27 ноября 2024 гостем "Исторической Экспертизы онлайн" был известный историк-американист, приглашенный профессор Боудин-колледжа в штате Мэн Иван Курилла.
Для тех, кто предпочитает чтение просмотру видео, предлагаем продолжение текстовой версии интервью.
Иван Курилла: «Мы видим своих предков глазами государства»
С.Э.: У меня ещё есть вопрос, связанный с вашим, Иван, советским опытом. Многие считают, что Советский Союз был империей и что русские были колонизаторами, которые, подобно англичанам в Индии и бельгийцам в Конго, угнетали народы национальных республик. Мой личный опыт показывает, что самым угнетаемым народом в Советском Союзе были именно русские: они жили хуже всех. Я это знаю потому, что в детстве ездил из Молдавии к моим бабке и деду в село в Архангельской области. Я видел, что там люди жили в основном натуральным хозяйством: выращивали картошку, ловили рыбу, собирали грибы и ягоды, так как в магазине купить было практически нечего. С другой стороны, когда наши родственники из России приезжали в Кишинёв, они отсюда увозили головки сыра, потому что в (как бы) «метрополии» за пределами Москвы и Ленинграда сыра не было. То есть Советский Союз был странной империей. Это не была Британская империя, и национальные республики не были «Бельгийским Конго».
Недавно появился фильм «Слово пацана», посвящённый так называемому «Казанскому феномену». Речь идёт о подростковых бандах, которые разделили город и контролировали «свои» районы. На мой взгляд, это не был локальный феномен Казани. На мой взгляд, это был феномен больших российских городов советского времени, где люди вели полуголодное существование. Я брал интервью у нашего коллеги Константина Морозова — он из Самары, которая тогда называлась Куйбышевом, — и он рассказывал, что там, во-первых, в магазинах ничего не было. И там тоже город был поделён на районы, и тоже процветал молодёжный бандитизм. Как у вас в Волгограде было с питанием и с бандитизмом?
И.К.: С питанием тоже подтвержу, что особо ничего не было. Очереди за мясом, сыром, маслом — да, это было. Если, как тогда говорили, «выбросили масло», — всё, побежали покупатели. А когда меня призвали в армию — попал сначала в «учебку», в Вапнярку (кстати, недалеко от Молдавии), — нас прямо куда-то на молдавскую границу привозили собирать яблоки. Это был как раз 1985 год, антиалкогольная кампания, закрыли винные заводы — в том числе те, которые что-то делали из яблок, и огромные сады с огромными яблоками оказались просто брошены. И мы, солдаты, ездили эти яблоки собирать. А потом нас отправили на Дальний Восток, и мы чуть ли не своим ходом, группами по 10 человек, добирались через Харьков. И как-то вечером захожу в один из харьковских магазинов, а там несколько сортов колбасы. У меня глаза на лоб: чтобы в Волгограде просто так зайти, и там лежала бы колбаса — такого на моей памяти не бывало, а тут — вот, лежит. Мы были, как шутил один наш друг, «вечно голодающее Поволжье». А насчёт бандитизма — не могу сказать, что его не было, но я не очень сталкивался. Я жил в самом центре Волгограда, в относительно привилегированном районе. Конечно, мы понимали, что ездить в некоторые рабочие районы в одиночку не стоит. Но что касается, допустим, массовых молодёжных драк — не скажу, что этого не было вообще, но я этого как-то счастливо избежал. А кроме того, несколько лет старшей школы я в Волгограде не жил. У меня отец был начальником строительного управления — он как раз уехал в Монголию, и мы вместе с ним. И несколько старших классов я проучился в советской школе в Монголии, так что в самый сложный подростковый период, в 13–15 лет, меня в Волгограде не было. А снабжение действительно было плохое, но сделать из этого экстраполяцию — какого рода империей был Советский Союз — я не могу.
Продолжение следует
Для тех, кто предпочитает чтение просмотру видео, предлагаем продолжение текстовой версии интервью.
Иван Курилла: «Мы видим своих предков глазами государства»
С.Э.: У меня ещё есть вопрос, связанный с вашим, Иван, советским опытом. Многие считают, что Советский Союз был империей и что русские были колонизаторами, которые, подобно англичанам в Индии и бельгийцам в Конго, угнетали народы национальных республик. Мой личный опыт показывает, что самым угнетаемым народом в Советском Союзе были именно русские: они жили хуже всех. Я это знаю потому, что в детстве ездил из Молдавии к моим бабке и деду в село в Архангельской области. Я видел, что там люди жили в основном натуральным хозяйством: выращивали картошку, ловили рыбу, собирали грибы и ягоды, так как в магазине купить было практически нечего. С другой стороны, когда наши родственники из России приезжали в Кишинёв, они отсюда увозили головки сыра, потому что в (как бы) «метрополии» за пределами Москвы и Ленинграда сыра не было. То есть Советский Союз был странной империей. Это не была Британская империя, и национальные республики не были «Бельгийским Конго».
Недавно появился фильм «Слово пацана», посвящённый так называемому «Казанскому феномену». Речь идёт о подростковых бандах, которые разделили город и контролировали «свои» районы. На мой взгляд, это не был локальный феномен Казани. На мой взгляд, это был феномен больших российских городов советского времени, где люди вели полуголодное существование. Я брал интервью у нашего коллеги Константина Морозова — он из Самары, которая тогда называлась Куйбышевом, — и он рассказывал, что там, во-первых, в магазинах ничего не было. И там тоже город был поделён на районы, и тоже процветал молодёжный бандитизм. Как у вас в Волгограде было с питанием и с бандитизмом?
И.К.: С питанием тоже подтвержу, что особо ничего не было. Очереди за мясом, сыром, маслом — да, это было. Если, как тогда говорили, «выбросили масло», — всё, побежали покупатели. А когда меня призвали в армию — попал сначала в «учебку», в Вапнярку (кстати, недалеко от Молдавии), — нас прямо куда-то на молдавскую границу привозили собирать яблоки. Это был как раз 1985 год, антиалкогольная кампания, закрыли винные заводы — в том числе те, которые что-то делали из яблок, и огромные сады с огромными яблоками оказались просто брошены. И мы, солдаты, ездили эти яблоки собирать. А потом нас отправили на Дальний Восток, и мы чуть ли не своим ходом, группами по 10 человек, добирались через Харьков. И как-то вечером захожу в один из харьковских магазинов, а там несколько сортов колбасы. У меня глаза на лоб: чтобы в Волгограде просто так зайти, и там лежала бы колбаса — такого на моей памяти не бывало, а тут — вот, лежит. Мы были, как шутил один наш друг, «вечно голодающее Поволжье». А насчёт бандитизма — не могу сказать, что его не было, но я не очень сталкивался. Я жил в самом центре Волгограда, в относительно привилегированном районе. Конечно, мы понимали, что ездить в некоторые рабочие районы в одиночку не стоит. Но что касается, допустим, массовых молодёжных драк — не скажу, что этого не было вообще, но я этого как-то счастливо избежал. А кроме того, несколько лет старшей школы я в Волгограде не жил. У меня отец был начальником строительного управления — он как раз уехал в Монголию, и мы вместе с ним. И несколько старших классов я проучился в советской школе в Монголии, так что в самый сложный подростковый период, в 13–15 лет, меня в Волгограде не было. А снабжение действительно было плохое, но сделать из этого экстраполяцию — какого рода империей был Советский Союз — я не могу.
Продолжение следует
YouTube
Историческая Экспертиза онлайн. Выпуск 17. Время историка: Иван Курилла
В среду 27 ноября в 18.00 (GMT+2: Киев, Кишинев, Иерусалим. В Москве 19.00)
Следите за нами в telegram https://yangx.top/istorex_ru
Иван Курилла, доктор исторических наук, профессор, в осеннем семестре 2024 года - приглашенный профессор Боудин-колледжа в штате…
Следите за нами в telegram https://yangx.top/istorex_ru
Иван Курилла, доктор исторических наук, профессор, в осеннем семестре 2024 года - приглашенный профессор Боудин-колледжа в штате…
Иван Курилла: «Мы видим своих предков глазами государства» (продолжение)
С.Э.: Судя по разнице снабжения в Молдавии и в России, могу сказать, что русские жили намного хуже, чем те, кого они колонизировали.
И.К.: Когда речь о независимости зашла, многие республики так и утверждали: мы ведь кормим Россию, основная еда у нас. Когда мы отделимся, нам ещё лучше станет. Но уж если вспомнить, например, XIX век, то на Западе всё время говорили о двойственном характере России, о «лице Януса». Вот когда Россия свою колонизаторскую политику проводит в Средней Азии — это правильно, это то же, что и европейцы в других местах делают. А вот движение к западу от своих границ: в Польшу, Финляндию, Прибалтику, — вот это неправильно: более отсталая страна завоёвывает более развитые, это «плохая» империя. А на Восток — с точки зрения европоцентризма, вот туда надо свои цивилизаторские усилия направлять. Поэтому, если сравнивать Россию с восточными регионами — тогда возможно (не знаю, не изучал), а с западными — сравнение будет не в её пользу.
С.Э.: Вернёмся к вашей учебе в Волгоградском университете. Хочу сказать, что вам повезло. Потому что лично у меня был стресс, когда я поступил на исторический факультет Кишинёвского государственного университета имени Ленина. У нас были преподаватели, которые читали свои курсы по жёлтому развалившемуся конспекту едва ли не сталинских времен. О своём разочаровании говорили коллеги, оканчивавшие и московские, и ленинградские вузы. Они были поражены тем, что их профессора вряд ли бы сумели преподавать в средней школе, таков был их уровень. Вам повезло, что у вас были хорошие преподаватели.
