При оценке суицидальности важно определить степень серьезности суицидальных мыслей, планов и действий, узнать, насколько доступны средства для совершения самоубийства, выяснить летальность метода, силу желания, наличие психотических симптомов, личный и семейный анамнез суицидальности, а также собрать информацию об употреблении психоактивных веществ. Степень суицидальности варьируется в диапазоне от периодически возникающего желания умереть, а также чувства, что “другим будет лучше, если я умру” (пассивные суицидальные мысли), до составления плана суицида и явного суицидального поведения.

Читать подробнее про деревья дифференциальной диагностики относительно суицидальных мыслей и поведения.

Детская травма не вызывает ПРЛ

Был использован метод дискордантных близнецов для изучения потенциальных причинно-следственных эффектов детской травмы (эмоциональное насилие, физическое насилие, сексуальное насилие и наблюдение за насилием) на черты пограничного расстройства личности (ПРЛ).

В исследовании приняли участие 2 808 близнецов в возрасте от 17 до 23 лет.

Было установлено, что черты ПРЛ и детская травма являются умеренно наследуемыми*. В общей выборке были обнаружены незначительные, но статистически значимые ассоциации между детской травмой и чертами ПРЛ. Однако после контроля общих факторов среды и генетики в дискордантных парах близнецов анализы не выявили доказательств причинно-следственного влияния детской травмы на черты ПРЛ.

Результаты указывают на то, что ассоциации между детской травмой и чертами ПРЛ объясняются общими генетическими влияниями. Эти выводы противоречат широко распространённому мнению о том, что детская травма является причиной развития ПРЛ.

*Как травматические события могут быть наследуемыми? Авторы пишут: “Генетическая предрасположенность ребёнка, например, к импульсивности или оппозиционному поведению, может провоцировать такие реакции со стороны окружающих, которые увеличивают вероятность воздействия неблагоприятных жизненных событий, например физической агрессии со стороны родителей.”

Skaug et al (2022) Childhood trauma and borderline personality disorder traits: A discordant twin study.

Когда наш мозг засыпает, нейроны работают меньше. А вот другие клетки — даже больше. Сон активирует восстановительные процессы, а главный из них — прокачка отходов мозгового метаболизма по маршруту подальше от черепа.

Делает это глимфатическая система, за которую Профессору Майке Найгаард недавно Нобелевку вручили.
Но вот как глимфатика это делает?

Оказалось, что в мозге уровни норадреналина, а также объема мозговой крови и спинномозговой жидкости синхронно колеблются, но только когда мы по жизни не скачем, а спокойно лежим. А именно в медленной фазе сна.

Объем крови периодически падает, а давление спинномозговой жидкости увеличивается, загоняя эту жидкость в мозг, а потом она, насытившись отходами метаболизма, из мозга вытекает.

Вот так вот Глимфатический Ночной Насосик и работает, качая две жидкости в противофазе и «промывая» наш мозговой бассейн. А управляет всем этим нейромедиатор норадреналин.

И все бы прекрасно, но у человеков бывают перебои со сном. У кого-то график — сутки через двое, а у кого-то просто тревожность и стресс.

На помощь приходят снотворные, но берегитесь!
Среди них имеются волки в овечьей шкуре. Их можно распознать по первой букве «З» в научном названии.

Вот, например, золпидем.

Он подавляет колебания норадреналина, а значит, прекращает течение глимфатической жидкости. Спать-то мы спим, но мозг постепенно притравливается собственным отходами, вместо восстановления.

Такое подспудное действие снотворных зловредов потихоньку толькает наш мозг к старику Альцгеймеру.

Другие Z-эргики, например, зопиклон, пока не исследовали насчет их влияния на глимфатику, но что-то подсказывает, что разницы не окажется.

Какова тут мораль? Выбирайте снотворные вместе с врачом, но так, чтобы не пострадать. А если врач ничего про глимфатическую систему не слышал, то вы ему расскажите. 
https://tinyurl.com/bddydj9b

#снотворные #Альцгеймер

ЭСКАПИЗМ: КАК ПРАВИЛЬНО БЕЖАТЬ ОТ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

Эскапизму повезло с защитниками: Толкиен, Клайв Льюис, Терри Пратчетт, Урсула Ле Гуин – все они защищали бегство от реальности. Как писала Ле Гуин: «Если солдат попадает в плен к врагу, разве мы не считаем его долгом сбежать? Ростовщики, невежды, авторитарные правители держат нас всех в тюрьме; если мы ценим свободу ума и души, если мы сторонники свободы, то наш прямой долг — сбежать и взять с собой как можно больше людей.»

Можно было бы сказать, что у писателей в этом вопросе личная заинтересованность, но даже Фрейд, для разнообразия, не осуждал эскапизм, а считал его нормальной частью человеческой жизни.

