«Церемония жизни», С. Мурата
Сборник странных рассказов
У слова «странный» странная коннотация — как будто не резко отрицательная, но всё равно не приятная, а отталкивающая. Но если смотреть на странность шире, то что это, как не способность распахнуть окно и посмотреть, что там снаружи?
Саяка Мурата — одна очень странная японка, которая, получив хорошее образование, выбрала работать в комбини, супермаркете на углу. Пробивая покупки, она разглядывала покупателей и, вероятно, много думала о том, что такое норма и как она формируется в традиционалистской Японии и вообще в социуме.
Почему мы предпочитаем хоронить подойников в земле вместо того, чтобы, скажем, делать из них полезные вещи или пускать в пищу? Откуда мы знаем, что любовь и влечение не продиктованы лишь традициями? Как мы понимаем, что нормальны — в мире, где каждый сходит с ума по-своему? Что, если вещи обладают свойствами людей, а люди — скорее животные или вещи?
Мне кажется нет такой тропки, куда бы не могла завести Саяку Мурату её несколько социопатичная исследовательская
беспристрастность.
Она ужасно (прекрасно) странная. И этим мне нравится.
#чтопочитать
Сборник странных рассказов
У слова «странный» странная коннотация — как будто не резко отрицательная, но всё равно не приятная, а отталкивающая. Но если смотреть на странность шире, то что это, как не способность распахнуть окно и посмотреть, что там снаружи?
Саяка Мурата — одна очень странная японка, которая, получив хорошее образование, выбрала работать в комбини, супермаркете на углу. Пробивая покупки, она разглядывала покупателей и, вероятно, много думала о том, что такое норма и как она формируется в традиционалистской Японии и вообще в социуме.
Почему мы предпочитаем хоронить подойников в земле вместо того, чтобы, скажем, делать из них полезные вещи или пускать в пищу? Откуда мы знаем, что любовь и влечение не продиктованы лишь традициями? Как мы понимаем, что нормальны — в мире, где каждый сходит с ума по-своему? Что, если вещи обладают свойствами людей, а люди — скорее животные или вещи?
Мне кажется нет такой тропки, куда бы не могла завести Саяку Мурату её несколько социопатичная исследовательская
беспристрастность.
Она ужасно (прекрасно) странная. И этим мне нравится.
#чтопочитать
«Я ничего плохого не делаю», С. Лукьянова
Нежный и эротичный автофикшн про поиск и принятие себя
Боялась читать эту книгу. Обожаю Светины курсы WLAG и издательство No Kidding, но вдруг мне не понравится Светин текст? Она так много работает с разным автофикшеном, сумеет ли преодолеть собственную насмотренность? Вдруг текст покажется вторичным, не затронет, не заденет?
Героиня текста обращается к воспоминаниям о своём детстве, взрослении и раннем счастливом замужестве, чтобы найти ответ на вопрос, какая у неё сексуальная ориентация, как и когда она проявлялась. Она хочет жить честно, не обманывая себя и окружающих. Из-за этого получается больно.
Автофикшн бывает драматичный, густой, но Света пишет легко, смешно, с любовью, а от её описаний секса температура в комнате повышается на градус-два. Это история про то, как оставаться этичной, как искать правду, как не предавать. Эта книга точно сделает мир чуть-чуть лучше.
Тем более диким кажется то, что она лежит вне правового поля современной России и в бумаге её тут не купить. Но я надеюсь, что этот текст ждёт много переводов и счастливая жизнь за границей.
Боялась, вдруг книга не понравится, но по итогу прочитала за день, на одном вдохе.
#чтопочитать
Нежный и эротичный автофикшн про поиск и принятие себя
Боялась читать эту книгу. Обожаю Светины курсы WLAG и издательство No Kidding, но вдруг мне не понравится Светин текст? Она так много работает с разным автофикшеном, сумеет ли преодолеть собственную насмотренность? Вдруг текст покажется вторичным, не затронет, не заденет?
Героиня текста обращается к воспоминаниям о своём детстве, взрослении и раннем счастливом замужестве, чтобы найти ответ на вопрос, какая у неё сексуальная ориентация, как и когда она проявлялась. Она хочет жить честно, не обманывая себя и окружающих. Из-за этого получается больно.
Автофикшн бывает драматичный, густой, но Света пишет легко, смешно, с любовью, а от её описаний секса температура в комнате повышается на градус-два. Это история про то, как оставаться этичной, как искать правду, как не предавать. Эта книга точно сделает мир чуть-чуть лучше.
Тем более диким кажется то, что она лежит вне правового поля современной России и в бумаге её тут не купить. Но я надеюсь, что этот текст ждёт много переводов и счастливая жизнь за границей.
Боялась, вдруг книга не понравится, но по итогу прочитала за день, на одном вдохе.
#чтопочитать
Книжная каша Вики Козловой
Изволю пребывать в некотором внутреннем ступоре из-за всех этих новостей про то, что у нас теперь настоящая книжная цензура, про которую я раньше только в книжках и читала. Перевариваю. Сохранила себе пост Кати Баевой, он меня почему-то успокаивает. Задумалась:…
«Хрома. Книга о цвете»
Фрагменты и мысли — о цвете. И не только
Пока читала, сделала рекордное количество фотографий страничек (книжка была не моя, подчёркивать карандашиком нельзя).
Обаятельное и остроумное исследование цвета на стыке автофикшена и нон-фикшена (кстати у этого жанра есть название, и имя ему — автотеория).
Британский художник и режиссёр Дерек Джармен, борясь с болезнью и теряя зрение, решает обратиться к тому, что всю жизнь помогало ему создавать искусство — к цветовому спектру.
Он раскладывает палитру на отдельные составляющие и крупными мазками (как удержаться от этой метафоры?) описывает образы и смыслы, присущие тому или иному цвету. Получается такой полнокровный хаос разноцветных зарисовок с очевидными и неочевидными ассоциациями. И, как у художников-импрессионистов, то, что при ближайшем рассмотрении кажется расплывчатым пятном превращается в цельную картину, если сделать шаг назад.
И да, у неё реально такая обложка. Во всяком случае, у второго издания. Книга о цвете решена в абсолютном монохроме и это было желанием автора — ему не хотелось перекладывать ответственность за насыщенность и тональность цветов на качество бумаги и особенности печати.
#чтопочитать
Фрагменты и мысли — о цвете. И не только
Пока читала, сделала рекордное количество фотографий страничек (книжка была не моя, подчёркивать карандашиком нельзя).
Обаятельное и остроумное исследование цвета на стыке автофикшена и нон-фикшена (кстати у этого жанра есть название, и имя ему — автотеория).
Британский художник и режиссёр Дерек Джармен, борясь с болезнью и теряя зрение, решает обратиться к тому, что всю жизнь помогало ему создавать искусство — к цветовому спектру.
