«Отслойка», А. Султан
У Саиды отслойка плаценты, её везут в ближайшую больницу, чтобы сделать экстренное кесарево. Сложная операция, кровопотеря, реанимация — Саида даже не знает, что с её недоношенной дочерью.
Саида училась в Европе, у неё достаточно денег, чтобы давать взятки медсёстрам и на платную палату ей хватило бы, но из-за стечения обстоятельств приходиться остаться в казёных стенах. Она погружается в пространство послеродовых палат с графиком кварцевания, уставшими врачами, нелюбезными медсёстрами, роженицами и их детьми.
Алтынай мастерски показывает телесность мира только родившей женщины. Запекшаяся кровь здесь не удивляет, нет места стыду и скрытности. Ты не можешь принять душ, тебе задирают сорочку для осмотра, тебя спрашивают, когда ты какала и могут принудительно поставить клизму. Ты не женщина тут, не постоятельница отеля, а существо, произведшее на свет другое существо, функция, машина по производству молозива и лохий. Врачи ожидают от твоего тела многого: шов должен заживать, температура не должна подниматься, анализы должны содержать столько-то этого и столько этого. Врачи хотят этого не потому, что жестокие, а потому что это их работа, их функция.
Сверхзадача женщины в родах — спуститься в пространство между мирами и выйти живой и с живым ребёнком. Никого не волнует, комфортно ли в лодке и вежлив ли Харон. И уходя из ада, как известно, не оборачиваются.
Героиня Саиды та ещё снобка, она не рада быть среди этих женщин, она хочет домой, к мягким простыням и свечам, которые домработница выставит в ванной. Иногда ей кажется, что она не любит собственную дочь. Она чувствует вину за больницу, за кесарево. Она сбегает ночью, чтобы выкурить на морозе сигаретку.
Но именно ей удаётся вознестись над роддомовым Аидом и рассказать о том, что она увидела. О беспощадности системы и о том, как люди остаются людьми. О неизбывности патриархальных традиций. О том, что смерть одинаково любит и богатых, и бедных, тех, кто уже пожил, тех, кто только родился.
#чтопочитать
У Саиды отслойка плаценты, её везут в ближайшую больницу, чтобы сделать экстренное кесарево. Сложная операция, кровопотеря, реанимация — Саида даже не знает, что с её недоношенной дочерью.
Саида училась в Европе, у неё достаточно денег, чтобы давать взятки медсёстрам и на платную палату ей хватило бы, но из-за стечения обстоятельств приходиться остаться в казёных стенах. Она погружается в пространство послеродовых палат с графиком кварцевания, уставшими врачами, нелюбезными медсёстрами, роженицами и их детьми.
Алтынай мастерски показывает телесность мира только родившей женщины. Запекшаяся кровь здесь не удивляет, нет места стыду и скрытности. Ты не можешь принять душ, тебе задирают сорочку для осмотра, тебя спрашивают, когда ты какала и могут принудительно поставить клизму. Ты не женщина тут, не постоятельница отеля, а существо, произведшее на свет другое существо, функция, машина по производству молозива и лохий. Врачи ожидают от твоего тела многого: шов должен заживать, температура не должна подниматься, анализы должны содержать столько-то этого и столько этого. Врачи хотят этого не потому, что жестокие, а потому что это их работа, их функция.
Сверхзадача женщины в родах — спуститься в пространство между мирами и выйти живой и с живым ребёнком. Никого не волнует, комфортно ли в лодке и вежлив ли Харон. И уходя из ада, как известно, не оборачиваются.
Героиня Саиды та ещё снобка, она не рада быть среди этих женщин, она хочет домой, к мягким простыням и свечам, которые домработница выставит в ванной. Иногда ей кажется, что она не любит собственную дочь. Она чувствует вину за больницу, за кесарево. Она сбегает ночью, чтобы выкурить на морозе сигаретку.
Но именно ей удаётся вознестись над роддомовым Аидом и рассказать о том, что она увидела. О беспощадности системы и о том, как люди остаются людьми. О неизбывности патриархальных традиций. О том, что смерть одинаково любит и богатых, и бедных, тех, кто уже пожил, тех, кто только родился.
#чтопочитать
«Ма-ма мы-ла ра-му», Л. Рубинштейн
Просто очень хорошее, честно сделанное, крепко сбитое, сильное и тёплое чтение от недавно ушедшего Льва Рубинштейна.
Он делает что-то невероятное с формой и языком — пишет короткую и смешную поэму про своё детство, следя скорее за ритмом, чем за содержанием (мужской автофикшн в стихах, каково?), а потом посвящает целую книжку комментарию к собственному тексту.
