и энергетическая.

P. S. Меня завораживают случайные рифмы с франшизой о Шерлоке Холмсе:

1) Ватсон жил на Бейкер-стрит, а затем женился на Мэри Морстен, а настоящие имена нашей именинницы Мэри[лин] — Бейкер и Мортенсон,

2) в последнем фильме «Что-то должно случиться», в процессе съёмок которого Монро умерла, её героиню (внезапно воскресшую жену главного героя) зовут Эллен Арден, что созвучно имени Ирэн Адлер («Той женщины» для Шерлока Холмса).

Сегодня исполнилось бы 63 года Евгению Пригожину — основателю ЧВК «Вагнер».

Евгений Викторович вписал себя в историю неотменимо, хотя отменить и пытаются.

Он теперь — былинный персонаж, о котором слагаются и будут слагаться легенды.

Человек, который наглядно и ярко продемонстрировал, что в форматные времена можно быть неформатным.

Бесстрашный, непримиримый, внёсший огромный вклад в нашу будущую Победу, вечно живой, с праздником!

Сегодня день рождения отмечает Александр Терехов — большой русский писатель, живой классик, один из немногих 100%-ных современных гениев.

Моя рецензия (вышла в «Regnum'e» в 2019-м) на ключевой его роман «Каменный мост» (с отсылками к остальным книгам):

АНАТОМИЧЕСКИЙ ТЕАТР ИМЕНИ СТАЛИНА: РОМАН О ТАЙНАХ КРАСНОЙ ИМПЕРИИ

Александр Терехов потратил 10 лет жизни на то, чтобы написать 800-страничный роман о деле «волчат», катализатором которого послужило загадочное убийство на Большом Каменном мосту: по официальной версии, сын сталинского наркома А. И. Шахурина Володя выстрелом из пистолета «вальтер» отправил на тот свет свою возлюбленную и по совместительству дочь советского дипломата К. А. Уманского Нину, после чего наложил на себя руки. Вроде как Ромео и Джульетта XX века входили в подростковый тайный клан под названием «Четвёртая империя», участники коего именовали себя исключительно рейсхфюрерами и группенфюрерами и читали гитлеровскую запрещённую в России книгу «Майн Кампф» — в 1943-м, подчеркнём, году.

Спустя более полувека дело начинает распутывать призракоподобный спецслужбист Александр Васильевич, попутно исследуя разнообразие представительниц прекрасной половины человечества: патологический, если не сказать патологоанатомический интерес (граничащий, впрочем, с безразличием) персонажа к объектам, скажем так, половой любви напоминает главную заковыку постановки-интерпретации Дмитрия Крымова «Тёмных аллей», где бунинские героини предстают в прямом смысле слова частично, этакие фрагментарные «Катя, Соня, Поля, Галя, Вера, Оля, Таня». Вереница женских неустроенностей, страстей и желаний проходит, да, навязчивым, но всё-таки фоном в судьбе отечественного Джеймса Бонда, отличающегося от своего британского коллеги как минимум наличием культурного багажа, свойственного скорее русскому интеллигенту, нежели узкоспециализированному члену секретной оперативно-розыскной ячейки.

Центральными темами «Каменного моста» становятся зыбкость времени, непредсказуемость прошлого и маниакальное стремление докопаться до истины: даже Терехов был не в состоянии объяснить, почему увлёкся вдруг делом «волчат» (название, кстати, сам не ведая того, породил лично Сталин), писателя словно бы озарил некий луч, и не покидал его на протяжении всех 120 месяцев работы над книгой (как-то так формулировал он в одном из своих крайне немногочисленных интервью).

Читать полностью здесь.

С Международным днём защиты детей!

P. S. Эт я. В середине 1990-х.

Юнне Мориц — 87!

Я рос на её абсурдистских детских стихах, например:

Над землёй арбуз летит,
Он чирикает, свистит:
– Я – горчица, я – лимон!
Я закрылся на ремонт!