Он раскладывает палитру на отдельные составляющие и крупными мазками (как удержаться от этой метафоры?) описывает образы и смыслы, присущие тому или иному цвету. Получается такой полнокровный хаос разноцветных зарисовок с очевидными и неочевидными ассоциациями. И, как у художников-импрессионистов, то, что при ближайшем рассмотрении кажется расплывчатым пятном превращается в цельную картину, если сделать шаг назад.
И да, у неё реально такая обложка. Во всяком случае, у второго издания. Книга о цвете решена в абсолютном монохроме и это было желанием автора — ему не хотелось перекладывать ответственность за насыщенность и тональность цветов на качество бумаги и особенности печати.
#чтопочитать
«Дислексия», Светлана Олонцева
Автофикшн о девушке, которая решила поработать в сельской школе
Саня приезжает в маленькое село, чтобы работать учителем в школе. У неё есть хорошие книги, хроническая усталость, 0 ожиданий от будущего и подспудное, прорастающее сквозь всё желание сделать мир хоть сколько-нибудь лучше. Хотя несколько детей — эмпатичнее, спокойнее, веселее.
Школа тут, как метафора мини-государства, полного запретов и правил, вытесняющего индивидуальное, приводящее всё к единому знаменателю.
Школа, как метафора жизни — с надеждами, разочарованиями, горизонтальными связями, глупостью, огромной любовью, скучными уроками и долгожданными звонками.
Школа, как метафора организма, восстающего против инородного, незнакомого. Организма, на который мы привыкли надеяться, организма, в котором вдруг начинают хаотично делиться и разрастаться раковые клетки.
Саня тихо, но упорно бастует против закостеневших констант, читая детям Нину Дашевскую, задавая им вопросы, стараясь слушать. Для Сани школа — метафора системы, которая выдавливает из себя за инаковость, но одновременно засасывает в себя, как чёрная дыра, лишает воли.
Саня проходит через выгорание, личную потерю, чувство безысходности. Она ощущается ужасно маленькой, её бесконечно жалеешь.
Но ещё она очень сильная.
И благодаря ей я вспомнила, что мы все сильные. Даже (и особенно), когда кажется, что сил уже нет, мир вдруг отзывается случайно проросшим семечком, одним не получившим свою травму ребёнком.
#чтопочитать
Автофикшн о девушке, которая решила поработать в сельской школе
Саня приезжает в маленькое село, чтобы работать учителем в школе. У неё есть хорошие книги, хроническая усталость, 0 ожиданий от будущего и подспудное, прорастающее сквозь всё желание сделать мир хоть сколько-нибудь лучше. Хотя несколько детей — эмпатичнее, спокойнее, веселее.
Школа тут, как метафора мини-государства, полного запретов и правил, вытесняющего индивидуальное, приводящее всё к единому знаменателю.
Школа, как метафора жизни — с надеждами, разочарованиями, горизонтальными связями, глупостью, огромной любовью, скучными уроками и долгожданными звонками.
Школа, как метафора организма, восстающего против инородного, незнакомого. Организма, на который мы привыкли надеяться, организма, в котором вдруг начинают хаотично делиться и разрастаться раковые клетки.
Саня тихо, но упорно бастует против закостеневших констант, читая детям Нину Дашевскую, задавая им вопросы, стараясь слушать. Для Сани школа — метафора системы, которая выдавливает из себя за инаковость, но одновременно засасывает в себя, как чёрная дыра, лишает воли.
Саня проходит через выгорание, личную потерю, чувство безысходности. Она ощущается ужасно маленькой, её бесконечно жалеешь.
Но ещё она очень сильная.
И благодаря ей я вспомнила, что мы все сильные. Даже (и особенно), когда кажется, что сил уже нет, мир вдруг отзывается случайно проросшим семечком, одним не получившим свою травму ребёнком.
#чтопочитать
«Отслойка», А. Султан
У Саиды отслойка плаценты, её везут в ближайшую больницу, чтобы сделать экстренное кесарево. Сложная операция, кровопотеря, реанимация — Саида даже не знает, что с её недоношенной дочерью.
Саида училась в Европе, у неё достаточно денег, чтобы давать взятки медсёстрам и на платную палату ей хватило бы, но из-за стечения обстоятельств приходиться остаться в казёных стенах. Она погружается в пространство послеродовых палат с графиком кварцевания, уставшими врачами, нелюбезными медсёстрами, роженицами и их детьми.
Алтынай мастерски показывает телесность мира только родившей женщины. Запекшаяся кровь здесь не удивляет, нет места стыду и скрытности. Ты не можешь принять душ, тебе задирают сорочку для осмотра, тебя спрашивают, когда ты какала и могут принудительно поставить клизму. Ты не женщина тут, не постоятельница отеля, а существо, произведшее на свет другое существо, функция, машина по производству молозива и лохий. Врачи ожидают от твоего тела многого: шов должен заживать, температура не должна подниматься, анализы должны содержать столько-то этого и столько этого. Врачи хотят этого не потому, что жестокие, а потому что это их работа, их функция.
Сверхзадача женщины в родах — спуститься в пространство между мирами и выйти живой и с живым ребёнком. Никого не волнует, комфортно ли в лодке и вежлив ли Харон. И уходя из ада, как известно, не оборачиваются.
Героиня Саиды та ещё снобка, она не рада быть среди этих женщин, она хочет домой, к мягким простыням и свечам, которые домработница выставит в ванной. Иногда ей кажется, что она не любит собственную дочь. Она чувствует вину за больницу, за кесарево. Она сбегает ночью, чтобы выкурить на морозе сигаретку.
Но именно ей удаётся вознестись над роддомовым Аидом и рассказать о том, что она увидела. О беспощадности системы и о том, как люди остаются людьми. О неизбывности патриархальных традиций. О том, что смерть одинаково любит и богатых, и бедных, тех, кто уже пожил, тех, кто только родился.
#чтопочитать
У Саиды отслойка плаценты, её везут в ближайшую больницу, чтобы сделать экстренное кесарево. Сложная операция, кровопотеря, реанимация — Саида даже не знает, что с её недоношенной дочерью.
Саида училась в Европе, у неё достаточно денег, чтобы давать взятки медсёстрам и на платную палату ей хватило бы, но из-за стечения обстоятельств приходиться остаться в казёных стенах. Она погружается в пространство послеродовых палат с графиком кварцевания, уставшими врачами, нелюбезными медсёстрами, роженицами и их детьми.
Алтынай мастерски показывает телесность мира только родившей женщины. Запекшаяся кровь здесь не удивляет, нет места стыду и скрытности. Ты не можешь принять душ, тебе задирают сорочку для осмотра, тебя спрашивают, когда ты какала и могут принудительно поставить клизму. Ты не женщина тут, не постоятельница отеля, а существо, произведшее на свет другое существо, функция, машина по производству молозива и лохий. Врачи ожидают от твоего тела многого: шов должен заживать, температура не должна подниматься, анализы должны содержать столько-то этого и столько этого. Врачи хотят этого не потому, что жестокие, а потому что это их работа, их функция.