И это получается такое «что хотел сказать автор, и что сказал автор, и что он сказал по поводу того, что вы думали он хотел сказать…»
Но ещё это просто нежная ностальгическая история и так в ней много жизни, что просто почитайте вы её да и всё.
#чтопочитать
Просто очень хорошее, честно сделанное, крепко сбитое, сильное и тёплое чтение от недавно ушедшего Льва Рубинштейна.
Он делает что-то невероятное с формой и языком — пишет короткую и смешную поэму про своё детство, следя скорее за ритмом, чем за содержанием (мужской автофикшн в стихах, каково?), а потом посвящает целую книжку комментарию к собственному тексту.
И это получается такое «что хотел сказать автор, и что сказал автор, и что он сказал по поводу того, что вы думали он хотел сказать…»
Но ещё это просто нежная ностальгическая история и так в ней много жизни, что просто почитайте вы её да и всё.
#чтопочитать
Любовный роман здорового человека
Американха — так называют, с некоторой издёвкой, женщину, что, пожив в Америке, вернулась на родину. Ифемелу себя нигде не ощущает своей — в Нигерии ей тесно, не хватает воздуха, в Америке, куда она попадает, она — человек с другого континента — не может считаться African american. Ифем, смелая и честная, исследует себя и мир вокруг себя, стараясь познать границы и оттенки дискриминации. Она учится, знакомится с людьми, ведёт свой популярный блог, в котором объясняет людям, почему расовые вопросы не закончились с отменой рабства.
Чимаманду Нгози Адичи нам задала читать на курсе «Совеременный роман» Егана Джаббарова, как пример деколониальной прозы. Выражается это не в позиции главной героини, а в том, как писательница работает с запахами, цветами, описаниями, как она пишет про способы ухаживать за непокорными курчавыми волосами, как она описывает жареные в масле бананы. Адичи не романтизирует и не демонизирует Нигерию, выходцев из неё и людей, который вернулись домой после эмиграции. Она словно бы задаётся целью писать спокойно и честно — и из-за этого у неё получается сильный и важный текст.
Но чем скорее мы признаем, что читаем классный, мощный, полнокровный любовный роман, тем лучше. Сюжет идёт по накатанной, благодаря току, что сквозит между Ифемелу и Обинзе, её первой школьной любовью. Он — красавец и достигатор, Она — умница и тоже красотка. Они влюбляются и узнают друг друга, они наслаждаются тем, что умеют их тела, она нежатся, возятся, ссорятся, а потом, конечно, судьба их разделяет и тут уж доставайте свои платочки. Это любовный роман здорового человека — сентиментальный, драматичный, но полный чувства собственного достоинства.
А перевела всё это великолепие Шаши Мартынова — и вы буквально с первых страниц почувствуете, как же решает качественный перевод
#чтопочитать
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
«Яд», Т. Коврижка
Крутая современная проза про современное материнство
Одно из главных моих первых впечатлений родительства — не розовые пяточки и не запах молочной макушки, а ПОЧЕМУ НИКТО НЕ СКАЗАЛ МНЕ ЧТО ЭТО ТАК ТЯЖЕЛО??? И я не про роды, налаживание гв, бессонные ночи и прочие ожидаемые приколы, а про то, какая тонна ответственности на тебе оказывается и как её ни с кем нельзя разделить, даже на время. Про всё хорошее в твоём материнстве будут говорить «повезло», а про всё плохое «а куда мать смотрела?».
Таня Коврижка написала очень грустную книгу про то, как современная женщина оказывается с глазу на глаз с материнством, детскими заболеваниями, одиночеством, неподъёмной коляской и злобной уставшей медсестрой в поликлинике. Она рассказывают историю о том, как её дочь случайно отравилась листком ядовитого комнатного растения, а попутно — прижимает к груди всех матерей, тревожащихся, прислушивающихся к дыханию в темноте, звонящих посреди ночи в «скорую», трясущимися руками достающих из сумки влажные салфетки, чтобы унять кровотечение.
Дурное дело — пытаться категоризировать жанр, но мне нравится думать, что Танин текст — это автофикциональное эссе. Мне кажется это придаёт ему дополнительного веса. Это не просто история, которая правда случилась, но длинное, подробное, эмоциональное рассуждение о том, что происходит с женщиной, когда она уходит на дальние берега этого странного призрачного «декрета». О том, кто виноват без обвинения и о том, что с этим ничего не поделать, за исключением того, что рассказывать про свой опыт, делиться с такими же женщинами, не осуждать их и поддерживать любыми.