И.К.: Дело в том, что я поступил в Волгоградский государственный университет — новый и в общем малоизвестный. Его основали лишь в 1980 году, и лишь в 1985, когда я первый курс закончил, у нас был первый выпуск. Тогдашний первый ректор, Максим Матвеевич Загорулько, хотел создать в Волгограде настоящий университет. Он не был преобразован из педагогического института, он был создан на ровном месте. И ректор, который до этого побывал ректором и в педагогическом, не хотел переносить его традиции сюда. Преподавателей трудно было привлечь заработком, потому что все заработки были установлены сверху. Но ректор — с помощью местных властей, тоже в этом заинтересованных, — добился того, что приезжающим преподавателям давали (или хотя бы обещали) квартиры. Вот такая советская валюта была — квартира. И первый набор преподавателей, который как раз у меня преподавал, — это были относительно молодые выпускники хороших университетов, защитившие там кандидатские диссертации. Были люди из Ленинградского университета, из МГУ, из Саратовского — поскольку он был ближайшим. Китаев, который был у нас первым доктором наук, ученик Зайончковского, был из Горького (Нижнего Новгорода). И эти преподаватели были молодые. Во-первых, у них не могло быть этих пожелтевших конспектов, во-вторых, они были амбициозные: сами только что защитили кандидатскую в хороших вузах, им хочется доказать. Конечно, это я понял позже, но энтузиазма было много. Китаев в свои 40 с небольшим лет казался уже маститым ветераном. Конечно, было очень интересно. После первого курса меня призвали в армию: наше поколение в 1985 г. всё в армию призвали на два года. Конечно, армия была нелёгкой, было много дедовщины. Но воспоминание об университете, о том, что есть другая жизнь, — оно очень сильно поддерживало. Вспоминал, чему на первом курсе научили, что нам рассказывали. Поэтому я считаю, что с университетом мне повезло: у него не было имени, но нам давали хорошее образование.
Продолжение завтра
С.Э.: Судя по разнице снабжения в Молдавии и в России, могу сказать, что русские жили намного хуже, чем те, кого они колонизировали.
И.К.: Когда речь о независимости зашла, многие республики так и утверждали: мы ведь кормим Россию, основная еда у нас. Когда мы отделимся, нам ещё лучше станет. Но уж если вспомнить, например, XIX век, то на Западе всё время говорили о двойственном характере России, о «лице Януса». Вот когда Россия свою колонизаторскую политику проводит в Средней Азии — это правильно, это то же, что и европейцы в других местах делают. А вот движение к западу от своих границ: в Польшу, Финляндию, Прибалтику, — вот это неправильно: более отсталая страна завоёвывает более развитые, это «плохая» империя. А на Восток — с точки зрения европоцентризма, вот туда надо свои цивилизаторские усилия направлять. Поэтому, если сравнивать Россию с восточными регионами — тогда возможно (не знаю, не изучал), а с западными — сравнение будет не в её пользу.
С.Э.: Вернёмся к вашей учебе в Волгоградском университете. Хочу сказать, что вам повезло. Потому что лично у меня был стресс, когда я поступил на исторический факультет Кишинёвского государственного университета имени Ленина. У нас были преподаватели, которые читали свои курсы по жёлтому развалившемуся конспекту едва ли не сталинских времен. О своём разочаровании говорили коллеги, оканчивавшие и московские, и ленинградские вузы. Они были поражены тем, что их профессора вряд ли бы сумели преподавать в средней школе, таков был их уровень. Вам повезло, что у вас были хорошие преподаватели.
И.К.: Дело в том, что я поступил в Волгоградский государственный университет — новый и в общем малоизвестный. Его основали лишь в 1980 году, и лишь в 1985, когда я первый курс закончил, у нас был первый выпуск. Тогдашний первый ректор, Максим Матвеевич Загорулько, хотел создать в Волгограде настоящий университет. Он не был преобразован из педагогического института, он был создан на ровном месте. И ректор, который до этого побывал ректором и в педагогическом, не хотел переносить его традиции сюда. Преподавателей трудно было привлечь заработком, потому что все заработки были установлены сверху. Но ректор — с помощью местных властей, тоже в этом заинтересованных, — добился того, что приезжающим преподавателям давали (или хотя бы обещали) квартиры. Вот такая советская валюта была — квартира. И первый набор преподавателей, который как раз у меня преподавал, — это были относительно молодые выпускники хороших университетов, защитившие там кандидатские диссертации. Были люди из Ленинградского университета, из МГУ, из Саратовского — поскольку он был ближайшим. Китаев, который был у нас первым доктором наук, ученик Зайончковского, был из Горького (Нижнего Новгорода). И эти преподаватели были молодые. Во-первых, у них не могло быть этих пожелтевших конспектов, во-вторых, они были амбициозные: сами только что защитили кандидатскую в хороших вузах, им хочется доказать. Конечно, это я понял позже, но энтузиазма было много. Китаев в свои 40 с небольшим лет казался уже маститым ветераном. Конечно, было очень интересно. После первого курса меня призвали в армию: наше поколение в 1985 г. всё в армию призвали на два года. Конечно, армия была нелёгкой, было много дедовщины. Но воспоминание об университете, о том, что есть другая жизнь, — оно очень сильно поддерживало. Вспоминал, чему на первом курсе научили, что нам рассказывали. Поэтому я считаю, что с университетом мне повезло: у него не было имени, но нам давали хорошее образование.
Продолжение завтра
Скоро начнем! Историческая Экспертиза онлайн. Выпуск № 26.
Время историка: Сергей Ерофеев
В субботу 28 декабря в 18.00 (GMT+2: Киев, Кишинев, Иерусалим. 11.00 в Нью-Йорке. В Москве 19.00)
Прямая трансляция: https://youtube.com/live/E9bbeeWnNl8?feature=share
Время историка: Сергей Ерофеев
В субботу 28 декабря в 18.00 (GMT+2: Киев, Кишинев, Иерусалим. 11.00 в Нью-Йорке. В Москве 19.00)
Прямая трансляция: https://youtube.com/live/E9bbeeWnNl8?feature=share
YouTube
Историческая Экспертиза онлайн. Выпуск № 26. Время историка: Сергей Ерофеев
В субботу 28 декабря в 18.00 (GMT+2: Киев, Кишинев, Иерусалим. 11.00 в Нью-Йорке. В Москве 19.00)
Следите за Исторической Экспертизой в telegram https://yangx.top/istorex_ru
Сергей Арсеньевич Ерофеев, Rutgers University, США. До отъезда из России в 2015 году…
Следите за Исторической Экспертизой в telegram https://yangx.top/istorex_ru
Сергей Арсеньевич Ерофеев, Rutgers University, США. До отъезда из России в 2015 году…
‼️Владимир Путин подписал Указ «Об утверждении Стратегии противодействия экстремизму в Российской Федерации»
"Умышленное искажение истории" и реабилитация нацизма отнесены к проявлениям экстремизма.
К внешним экстремистским угрозам относятся инициирование "цветных революций", "фальсификация мировой истории, пересмотр взглядов на роль и место России в ней".
"Реальную угрозу представляет политика некоторых иностранных государств по искажению истории, фальсификации роли СССР во Второй мировой войне и преуменьшению его вклада в победу над гитлеровской Германией и милитаристской Японией, возрождению идей фашизма и нацизма, активизации идей реваншизма, героизации нацистов и их пособников", - говорится в документе.
Также отмечается, что экстремисты все чаще обостряют национальный вопрос, распространяют идеи "деколонизации" РФ.
"Умышленное искажение истории" и реабилитация нацизма отнесены к проявлениям экстремизма.
К внешним экстремистским угрозам относятся инициирование "цветных революций", "фальсификация мировой истории, пересмотр взглядов на роль и место России в ней".
"Реальную угрозу представляет политика некоторых иностранных государств по искажению истории, фальсификации роли СССР во Второй мировой войне и преуменьшению его вклада в победу над гитлеровской Германией и милитаристской Японией, возрождению идей фашизма и нацизма, активизации идей реваншизма, героизации нацистов и их пособников", - говорится в документе.
Также отмечается, что экстремисты все чаще обостряют национальный вопрос, распространяют идеи "деколонизации" РФ.
Georgiy Kasianov. Nationalist Memory Narratives and the Politics of History in Ukraine since the 1990s
«Под националистическим нарративом памяти я имею в виду тот сегмент культурной памяти, который касается прошлого националистических организаций - Организации украинских националистов (ОУН), Украинской повстанческой армии (УПА) и их лидеров».
«Основные акторы, которые разрабатывают, распространяют и продвигают националистический нарратив памяти в Украине, относятся к категории «мнемонических воинов», согласно типологии, предложенной политологами Бернхардом и Кубиком (2014). Мнемонические воины исповедуют унифицированное, единое видение прошлого, представляя его как историческую правду. В то же время, другие взгляды и подходы промоутеры этого нарратива рассматривают как фальшивые или оппортунистические и предательские по отношению к нации».
«...репрезентация украинского националистического движения исключительно в рамках глорификационной парадигмы (что естественно для партийных и мифологизированных подходов) предоставляла политическим оппонентам прекрасные возможности для подрыва доверия к националистическому нарративу и манипулирования его излишествами с противоположной [националистическому нарративу] целью. Заявления о вездесущности национализма также подталкивали к манипулятивным попыткам представить всех украинцев ярыми националистами или предвзятыми манипуляторами. Неудивительно, что российские государственные СМИ охотно использовали националистические мероприятия и хеппенинги (такие как ежегодные факельные марши Бандеры или чествование дивизии СС «Галичина») в гибридной войне против Украины. В то же время высшие должностные лица России использовали их как casus belli под лозунгом так называемой «денацификации». Парадоксально, но претензии националистов говорить от имени всей Украины совпали с желанием Путина представлять Украину как территорию пещерного национализма, а украинских националистов - как нацистов».
Полный текст статьи в открытом доступе.
«Под националистическим нарративом памяти я имею в виду тот сегмент культурной памяти, который касается прошлого националистических организаций - Организации украинских националистов (ОУН), Украинской повстанческой армии (УПА) и их лидеров».