Сверхзадача женщины в родах — спуститься в пространство между мирами и выйти живой и с живым ребёнком. Никого не волнует, комфортно ли в лодке и вежлив ли Харон. И уходя из ада, как известно, не оборачиваются.
Героиня Саиды та ещё снобка, она не рада быть среди этих женщин, она хочет домой, к мягким простыням и свечам, которые домработница выставит в ванной. Иногда ей кажется, что она не любит собственную дочь. Она чувствует вину за больницу, за кесарево. Она сбегает ночью, чтобы выкурить на морозе сигаретку.
Но именно ей удаётся вознестись над роддомовым Аидом и рассказать о том, что она увидела. О беспощадности системы и о том, как люди остаются людьми. О неизбывности патриархальных традиций. О том, что смерть одинаково любит и богатых, и бедных, тех, кто уже пожил, тех, кто только родился.
#чтопочитать
«Ма-ма мы-ла ра-му», Л. Рубинштейн
Просто очень хорошее, честно сделанное, крепко сбитое, сильное и тёплое чтение от недавно ушедшего Льва Рубинштейна.
Он делает что-то невероятное с формой и языком — пишет короткую и смешную поэму про своё детство, следя скорее за ритмом, чем за содержанием (мужской автофикшн в стихах, каково?), а потом посвящает целую книжку комментарию к собственному тексту.
И это получается такое «что хотел сказать автор, и что сказал автор, и что он сказал по поводу того, что вы думали он хотел сказать…»
Но ещё это просто нежная ностальгическая история и так в ней много жизни, что просто почитайте вы её да и всё.
#чтопочитать
Просто очень хорошее, честно сделанное, крепко сбитое, сильное и тёплое чтение от недавно ушедшего Льва Рубинштейна.
Он делает что-то невероятное с формой и языком — пишет короткую и смешную поэму про своё детство, следя скорее за ритмом, чем за содержанием (мужской автофикшн в стихах, каково?), а потом посвящает целую книжку комментарию к собственному тексту.
И это получается такое «что хотел сказать автор, и что сказал автор, и что он сказал по поводу того, что вы думали он хотел сказать…»
Но ещё это просто нежная ностальгическая история и так в ней много жизни, что просто почитайте вы её да и всё.
#чтопочитать
Любовный роман здорового человека
Американха — так называют, с некоторой издёвкой, женщину, что, пожив в Америке, вернулась на родину. Ифемелу себя нигде не ощущает своей — в Нигерии ей тесно, не хватает воздуха, в Америке, куда она попадает, она — человек с другого континента — не может считаться African american. Ифем, смелая и честная, исследует себя и мир вокруг себя, стараясь познать границы и оттенки дискриминации. Она учится, знакомится с людьми, ведёт свой популярный блог, в котором объясняет людям, почему расовые вопросы не закончились с отменой рабства.
Чимаманду Нгози Адичи нам задала читать на курсе «Совеременный роман» Егана Джаббарова, как пример деколониальной прозы. Выражается это не в позиции главной героини, а в том, как писательница работает с запахами, цветами, описаниями, как она пишет про способы ухаживать за непокорными курчавыми волосами, как она описывает жареные в масле бананы. Адичи не романтизирует и не демонизирует Нигерию, выходцев из неё и людей, который вернулись домой после эмиграции. Она словно бы задаётся целью писать спокойно и честно — и из-за этого у неё получается сильный и важный текст.
Но чем скорее мы признаем, что читаем классный, мощный, полнокровный любовный роман, тем лучше. Сюжет идёт по накатанной, благодаря току, что сквозит между Ифемелу и Обинзе, её первой школьной любовью. Он — красавец и достигатор, Она — умница и тоже красотка. Они влюбляются и узнают друг друга, они наслаждаются тем, что умеют их тела, она нежатся, возятся, ссорятся, а потом, конечно, судьба их разделяет и тут уж доставайте свои платочки. Это любовный роман здорового человека — сентиментальный, драматичный, но полный чувства собственного достоинства.
А перевела всё это великолепие Шаши Мартынова — и вы буквально с первых страниц почувствуете, как же решает качественный перевод
#чтопочитать
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
«Яд», Т. Коврижка
Крутая современная проза про современное материнство
Одно из главных моих первых впечатлений родительства — не розовые пяточки и не запах молочной макушки, а ПОЧЕМУ НИКТО НЕ СКАЗАЛ МНЕ ЧТО ЭТО ТАК ТЯЖЕЛО??? И я не про роды, налаживание гв, бессонные ночи и прочие ожидаемые приколы, а про то, какая тонна ответственности на тебе оказывается и как её ни с кем нельзя разделить, даже на время. Про всё хорошее в твоём материнстве будут говорить «повезло», а про всё плохое «а куда мать смотрела?».
Таня Коврижка написала очень грустную книгу про то, как современная женщина оказывается с глазу на глаз с материнством, детскими заболеваниями, одиночеством, неподъёмной коляской и злобной уставшей медсестрой в поликлинике. Она рассказывают историю о том, как её дочь случайно отравилась листком ядовитого комнатного растения, а попутно — прижимает к груди всех матерей, тревожащихся, прислушивающихся к дыханию в темноте, звонящих посреди ночи в «скорую», трясущимися руками достающих из сумки влажные салфетки, чтобы унять кровотечение.
Дурное дело — пытаться категоризировать жанр, но мне нравится думать, что Танин текст — это автофикциональное эссе. Мне кажется это придаёт ему дополнительного веса. Это не просто история, которая правда случилась, но длинное, подробное, эмоциональное рассуждение о том, что происходит с женщиной, когда она уходит на дальние берега этого странного призрачного «декрета». О том, кто виноват без обвинения и о том, что с этим ничего не поделать, за исключением того, что рассказывать про свой опыт, делиться с такими же женщинами, не осуждать их и поддерживать любыми.
Таких текстов нужно больше! Надеюсь, Таня и другие писательницы с опытом материнства напишут и издадут их ещё.
#чтопочитать
Крутая современная проза про современное материнство
Одно из главных моих первых впечатлений родительства — не розовые пяточки и не запах молочной макушки, а ПОЧЕМУ НИКТО НЕ СКАЗАЛ МНЕ ЧТО ЭТО ТАК ТЯЖЕЛО??? И я не про роды, налаживание гв, бессонные ночи и прочие ожидаемые приколы, а про то, какая тонна ответственности на тебе оказывается и как её ни с кем нельзя разделить, даже на время. Про всё хорошее в твоём материнстве будут говорить «повезло», а про всё плохое «а куда мать смотрела?».
