Audio
Взяли интервью у архитектора Владимира Жукова. Это один из проектировщиков самых ярких построек Петербурга времен капиталистического романтизма: здания Макдоналдса на Василеостровской и Regent Hall на Владимирской. Также он спроектировал потрясающую позднесоветской гостиницу "Русь". На последней фотографии здание из интервью, которым вдохновлялся автор.
21.12 Итум Кали, Шали.
#путевыезаметки
Присаживайтесь в кресло психотерапевта. Буду исповедоваться.
Я считаю себя человеком толерантным. (Когда кто-то заявляет такое, сразу понятно, что последует дальше - "но".) Но. Есть одна группа, к которой я отношусь настороженно. Нет, во мне нет ненависти, но есть какое-то иррациональное отторжение, неприятие. Я напрягаюсь, когда вижу этих людей, стараюсь не смотреть им в глаза, словом, испытываю всю ту гамму чувств, за которые бывает потом очень стыдно, но ничего не могу (не хочу?) с собой поделать. Это профессиональная группа - силовики, люди, обладающие законным правом на насилие. Брр.
Думая о причинах, я вспоминаю, что это началось задолго до того, как я вообще узнал о существовании пыток, полицейском насилии, ковровых бомбардировках, дедовщине, внесудебных расправах, о том мерзком командном виде человеческих отношений, царящим там (вот видите, доктор, уже срываюсь). Все эти новые факты лишь клали кирпичики на готовый фундамент. Лет в семь я подслушал разговор родителей о том, что мне светит два года службы по призыву, и проплакал всю ночь. Короче, поизучайте, кто нибудь, взаимосвязь между милитаристскими настроениями в обществе и наличием службы по призыву, результаты, возможно, смогут удивить.
Поминали тогда родители и Чечню, как место, где убивают и куда, не дай бог, могут отправить и меня. И вот я наконец тут, и сегодня нам придется много взаимодействовать с одной неприятной мне профессиональной группой.
Сперва о своем опыте взаимодействия с ее представителями нам расскажет наш хозяин - милый чеченский дедушка, держатель отеля по улице Зулаева. Улица названа в честь его сына, погибшего в 2004 году. Зулаев-младший был убит пьяным бойцом федеральных войск, открывшим беспорядочную стрельбу.
А потом представители этой группы не пустят нас в Цой-Педе, заветный город мертвых, продержав нас час на блокпосту, на улице, при нуле градусов. Для нашей же безопасности - как можно путешествовать без машины? Там же медведи, волки. А если мы попутку не встретим? Затем эти заботливые ребята, типичные "бати" - типажи российского боевика, отвезли нас обратно в Итум Кали на военном УАЗике, шуткуя по дороге шуточки про "чехов", смешные в их мире, наверное.
Ой, что-то пост какой-то злой выходит сегодня. Короче, доктор, подскажите, что делать. Как победить в себе неприязнь, прекратить обобщать и перестать кормить свою фобию избирательно схваченными фактами, да ещё и сочетать это с пацифизмом и антиколониализмом. Нееет, куда вы меня тащите, зачем смирительная рубашка?
Ладно, давайте о хорошем. Вместо города мертвых мы едем в город живых - великолепный Шали. По пути нас подбирает Рамзан (да, теперь в моем телефоне есть контакт с таким именем, осторожнее). Рамзан - бывший директор гимназии в Шали, только что вышедший на пенсию. Под его управлением школа несколько лет признавалась лучшей в республике, и он с большим воодушевлением рассказывает о работе: в свое время он сам в ней учился, и, став директором, привозил своих старых учителей, разбежавшихся от войны по стране. Рассуждает о дискриминационной сути ЕГЭ - на хороший результат невозможно подготовиться без репетитора, а какой репетитор в сёлах, у бедных семей? Так и закрепляется неравенство. В Чеченских аулах же, где все друг другу братья, по его словам, с этим пытаются бороться, просто давая ученикам списывать - как не подарить родственникам путевки в жизнь? Но у него было иначе - многие его выпускники учатся в московских и питерских вузах. Проезжая больницу, Рамзан вдруг вспоминает, как её разбомбили авианалетом, убив 200 человек внутри, среди которых должен был быть и он, но засиделся в школе, пропустив диспансеризацию.