«Основные акторы, которые разрабатывают, распространяют и продвигают националистический нарратив памяти в Украине, относятся к категории «мнемонических воинов», согласно типологии, предложенной политологами Бернхардом и Кубиком (2014). Мнемонические воины исповедуют унифицированное, единое видение прошлого, представляя его как историческую правду. В то же время, другие взгляды и подходы промоутеры этого нарратива рассматривают как фальшивые или оппортунистические и предательские по отношению к нации».
«...репрезентация украинского националистического движения исключительно в рамках глорификационной парадигмы (что естественно для партийных и мифологизированных подходов) предоставляла политическим оппонентам прекрасные возможности для подрыва доверия к националистическому нарративу и манипулирования его излишествами с противоположной [националистическому нарративу] целью. Заявления о вездесущности национализма также подталкивали к манипулятивным попыткам представить всех украинцев ярыми националистами или предвзятыми манипуляторами. Неудивительно, что российские государственные СМИ охотно использовали националистические мероприятия и хеппенинги (такие как ежегодные факельные марши Бандеры или чествование дивизии СС «Галичина») в гибридной войне против Украины. В то же время высшие должностные лица России использовали их как casus belli под лозунгом так называемой «денацификации». Парадоксально, но претензии националистов говорить от имени всей Украины совпали с желанием Путина представлять Украину как территорию пещерного национализма, а украинских националистов - как нацистов».
Полный текст статьи в открытом доступе.
Cambridge Core
Nationalist Memory Narratives and the Politics of History in Ukraine since the 1990s | Nationalities Papers | Cambridge Core
Nationalist Memory Narratives and the Politics of History in Ukraine since the 1990s - Volume 52 Issue 6
Есть такая интересная игрушка https://books.google.com/ngrams статистика по сайту книги гугл. Решил проверить мою гипотезу о связи понятий "интеллигенция" и "декабристы". И, вуаля, - графики подобны. Такой жесткой зависимости не ожидал. И умирают понятия вместе после 2000 года. Т.е. смерть декабристов в общественном сознании - это признак смерти интеллигенции.
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Для тех, кто имеет проблемы с доступом в YouTube, мы решили выкладывать выпуски "Исторической экспертизы онлайн" в телеграм.
Представляем Вашему вниманию выпуск 25: хроника исторической политики за декабрь с участием испанской журналистки Пилар Бонет, которая на протяжении почти 40 лет была специальным корреспондентом газеты El Pais в Москве.
Поговорили об испанском опыте политики памяти. Как страна преодолевает наследие Гражданской войны, прощается с имперским прошлым и франкизмом?
Какой опыт из испанской политики преодоления травматического прошлого может извлечь Украина?
Как спорт стал политикой, в том числе и исторической? Из патриотов в предатели и наоборот: кейсы Анатолия Тимощука и Александра Усика.
Вокруг и около Орды. Наследие Чингисхана в монументальной политике российских регионов.
«СВО»: синхронная память.
Как всегда, с Вами были Сергей Эрлих, Константин Пахалюк и Юрий Латыш.
Представляем Вашему вниманию выпуск 25: хроника исторической политики за декабрь с участием испанской журналистки Пилар Бонет, которая на протяжении почти 40 лет была специальным корреспондентом газеты El Pais в Москве.
Поговорили об испанском опыте политики памяти. Как страна преодолевает наследие Гражданской войны, прощается с имперским прошлым и франкизмом?
Какой опыт из испанской политики преодоления травматического прошлого может извлечь Украина?
Как спорт стал политикой, в том числе и исторической? Из патриотов в предатели и наоборот: кейсы Анатолия Тимощука и Александра Усика.
Вокруг и около Орды. Наследие Чингисхана в монументальной политике российских регионов.
«СВО»: синхронная память.
Как всегда, с Вами были Сергей Эрлих, Константин Пахалюк и Юрий Латыш.
Дорогие читатели, подходит к концу 2024 год.
Мировые СМИ объявляют свои рейтинги героев и антигероев года. И мы тоже хотим вспомнить самые яркие моменты и наиболее влиятельных или запомнившихся акторов исторической политики уходящего года.
В течение 10 дней мы предложим наш хит-парад в рубрике «Кринж года в сфере исторической политики-2024».
Каждый день будем коротко представлять одного (анти-)героя.
Мы сознательно отказались от рейтингов или голосования, чтобы во время войны не уравнивать акторов исторической политики из страны-агрессора и страны-жертвы. Но вы можете выражать свое отношение с помощью смайликов.
Сегодня наш (анти-)герой – Президент РФ Владимир Путин.
Информацию о том, почему он попал в наш хит-парад, читайте, пожалуйста, здесь https://yangx.top/istorex_ru/5743
Мировые СМИ объявляют свои рейтинги героев и антигероев года. И мы тоже хотим вспомнить самые яркие моменты и наиболее влиятельных или запомнившихся акторов исторической политики уходящего года.
В течение 10 дней мы предложим наш хит-парад в рубрике «Кринж года в сфере исторической политики-2024».
Каждый день будем коротко представлять одного (анти-)героя.
Мы сознательно отказались от рейтингов или голосования, чтобы во время войны не уравнивать акторов исторической политики из страны-агрессора и страны-жертвы. Но вы можете выражать свое отношение с помощью смайликов.
Сегодня наш (анти-)герой – Президент РФ Владимир Путин.
Информацию о том, почему он попал в наш хит-парад, читайте, пожалуйста, здесь https://yangx.top/istorex_ru/5743
Кринж года в сфере исторической политики-2024: 28 декабря – Президент РФ Владимир Путин.
– Владимир Владимирович, зачем вы напали на Украину?
– В IX веке князь Рюрик…
Если бы мы его не включили в наш хит-парад, вы бы нам не простили.
Но Путин действительно сделал историю инструментом реваншизма и войны против Украины, продуцируя выдумки про «Новороссию», кем-то подаренную Украине, «искусственные» Украину и ее язык и т.п.
И уже неважно, верит ли в «свои» исторические взгляды сам Путин, или лишь цинично использует их с политической целью. Ибо в результате отравления имперскими историческими мифами всегда находится житель Красноярска или Улан-Удэ, который не помнит своих предков дальше деда, жившего в том же городе или окрестном селе, но готов убивать и умереть, чтобы освободить «русский город» Донецк, Харьков, Запорожье, Киев или Львов от х@хл@в, и вернуть к нам в Красноярск или Улан-Удэ наследие князя Владимира.
История в руках президента РФ стала смертоносным оружием, инструментом распространения войны, преступлений, ненависти.
В 2024 году Путин дал интервью Такеру Карлсону, потратив около 40 минут на исторический экскурс, изложив имперскую концепцию Карамзина о непрерывной истории «государства Российского» с 862 года до современности, и назвав войну с Украиной гражданской.
Владимир Путин также занимался инструментализацией истории – мобилизацией ее на службу властям. Начал работать созданный в ноябре прошлого года Национальный центр исторической памяти при Президенте Российской Федерации, занимающийся «сохранением и защитой российских духовно-нравственных ценностей, культуры и исторической памяти».
Путин подписал указ об основах исторического просвещения, который ужесточает государственный контроль над распространением исторических знаний.
Вчера президент РФ подписал указ «Об утверждении Стратегии противодействия экстремизму в Российской Федерации».
«Умышленное искажение истории» отнесено к проявлениям экстремизма. К внешним экстремистским угрозам относится «фальсификация мировой истории, пересмотр взглядов на роль и место России в ней».
«Реальную угрозу представляет политика некоторых иностранных государств по искажению истории, фальсификации роли СССР во Второй мировой войне и преуменьшению его вклада в победу над гитлеровской Германией и милитаристской Японией, возрождению идей фашизма и нацизма, активизации идей реваншизма, героизации нацистов и их пособников», – говорится в документе.
Также отмечается, что экстремисты все чаще обостряют национальный вопрос, распространяют идеи «деколонизации» РФ.
Итак, именно президент РФ милитаризировал и секьюритизировал историю, превратил ее в науку по вызову, служанку сиюминутных властных интересов.
Мы многократно разбирали "ученые" изыскания начинающего историка Путина.
Круглый стол "Зачем Путину история?" https://www.youtube.com/watch?v=m3EHY93AOwU&t=12s
Алексей Каменских. «Специальная историческая операция». Попытка нарратологического анализа интервью В. Путина Т. Карлсону https://www.istorex.org/post/14-02-2024-aleksey-kamenskikh
Юрий Латыш. Ретротопия Владимира Путина, или Как превратить империалистическую войну в гражданскую https://www.istorex.org/post/19-02-2024-yurii-latysh
Константин Пахалюк. Жрец и ширма. О трансформации исторических нарративов Владимира Путина https://www.istorex.org/post/18-03-2024-konstantin-pakhaliuk
Выражайте свое отношение к включению Владимира Путина в хит-парад «Кринж года в сфере исторической памяти-2024» (а не к персоне Путина) с помощью смайликов.🔥👍🤣
– Владимир Владимирович, зачем вы напали на Украину?
– В IX веке князь Рюрик…
Если бы мы его не включили в наш хит-парад, вы бы нам не простили.
Но Путин действительно сделал историю инструментом реваншизма и войны против Украины, продуцируя выдумки про «Новороссию», кем-то подаренную Украине, «искусственные» Украину и ее язык и т.п.
И уже неважно, верит ли в «свои» исторические взгляды сам Путин, или лишь цинично использует их с политической целью. Ибо в результате отравления имперскими историческими мифами всегда находится житель Красноярска или Улан-Удэ, который не помнит своих предков дальше деда, жившего в том же городе или окрестном селе, но готов убивать и умереть, чтобы освободить «русский город» Донецк, Харьков, Запорожье, Киев или Львов от х@хл@в, и вернуть к нам в Красноярск или Улан-Удэ наследие князя Владимира.
История в руках президента РФ стала смертоносным оружием, инструментом распространения войны, преступлений, ненависти.
В 2024 году Путин дал интервью Такеру Карлсону, потратив около 40 минут на исторический экскурс, изложив имперскую концепцию Карамзина о непрерывной истории «государства Российского» с 862 года до современности, и назвав войну с Украиной гражданской.