Таня Коврижка написала очень грустную книгу про то, как современная женщина оказывается с глазу на глаз с материнством, детскими заболеваниями, одиночеством, неподъёмной коляской и злобной уставшей медсестрой в поликлинике. Она рассказывают историю о том, как её дочь случайно отравилась листком ядовитого комнатного растения, а попутно — прижимает к груди всех матерей, тревожащихся, прислушивающихся к дыханию в темноте, звонящих посреди ночи в «скорую», трясущимися руками достающих из сумки влажные салфетки, чтобы унять кровотечение.
Дурное дело — пытаться категоризировать жанр, но мне нравится думать, что Танин текст — это автофикциональное эссе. Мне кажется это придаёт ему дополнительного веса. Это не просто история, которая правда случилась, но длинное, подробное, эмоциональное рассуждение о том, что происходит с женщиной, когда она уходит на дальние берега этого странного призрачного «декрета». О том, кто виноват без обвинения и о том, что с этим ничего не поделать, за исключением того, что рассказывать про свой опыт, делиться с такими же женщинами, не осуждать их и поддерживать любыми.
Таких текстов нужно больше! Надеюсь, Таня и другие писательницы с опытом материнства напишут и издадут их ещё.
#чтопочитать
«На моём зелёном лице всё написано», М. Малми
Сложно взрослеть на стыке культур и когда бросила мама
Симина мама выходит замуж и они переезжают в Финляндию — для Симы здесь всё новое и классное, а для мамы всё новое и враждебное. Новый Симин папа — надёжный и бережный, а ещё у Симы есть лучший друг Рупла, он тоже из России. И Сан-Серыч Пушкин со своими историями. Но всё это мало помогает, когда мама исчезает. Вместо неё к Симе возвращается странное существо — пиявка или русалка.
«На моём зелёном лице всё написано» — проза свежая, как карельский ветер. От неё прямо дует и сквозит, она кусает комарами и треплет волосы и пахнет сосной, нагретым камнем и речной водой и странным запахом соседа-алкоголика. Маръа Малми пишет как будто пальцем по речному песку — легко и сыпуче. Она играет словами, в том числе сленгом, и почти выигрывает — её подростки говорят как живые и только иногда звучат чуть кринжово. Но подростки в целом кринжовые, поди помните сами.
Это история про то, как тяжело и здорово взрослеть, какой разнообразный мир — иногда страшный, иногда очень страшный, а иногда ничего такой. История про любовь и дружбу и хорошего папу.
Есть только одна претензция от лица всех родителей — вот бы немного сочувствия, понимания в итоге и маме досталось, а?
#чтопочитать
Сложно взрослеть на стыке культур и когда бросила мама
Симина мама выходит замуж и они переезжают в Финляндию — для Симы здесь всё новое и классное, а для мамы всё новое и враждебное. Новый Симин папа — надёжный и бережный, а ещё у Симы есть лучший друг Рупла, он тоже из России. И Сан-Серыч Пушкин со своими историями. Но всё это мало помогает, когда мама исчезает. Вместо неё к Симе возвращается странное существо — пиявка или русалка.
«На моём зелёном лице всё написано» — проза свежая, как карельский ветер. От неё прямо дует и сквозит, она кусает комарами и треплет волосы и пахнет сосной, нагретым камнем и речной водой и странным запахом соседа-алкоголика. Маръа Малми пишет как будто пальцем по речному песку — легко и сыпуче. Она играет словами, в том числе сленгом, и почти выигрывает — её подростки говорят как живые и только иногда звучат чуть кринжово. Но подростки в целом кринжовые, поди помните сами.
Это история про то, как тяжело и здорово взрослеть, какой разнообразный мир — иногда страшный, иногда очень страшный, а иногда ничего такой. История про любовь и дружбу и хорошего папу.
Есть только одна претензция от лица всех родителей — вот бы немного сочувствия, понимания в итоге и маме досталось, а?
#чтопочитать
«Летняя книга», Т. Янссон
Почему я не прочитала её раньше?
Взять с собой Туве в поездку к Балтийскому морю было лучшим решением — спасибо Кате и её киндлу за наводку. У нас тут Финляндия где-то на противоположных берегах и легко представить, что вода там такая же слабо-солёная, водоросли такие же коричневые, а летнее солнце греет так же мягко.
«Летняя книга» — история о девочке Софии, которая проводит лето с папой и бабушкой на северных шхерах. Звучит как уютная детская история, правда? Отчасти это она и есть, но за что я люблю Туве Янссон, так это за то, что она не боится говорить о пугающем, сложном, о спрятанном, надвигающемся и устрашающем. В этой книге есть место смерти и болезни, девочка потеряла маму, папа с головой ушёл в работу, бабушка курит одну за одной, раздражается и ей часто надо посидеть, чтобы унять головокружение.
София боится катастрофы совсем как Филифьонка и жалеет всё живое совсем как муми-тролль, а бабушка вырезает кораблики из деревяшек и терпеть не может шумных родственников. Но это не про то, что шестидесятилетняя Туве не смогла преодолеть собственной славы, а про то, что она осталась верна себе.
Книга состоит из коротких историй и парочку из них мы читали на двоих с Лёликом (7 лет), а вот остальные я утащила себе, как краб красивый морской мусор. Я читала их ночью, когда все спали, подчёркивала карандашом целые абзацы, загибала странички. Всё в этой книге пропитано северным летом с его умопомрачительным теплом и ощущением скорого конца.
Вот уже август и ничто никогда не будет как прежде.
#чтопочитать
Почему я не прочитала её раньше?
Взять с собой Туве в поездку к Балтийскому морю было лучшим решением — спасибо Кате и её киндлу за наводку. У нас тут Финляндия где-то на противоположных берегах и легко представить, что вода там такая же слабо-солёная, водоросли такие же коричневые, а летнее солнце греет так же мягко.
«Летняя книга» — история о девочке Софии, которая проводит лето с папой и бабушкой на северных шхерах. Звучит как уютная детская история, правда? Отчасти это она и есть, но за что я люблю Туве Янссон, так это за то, что она не боится говорить о пугающем, сложном, о спрятанном, надвигающемся и устрашающем. В этой книге есть место смерти и болезни, девочка потеряла маму, папа с головой ушёл в работу, бабушка курит одну за одной, раздражается и ей часто надо посидеть, чтобы унять головокружение.
София боится катастрофы совсем как Филифьонка и жалеет всё живое совсем как муми-тролль, а бабушка вырезает кораблики из деревяшек и терпеть не может шумных родственников. Но это не про то, что шестидесятилетняя Туве не смогла преодолеть собственной славы, а про то, что она осталась верна себе.
Книга состоит из коротких историй и парочку из них мы читали на двоих с Лёликом (7 лет), а вот остальные я утащила себе, как краб красивый морской мусор. Я читала их ночью, когда все спали, подчёркивала карандашом целые абзацы, загибала странички. Всё в этой книге пропитано северным летом с его умопомрачительным теплом и ощущением скорого конца.