А потом случилась Русская весна, и Юнна Петровна мужественно вступила в ряды поэтического ополчения:

Майдан восстал, как надо,
Донбасс восстал не так,
Как надо, чтобы НАТО
В Донбасс воткнуло флаг.
Донбасс восстал донбассно,
Он весь — антимайдан,
Сражается донбассно,
Донбассно — это ясно:
Донбасс не будет сдан
Майданским господам —
Бандеровским поганцам,
Со свастиками танцам,
Такой нечистой силе,
Чья ненависть к России —
Условие и суть —
В Европу держит путь!
Устроившим одессиво,
Антимайдана месиво,
В Европу — им туда!
Донбасс восстал донбассно:
Фашистам, это ясно,
Не сдастся никогда!

С днём рождения!

УТИНЫЙ ОХОТНИК

Был обычный серый пятничный вечер.
Я, как Зилов*, захотел на охоту.
Зарядил ружьё не дробью — картечью.
И в Вальпургиеву ночь на субботу

побежал скорее в поисках утки,
у которой, впрочем, могут быть детки
(а потом, глядишь, появятся внуки).
«Я лишу их этой мамы-наседки».

Я не злой, я в кровожадность играю.
Так, играя, и на утку наткнулся.
И сказал ей: «Между адом и Раем
выбирай». И про себя матернулся:

дескать, слишком я жестокий и гнусный.
Но добыча, точно в коме, лежала.
Рядом с ней (мной, к слову, сразу ж был узнан) —
телефон (скажу на всякий пожарный,

не читал бы я чужих сообщений,
но ведь гадкого играл я уродца)
той, которую любил, вообще-то.
За которую пытался бороться.

В телефоне прочитал переписки:
все — с мужчинами, но строго об утке.
«Почему она ни крякнет, ни пискнет?
Умирать настало ль время малютке?», —

вопрошала телефона хозяйка.
Возражали ей невнятно, пусть нежно.
Но в истории запросов да лайках
в соцсетях был скрыт ответ неизбежный:

мол, весною размножаются утки
столь отчаянно, что после — нет силы
ни утиные курить самокрутки,
ни кирять, как мог, наверное, Зилов.

И довольные любовницы-птицы
сторонятся напрочь телодвижений.
Я обратно телефон той девицы
положил, включая воображенье:

«Это сколько же неистовой страсти
в сердце селезня обычного скрыто!»
И стал новость об утином love-счастье
рассылать подругам по алфавиту.

Первой выпала цыганка, настойки
разливавшая и пившая залпом.
По душе пришлась ей лишь непристойность.
Не утиные — гусиные лапы

фигурировали если бы в тексте,
с интересом прочитала б цыганка.
Ну, а так ей любопытней был «Декстер»
(и сгубившая кого-то Таганка).

А второй я накропал утончённой,
астеничной живописице. «Слушай, —
отвечала мне она, — ты тут чё на-
понаписывал, родной, дорогуша?»

Адресатом номер три оказалась
грациозная семейный психолог.
Окунулись мы с ней в психоанализ
и решили: «Век утиный недолог».

А четвёртая — с(о)ветская львица
и марксистка Скарлетт Крупская в шутку
сообщила: «Авиценна — не Вицин,
а вот Каутский, возможно, был уткой».

Прекратить решил я вроде на пятой —
литераторше красивой, о страшном
сочинявшей все новеллы. Распятой
она вывела в рассказе вчерашнем

утку, селезня убившую клювом
за отсутствие стараний в постели.
Хоть Вальпургиева ночь не в июле,
а в замаявшемся к смерти апреле,

наступал рассвет стремительным маршем.
Тут в аллее показалась девица
и сказала: «Ты не Зилов, а Гаршин;
если думаешь сейчас застрелиться,

то на Северный Кавказ отправляйся,
только к лестничным пролётам — ни шагу!
Видишь утку? Вспомни, милый, расслабься:
утки Гаршина добры к лягушатам».

И оставленный как будто нарочно
подняла свой телефон, удаляясь,
пальцем тыкая в экран осторожно,
по которому скитался мой палец.

Человек с ружьём и с Ленина улиц,
я пошёл в другой конец — до ограды.
Оглянулся посмотреть: «Оглянулась?»
И пронзительные встретились взгляды.

—————
* Зилов — главный герой пьесы Александра Вампилова «Утиная охота».

1 — 3 июня 2024 года

#матвейраздельный #стишок

Впервые спел что-то из репертуара Юрия Шатунова.

P. S. Скоро будет 2-я годовщина со дня его смерти.

Только узнал, что он, незадолго до завершения земного пути, собирался уходить добровольцем на СВО.