Владимир Путин также занимался инструментализацией истории – мобилизацией ее на службу властям. Начал работать созданный в ноябре прошлого года Национальный центр исторической памяти при Президенте Российской Федерации, занимающийся «сохранением и защитой российских духовно-нравственных ценностей, культуры и исторической памяти».
Путин подписал указ об основах исторического просвещения, который ужесточает государственный контроль над распространением исторических знаний.
Вчера президент РФ подписал указ «Об утверждении Стратегии противодействия экстремизму в Российской Федерации».
«Умышленное искажение истории» отнесено к проявлениям экстремизма. К внешним экстремистским угрозам относится «фальсификация мировой истории, пересмотр взглядов на роль и место России в ней».
«Реальную угрозу представляет политика некоторых иностранных государств по искажению истории, фальсификации роли СССР во Второй мировой войне и преуменьшению его вклада в победу над гитлеровской Германией и милитаристской Японией, возрождению идей фашизма и нацизма, активизации идей реваншизма, героизации нацистов и их пособников», – говорится в документе.
Также отмечается, что экстремисты все чаще обостряют национальный вопрос, распространяют идеи «деколонизации» РФ.
Итак, именно президент РФ милитаризировал и секьюритизировал историю, превратил ее в науку по вызову, служанку сиюминутных властных интересов.
Мы многократно разбирали "ученые" изыскания начинающего историка Путина.
Круглый стол "Зачем Путину история?" https://www.youtube.com/watch?v=m3EHY93AOwU&t=12s
Алексей Каменских. «Специальная историческая операция». Попытка нарратологического анализа интервью В. Путина Т. Карлсону https://www.istorex.org/post/14-02-2024-aleksey-kamenskikh
Юрий Латыш. Ретротопия Владимира Путина, или Как превратить империалистическую войну в гражданскую https://www.istorex.org/post/19-02-2024-yurii-latysh
Константин Пахалюк. Жрец и ширма. О трансформации исторических нарративов Владимира Путина https://www.istorex.org/post/18-03-2024-konstantin-pakhaliuk
Выражайте свое отношение к включению Владимира Путина в хит-парад «Кринж года в сфере исторической памяти-2024» (а не к персоне Путина) с помощью смайликов.🔥👍🤣
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Тем, кто имеет проблемы с доступом в YouTube, предлагаем посмотреть круглый стол "Зачем Путину история?" в телеграм, посвященный сегодняшнему номинанту "Кринжа года в сфере исторической политики 2024".
Участвуют - члены редколлегии ИЭ Сергей Эрлих, Константин Пахалюк, Юрий Латыш, а также историк Олег Петрович-Белкин.
Модерирует Екатерина Горяченко (лаборатория "Академические мосты")
Участвуют - члены редколлегии ИЭ Сергей Эрлих, Константин Пахалюк, Юрий Латыш, а также историк Олег Петрович-Белкин.
Модерирует Екатерина Горяченко (лаборатория "Академические мосты")
Per A. Rudling. Repatriating An Edifying Past: The Diaspora Ukrainian Authoritarian Right and Power Over Memory, 1991–2021
Недавняя история украинских авторитарных крайне правых — это история парадоксов. Если посмотреть на опросы, то они выступили плохо; их скромные успехи были региональными и кратковременными. С другой стороны, они были очень успешными с точки зрения формирования политики памяти в стране. Они оказали непропорциональное влияние на написание истории, вложив значительные усилия в создание эффективной структуры в области управления памятью. Радикальные националисты также заняли руководящие должности деканов и проректоров в ведущих университетах Украины, министерстве образования, Украинском институте национальной памяти (УИНП) и архивах Службы безопасности Украины (СБУ). Крайне правые приобрели непропорциональное влияние на «мягкие вопросы» идентичности и формирование «национальной памяти» — не только управляя государственными институтами памяти, но и непосредственно разрабатывая законы о памяти, запрещающие «неуважение» к ОУН, Украинской повстанческой армии (УПА) и другим историческим крайне правым группам. В данном исследовании предпринята попытка проследить и контекстуализировать репатриацию этнонационалистических крайне правых из эмиграции и ее роль в формировании инфраструктуры производства памяти, в частности, при президентах Ющенко (2005–2010) и Порошенко (2014–2019).
Отношение ОУН(б) к академическим исследованиям было и остается противоречивым. У нее всегда было больше всего членов и финансовых ресурсов. Тем не менее, по словам политолога Тараса Кузьо (р. 1958), который сам вырос в среде бандеровской диаспоры в Великобритании, ОУН(б) «всегда была крайне враждебна к вовлечению в академический мир, вероятно, потому, что они не доверяют этим ученым, они думают, что не могут контролировать их, не могут контролировать результаты, которые они производят». ОУН(б), как и их советские противники, была крайне секретной и конспиративной организацией, а ее архивы остаются недоступными.
Хотя Кузьо прав, что ученые, связанные с ОУН(б), играют скромную роль в историографии и науке, они были еще более активны в создании институциональных рамок, в которых ее активисты играли центральные роли, формируя академические сети в области украинских исследований.
Распространенное использование красно-черной символики ОУН(б), введение лозунга ОУН(б) в качестве официального приветствия в украинских вооруженных силах и рост числа памятников Бандере и другим лидерам ОУН(б) обеспечили националистическому повествованию значительную поддержку в украинском обществе. Знания о Волынской резне и участии ОУН в Холокосте остаются низкими. Умланд указывает на «растущую укорененность» крайне правых: «Несмотря на электоральную беспомощность, украинское сообщество крайне правых активистов осталось численно, организационно и тактически мощным после Евромайдана и все еще присутствует на улицах Украины», и «многие ультранационалисты занялись проектами в рамках украинского «негражданского общества».
«Национальная память» представляет собой одну из таких областей, с культурными и социальными аспектами за пределами избирательного участка, которые следует учитывать при оценке силы и влияния крайне правых. То, что эти «мягкие» культурные аспекты влияния крайне правых получили меньше внимания в науке, неудивительно, поскольку историческая культура больше относится к области гуманитарных наук, чем к традиционной политической науке. Более неуловимые и трудноизмеримые, чем результаты выборов и политическое представительство в выборных органах, менеджеры памяти и их сети являются не менее подходящими объектами исследования. В качестве шагов к примирению и демократизации украинское общество выиграло бы от надлежащего Aufarbeitung – то есть критического взаимодействия с прошлым. Это потребует вовлечения «сложных» аспектов наследия украинских крайне правых, включая влияние авторитарных ультранационалистических эмигрантов на формирование коллективной памяти.
Полный текст статьи в открытом доступе.
Недавняя история украинских авторитарных крайне правых — это история парадоксов. Если посмотреть на опросы, то они выступили плохо; их скромные успехи были региональными и кратковременными. С другой стороны, они были очень успешными с точки зрения формирования политики памяти в стране. Они оказали непропорциональное влияние на написание истории, вложив значительные усилия в создание эффективной структуры в области управления памятью. Радикальные националисты также заняли руководящие должности деканов и проректоров в ведущих университетах Украины, министерстве образования, Украинском институте национальной памяти (УИНП) и архивах Службы безопасности Украины (СБУ). Крайне правые приобрели непропорциональное влияние на «мягкие вопросы» идентичности и формирование «национальной памяти» — не только управляя государственными институтами памяти, но и непосредственно разрабатывая законы о памяти, запрещающие «неуважение» к ОУН, Украинской повстанческой армии (УПА) и другим историческим крайне правым группам. В данном исследовании предпринята попытка проследить и контекстуализировать репатриацию этнонационалистических крайне правых из эмиграции и ее роль в формировании инфраструктуры производства памяти, в частности, при президентах Ющенко (2005–2010) и Порошенко (2014–2019).
Отношение ОУН(б) к академическим исследованиям было и остается противоречивым. У нее всегда было больше всего членов и финансовых ресурсов. Тем не менее, по словам политолога Тараса Кузьо (р. 1958), который сам вырос в среде бандеровской диаспоры в Великобритании, ОУН(б) «всегда была крайне враждебна к вовлечению в академический мир, вероятно, потому, что они не доверяют этим ученым, они думают, что не могут контролировать их, не могут контролировать результаты, которые они производят». ОУН(б), как и их советские противники, была крайне секретной и конспиративной организацией, а ее архивы остаются недоступными.
Хотя Кузьо прав, что ученые, связанные с ОУН(б), играют скромную роль в историографии и науке, они были еще более активны в создании институциональных рамок, в которых ее активисты играли центральные роли, формируя академические сети в области украинских исследований.
Распространенное использование красно-черной символики ОУН(б), введение лозунга ОУН(б) в качестве официального приветствия в украинских вооруженных силах и рост числа памятников Бандере и другим лидерам ОУН(б) обеспечили националистическому повествованию значительную поддержку в украинском обществе. Знания о Волынской резне и участии ОУН в Холокосте остаются низкими. Умланд указывает на «растущую укорененность» крайне правых: «Несмотря на электоральную беспомощность, украинское сообщество крайне правых активистов осталось численно, организационно и тактически мощным после Евромайдана и все еще присутствует на улицах Украины», и «многие ультранационалисты занялись проектами в рамках украинского «негражданского общества».
«Национальная память» представляет собой одну из таких областей, с культурными и социальными аспектами за пределами избирательного участка, которые следует учитывать при оценке силы и влияния крайне правых. То, что эти «мягкие» культурные аспекты влияния крайне правых получили меньше внимания в науке, неудивительно, поскольку историческая культура больше относится к области гуманитарных наук, чем к традиционной политической науке. Более неуловимые и трудноизмеримые, чем результаты выборов и политическое представительство в выборных органах, менеджеры памяти и их сети являются не менее подходящими объектами исследования. В качестве шагов к примирению и демократизации украинское общество выиграло бы от надлежащего Aufarbeitung – то есть критического взаимодействия с прошлым. Это потребует вовлечения «сложных» аспектов наследия украинских крайне правых, включая влияние авторитарных ультранационалистических эмигрантов на формирование коллективной памяти.