Вот уже август и ничто никогда не будет как прежде.
#чтопочитать
«Форпост», О. Алленова, 2019
Беслан — город на 30 тысяч человек, стоит на реке Терек. Там есть вокзал, несколько заводов, почта, застройка скромная, двух-, трёхэтажная. Беслан — один из тех городков, которые живут тихо, на переферии, про которые мир предпочитает не знать.
1 сентября 2004 года в Беслане террористы ворвались на линейку в школе №1 и взяли в заложники более 1100 человек, в основном детей, учителей и родителей. Во время захвата и последующего штурма 333 человека погибло, больше половины из них — дети.
Ольга Алленова, журналистка из Моздока (84км севернее Беслана), была одной из тех, кто первой прибыл на место и кто все дни писал репортажи от стен школы №1. Книгу она написала, вернувшись обратно спустя годы — это на большой земле название Беслан вспоминают по памятным датам, а там у всего города жизнь навсегда остановилась 20 лет назад.
Я прочитала «Форпост» Ольги Алленовой в 2019 году, но так и не нашла слов, чтобы про него написать. Вы меня знаете, у меня обычно этих слов — полные карманы, хоть отбавляй. А тут ни одного.
Кажется, так происходит потому, что вот есть Вика — книжная обозревательница, гражданка, человек, верящий в то, что мы все ещё заслуживаем какого-то шанса. А есть Вика — обычная женщина, которая каждое утро отводит детей в сад и школу.
И вот вторую мою, материнскую часть, нужно держать в изолированной от новостного шума комнатке: иначе я не смогла бы отпускать детей из дома, я не смогла бы работать, я и жить бы не смогла и другим не дала. «Форпост» Ольги Алленовой настолько пробивает эту выстроенную во имя рассудка броню, что в какой-то момент начинаешь ловить вполне реальные панические атаки.
И вместе с тем (а может — потому), «Форпост» — одна из самых важных книг, что были написаны на русском языке за последнее десятилетие. Возможно, единственная, которую реально стоило писать и стоит сейчас читать. Это больно и страшно, но это то — из какого теста мы слеплены, к чему мы привыкли, чего мы боимся, чего мы, пригнув голову, ожидаем. Это часть нашей реальности, которая никогда не исчезнет — и которую ни за что нельзя игнорировать.
Иначе мы как вид правда заслуживаем разве что внезапной кометы.
#чтопочитать
Беслан — город на 30 тысяч человек, стоит на реке Терек. Там есть вокзал, несколько заводов, почта, застройка скромная, двух-, трёхэтажная. Беслан — один из тех городков, которые живут тихо, на переферии, про которые мир предпочитает не знать.
1 сентября 2004 года в Беслане террористы ворвались на линейку в школе №1 и взяли в заложники более 1100 человек, в основном детей, учителей и родителей. Во время захвата и последующего штурма 333 человека погибло, больше половины из них — дети.
Ольга Алленова, журналистка из Моздока (84км севернее Беслана), была одной из тех, кто первой прибыл на место и кто все дни писал репортажи от стен школы №1. Книгу она написала, вернувшись обратно спустя годы — это на большой земле название Беслан вспоминают по памятным датам, а там у всего города жизнь навсегда остановилась 20 лет назад.
Я прочитала «Форпост» Ольги Алленовой в 2019 году, но так и не нашла слов, чтобы про него написать. Вы меня знаете, у меня обычно этих слов — полные карманы, хоть отбавляй. А тут ни одного.
Кажется, так происходит потому, что вот есть Вика — книжная обозревательница, гражданка, человек, верящий в то, что мы все ещё заслуживаем какого-то шанса. А есть Вика — обычная женщина, которая каждое утро отводит детей в сад и школу.
И вот вторую мою, материнскую часть, нужно держать в изолированной от новостного шума комнатке: иначе я не смогла бы отпускать детей из дома, я не смогла бы работать, я и жить бы не смогла и другим не дала. «Форпост» Ольги Алленовой настолько пробивает эту выстроенную во имя рассудка броню, что в какой-то момент начинаешь ловить вполне реальные панические атаки.
И вместе с тем (а может — потому), «Форпост» — одна из самых важных книг, что были написаны на русском языке за последнее десятилетие. Возможно, единственная, которую реально стоило писать и стоит сейчас читать. Это больно и страшно, но это то — из какого теста мы слеплены, к чему мы привыкли, чего мы боимся, чего мы, пригнув голову, ожидаем. Это часть нашей реальности, которая никогда не исчезнет — и которую ни за что нельзя игнорировать.
Иначе мы как вид правда заслуживаем разве что внезапной кометы.
#чтопочитать
«Сады против времени», О.Лэнг, Ad Marginem, 2024
Автотеория о том, зачем цветут цветы
Писательница Оливия Лэнг методично разбрасывает перед нами семена своей истории: пандемия, пожилой муж, необходимость уехать из большого города, прекрасный старый сад.
Я принялась читать, смутно рассчитывая на движение из хаоса запущенных зарослей в порядок высаженных в нужных местах луковиц. «Сажать сад — значит верить в будущее», говорила британка Одри Хепберн, а она, вероятно, знала толк в изысканности настоящего английского сада.
Однако Лэнг не из тех, кто романтизирует розы — она обращает наше внимание на устройство райских кущ, описанных Джоном Мильтоном, а потом быстро спускает с небес на землю, напомнив, что плодородными, подходящими под садоводство землями владеет крошечная прослойка элит, в то время, как остальные вынуждены ютиться в тесноте и сажать дай бог картошку. Она ухаживает за садом, пока к власти приходит Трамп, она думает о садах, раскуроченных бомбами и попранных солдатскими сапогами. Её сад загибается, страдая от вызванной плохой экологией жары.
И всё-таки сажать сад определённо значит верить в будущее. Даже если Лэнг не приведёт вас к этой мысли напрямую, вскоре вы найдёте себя, гуглящим пионы и тюльпаны.
А это оно и есть.
#чтопочитать
Автотеория о том, зачем цветут цветы
Писательница Оливия Лэнг методично разбрасывает перед нами семена своей истории: пандемия, пожилой муж, необходимость уехать из большого города, прекрасный старый сад.
Я принялась читать, смутно рассчитывая на движение из хаоса запущенных зарослей в порядок высаженных в нужных местах луковиц. «Сажать сад — значит верить в будущее», говорила британка Одри Хепберн, а она, вероятно, знала толк в изысканности настоящего английского сада.
Однако Лэнг не из тех, кто романтизирует розы — она обращает наше внимание на устройство райских кущ, описанных Джоном Мильтоном, а потом быстро спускает с небес на землю, напомнив, что плодородными, подходящими под садоводство землями владеет крошечная прослойка элит, в то время, как остальные вынуждены ютиться в тесноте и сажать дай бог картошку. Она ухаживает за садом, пока к власти приходит Трамп, она думает о садах, раскуроченных бомбами и попранных солдатскими сапогами. Её сад загибается, страдая от вызванной плохой экологией жары.