В Шали нас ждёт каучсерфер Халид (привет, Халид!). Сейчас он - путешественник, объехавший в свои 22 пол мира, а в будущем - президент Прекрасной Ичкерии Будущего. Гуляем по городу, обсуждая вещи крамольные. Шали - типичный чеченский город, со своим Сити, его отличает лишь новизна - проект закончен в этом году. Главный "небоскреб" Шали - 20-этажка, которая выглядит как перекормленная жижиг-галнашем чеченская б
#путевыезаметки
Присаживайтесь в кресло психотерапевта. Буду исповедоваться.
Я считаю себя человеком толерантным. (Когда кто-то заявляет такое, сразу понятно, что последует дальше - "но".) Но. Есть одна группа, к которой я отношусь настороженно. Нет, во мне нет ненависти, но есть какое-то иррациональное отторжение, неприятие. Я напрягаюсь, когда вижу этих людей, стараюсь не смотреть им в глаза, словом, испытываю всю ту гамму чувств, за которые бывает потом очень стыдно, но ничего не могу (не хочу?) с собой поделать. Это профессиональная группа - силовики, люди, обладающие законным правом на насилие. Брр.
Думая о причинах, я вспоминаю, что это началось задолго до того, как я вообще узнал о существовании пыток, полицейском насилии, ковровых бомбардировках, дедовщине, внесудебных расправах, о том мерзком командном виде человеческих отношений, царящим там (вот видите, доктор, уже срываюсь). Все эти новые факты лишь клали кирпичики на готовый фундамент. Лет в семь я подслушал разговор родителей о том, что мне светит два года службы по призыву, и проплакал всю ночь. Короче, поизучайте, кто нибудь, взаимосвязь между милитаристскими настроениями в обществе и наличием службы по призыву, результаты, возможно, смогут удивить.
Поминали тогда родители и Чечню, как место, где убивают и куда, не дай бог, могут отправить и меня. И вот я наконец тут, и сегодня нам придется много взаимодействовать с одной неприятной мне профессиональной группой.
Сперва о своем опыте взаимодействия с ее представителями нам расскажет наш хозяин - милый чеченский дедушка, держатель отеля по улице Зулаева. Улица названа в честь его сына, погибшего в 2004 году. Зулаев-младший был убит пьяным бойцом федеральных войск, открывшим беспорядочную стрельбу.
А потом представители этой группы не пустят нас в Цой-Педе, заветный город мертвых, продержав нас час на блокпосту, на улице, при нуле градусов. Для нашей же безопасности - как можно путешествовать без машины? Там же медведи, волки. А если мы попутку не встретим? Затем эти заботливые ребята, типичные "бати" - типажи российского боевика, отвезли нас обратно в Итум Кали на военном УАЗике, шуткуя по дороге шуточки про "чехов", смешные в их мире, наверное.
Ой, что-то пост какой-то злой выходит сегодня. Короче, доктор, подскажите, что делать. Как победить в себе неприязнь, прекратить обобщать и перестать кормить свою фобию избирательно схваченными фактами, да ещё и сочетать это с пацифизмом и антиколониализмом. Нееет, куда вы меня тащите, зачем смирительная рубашка?
Ладно, давайте о хорошем. Вместо города мертвых мы едем в город живых - великолепный Шали. По пути нас подбирает Рамзан (да, теперь в моем телефоне есть контакт с таким именем, осторожнее). Рамзан - бывший директор гимназии в Шали, только что вышедший на пенсию. Под его управлением школа несколько лет признавалась лучшей в республике, и он с большим воодушевлением рассказывает о работе: в свое время он сам в ней учился, и, став директором, привозил своих старых учителей, разбежавшихся от войны по стране. Рассуждает о дискриминационной сути ЕГЭ - на хороший результат невозможно подготовиться без репетитора, а какой репетитор в сёлах, у бедных семей? Так и закрепляется неравенство. В Чеченских аулах же, где все друг другу братья, по его словам, с этим пытаются бороться, просто давая ученикам списывать - как не подарить родственникам путевки в жизнь? Но у него было иначе - многие его выпускники учатся в московских и питерских вузах. Проезжая больницу, Рамзан вдруг вспоминает, как её разбомбили авианалетом, убив 200 человек внутри, среди которых должен был быть и он, но засиделся в школе, пропустив диспансеризацию.