Полный текст статьи в открытом доступе.
Cambridge Core
Repatriating An Edifying Past: The Diaspora Ukrainian Authoritarian Right and Power Over Memory, 1991–2021 | Nationalities Papers…
Repatriating An Edifying Past: The Diaspora Ukrainian Authoritarian Right and Power Over Memory, 1991–2021 - Volume 52 Issue 6
Богдан Нагайло. Новая краткая история независимой Украины. О книге Адриана Каратницкого «Поле битвы — Украина»
Как и я, Каратницкий давно наблюдает за Украиной. Он родился в США, я родился в Великобритании; и, как и я, он в значительной степени посвятил свою жизнь украинскому делу, будь то как журналист, публицист, активист по правам человека или работая в международных организациях.
Демократически настроенный, он также выступал против ультранационализма, фанатизма и фейковых новостей. Но он также часто выступал в качестве закулисного советника различных украинских президентских администраций, чиновников и бизнесменов.
Книга довольно поверхностна и избирательна, и важные вопросы остаются без ответа. Помимо повсеместной коррупции и презрения к обществу, основанному на верховенстве закона, почему политическая культура в Украине осталась инфантильной, почему до сих пор нет современных политических партий и почему манипуляция СМИ в политических целях стала такой распространенной практикой. Я вообще не вижу упоминания Савика Шустера, печально известного своими многолетними еженедельными политическими ток-шоу «зрелища».
Почему так мало внимания уделялось углублению знаний о прошлом нации и продвижению идеи инклюзивной демократической политической нации? Были ли когда-либо синхронизированы процессы строительства нации и современного демократического государственного строительства? И, что важно, учитывая постоянную угрозу со стороны России, почему так мало было сделано для наращивания обороноспособности государства?
Возможно, самым большим разочарованием является вопиющее отсутствие объективности автора в отношении бывшего президента Петра Порошенко. Для Каратницкого Порошенко, похоже, лучшее, что случилось с Украиной за первые три с лишним десятилетия ее независимости.
Результатом является полное обеление. Нет никаких упоминаний о том, как амбициозный бизнесмен Порошенко был выведен на политическую арену в конце 1990-х годов пророссийским интриганом Виктором Медведчуком, который тогда служил президенту Леониду Кучме. Он также не останавливается на роли Порошенко в крайне коррумпированном окружении президента Виктора Януковича в качестве министра торговли и экономического развития.
Нам не рассказывают, как Порошенко стал основным кандидатом на пост президента после Революции достоинства. О тайной встрече в марте 2014 года в Вене с беглым газовым магнатом Дмитрием Фирташем, на которой они вместе с ведущим на тот момент кандидатом, бывшим чемпионом мира по боксу Виталием Кличко, и бывшим главой администрации Януковича и деловым партнером Фирташа Сергеем Левочкиным решили объединить усилия, чтобы заблокировать Юлию Тимошенко, причем Порошенко баллотировался в президенты, а Кличко был предложен важный утешительный приз — мэр Киева.
А затем произошло то, что произошло во время президентства Порошенко: цинизм, обман и продолжающаяся коррупция под видом патриотизма и стремления к западным стандартам, что привело к тому, что ошеломляющие 73 процента избирателей отвергли его в 2019 году.
Каратницкий упрощает то, что произошло еще до того, как Зеленский даже появился в качестве кандидата – он не упоминает, что Порошенко отставал в опросах от Юлии Тимошенко. Он также не останавливается на циничном способе, которым, очень поздно, президент-олигарх ужасно просчитался, продвигая «Веру, Язык и Армию» как «свой лозунг и центральное предвыборное сообщение».
Обращение Порошенко к бульдозерной патриотической тактике дало обратный эффект...
Понятно, что Каратницкому было трудно писать о Зеленском, кандидатуру которого он вместе с Гринивым, писательницей Оксаной Забужко и другими в то время изо всех сил старался отвергнуть как «виртуального» кандидата, фактически созданного олигархом и медиамагнатом Игорем Коломойским как политическим новичком, совершенно неподходящим для президентства...
Как и я, Каратницкий давно наблюдает за Украиной. Он родился в США, я родился в Великобритании; и, как и я, он в значительной степени посвятил свою жизнь украинскому делу, будь то как журналист, публицист, активист по правам человека или работая в международных организациях.
Демократически настроенный, он также выступал против ультранационализма, фанатизма и фейковых новостей. Но он также часто выступал в качестве закулисного советника различных украинских президентских администраций, чиновников и бизнесменов.
Книга довольно поверхностна и избирательна, и важные вопросы остаются без ответа. Помимо повсеместной коррупции и презрения к обществу, основанному на верховенстве закона, почему политическая культура в Украине осталась инфантильной, почему до сих пор нет современных политических партий и почему манипуляция СМИ в политических целях стала такой распространенной практикой. Я вообще не вижу упоминания Савика Шустера, печально известного своими многолетними еженедельными политическими ток-шоу «зрелища».
Почему так мало внимания уделялось углублению знаний о прошлом нации и продвижению идеи инклюзивной демократической политической нации? Были ли когда-либо синхронизированы процессы строительства нации и современного демократического государственного строительства? И, что важно, учитывая постоянную угрозу со стороны России, почему так мало было сделано для наращивания обороноспособности государства?
Возможно, самым большим разочарованием является вопиющее отсутствие объективности автора в отношении бывшего президента Петра Порошенко. Для Каратницкого Порошенко, похоже, лучшее, что случилось с Украиной за первые три с лишним десятилетия ее независимости.
Результатом является полное обеление. Нет никаких упоминаний о том, как амбициозный бизнесмен Порошенко был выведен на политическую арену в конце 1990-х годов пророссийским интриганом Виктором Медведчуком, который тогда служил президенту Леониду Кучме. Он также не останавливается на роли Порошенко в крайне коррумпированном окружении президента Виктора Януковича в качестве министра торговли и экономического развития.
Нам не рассказывают, как Порошенко стал основным кандидатом на пост президента после Революции достоинства. О тайной встрече в марте 2014 года в Вене с беглым газовым магнатом Дмитрием Фирташем, на которой они вместе с ведущим на тот момент кандидатом, бывшим чемпионом мира по боксу Виталием Кличко, и бывшим главой администрации Януковича и деловым партнером Фирташа Сергеем Левочкиным решили объединить усилия, чтобы заблокировать Юлию Тимошенко, причем Порошенко баллотировался в президенты, а Кличко был предложен важный утешительный приз — мэр Киева.
А затем произошло то, что произошло во время президентства Порошенко: цинизм, обман и продолжающаяся коррупция под видом патриотизма и стремления к западным стандартам, что привело к тому, что ошеломляющие 73 процента избирателей отвергли его в 2019 году.
Каратницкий упрощает то, что произошло еще до того, как Зеленский даже появился в качестве кандидата – он не упоминает, что Порошенко отставал в опросах от Юлии Тимошенко. Он также не останавливается на циничном способе, которым, очень поздно, президент-олигарх ужасно просчитался, продвигая «Веру, Язык и Армию» как «свой лозунг и центральное предвыборное сообщение».
Обращение Порошенко к бульдозерной патриотической тактике дало обратный эффект...
Понятно, что Каратницкому было трудно писать о Зеленском, кандидатуру которого он вместе с Гринивым, писательницей Оксаной Забужко и другими в то время изо всех сил старался отвергнуть как «виртуального» кандидата, фактически созданного олигархом и медиамагнатом Игорем Коломойским как политическим новичком, совершенно неподходящим для президентства...
Kyiv Post
A New Sketchy History of Independent Ukraine
As an assessment of Ukraine’s history over the last 30 years since the country’s independence, Adrian Karatnycky’s “Battleground Ukraine” leaves much to be desired.
27 ноября 2024 гостем "Исторической Экспертизы онлайн" был известный историк-американист, приглашенный профессор Боудин-колледжа в штате Мэн Иван Курилла.
Для тех, кто предпочитает чтение просмотру видео, предлагаем продолжение текстовой версии интервью.
Иван Курилла: «Мы видим своих предков глазами государства»
С.Э.: В этом контексте хочу задать вопрос о том, как мы лишились возможности демократических выборов. Меня волнует эта тема, я надеюсь, что мы проведём специальный круглый стол. Помню, как я с друзьями-профессорами выходил в 2011-2012 на Болотную площадь «бунтовать». Меня тогда поразило, что коллеги были против третьего срока Путина, но даже не заикались по поводу несменяемости своего ректора, декана, зав кафедрой. И эта несменяемость существовала уже в «свободные» годы правления Ельцина. Василий Жарков считает, что российский университет своей антидемократической политикой 1990-х сформировал поколение выпускников, которые во взрослой жизни воспринимали как норму отсутствие демократических процедур в стране. Как вы считаете: почему в девяностые годы, когда можно было протестовать, в университетах, где высочайшая концентрация европейски ориентированных людей либеральных, демократических взглядов, даже не было попыток установить академические свободы, в том числе выборы администрации? Как у вас в Волгограде было с самоуправлением?