И всё-таки сажать сад определённо значит верить в будущее. Даже если Лэнг не приведёт вас к этой мысли напрямую, вскоре вы найдёте себя, гуглящим пионы и тюльпаны.
А это оно и есть.
#чтопочитать
«Зоны отдыха. Петербургские кладбища и жизнь вокруг них», А, Секисов, 2023, изд. «Все свободны»
Мрачная и смешная автотеория про прогулки по кладбищам Петербурга
Наступили наконец влажные туманы и нету у меня для вас контента более уместного, чем исследование Антона Секисова кладбищ Петербурга.
Я хочу подчеркнуть, что это всё-таки больше автотеория, чем нон-фикшн — факты и документальное соседствуют тут с городскими легендами и волнующими приключениями самого автора на разных питерских погостах. Секисову можно доверять, он точно не тот человек, который стал бы писать о смерти на серьёзных щщах, так что берите эту книжку с черепом на обложке в метро, чтобы фыркать и прихихикивать, как городской сумасшедший.
Если для вас прогулка по кладбищу — способ узнать город получше и вы из тех, кто любит читать надписи на могильных камнях — это must read. А я вам от сердца ещё оторву подарочек — мой любимый канал Кладбищенские гуляки, который про то же.
#чтопочитать
Мрачная и смешная автотеория про прогулки по кладбищам Петербурга
Наступили наконец влажные туманы и нету у меня для вас контента более уместного, чем исследование Антона Секисова кладбищ Петербурга.
Я хочу подчеркнуть, что это всё-таки больше автотеория, чем нон-фикшн — факты и документальное соседствуют тут с городскими легендами и волнующими приключениями самого автора на разных питерских погостах. Секисову можно доверять, он точно не тот человек, который стал бы писать о смерти на серьёзных щщах, так что берите эту книжку с черепом на обложке в метро, чтобы фыркать и прихихикивать, как городской сумасшедший.
Если для вас прогулка по кладбищу — способ узнать город получше и вы из тех, кто любит читать надписи на могильных камнях — это must read. А я вам от сердца ещё оторву подарочек — мой любимый канал Кладбищенские гуляки, который про то же.
#чтопочитать
«Ужасы жизни», М. Гаврилова, 2023, No Kidding Press
Короткие рассказы в жанре магреализма
Я официально впадаю в спячку — заказала тяжёлое одеяло. Чтобы совсем не окуклиться, надо держать себя в тонусе. Знаете, как спать в шерстяных носочках, но с открытой форточкой.
Моя форточка на сегодня — это Маша Гаврилова с её коротенькими, хрусткими рассказами про плесневелого мальчика, вулканических кошек, Стамбул, Санта-Дыню. Уровень безумия, который я приемлю — мощный, но комфортный, не злой, не перенасыщенный.
Читаешь и не всегда понимаешь, но не раздражаешься — плывёшь, интерпретируешь как тебе вздумается, качаешься на волне. Хотелось бы посмотреть арт-хаусную экранизацию Машиного мира💖
#чтопочитать
Короткие рассказы в жанре магреализма
Я официально впадаю в спячку — заказала тяжёлое одеяло. Чтобы совсем не окуклиться, надо держать себя в тонусе. Знаете, как спать в шерстяных носочках, но с открытой форточкой.
Моя форточка на сегодня — это Маша Гаврилова с её коротенькими, хрусткими рассказами про плесневелого мальчика, вулканических кошек, Стамбул, Санта-Дыню. Уровень безумия, который я приемлю — мощный, но комфортный, не злой, не перенасыщенный.
Читаешь и не всегда понимаешь, но не раздражаешься — плывёшь, интерпретируешь как тебе вздумается, качаешься на волне. Хотелось бы посмотреть арт-хаусную экранизацию Машиного мира
#чтопочитать
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
«Давай поедем в Уналашку», А. Красильщик, Белая ворона / Альбус корвус, 2020
Мальчик ищет дедушку
Марку-Морковкину что-то в районе десяти, у него есть мама и Кошка, а также бабушка и папа, но у папы есть Девица, впрочем она тоже ничего. Марк — обычный ребёнок, он слушает песни на английском, смотрит Гравити Фоллс, иногда играет в Майнкрафт на телефоне. У Марка есть дедушка — он это точно знает, но ни бабушка, ни мама не хотят про него говорить. Тогда Марк решает выяснить всё сам.
Тот самый случай, когда детская литература — это просто литература, просто хорошая история с вайбами немного «Последнего самурая», совсем немного «Жутко громко и запредельно близко» и приправленная внезапной и явно незапланированной писательницей тоской и ностальгией по прекрасной России прошлого, где не было ещё даже пандемии и из которой можно было поехать, например, в отпуск Амстердам и это не читалось, как художестенный вымысел (ага, конечно, они просто сели на рейс Москва-Амстердам и через несколько часов были в Европе и вопрос получения визы даже не поднимался).
В общем мне было в этой книге очень добро, очень хорошо.
#чтопочитать
Мальчик ищет дедушку
Марку-Морковкину что-то в районе десяти, у него есть мама и Кошка, а также бабушка и папа, но у папы есть Девица, впрочем она тоже ничего. Марк — обычный ребёнок, он слушает песни на английском, смотрит Гравити Фоллс, иногда играет в Майнкрафт на телефоне. У Марка есть дедушка — он это точно знает, но ни бабушка, ни мама не хотят про него говорить. Тогда Марк решает выяснить всё сам.
Тот самый случай, когда детская литература — это просто литература, просто хорошая история с вайбами немного «Последнего самурая», совсем немного «Жутко громко и запредельно близко» и приправленная внезапной и явно незапланированной писательницей тоской и ностальгией по прекрасной России прошлого, где не было ещё даже пандемии и из которой можно было поехать, например, в отпуск Амстердам и это не читалось, как художестенный вымысел (ага, конечно, они просто сели на рейс Москва-Амстердам и через несколько часов были в Европе и вопрос получения визы даже не поднимался).
В общем мне было в этой книге очень добро, очень хорошо.
#чтопочитать
«Комната Вагинова», А. Секисов, Альпина Проза, 2024
Густой дух современного Петербурга в одной взятой коммунальной квартире, где когда-то жил поэт
Антон Секисов навострил лыжи в мои книжные краши — если бы его тексты были человеком, они были бы небритым и не до конца проспавшимся, но очень воспитанным питерским интеллигентом, а я к таким неравнодушна.
После бодрого исследования питерских кладбищ в «Зонах отдыха», Секисов отправляется в коммуналку где-то посреди современного Питера. Такие иногда фигурируют в новостной хронике и не по хорошим поводам — кто-то сильно напился, кто-то кого-то убил.
