Пожалуй, в этом проявляется, среди прочего, расхождение между традиционализмом/религиозными доктринами и философией.
И в этом находит обоснование иерархическая претензия традиционализма по сравнению с философией: о более высоком статусе традиционных и религиозных доктрин и практик над философскими.
Традиционализм и религия говорят: в нас живое действие, находящееся в неразрывной связи с духовным созерцанием. Мы отвечаем за каждый свой постулат делом. Наше учение - наша жизнь.
А вот по отношению к философии как раз и подмечается её индивидуалистический характер: я тут под оливой подумаю, напишу вам чего-нибудь, а вы дайте пожалуйста моё имя какой-нибудь концепции и изучайте всю жизнь. А что я сам под деревом пролежал, то извините, статус такой.

Сегодня водил итальянцев по Петербургу Достоевского. В частности, посмотрели и на один из первых его адресов в нашем городе — Дом Пряничникова на углу Владимирского проспекта и Графского переулка.

Итальянцы были в шоке, когда узнали, что квартира выставлена на продажу. Они-то, наивные, думали, что мы здесь с каждой вещи, которой касалась рука Достоевского, пылинки сдуваем. Наш же национальный гений, в Европе его отменяют, а мы стоим горой.

Меж тем квартиру все ещё можно приобрести через авито за 25 миллионов.

И я подписываюсь.

Смерть в больнице — это абсолютный мрак и беспросвет. За последние несколько лет я неоднократно с этим сталкивался, и каждый раз приходил в ужас.

Человека запихивают в палату с блеклым видом за окном, где виднеется какой-то безрадостный двор с двумя пожухшими деревьицами, причем вид этот всегда один и тот же, вне зависимости от больницы. Его обволакивают запахами лекарств и водят за нос аккуратными словами о возможном выздоровлении. Он знает, что его обманывают, но рад обманываться, лишь бы не сталкиваться с мыслью о скорейшей кончине, лишь бы «пожить», хотя какая это жизнь. Он лежит один, рядом шмыгают только безразличные сиделки. И это — последнее, что он увидит в жизни, ее «триумфальное» завершение.

Ничего страшнее я в своей жизни не видел. Прямое указание на абсолютную бессмысленность твоего существования. Стерильная смерть для стерильных людей.

Мне кажется, так выглядит ад. Возможно, это он и есть.

https://yangx.top/russkiy_stil/8769

Ситуация с Поклонской, на мой взгляд, свидетельствует о трех вещах:

1) абсолютной безграмотности наших элит в области религии;
2) абсолютной бессодержательности слова «традиция» в его казенном контексте: засунуть можно все, что угодно, язычество ведь тоже наша «традиция», даже посконней, чем христианство, на что и напирает Поклонская;
3) своим людям можно нести любую пургу, на то они и свои.

Полностью понимаю и в общем-то разделяю пафос (πάθος) Никиты. Но содержательно согласиться не могу.

Я думаю, что никому, в том числе философу, никуда не деться от векового трюизма: слово должно подтверждаться делом. Это один из основных кирпичиков в фундаменте человеческого общежития вообще. Здравый смысл вопрошает: если наши слова расходятся с нашими делами, то чего они стоят? В таком случае им попросту не доверяешь - именно действие выступает гарантом подлинности, а не лукавства мысли. Иметь ввиду, что философ за счёт своего особого умосозерцательного статуса sub specie aeternitatis выброшен из этой схемы - значит даже не лишать его моральной ответственности за сказанное, а и в принципе его не погружать в оценочные координаты. Мол, философ же, что вы от него требуете - его дело думать и писать. А практикой пусть занимаются эпигоны. На мой взгляд это скользкая дорожка. Выход, как видится, нетрудный: неспособен следовать своему же слову - не произноси его. Никто же за язык не тянет.

Никита говорит, что у философа нет времени. Что философия требует абсолютной самоотдачи и погружает в себя без остатка. И с этим я полностью согласен. Но у кого время есть, спрошу я риторически? Вместе с тем, он сам добавляет, что рождение детей - моральная обязанность каждого, а многие великие оставались бездетны, но от этого уважение к ним не пропадает. Но ведь нам важно не набрасывать на других сетку своих убеждений, а понять, было ли это моральной обязанностью для самих философов. Только тогда мы можем сказать, жили они по убеждениям или нет.

Относительно же онтологической несправедливости мира - полностью поддерживаю. Вот только, как гильотинировал Юм, из дескриптивного не следует прескрептивное. Бросок мысли от того, что мир несправедлив, до того, это этот принцип можно использовать в удобных нам оправдательных целях, не имеет оснований.

Относительно же детей - это великое счастье. И я всем сердцем рад за Никиту! Всё-же надеюсь, что он сумеет быть и хорошим философом, и хорошим родителем)

В кой-то веки солидарен со Святом Павловым.

https://yangx.top/podled/12863

Тут мимоходом затронута важнейшая дилемма.

Что выше, что первичнее, что совершеннее: любовь или истина? Если ты склоняешься к первому варианту, то твое мышление преимущественно религиозное, или, если быть точнее, христианское; если ко второму -- философское.