И.К.: У нас первый ректор Максим Матвеевич, в 1994 году ушёл в отставку в возрасте 70 лет — тогда, насколько я понимаю, было такое требование. Как организатору науки ему надо отдать должное: он организовал много важного. Например, под его редакцией выходили документы военнопленных в СССР, был проект про советские концессии. И он прожил до 96 лет, то есть мог бы оставаться ректором ещё лет 25 — но ушёл. А его преемник (правда, он умер раньше, чем Максим Матвеевич) просидел на ректорском посту дольше него — 20 лет. Действительно, это уже другое поколение — условно «путинское», оно к этому по-другому относилось. Если перейти к поколенческому анализу (на эту тему есть работы, например, Дмитрия Травина, Михаила Анипкина), — то получается, что в девяностые годы относительно молодое поколение получило власть, отбирая её у старшего поколения под лозунгами: «нельзя долго оставаться, нельзя засиживаться», вводя ограничения по возрасту. А потом это же поколение стало становиться старше — и отменяло все эти ограничения, чтобы удержаться. И до сих пор во власти, в элитах доминируют те, кто пришёл в девяностые. Уже тридцать лет прошло, тогда этим людям было около 35-45 лет. Значит, сейчас им уже по 75, а они всё там. Сами они власть не отдали — это у них поколенческий трофей. В каком-то смысле обманули другие поколения — особенно следующее за ними. Тогда казалось, что они и сами так же уйдут, как они выгнали старших, — а потом оказалось, что нет, они-то не уйдут. И это не только российская проблема: в США в это время пришло к власти примерно то же самое поколение. Трамп, которого в этом году снова избрали, — ровесник Клинтона: по возрасту — месяц разницы, а 30 лет спустя он опять стал президентом. Другими методами, но это поколение тоже не отдаёт власть. Есть какой-то феномен этого поколения. А насчёт демократии — тут уж более серьёзная проблема: институтов у нас не хватило, недопостроили. Казалось бы, девяностые годы — ужасно тяжёлое время, для всех было очень тяжело: например, для жителей моногородов, где закрылись все предприятия, — просто ужасно. А то, что воспоминание о тех годах для многих — воспоминание о свободе, — это тоже правда. Нельзя сказать, что правда была только на одной стороне. Ну, могу принять поправку, что свобода появилась ещё при Горбачёве, а в девяностые годы ещё сохранялась. Даже то, как люди тогда выживали (челноки, например), — это тоже в каком-то смысле результат свободы передвижения: можно ехать куда-то, предпринимательством заниматься. А вот демократии не получилось. Дело не только в том, что ректор — это часть более широкой проблемы. Мне кажется, дело в том, что бюрократия рефлекторно, рефлексивно подавляет любую независимую активность.
Продолжение следует
Для тех, кто предпочитает чтение просмотру видео, предлагаем продолжение текстовой версии интервью.
Иван Курилла: «Мы видим своих предков глазами государства»
С.Э.: В этом контексте хочу задать вопрос о том, как мы лишились возможности демократических выборов. Меня волнует эта тема, я надеюсь, что мы проведём специальный круглый стол. Помню, как я с друзьями-профессорами выходил в 2011-2012 на Болотную площадь «бунтовать». Меня тогда поразило, что коллеги были против третьего срока Путина, но даже не заикались по поводу несменяемости своего ректора, декана, зав кафедрой. И эта несменяемость существовала уже в «свободные» годы правления Ельцина. Василий Жарков считает, что российский университет своей антидемократической политикой 1990-х сформировал поколение выпускников, которые во взрослой жизни воспринимали как норму отсутствие демократических процедур в стране. Как вы считаете: почему в девяностые годы, когда можно было протестовать, в университетах, где высочайшая концентрация европейски ориентированных людей либеральных, демократических взглядов, даже не было попыток установить академические свободы, в том числе выборы администрации? Как у вас в Волгограде было с самоуправлением?
И.К.: У нас первый ректор Максим Матвеевич, в 1994 году ушёл в отставку в возрасте 70 лет — тогда, насколько я понимаю, было такое требование. Как организатору науки ему надо отдать должное: он организовал много важного. Например, под его редакцией выходили документы военнопленных в СССР, был проект про советские концессии. И он прожил до 96 лет, то есть мог бы оставаться ректором ещё лет 25 — но ушёл. А его преемник (правда, он умер раньше, чем Максим Матвеевич) просидел на ректорском посту дольше него — 20 лет. Действительно, это уже другое поколение — условно «путинское», оно к этому по-другому относилось. Если перейти к поколенческому анализу (на эту тему есть работы, например, Дмитрия Травина, Михаила Анипкина), — то получается, что в девяностые годы относительно молодое поколение получило власть, отбирая её у старшего поколения под лозунгами: «нельзя долго оставаться, нельзя засиживаться», вводя ограничения по возрасту. А потом это же поколение стало становиться старше — и отменяло все эти ограничения, чтобы удержаться. И до сих пор во власти, в элитах доминируют те, кто пришёл в девяностые. Уже тридцать лет прошло, тогда этим людям было около 35-45 лет. Значит, сейчас им уже по 75, а они всё там. Сами они власть не отдали — это у них поколенческий трофей. В каком-то смысле обманули другие поколения — особенно следующее за ними. Тогда казалось, что они и сами так же уйдут, как они выгнали старших, — а потом оказалось, что нет, они-то не уйдут. И это не только российская проблема: в США в это время пришло к власти примерно то же самое поколение. Трамп, которого в этом году снова избрали, — ровесник Клинтона: по возрасту — месяц разницы, а 30 лет спустя он опять стал президентом. Другими методами, но это поколение тоже не отдаёт власть. Есть какой-то феномен этого поколения. А насчёт демократии — тут уж более серьёзная проблема: институтов у нас не хватило, недопостроили. Казалось бы, девяностые годы — ужасно тяжёлое время, для всех было очень тяжело: например, для жителей моногородов, где закрылись все предприятия, — просто ужасно. А то, что воспоминание о тех годах для многих — воспоминание о свободе, — это тоже правда. Нельзя сказать, что правда была только на одной стороне. Ну, могу принять поправку, что свобода появилась ещё при Горбачёве, а в девяностые годы ещё сохранялась. Даже то, как люди тогда выживали (челноки, например), — это тоже в каком-то смысле результат свободы передвижения: можно ехать куда-то, предпринимательством заниматься. А вот демократии не получилось. Дело не только в том, что ректор — это часть более широкой проблемы. Мне кажется, дело в том, что бюрократия рефлекторно, рефлексивно подавляет любую независимую активность.
Продолжение следует
Иван Курилла: «Мы видим своих предков глазами государства» (продолжение)
И.К.: И ректоры тоже стали частью этой правящей бюрократии... То есть всё, что не зависит от государства, всё, что не подчиняется напрямую государству, воспринималось как угроза. Вот и ректоры. На волне перестройки, когда их начали избирать, казалось: ректор — это первый среди профессоров. А потом вся эта пирамида перевернулась: теперь ректора хоть и выдвигают из профессоров, но назначают сверху. И теперь он чувствует себя иначе: теперь он не представитель профессуры перед властями, а надзирающий над профессорами от министерства. А это совсем другая идея.
С.Э.: Интересы бюрократии очевидны. Но в данном случае меня интересует реакция профессоров. Многие же ездили тогда и в Америку, и в Европу, видели, как там организована академическая жизнь. Были в девяностые годы в Волгоградском университете попытки проводить регулярно выборы руководства?
И.К.: В Америке в частных университетах ректоров тоже не избирают профессора. Кто будет президентом колледжа, университета — решают учредители. Там по-другому коллективные решения принимаются. А из российского опыта — попытка создать независимую «Республику» была сделана в Европейском университете в Санкт-Петербурге. Когда я туда пришёл, в 2015 году, было заметно, как университет функционирует: как республика, а не как вертикаль под ректором. В Волгоградском университете было по-другому: действовала инерция советского времени, и многие полагали, что так и дальше будет, что так и должно быть. И работники планово-финансового отдела говорили мне, профессору, что они мои работодатели. То есть появилось представление, что в университете главный — это административно-управленческий аппарат, а преподаватели — наёмные работники. А представление об университете как о республике профессоров исчезло. Были ли у профессоров организованные попытки сопротивления? Недовольство, конечно, было, но организованных попыток не было, никакого независимого профсоюза на моей памяти там не появилось (не знаю, как было дальше). На Учёном совете были фрондёры, было несколько профессоров, которые могли это всё сказать вслух, но завоевать при этом поддержку большинства членов Учёного совета у них не получалось. В девяностые вроде и не надо было: вроде и так всё хорошо. Это опасная ловушка: когда у тебя вроде бы есть свобода, начальство к тебе не лезет, — это уже хорошо. Денег немного, но понимаешь, что у всех так. За что же тебе бороться? А когда начинают закручивать гайки — оказывается, что бороться поздно: вся структура уже перестроена, так что у тебя уже нет институциональной возможности что-то этому противопоставить. А пока можно было бороться — казалось, что не за что. Структуры меняются в тот момент, когда ещё кажется, что это неважно. С Ельциным тоже так было, хоть и сложнее. Многим казалось: ну, Конституция сверхпрезидентская, но ведь Ельцин же ничего плохого не сделает. Он же свободу защищает, и вообще пришёл сюда демократическим путём — значит, всё будет хорошо. А то, что эту Конституцию потом кто-то другой будет использовать, — почему-то думать никто не хотел.
С.Э.: Как тогда говорили: «Написали Конституцию под хорошего мужика Бориса Николаевича».
И.К.: Примерно да. И то же самое было на всех уровнях. Смена структур на уровне университета тоже происходила, когда мы были довольны нашим ректором. А то, что придёт другой — или тот же самый, двадцать лет посидев в своём кресле, вдруг начнёт проявлять какие-то другие качества своего характера, —кто же тогда думал?
Продолжение следует
И.К.: И ректоры тоже стали частью этой правящей бюрократии... То есть всё, что не зависит от государства, всё, что не подчиняется напрямую государству, воспринималось как угроза. Вот и ректоры. На волне перестройки, когда их начали избирать, казалось: ректор — это первый среди профессоров. А потом вся эта пирамида перевернулась: теперь ректора хоть и выдвигают из профессоров, но назначают сверху. И теперь он чувствует себя иначе: теперь он не представитель профессуры перед властями, а надзирающий над профессорами от министерства. А это совсем другая идея.
С.Э.: Интересы бюрократии очевидны. Но в данном случае меня интересует реакция профессоров. Многие же ездили тогда и в Америку, и в Европу, видели, как там организована академическая жизнь. Были в девяностые годы в Волгоградском университете попытки проводить регулярно выборы руководства?