Таких текстов нужно больше! Надеюсь, Таня и другие писательницы с опытом материнства напишут и издадут их ещё.
#чтопочитать
Крутая современная проза про современное материнство
Одно из главных моих первых впечатлений родительства — не розовые пяточки и не запах молочной макушки, а ПОЧЕМУ НИКТО НЕ СКАЗАЛ МНЕ ЧТО ЭТО ТАК ТЯЖЕЛО??? И я не про роды, налаживание гв, бессонные ночи и прочие ожидаемые приколы, а про то, какая тонна ответственности на тебе оказывается и как её ни с кем нельзя разделить, даже на время. Про всё хорошее в твоём материнстве будут говорить «повезло», а про всё плохое «а куда мать смотрела?».
Таня Коврижка написала очень грустную книгу про то, как современная женщина оказывается с глазу на глаз с материнством, детскими заболеваниями, одиночеством, неподъёмной коляской и злобной уставшей медсестрой в поликлинике. Она рассказывают историю о том, как её дочь случайно отравилась листком ядовитого комнатного растения, а попутно — прижимает к груди всех матерей, тревожащихся, прислушивающихся к дыханию в темноте, звонящих посреди ночи в «скорую», трясущимися руками достающих из сумки влажные салфетки, чтобы унять кровотечение.
Дурное дело — пытаться категоризировать жанр, но мне нравится думать, что Танин текст — это автофикциональное эссе. Мне кажется это придаёт ему дополнительного веса. Это не просто история, которая правда случилась, но длинное, подробное, эмоциональное рассуждение о том, что происходит с женщиной, когда она уходит на дальние берега этого странного призрачного «декрета». О том, кто виноват без обвинения и о том, что с этим ничего не поделать, за исключением того, что рассказывать про свой опыт, делиться с такими же женщинами, не осуждать их и поддерживать любыми.
Таких текстов нужно больше! Надеюсь, Таня и другие писательницы с опытом материнства напишут и издадут их ещё.
#чтопочитать
«На моём зелёном лице всё написано», М. Малми
Сложно взрослеть на стыке культур и когда бросила мама
Симина мама выходит замуж и они переезжают в Финляндию — для Симы здесь всё новое и классное, а для мамы всё новое и враждебное. Новый Симин папа — надёжный и бережный, а ещё у Симы есть лучший друг Рупла, он тоже из России. И Сан-Серыч Пушкин со своими историями. Но всё это мало помогает, когда мама исчезает. Вместо неё к Симе возвращается странное существо — пиявка или русалка.
«На моём зелёном лице всё написано» — проза свежая, как карельский ветер. От неё прямо дует и сквозит, она кусает комарами и треплет волосы и пахнет сосной, нагретым камнем и речной водой и странным запахом соседа-алкоголика. Маръа Малми пишет как будто пальцем по речному песку — легко и сыпуче. Она играет словами, в том числе сленгом, и почти выигрывает — её подростки говорят как живые и только иногда звучат чуть кринжово. Но подростки в целом кринжовые, поди помните сами.
Это история про то, как тяжело и здорово взрослеть, какой разнообразный мир — иногда страшный, иногда очень страшный, а иногда ничего такой. История про любовь и дружбу и хорошего папу.
Есть только одна претензция от лица всех родителей — вот бы немного сочувствия, понимания в итоге и маме досталось, а?
#чтопочитать
Сложно взрослеть на стыке культур и когда бросила мама
Симина мама выходит замуж и они переезжают в Финляндию — для Симы здесь всё новое и классное, а для мамы всё новое и враждебное. Новый Симин папа — надёжный и бережный, а ещё у Симы есть лучший друг Рупла, он тоже из России. И Сан-Серыч Пушкин со своими историями. Но всё это мало помогает, когда мама исчезает. Вместо неё к Симе возвращается странное существо — пиявка или русалка.
«На моём зелёном лице всё написано» — проза свежая, как карельский ветер. От неё прямо дует и сквозит, она кусает комарами и треплет волосы и пахнет сосной, нагретым камнем и речной водой и странным запахом соседа-алкоголика. Маръа Малми пишет как будто пальцем по речному песку — легко и сыпуче. Она играет словами, в том числе сленгом, и почти выигрывает — её подростки говорят как живые и только иногда звучат чуть кринжово. Но подростки в целом кринжовые, поди помните сами.
Это история про то, как тяжело и здорово взрослеть, какой разнообразный мир — иногда страшный, иногда очень страшный, а иногда ничего такой. История про любовь и дружбу и хорошего папу.
Есть только одна претензция от лица всех родителей — вот бы немного сочувствия, понимания в итоге и маме досталось, а?
#чтопочитать