В Шали нас ждёт каучсерфер Халид (привет, Халид!). Сейчас он - путешественник, объехавший в свои 22 пол мира, а в будущем - президент Прекрасной Ичкерии Будущего. Гуляем по городу, обсуждая вещи крамольные. Шали - типичный чеченский город, со своим Сити, его отличает лишь новизна - проект закончен в этом году. Главный "небоскреб" Шали - 20-этажка, которая выглядит как перекормленная жижиг-галнашем чеченская б
оевая башня. Венчает башню огромный стеклянный купол с рестораном в капромовских интерьерах и смотровой площадкой. В каких городах ещё есть такое? В миллионниках Москве, Питере, Екатеринбурге. И в 50-тысячном Шали. Но главный объект Сити - мечеть Пророка Мухаммеда.
Жители города до последнего были уверены, что мечеть назовут именем Рамзана, благо уже и его мать, и отец увековечены. Об этом же информируют ещё не снятые афиши. Но лидер нации в последний момент отказался - скромный. Так или иначе, это очень красивое здание. Рядом с ним захватывает дух - псевдовизантийские формы облачены в настоящий белый мрамор, фасад обильно декорирован мелкой ажурной резьбой, мозаикой, лепниной. Красота - вещь субъективная, но мечеть в Шали торкает меня сильнее петербургской Соборной, которую я считал лучшей. До приезда в Шали. Вечером зажигается подсветка, и мы стоим, не в силах оторваться от этого неизвестного в России чеченского феномена, который точно войдёт в историю.
Мозг всеми силами пытается отделить архитектуру от политики - нормальная защитная реакция: да, ее построил кровавый тиран, один из самых страшных персонажей сегодняшней российской политики, но восхищаясь формой, я же не выражаю ему поддержку? Эту этическую дилемму легко решать, когда тиран уже мертв - я обожаю шпееровскую архитектуру Нацистской Германии, мне нравится сталианс, но когда имеешь дело со злом, действующим здесь и сейчас, все сложнее. Пишу эти строки восхищения, и не покидает ощущение, что вляпался во что-то грязное.
Коротаем вечер с семьей Халида за бабушкиными тефтелями и разговорами обо всем - о нормандской теории возникновения славян, об ошибках в историографии (например, почему-то в годы Кавказской войны всех кавказцев называли черкесами, из-за чего сейчас возникает путаница), о языках. И тут Халид вспоминает, как прятался в детстве в подвале, а над головой свистели снаряды Града. То, что для меня было страшилкой из книжки про войну, для него, моего ровесника, было реальностью. На душе становится так тоскливо и больно - за него, за директора Рамзана, за дедушку из Итум-Кали, за всю многострадальную Чечню, за всех нас.
Жители города до последнего были уверены, что мечеть назовут именем Рамзана, благо уже и его мать, и отец увековечены. Об этом же информируют ещё не снятые афиши. Но лидер нации в последний момент отказался - скромный. Так или иначе, это очень красивое здание. Рядом с ним захватывает дух - псевдовизантийские формы облачены в настоящий белый мрамор, фасад обильно декорирован мелкой ажурной резьбой, мозаикой, лепниной. Красота - вещь субъективная, но мечеть в Шали торкает меня сильнее петербургской Соборной, которую я считал лучшей. До приезда в Шали. Вечером зажигается подсветка, и мы стоим, не в силах оторваться от этого неизвестного в России чеченского феномена, который точно войдёт в историю.
Мозг всеми силами пытается отделить архитектуру от политики - нормальная защитная реакция: да, ее построил кровавый тиран, один из самых страшных персонажей сегодняшней российской политики, но восхищаясь формой, я же не выражаю ему поддержку? Эту этическую дилемму легко решать, когда тиран уже мертв - я обожаю шпееровскую архитектуру Нацистской Германии, мне нравится сталианс, но когда имеешь дело со злом, действующим здесь и сейчас, все сложнее. Пишу эти строки восхищения, и не покидает ощущение, что вляпался во что-то грязное.
Коротаем вечер с семьей Халида за бабушкиными тефтелями и разговорами обо всем - о нормандской теории возникновения славян, об ошибках в историографии (например, почему-то в годы Кавказской войны всех кавказцев называли черкесами, из-за чего сейчас возникает путаница), о языках. И тут Халид вспоминает, как прятался в детстве в подвале, а над головой свистели снаряды Града. То, что для меня было страшилкой из книжки про войну, для него, моего ровесника, было реальностью. На душе становится так тоскливо и больно - за него, за директора Рамзана, за дедушку из Итум-Кали, за всю многострадальную Чечню, за всех нас.