И.К.: В Америке в частных университетах ректоров тоже не избирают профессора. Кто будет президентом колледжа, университета — решают учредители. Там по-другому коллективные решения принимаются. А из российского опыта — попытка создать независимую «Республику» была сделана в Европейском университете в Санкт-Петербурге. Когда я туда пришёл, в 2015 году, было заметно, как университет функционирует: как республика, а не как вертикаль под ректором. В Волгоградском университете было по-другому: действовала инерция советского времени, и многие полагали, что так и дальше будет, что так и должно быть. И работники планово-финансового отдела говорили мне, профессору, что они мои работодатели. То есть появилось представление, что в университете главный — это административно-управленческий аппарат, а преподаватели — наёмные работники. А представление об университете как о республике профессоров исчезло. Были ли у профессоров организованные попытки сопротивления? Недовольство, конечно, было, но организованных попыток не было, никакого независимого профсоюза на моей памяти там не появилось (не знаю, как было дальше). На Учёном совете были фрондёры, было несколько профессоров, которые могли это всё сказать вслух, но завоевать при этом поддержку большинства членов Учёного совета у них не получалось. В девяностые вроде и не надо было: вроде и так всё хорошо. Это опасная ловушка: когда у тебя вроде бы есть свобода, начальство к тебе не лезет, — это уже хорошо. Денег немного, но понимаешь, что у всех так. За что же тебе бороться? А когда начинают закручивать гайки — оказывается, что бороться поздно: вся структура уже перестроена, так что у тебя уже нет институциональной возможности что-то этому противопоставить. А пока можно было бороться — казалось, что не за что. Структуры меняются в тот момент, когда ещё кажется, что это неважно. С Ельциным тоже так было, хоть и сложнее. Многим казалось: ну, Конституция сверхпрезидентская, но ведь Ельцин же ничего плохого не сделает. Он же свободу защищает, и вообще пришёл сюда демократическим путём — значит, всё будет хорошо. А то, что эту Конституцию потом кто-то другой будет использовать, — почему-то думать никто не хотел.
С.Э.: Как тогда говорили: «Написали Конституцию под хорошего мужика Бориса Николаевича».
И.К.: Примерно да. И то же самое было на всех уровнях. Смена структур на уровне университета тоже происходила, когда мы были довольны нашим ректором. А то, что придёт другой — или тот же самый, двадцать лет посидев в своём кресле, вдруг начнёт проявлять какие-то другие качества своего характера, —кто же тогда думал?
Продолжение следует
YouTube
Историческая Экспертиза онлайн. Выпуск 17. Время историка: Иван Курилла
В среду 27 ноября в 18.00 (GMT+2: Киев, Кишинев, Иерусалим. В Москве 19.00)
Следите за нами в telegram https://yangx.top/istorex_ru
Иван Курилла, доктор исторических наук, профессор, в осеннем семестре 2024 года - приглашенный профессор Боудин-колледжа в штате…
Следите за нами в telegram https://yangx.top/istorex_ru
Иван Курилла, доктор исторических наук, профессор, в осеннем семестре 2024 года - приглашенный профессор Боудин-колледжа в штате…
Дюма Матье Воспоминания. Избранные главы / пер. с франц. И. Шубиной ; вступ. ст. и прим. А. Митрофанова. — СПб. : Нестор-История, 2023. — 304 с., ил. ISBN 978-5-4469-2075-4
Матье Дюма известен историкам как участник событий Французской революции XVIII в. и наполеоновских войн; его имя высечено на Триумфальной арке в Париже рядом с именами других прославленных генералов и маршалов. Известен он и как автор многотомных «Очерков военных событий» о кампаниях 1799–1807 годов.
Трехтомник воспоминаний Матье Дюма был издан его сыном после смерти генерала, в 1839 году. Для однотомного издания на русском языке выбрано в первую очередь то, что представляется наиболее интересным и важным для более широкого круга читателей: юность и начало военной службы; драматические события начала Революции и первых послереволюционных лет; знакомство с Наполеоном; переход через заснеженные Альпы в декабре 1800 года; кампания 1812 года, в которой Дюма участвовал в качестве генерального интенданта Великой армии.
Избранные главы воспоминаний Матье Дюма впервые публикуются на русском языке и будут интересны как специалистам, так и широкому кругу читателей.
#Франция #мемуары #Наполеон #войны #революция #Париж
Будем признательны за перепост
Купить книгу
В России
Бумажная книга (твердый переплет)
https://nestorbook.ru/matie-dyuma-vospominaniya-izbrannye-glavy
Цена: 600 рублей (условия доставки и отгрузки уточните, пожалуйста, напрямую на сайте продавца)
Доставка книг по всему миру, включая Россию
Бумажная книга (мягкий переплет)
https://bukinist.de/bookpod/ru/istoriya/374608-dyuma-mate-vospominaniya-izbrannye-glavy-9785446920754.html
Цена: 22 евро (условия доставки и отгрузки уточните, пожалуйста, напрямую на сайте продавца)
https://echo-books.com/shop/vospominaniya-izbrannye-glavy/
Цена: 22 евро (условия доставки и отгрузки уточните, пожалуйста, напрямую на сайте продавца)
https://echo-books.com/izdatelstvo/nestor-istoriya/
Полный список наших книг на Echo Books
Бумажная книга на Amazon (мягкий переплет)
https://www.amazon.com/Guillaume-Mathieu-Dumas-Vospominanija-Izbrannye-glavy/dp/5446920759/
Цена: 28 долларов США (условия доставки и отгрузки уточните, пожалуйста, напрямую на сайте продавца)
Электронная книга в формате pdf
https://www.lulu.com/shop/mathieu-dumas-and-andrei-mitrofanov-and-irina-shubina/vospominaniya-izbrannye-glavy/ebook/product-95qygvn.html
Цена: 12.1 долларов США
Матье Дюма известен историкам как участник событий Французской революции XVIII в. и наполеоновских войн; его имя высечено на Триумфальной арке в Париже рядом с именами других прославленных генералов и маршалов. Известен он и как автор многотомных «Очерков военных событий» о кампаниях 1799–1807 годов.
Трехтомник воспоминаний Матье Дюма был издан его сыном после смерти генерала, в 1839 году. Для однотомного издания на русском языке выбрано в первую очередь то, что представляется наиболее интересным и важным для более широкого круга читателей: юность и начало военной службы; драматические события начала Революции и первых послереволюционных лет; знакомство с Наполеоном; переход через заснеженные Альпы в декабре 1800 года; кампания 1812 года, в которой Дюма участвовал в качестве генерального интенданта Великой армии.
Избранные главы воспоминаний Матье Дюма впервые публикуются на русском языке и будут интересны как специалистам, так и широкому кругу читателей.
#Франция #мемуары #Наполеон #войны #революция #Париж
Будем признательны за перепост
Купить книгу
В России
Бумажная книга (твердый переплет)
https://nestorbook.ru/matie-dyuma-vospominaniya-izbrannye-glavy
Цена: 600 рублей (условия доставки и отгрузки уточните, пожалуйста, напрямую на сайте продавца)
Доставка книг по всему миру, включая Россию
Бумажная книга (мягкий переплет)
https://bukinist.de/bookpod/ru/istoriya/374608-dyuma-mate-vospominaniya-izbrannye-glavy-9785446920754.html
Цена: 22 евро (условия доставки и отгрузки уточните, пожалуйста, напрямую на сайте продавца)
https://echo-books.com/shop/vospominaniya-izbrannye-glavy/
Цена: 22 евро (условия доставки и отгрузки уточните, пожалуйста, напрямую на сайте продавца)
https://echo-books.com/izdatelstvo/nestor-istoriya/
Полный список наших книг на Echo Books
Бумажная книга на Amazon (мягкий переплет)
https://www.amazon.com/Guillaume-Mathieu-Dumas-Vospominanija-Izbrannye-glavy/dp/5446920759/
Цена: 28 долларов США (условия доставки и отгрузки уточните, пожалуйста, напрямую на сайте продавца)
Электронная книга в формате pdf
https://www.lulu.com/shop/mathieu-dumas-and-andrei-mitrofanov-and-irina-shubina/vospominaniya-izbrannye-glavy/ebook/product-95qygvn.html
Цена: 12.1 долларов США
nestorbook.ru
Матье Дюма. Воспоминания. Избранные главы
Иван Курилла: «Мы видим своих предков глазами государства» (продолжение)
С.Э.: Давайте перейдём к вашим профессиональным занятиям. Вы занимаетесь исследованием памяти. Для начала я хочу задать терминологический вопрос. Помню, одна наша коллега выпустила книгу о памяти на русском языке, где она вместо «исследований памяти» писала по-английски: «memory studies». Меня это шокировало, так как я лично увидел в этом некоторое презрение к отечественной научной традиции, сродни тому, как многим русским людям присуще «низкопоклонство перед Западом». Скажем, в Турции русские туристы никогда не говорят «гостиница», всегда — «отель». Или коттеджные посёлки в Подмосковье редко именуются «Берёзками», обычно это какой-нибудь «Шервудский лес» и другие сплошь иностранные названия. То есть русские всеми силами демонстрируют причастность к более престижной культуре. На мой взгляд, когда русский учёный в исследовании на русском языке пишет латинскими буквами «memory studies» — он тоже демонстрирует свою «причастность» к чему-то, что несопоставимо выше «отечественных осин». Я понимаю, если бы не было найдено адекватного русского варианта. Но ведь «исследования памяти» адекватно передают смысл «первоисточника». Я помню, когда я написал об этом в Фейсбуке, там на меня все налетели, и вы также меня критиковали за то, что я критикую терминологию нашей коллеги. Как вы считаете: почему надо писать «memory studies» в русском тексте?