Кажется, что подобные места населяют сплошь городские сумасшедшие, маргиналы и отщепенцы. Секисову тоже так кажется — он заселяет свою коммуналку странными персонажами и енотом и подселят к ним Сеню, мягкого маменькиного сыночка, одержимого поэтом Вагиновым, который в прошлом тоже жил в этой коммуналке. Подключается алкоголь и гарпии, кто-то кого-то удерживает против воли, кто-то что-то подозревает… Секисов пишет достойную «Петровых в гриппе» фантасмагорию, удерживая голову где-то над поверхностью безумия.
Получается свежо, хорошо.
#чтопочитать
Густой дух современного Петербурга в одной взятой коммунальной квартире, где когда-то жил поэт
Антон Секисов навострил лыжи в мои книжные краши — если бы его тексты были человеком, они были бы небритым и не до конца проспавшимся, но очень воспитанным питерским интеллигентом, а я к таким неравнодушна.
После бодрого исследования питерских кладбищ в «Зонах отдыха», Секисов отправляется в коммуналку где-то посреди современного Питера. Такие иногда фигурируют в новостной хронике и не по хорошим поводам — кто-то сильно напился, кто-то кого-то убил.
Кажется, что подобные места населяют сплошь городские сумасшедшие, маргиналы и отщепенцы. Секисову тоже так кажется — он заселяет свою коммуналку странными персонажами и енотом и подселят к ним Сеню, мягкого маменькиного сыночка, одержимого поэтом Вагиновым, который в прошлом тоже жил в этой коммуналке. Подключается алкоголь и гарпии, кто-то кого-то удерживает против воли, кто-то что-то подозревает… Секисов пишет достойную «Петровых в гриппе» фантасмагорию, удерживая голову где-то над поверхностью безумия.
Получается свежо, хорошо.
#чтопочитать
«В другом мире. Заметки 2014-2017», И. Грав
Сборник коротких эссе об искусстве, современном мире и жизни после смерти пожилых родителей
Сборничек Изабель Грав я бы ни за что не заметила, но Яна Верзун написала, что его надо читать всем, кто хочет научиться писать эссе. А я хочу как раз :) Так что купила и долго, медленно, с удовольствием читала.
Сборник состоит из маленьких дневниковых зарисовок, впрочем структурированных и самостоятельных. Грав обстоятельно и точно документирует свою реальность — модные тренды Balenciaga соседствуют тут с замечаниями о популярности йоги, воспоминания о детском отпуске — с рассуждениями о старении, роли женщины или отпуске. Потеряв обоих родителей, Грав скорбит, пытается осмыслить новую роль абсолютной сироты, параллельно размышляя о собственном опыте родительства.
Грав очевидно очень умна и достаточно ядовита, некоторые её мысли отдают брюзжанием. Но иные зарисовочки — например, про то, как она в 50+ с ужасом пытается сдать на права или как она встречает в аптеке женщину с формой ногтей совсем как у её матери — потрясающе трогательные и уязвимые.
В общем, права Яна, надо читать и подмечать :)
#чтопочитать
Сборник коротких эссе об искусстве, современном мире и жизни после смерти пожилых родителей
Сборничек Изабель Грав я бы ни за что не заметила, но Яна Верзун написала, что его надо читать всем, кто хочет научиться писать эссе. А я хочу как раз :) Так что купила и долго, медленно, с удовольствием читала.
Сборник состоит из маленьких дневниковых зарисовок, впрочем структурированных и самостоятельных. Грав обстоятельно и точно документирует свою реальность — модные тренды Balenciaga соседствуют тут с замечаниями о популярности йоги, воспоминания о детском отпуске — с рассуждениями о старении, роли женщины или отпуске. Потеряв обоих родителей, Грав скорбит, пытается осмыслить новую роль абсолютной сироты, параллельно размышляя о собственном опыте родительства.
Грав очевидно очень умна и достаточно ядовита, некоторые её мысли отдают брюзжанием. Но иные зарисовочки — например, про то, как она в 50+ с ужасом пытается сдать на права или как она встречает в аптеке женщину с формой ногтей совсем как у её матери — потрясающе трогательные и уязвимые.
В общем, права Яна, надо читать и подмечать :)
#чтопочитать
«Нож», Салман Рушди, изд. Corpus, 2024
Писатель, который выжил
12 августа 2022 года Салман Рушди выступал на конференции в Читокуа, штат Нью-Йорк, где на него напал фанатик и несколько раз ударил ножом. Нож порвал сухожилия, изранил руки, вошёл в шею и проткнул глаз писателя. Рушди на вертолёте доставили в реанимацию и сказали его жене, что он, вероятно, не сможет выжить.
Он выжил, а несколько месяцев спустя принялся писать. Жизнь его стала иной — от физических мучений до страхов, ПТСР и попытки понять, как вообще жить в этом мире, где за свободу слова ты платишь тем, что тебя полосуют ножом на глазах у сотен людей.
Когда писатель в гневе, текст становится способом отомстить. Хладнокровно Рушди отказывает своему убийце в праве остаться в истории — он не называет его имя и даже диалог с ним выдумывает, показывая, тем самым, что ему совершенно всё равно, что на самом деле в голове у этого человека. Нет, преступник не будет главным героем этой книги. А вот нож будет. Нож, как безмолвный исполнитель воли своего лишённого разума хозяина, нож, как лезвие, отрезающее «до» от «после», нож, как важный культурный артефакт.
Рассказывая свою историю, Салман Рушди отдаёт дань заботам и любви своей семьи, а ещё напоминает, что только мы сами решаем, будет ли нож орудием убийства или бытовым предметом, чтобы отрезать хлеб для тостов к завтраку с любимой женой и детьми.
Я рада, что ему удалось выжить и хватило сил, чтобы написать эту историю. Мне кажется миру нужно знать как можно больше о том, как комкает и портит человеческую жизнь акт насилия.
А ещё, конечно, хочется посмотреть, как эту книгу читают все «автофикшн — это нытьё женщин» люди. И спросить у них «А что с лицом?».
#чтопочитать
Писатель, который выжил
12 августа 2022 года Салман Рушди выступал на конференции в Читокуа, штат Нью-Йорк, где на него напал фанатик и несколько раз ударил ножом. Нож порвал сухожилия, изранил руки, вошёл в шею и проткнул глаз писателя. Рушди на вертолёте доставили в реанимацию и сказали его жене, что он, вероятно, не сможет выжить.
Он выжил, а несколько месяцев спустя принялся писать. Жизнь его стала иной — от физических мучений до страхов, ПТСР и попытки понять, как вообще жить в этом мире, где за свободу слова ты платишь тем, что тебя полосуют ножом на глазах у сотен людей.