И современные психологи тоже не считают эскапизм каким-либо психическим заболеванием, и не включают его ни в какие перечни и списки таковых.

Эскапизм относят к стратегиям преодоления стресса. Поэтому, как всякая стратегия, он может быть более и менее успешным. И завсегдатай тренажерного зала, и постоянный посетитель бара, возможно, бегут от реальности, но первый, пожалуй, бегает получше.

Любое занятие, к которому вы привычно приступаете, чтобы отвлечься, способно стать эскапизмом: потребление любого рода информации (от оперы до светских сплетен), физическая активность, работа и учеба, шоппинг, употребление веществ, переедание, азартные игры, секс, и самый экономный и доступный вариант – мечты.

В разные времена с эскапизмом принято связывать разные занятия, поскольку от культуры зависит представление о том, каким занятиям пристойно предаваться в вашем возрасте и положении. И важнейший признак того, что эскапизм не психическое отклонение – это возможность выбрать его форму.

Из-за богатства форм ни одно занятие нельзя однозначно назвать эскапистским. Видов эскапизма так много, что непонятно, что противники эскапизма имеют в виду под «оставаться в реальности» – все свободное от обязанностей время сидеть, остро осознавая все вокруг?

В целом, эскапизм существует, но в поле зрение психологов попадает только в запущенном состоянии с различными осложнениями и побочными эффектами. Кстати, он может и не осознаваться.

Есть несколько предположений, почему мы избегаем нашей прекрасной действительности:
- теория когнитивного диссонанса. Наши чувства или убеждения противоречивы, и эскапизм помогает игнорировать этот раздрай.

- теория эмоциональной регуляции. Фантазии позволяют прикрутить фитиль слишком буйным чувствам и вернуться в состояние психологического равновесия.

- теория самодетерминации. Нам не хватает ощущения компетентности, нужности или свободы, а эскапизм на время предлагает контроль и самореализацию.

Соответственно, причиной бегства могут быть неприятности любого рода, от проблем на работе до проблем со здоровьем, от скуки до горькой скорби.

Если вам все еще попадаются борцы с эскапизмом, то знайте, что психологи выделяют адаптивный и неадаптивный эскапизм. Первый направлен на расширение своего я, а второй – на его подавление. С помощью бегства от реальности можно убегать от себя, своего долга. А можно прийти к самопознанию и желанному чувству потока. Если конкретнее – одно дело играть в компьютерную игру, игнорируя необходимость кормить своего ребенка. Другое дело, сочинять книгу, сидя в тюрьме.

Так что адаптивный эскапизм снижает стресс, развивает творческие способности, позволяет исследовать свои эмоции в безопасной обстановке и даже помогает находить друзей. А неадаптивный подавляет эмоции, приводит к невыполнению своих обязанностей и, наконец, к порочному кругу, типа: уйду от одиночества в онлайн-казино.

Во время пандемии в Финляндии подопытные более других склонные к эскапизму, скорее перебирали с азартными играмм, компьютерными играми и интернетом. У любителей сериалов выявилась сложная цепочка: одиночество оказалось связано с просмотрами, а эскапизм связан с большей склонностью к идентификации с персонажами, которая вела к неспособности остановиться на одной серии.

Так что, если хочется убежать, надо бежать, но стоит сначала посмотреть, куда и почему.

Текст: Елизавета Пономарева, специально для проекта «Ресурсная психология»

⛔ Не спрашивайте «почему?» в моменты сильных эмоций

Такие вопросы обычно не помогают разобраться или решить проблему, а только усиливают и без того интенсивные эмоции:

– Почему это всегда случается со мной?
– Почему мир такой несправедливый?
– Почему все лучше меня?
– Почему я?
– Почему мне так плохо?
– Почему ничего нельзя изменить?
– Почему всё так, а не иначе?
– Почему я такой дурак?
– Почему они такие дураки?

Безусловно, есть более конструктивные варианты: «Почему в данной ситуации я реагирую именно так? Обусловлена ли моя реакция актуальной ситуацией или моими оценками, прогнозами, воспоминаниями?». Но, будем честны, когда эмоции сильны, такие формулировки даются с трудом.

✅ Спрашивайте «что?»

Такие вопросы помогут лучше понять ситуацию и отрегулировать собственную реакцию:

– Что происходит вокруг меня прямо сейчас?
– Что я чувствую?
– Что чувствует мое тело?
– Что у меня в мыслях?
– Что мне хочется сделать?
– Что вызвало такую реакцию?
– Что мне поможет справиться и поддержать себя?
– Что будет следующим самым разумным шагом?
– Что в будущем поможет мне избежать подобного?

Когда фокус смещается с «почему?» на «что?», нам легче выйти из неконструктивных мыслительных паттернов, занять более взвешенную и наблюдающую позицию, не вовлекаться в интенсивные эмоции, действовать осознанно.