И.К.: Я сейчас уже так не считаю. Есть период, когда ещё нет устоявшегося названия: термин только-только появился. Вот сейчас вы говорите: «исследования памяти» — и для меня это уже звучит понятно, привычно. А в то время это словосочетание было ещё не устоявшимся, и людям казалось, что это про психологию, про исследования мозга. А «memory studies» — выражение уже было. Сейчас я уже не стал бы так писать, но как временное явление — это мне казалось нормальным. Здесь, в США, я недавно был на конференции, и наши преподаватели (россияне по происхождению, но преподающие в американских университетах) говорят: «Знаете, я уже здесь социализировался как учёный, я не знаю, как по-русски будет». Это связано с тем, что английский сейчас — базовый язык науки, как латынь в средние века, как немецкий в XIX веке. Но я-то сторонник того, чтобы на русском языке наука существовала. Его надо сохранить как один из языков науки. Значит, надо переводить на русский.
С.Э.: Во время нашего фейсбучного спора я проверил словоупотребление через сервис «Гугл книги» (Google Books), где можно увидеть распределение по годам. Вначале русские ученые писали в своих публикациях «исследование памяти», и только потом в русских текстах появились «memory studies». То есть картина была обратной. Это лишь одно из проявлений современного кризиса русской культуры и её носителя — языка. В нём почти прекратилось оригинальное словообразование. Раньше изобретались собственные термины: «самолёт», «пылесос», «холодильник» и т.д. Если бы эти явления вошли в нашу жизнь сейчас, их бы, скорее всего, именовали «плэйн», «аспирэйтор», «фриджидер».
И.К.: Некоторые филологи с этим спорят, считают, что заимствование — это тоже развитие языка, и ничего плохого в этом нет. Не знаю, я не филолог. Но среди того, что я изучал, было развитие железных дорог в России. И вот тогда Павел Петрович Мельников отправился вместе с Н.О. Крафтом в Америку изучать железные дороги, а потом занимался строительством дороги Москва-Петербург. И он придумывал русские переводы для английских терминов: стрелка, насыпь, откос — это всё по-английски было, а он создавал русские переводы. Он считал, что это важно: придумать терминологию для новой для страны области. А когда пришли компьютеры, просто брали англоязычные слова. И «ЭВМ» уже никто не говорит, а была ведь наша аббревиатура — «электронно-вычислительная машина».
Продолжение завтра
С.Э.: Давайте перейдём к вашим профессиональным занятиям. Вы занимаетесь исследованием памяти. Для начала я хочу задать терминологический вопрос. Помню, одна наша коллега выпустила книгу о памяти на русском языке, где она вместо «исследований памяти» писала по-английски: «memory studies». Меня это шокировало, так как я лично увидел в этом некоторое презрение к отечественной научной традиции, сродни тому, как многим русским людям присуще «низкопоклонство перед Западом». Скажем, в Турции русские туристы никогда не говорят «гостиница», всегда — «отель». Или коттеджные посёлки в Подмосковье редко именуются «Берёзками», обычно это какой-нибудь «Шервудский лес» и другие сплошь иностранные названия. То есть русские всеми силами демонстрируют причастность к более престижной культуре. На мой взгляд, когда русский учёный в исследовании на русском языке пишет латинскими буквами «memory studies» — он тоже демонстрирует свою «причастность» к чему-то, что несопоставимо выше «отечественных осин». Я понимаю, если бы не было найдено адекватного русского варианта. Но ведь «исследования памяти» адекватно передают смысл «первоисточника». Я помню, когда я написал об этом в Фейсбуке, там на меня все налетели, и вы также меня критиковали за то, что я критикую терминологию нашей коллеги. Как вы считаете: почему надо писать «memory studies» в русском тексте?
И.К.: Я сейчас уже так не считаю. Есть период, когда ещё нет устоявшегося названия: термин только-только появился. Вот сейчас вы говорите: «исследования памяти» — и для меня это уже звучит понятно, привычно. А в то время это словосочетание было ещё не устоявшимся, и людям казалось, что это про психологию, про исследования мозга. А «memory studies» — выражение уже было. Сейчас я уже не стал бы так писать, но как временное явление — это мне казалось нормальным. Здесь, в США, я недавно был на конференции, и наши преподаватели (россияне по происхождению, но преподающие в американских университетах) говорят: «Знаете, я уже здесь социализировался как учёный, я не знаю, как по-русски будет». Это связано с тем, что английский сейчас — базовый язык науки, как латынь в средние века, как немецкий в XIX веке. Но я-то сторонник того, чтобы на русском языке наука существовала. Его надо сохранить как один из языков науки. Значит, надо переводить на русский.
С.Э.: Во время нашего фейсбучного спора я проверил словоупотребление через сервис «Гугл книги» (Google Books), где можно увидеть распределение по годам. Вначале русские ученые писали в своих публикациях «исследование памяти», и только потом в русских текстах появились «memory studies». То есть картина была обратной. Это лишь одно из проявлений современного кризиса русской культуры и её носителя — языка. В нём почти прекратилось оригинальное словообразование. Раньше изобретались собственные термины: «самолёт», «пылесос», «холодильник» и т.д. Если бы эти явления вошли в нашу жизнь сейчас, их бы, скорее всего, именовали «плэйн», «аспирэйтор», «фриджидер».
И.К.: Некоторые филологи с этим спорят, считают, что заимствование — это тоже развитие языка, и ничего плохого в этом нет. Не знаю, я не филолог. Но среди того, что я изучал, было развитие железных дорог в России. И вот тогда Павел Петрович Мельников отправился вместе с Н.О. Крафтом в Америку изучать железные дороги, а потом занимался строительством дороги Москва-Петербург. И он придумывал русские переводы для английских терминов: стрелка, насыпь, откос — это всё по-английски было, а он создавал русские переводы. Он считал, что это важно: придумать терминологию для новой для страны области. А когда пришли компьютеры, просто брали англоязычные слова. И «ЭВМ» уже никто не говорит, а была ведь наша аббревиатура — «электронно-вычислительная машина».
Продолжение завтра
Из интервью Дмитрия Гордона с бывшим народным депутатом Украины, основным "кошельком" националистической партии ВО "Свобода" Игорем Кривецким о якобы "стихийном" ленинопаде
Д.Г.: 1 декабря [2013] же Ленин пал.
И.К.: Я сейчас расскажу всю историю. 1 декабря он не упал. Это была первая попытка. И мы собрались, обсуждаем планы, что мы будем делать. И приходит идея: «Давайте повалим Ленина». Нужно, чтобы было что-то знаковое. Чтобы люди почувствовали, что изменилось. Вот должно быть что-то знаковое. Кличко, конечно, был против. Другие: «У нас мирная акция». Только я услышал, что мирная акция, - я сразу сказал: «Валим Ленина». Ну нельзя так! Это же абсолютно ни к чему не приведет.
Д.Г.: Я видел, как валили.
И.К.: И порвались тросы в тот день. И мы его не смогли свалить. И мы его свалили уже позже. И пока мы шли к Майдану, мы - я и Олег - дали команду захватить КГГА. Меня лично начали обвинять, что из-за меня их посадят. Все революционеры... Не буду называть имена, потому что со многими из них я общаюсь, дружу. Мы задали вопрос: «Захватываем вместе профсоюзы?» - „Да“. Хотя на самом деле уже этот процесс осуществлялся. Вот так началась Революция достоинства.
Д.Г.: 1 декабря [2013] же Ленин пал.
И.К.: Я сейчас расскажу всю историю. 1 декабря он не упал. Это была первая попытка. И мы собрались, обсуждаем планы, что мы будем делать. И приходит идея: «Давайте повалим Ленина». Нужно, чтобы было что-то знаковое. Чтобы люди почувствовали, что изменилось. Вот должно быть что-то знаковое. Кличко, конечно, был против. Другие: «У нас мирная акция». Только я услышал, что мирная акция, - я сразу сказал: «Валим Ленина». Ну нельзя так! Это же абсолютно ни к чему не приведет.
Д.Г.: Я видел, как валили.
И.К.: И порвались тросы в тот день. И мы его не смогли свалить. И мы его свалили уже позже. И пока мы шли к Майдану, мы - я и Олег - дали команду захватить КГГА. Меня лично начали обвинять, что из-за меня их посадят. Все революционеры... Не буду называть имена, потому что со многими из них я общаюсь, дружу. Мы задали вопрос: «Захватываем вместе профсоюзы?» - „Да“. Хотя на самом деле уже этот процесс осуществлялся. Вот так началась Революция достоинства.
Гордон | Gordon
Кривецький: Зараз партія "Свобода" розпустилася й пішла на війну
Чи контактував із КДБ СРСР у студентські роки, чи справді був кримінальним авторитетом і чи має руки по лікоть у...
Дорогие читатели, подходит к концу 2024 год.
Мировые СМИ объявляют свои рейтинги героев и антигероев года. И мы тоже хотим вспомнить самые яркие моменты и наиболее влиятельных или запомнившихся акторов исторической политики уходящего года.
В течение 10 дней мы предложим наш хит-парад в рубрике «Кринж года в сфере исторической политики-2024».
Каждый день будем коротко представлять одного (анти-)героя.
Мы сознательно отказались от рейтингов или голосования, чтобы во время войны не уравнивать акторов исторической политики из страны-агрессора и страны-жертвы. Но вы можете выражать свое отношение с помощью смайликов.
Сегодня наш (анти-)герой – Неизвестный иконоборец.
Информацию о том, почему он попал в наш хит-парад, читайте, пожалуйста, здесь https://yangx.top/istorex_ru/5762
Мировые СМИ объявляют свои рейтинги героев и антигероев года. И мы тоже хотим вспомнить самые яркие моменты и наиболее влиятельных или запомнившихся акторов исторической политики уходящего года.
В течение 10 дней мы предложим наш хит-парад в рубрике «Кринж года в сфере исторической политики-2024».
Каждый день будем коротко представлять одного (анти-)героя.
Мы сознательно отказались от рейтингов или голосования, чтобы во время войны не уравнивать акторов исторической политики из страны-агрессора и страны-жертвы. Но вы можете выражать свое отношение с помощью смайликов.
Сегодня наш (анти-)герой – Неизвестный иконоборец.
Информацию о том, почему он попал в наш хит-парад, читайте, пожалуйста, здесь https://yangx.top/istorex_ru/5762