Когда писатель в гневе, текст становится способом отомстить. Хладнокровно Рушди отказывает своему убийце в праве остаться в истории — он не называет его имя и даже диалог с ним выдумывает, показывая, тем самым, что ему совершенно всё равно, что на самом деле в голове у этого человека. Нет, преступник не будет главным героем этой книги. А вот нож будет. Нож, как безмолвный исполнитель воли своего лишённого разума хозяина, нож, как лезвие, отрезающее «до» от «после», нож, как важный культурный артефакт.
Рассказывая свою историю, Салман Рушди отдаёт дань заботам и любви своей семьи, а ещё напоминает, что только мы сами решаем, будет ли нож орудием убийства или бытовым предметом, чтобы отрезать хлеб для тостов к завтраку с любимой женой и детьми.
Я рада, что ему удалось выжить и хватило сил, чтобы написать эту историю. Мне кажется миру нужно знать как можно больше о том, как комкает и портит человеческую жизнь акт насилия.
А ещё, конечно, хочется посмотреть, как эту книгу читают все «автофикшн — это нытьё женщин» люди. И спросить у них «А что с лицом?».
#чтопочитать
«Музыка в пустом доме», Я. Верзун, 2024
История одного грустного взросления (а какое не грустное?)
Девочка Аня переезжает в Питер из небольшого города — от строящей свою собственную жизнь мамы к потерявшемуся в своей собственной жизни папе. Поступает в институт, влюбляется до обсессии, ведёт дневник, слушает Цоя.
Яне Верзун удалось воссоздать лимб наших жирненьких (по сравнению с сегодняшним днём) двухтысячных-десятых. «Дом-2» и коктейли в баночках, платья из масс-маркета, прогулянные пары и поездки к друзьям на дачу, КВН и «Альфа Дог». Обычное взросление и очень много одиночества, отчаяния и неразделённой ни с кем боли. А с кем её делить — с отстранёнными ли родителями, с занятыми личной жизнью подружками, со случайными любовниками из клубов?
Ане 18, в ней опасная смесь из ещё не отросших личных границ и постоянного желания секса. Ошибки молодости стоят дорого, но иногда, если повезёт, что-то получается исправить.
У Яны аккуратный и убористый авторский почерк. Не говоря лишнего, она говорит о многом. Для меня это, например, редкий разговор о том, как вырастать вопреки всему и сохранять внутри огонёк понимания и любви. Как продираться сквозь всё, что случилось и прощать: папу, маму, подругу и — главное и самое сложное — себя.
#чтопочитать
История одного грустного взросления (а какое не грустное?)
Девочка Аня переезжает в Питер из небольшого города — от строящей свою собственную жизнь мамы к потерявшемуся в своей собственной жизни папе. Поступает в институт, влюбляется до обсессии, ведёт дневник, слушает Цоя.
Яне Верзун удалось воссоздать лимб наших жирненьких (по сравнению с сегодняшним днём) двухтысячных-десятых. «Дом-2» и коктейли в баночках, платья из масс-маркета, прогулянные пары и поездки к друзьям на дачу, КВН и «Альфа Дог». Обычное взросление и очень много одиночества, отчаяния и неразделённой ни с кем боли. А с кем её делить — с отстранёнными ли родителями, с занятыми личной жизнью подружками, со случайными любовниками из клубов?
Ане 18, в ней опасная смесь из ещё не отросших личных границ и постоянного желания секса. Ошибки молодости стоят дорого, но иногда, если повезёт, что-то получается исправить.
У Яны аккуратный и убористый авторский почерк. Не говоря лишнего, она говорит о многом. Для меня это, например, редкий разговор о том, как вырастать вопреки всему и сохранять внутри огонёк понимания и любви. Как продираться сквозь всё, что случилось и прощать: папу, маму, подругу и — главное и самое сложное — себя.
#чтопочитать
«Нагори. Тоска по уходящему сезону» Р. Секигути
Эссе о наблюдении за сезонами
Нагори — японское слово, обозночающее скорое окончание чего-либо, буквально последние деньки или даже воспоминание о чём-то, только что завершившемся. Нагори могут сказать про дом, в котором ещё сохранились следы бывших хозяев или про снег, не растаявший с наступлением весны.
Японская писательница и поэтесса Рёко Секигути исследует нагори, применительно к смене сезонов. Как мы с вами знаем, их в Японии различают целую тучу. Мы привыкли думать, что смена сезонов — это константа и что границы между сезонами отчётливы. Но в стремлении к упорядочиванию, мы забываем о том, как причудливо, хаотична и переменчива природа, как много в ней оттенков и полутонов.
Секигути отталкивается от такой простой и даже бытовой вещи, как сезонность продуктов, которые попадают на наш стол и через это анализирует отношения людей со временем, говорит об эмоциях, которые захлестывают нас, когда мы пробуем первую весеннюю зелень или делаем варенье из последнего в сезоне перезревшего инжира. Она затрагивает тему глобализации и подтрунивает: сегодня мы можем попробовать клубнику в разгар зимы, но приближает ли нас это к лету?
Рёко Секигути рассказывает о блюдах, которые пробовала в детстве и приводит рецепт удивительного «ужина из ста ингредиентов», который она устроила для друзей в попытке объеденить в одной трапезе блюда и вкусы из разных сезонов. И всё же еда не в центре её интереса, в нём — человеческая жизнь, наши отношения со временем и попытка управлять им.
#чтопочитать
Эссе о наблюдении за сезонами
Нагори — японское слово, обозночающее скорое окончание чего-либо, буквально последние деньки или даже воспоминание о чём-то, только что завершившемся. Нагори могут сказать про дом, в котором ещё сохранились следы бывших хозяев или про снег, не растаявший с наступлением весны.
Японская писательница и поэтесса Рёко Секигути исследует нагори, применительно к смене сезонов. Как мы с вами знаем, их в Японии различают целую тучу. Мы привыкли думать, что смена сезонов — это константа и что границы между сезонами отчётливы. Но в стремлении к упорядочиванию, мы забываем о том, как причудливо, хаотична и переменчива природа, как много в ней оттенков и полутонов.
Секигути отталкивается от такой простой и даже бытовой вещи, как сезонность продуктов, которые попадают на наш стол и через это анализирует отношения людей со временем, говорит об эмоциях, которые захлестывают нас, когда мы пробуем первую весеннюю зелень или делаем варенье из последнего в сезоне перезревшего инжира. Она затрагивает тему глобализации и подтрунивает: сегодня мы можем попробовать клубнику в разгар зимы, но приближает ли нас это к лету?
Рёко Секигути рассказывает о блюдах, которые пробовала в детстве и приводит рецепт удивительного «ужина из ста ингредиентов», который она устроила для друзей в попытке объеденить в одной трапезе блюда и вкусы из разных сезонов. И всё же еда не в центре её интереса, в нём — человеческая жизнь, наши отношения со временем и попытка управлять им.
#чтопочитать