За последние годы существенно возросло число лиц, обращающихся к психиатрам за консультациями с готовым диагнозом, выставленным самостоятельно.

Чаще других речь идет о синдроме дефицита внимания и гиперактивности, расстройствах аутистического спектра, депрессивном, биполярном, обсессивно-компульсивном расстройствах, тревожных расстройствах и панических атаках, посттравматическом стрессовом расстройстве, а также субъективных когнитивных расстройства.

Практически не зарегистрированы обращения к психиатрам по поводу самовыявленной шизофрении и других психозов, умственной отсталости или деменции.

В тот же ряд «невостребованных» в процессе самодиагностики психопатологических состояний входят диссоциативные (конверсионные) и ипохондрические расстройства — с этими диагнозами пациенты практически никогда не обращаются к психиатрам.

Это связано, с одной стороны, с отношением к «истерии» и ипохондрии как к осуждаемым человеческим недостаткам, слабостям (а не болезням), с другой стороны, с тем, что признание наличия у себя диссоциативных и ипохондрических расстройств подразумевает отказ от идей в них заложенных — согласия с тем, что переживаемые феномены ложны, вымышлены, воображаемы.

...Встал вопрос о том, может ли психиатр строить диагностический процесс, ориентируясь исключительно на слова пациента?

Известно, что диагностический процесс в психиатрии практически всегда опирается на предъявляемые человеком жалобы, основанные на его восприятии и понимании собственных переживаний и ощущений.

Это касается, например, обсессивно-компульсивных феноменов, «голосов», деперсонализации и дереализации — психиатр не может проверить, правдивы ли такие жалобы, и верит пациенту на слово.

Он исходит из того, что обращение к психиатрам (если это не симуляция) со всеми стигматизирующими последствиями основано на страданиях человека и стремлении получить помощь вне зависимости от того, назовем ли мы это психопатологическим симптомом или «душевным страданием»...

C. Anselmetti и соавт. в статье «Диссоциативное расстройство идентичности у подростков: от самодиагностики до преходящего заболевания» обнаруживают связь между самодиагностикой ментальных расстройств и их дальнейшей манифестацией. В частности, указывается на механизм избыточного фиксирования на возможных симптомах расстройства, которые в дальнейшем воспринимаются как реальные.

В другой статье с громким названием «Падение в кроличью нору самодиагностики психического здоровья» отмечается, что «хороший диагноз — это совместный процесс, в рамках которого встречаются знания и жизненный опыт»...

Тема доверия врача к жалобам пациента переходит из сферы дифференциации с симуляцией в область оценки влияния «психиатрической грамотности» пациента на объективность диагностики.

Менделевич В.Д., Нестерина М.К. Диссоциативные страдания, или верить ли пациенту на слово // Неврологический вестник. 2025. Т. 57, № 1. С. 34–45.
DOI: https://doi.org/10.17816/nb643488

#клиника
#психиатрия
#психопатология

«Оператор мечтала поскорее от меня избавиться. Ее лучший совет: не надо всякую ерунду придумывать»; «Я страдала от панических атак и паранойи. Ничего лучше, чем “представь, что твои проблемы — это воздушный шарик, и отпусти его” я не услышала»; «Я начала истерически смеяться. Мне сказали, что раз я смеюсь, то все хорошо и мне не нужна помощь» — такие истории о работе сотрудников горячих линий можно встретить в интернете. Телефон доверия — часто последнее место, куда обращается человек в кризисном состоянии. Однако вместо поддержки позвонившие могут столкнуться с грубостью, безразличием или обесцениванием своих проблем. «Такие дела» поговорили с людьми, которые обращались на горячие линии, а также обсудили с сотрудниками и руководителями телефонов доверия, почему консультанты могут вести себя некорректно.

Страх и ненависть к бензодиазепинам

Снова идея поста из реальной жизни - уважаемая и опытная коллега пожаловалась мне, что один из пациентов отказался принимать алпразолам, так как сказал, что это наркотик и яд. Несколько коллег также поделились подобными случаями и предложили мне написать про это пост.

Действительно, тема непростая. С одной стороны, существует проблема слишком частого назначения этих препаратов. В нашей стране, в связи со сложностью выписки рецептов, небольшим количеством аптек, где их продают и т.д. последнее время это не очень актуально. Но тем не менее нередко вижу пациентов, которым прописали, например, клоназепам при панических атаках, сказали пить по ситуации, и вот уже 3-5-20 лет он так и ходит с таблетками в кармане. Проблема ли это? В общем конечно, так как лечения по сути не происходит. Можно ли назвать это зависимостью? Достаточно условно, если доза не повышается, прием только при панике - это скорее неправильное лечение, но не зависимость.

Зависимость формируется далеко не у всех людей. Я обычно на приеме привожу простой пример - посмотрите, сколько вокруг вас людей употребляют алкоголь и сколько из них алкоголики. Вот если бы все принимали, например, клоназепам или другой бензодиазепин - процент зависимых был бы еще меньше, алкоголь значительно опаснее в этом плане.

Это исследование иллюстративно в этом плане - сравнение пароксетина и клоназепама для терапии панического расстройства - клоназепам выигрывает в плане эффективности и побочных (на эсциталопраме какие-либо значимые побочные у 70 %, на клоназепаме - у 28 % пациентов). Конечно, исследование небольшое (84 участника), открытое по дизайну и ориентироваться него как на истину в последней инстанции не стоит. Но все же оно иллюстрирует - бензодиазепины не так опасны, как про них можно подумать. Многие пациенты годами принимают одну и ту же дозу, без повышения, без признаков зависимости - и нормально функционируют. Вот еще исследование из Дании (более 900 пациентов) - доза стабильная при длительном приеме.

Проблема в том, что при попытке отмены бензодиазепинов шанс возвращения симптомов существенно выше, чем при отмене антидепрессантов.

Второй момент - у некоторых людей все же развивается зависимость. Обычно это выражается в быстром повышении дозы, ощущение удовольствия от приема препаратов, "тяге" к эффекту лекарства. Объективно говоря таких людей не так много, значительному числу скорее эффекты этих препаратов не нравятся (среди ваших знакомых наверняка есть люди, которые не любят алкоголь - дело не только в веществе, но в индивидуальных особенностях пациентов).

Иллюстрация - исследование в центрах лечения зависимостей, 17 % пациентов злоупотребляли бензодиазепинами, но- только у 1 % бензодиазепины были основным веществом, вызывающим зависимость, у остальных - основная зависимость к другим психоактивным веществам.

Иными словами - проблема в особенностях человека, если у него есть склонность к зависимостям, риск развития зависимости от бензодиазепинов высокий. Если нет - то и риск относительно небольшой.


Таким образом:

1. Бензодиазепины - не яд, нормальные препараты, в большинстве случаев ситуативные, в крайне тяжелых случаях допустим и постоянный длительный прием.

2. Риски зависимости во многом зависят от самого пациента. Не стоит назначать людям с уже имеющимися зависимостями, особенно множественными. Для других людей - вероятность стать зависимым достаточно низкая.

3. Стоит взвесить соотношение риск- польза. Даже минимальный риск зависимости зачастую не превышает потенциальную пользу быстрого снятия тревоги - стоит мыслить скорее стратегически, чем тактически.

Но если ситуация совсем тяжелая, экстренная, более простые препараты не помогают - соотношение риск - польза в сторону бензодиазепинов.
В PDF под постом - хорошая статья на эту тему.

Практикующий врач-психиатр Бернард Барнетт в своей статье оценивает феномен культа ведьм и преследование этого культа в период Средневековья. С первого взгляда это явление далекого и безвозвратно ушедшего прошлого, однако и среди современников Барнетта были сторонники преследования ведьм, подходившие к этому вопросу с демонологической точки зрения. Они принимали существование дьявола, происки которого и являются источником колдовства, как безусловный и не требующий доказательств факт. Например, католический клирик и исследователь оккультизма Монтэгю Саммерс, издавший в 1926 году труд «История колдовства и демонология», а в 1929 году перевод печально известного средневекового трактата «Молот ведьм» на английский язык, умер всего за 17 лет до публикации настоящей статьи.

Мы надеемся, что эта статья позволит читателям критически посмотреть на до сих живой, и, по всей видимости, неискоренимый феномен магического мышления, присущий как сторонникам, так и противникам культа ведьм. Для простоты восприятия представленный перевод снабжен большим количеством интересных сносок с историческими справками и пояснениями. Мы предлагаем воспринимать эти сноски как “заметки на полях”, оставленные предыдущим читателем для последующих.

http://medach.pro/post/3054

Я неоднократно рассказывала здесь (и не только здесь) про благотворительный фонд Равновесие, так вот, у них появилась онлайн группа поддержки для людей с СДВГ.

Если вы еще не в курсе, что это за фонд, то ознакомиться можно здесь.

Выдающийся итальянский художник и скульптор Амедео Модильяни (1884–1920) прожил короткую, но весьма бурную жизнь, тяжело болел, умер непризнанным и в нищете (сейчас его картины стоят сотни миллионов долларов). От родственников он унаследовал не только туберкулез, но и неуравновешенный характер: склонность к депрессии сменялась вспышками гнева и эпатажными выходками, усугубленными хроническим алкоголизмом и наркотической зависимостью. Друзья называли его Моди, обыгрывая сокращение от фамилии с созвучным французским словом maudit («проклятый, неприкаянный, злосчастный»), и распространяли слухи о его богемном поведении, которые превратили его в легенду мира искусства.