Понятно, что сама постановка вопроса ложная. Я неоднократно об этом писал на примере той самой дилеммы Достоевского. И все же, когда я ставлю перед собой этот вопрос, ответ возникает моментально. Конечно, истина выше любви. Дальше уже могут идти экивоки об их тождестве, или о том, что любовь есть необходимое условие истины. Но при первом подходе к дилемме я всегда выбираю истину. Мне часто это вменяют в вину -- не хватает тебе любви. Ну вот так.

А вы с чем?

❤️ -- любовь
🤔 -- истина

Никита, кажется, многих задел за живое, поставив вопрос соответсвии философии и следования её в обыденной жизни.

Я в философии только внимательный слушатель и читатель, но мне представляется, что сам по себе мыслитель - это свидетель истины (по крайней мере в его собственном представлении), или даже придорожный столб-указатель. Если мы ищем путь в некое селение, то мы не ждем, что столб сорвется с места и отправится туда с нами. Нам не нужно, чтоб он был свежевыкрашен и отполирован. Достаточно, чтоб он указывал в верную сторону. Если с последним проблема, то вред от такого столба уже ничем не исправить.

Поэтому, если философ сохраняет трезвый взгляд на самого себя, и признает свои падения в качестве падений, то судить его и правда строго не стоит.

Другое дело, что философ ещё и должен узнавать свою философию, встретившись с ней лицом к лицу. На прошлой неделе я прочитал роман Чарльза Уильямса «Место льва» (давно откладывал). В центре сюжета - английское захолустье в котором вдруг в мир начинают прорываться платоновские Идеи. Одна из героинь в это время как раз готовится к защите диссертации по рецепции платонизма в средневековой мысли, но столкнувшись с предметом своего исследования зримо, она его просто не узнала и не поняла. Ее продолжили волновать публикации, рецензии и списки литературы.

Причем, столкнувшись с идеальным миром, все понял её простоватый отец, понял друг-издатель, поняли члены провинциального философского кружка (не всем, правда, это обернулось ко благу). Но не она. По крайней мере, до поры.

И вот возможно ли такое узнавание без деятельного воплощения своих взглядов в жизнь - вопрос открытый.

Есть гипотеза о том, что философ не обязан воплощать собственную философию в жизнь. Аргументы веские. Авторы за ними стоят уважаемые.

Но я с этими аргументами совершенно не согласна. Именно современная действительность, в которой максимально разведены форма мироустройства (постмодерн, субъективизм всего и вся) и содержание созидательной мысли (восхождение к миру объективных идей и идеалов), от философа требуется не только философствование в смысле похода за новым видением, но еще и подвиг духа, который бы соединил мир идей и мир деятельности. Это духовное усилие, помогло бы преодолеть схизис (диссоциацию, расщепление) между ценностями и бытием. Философ мог бы соединить дух и тело своей собственной личностью через мудрое бытие для того, чтобы в нашем падшем (и продолжающим падать) мире появился восходящий вектор.

Про мудрость/софию, как ориентир мудрого бытия прекрасно написали Б. Акимов и О. Степанов в канале сообщества Россия 2062.

Способ познания действительно формирует цивилизацию. Поэтому, философу сейчас уместнее становиться естествоиспытателем, чем мудрецом в башне из слоновой кости. Касталия Гессе закончилась. Пришло другое время. Я так вижу

Ответ Аркадия Малера на мой пост об ортодоксальности Дугина.

В целом Аркадий Маркович уточняет свою позицию, и, на мой взгляд, самый весомый аргумент приведен в конце. В условиях чрезвычайной богословской неграмотности велика опасность, что философская мысль того же Дугина, равно как и другого мыслителя, свободно обращающегося с догматами и ассоциирующего себя с Православием, будет принята за образец последнего. А это, в свою очередь, чревато заблуждением и соблазном. С этим я, пожалуй, соглашусь. Впрочем, далее Малер оговаривается, что в православной среде мысль Дугина имеет невысокую цену, что несколько противоречит высказанному тезису о её потенциальной "опасности".

Однако я, во-первых, не увидел ответа на вопрос о разделении на богословие и философию. В качестве примера вполне ортодоксального философа приводится Иоанн Дамаскин. Однако, смотря на его фигуру ретроспективно, преподобный Иоанн для нас прежде всего богослов, а не философ. Да, он систематизировал Православное учение, и для этого активно прибегал к философскому инструментарию. Способствовала сама эпоха, т.к. вероучение еще находилось в стадии своего окончательного оформления. Иными словами, грань между богословом и философом была куда тоньше, если она вообще была.

Ныне представить себе подобную ситуацию приращения либо же столь масштабного упорядочивания богословского знания невозможно. Следовательно, философ обретает иной статус, и мы не можем ставить работу Иоанна Дамаскина в качестве образца. Исходя из текста я так и не понял, как автор видит работу православного философа сегодня и в чем она будет отличаться от богословия или, допустим, религиоведения/истории философии.

Да и потом -- в качестве примера дана лишь одна фигура философа, да и та VIII века. Походит скорее на исключение, чем на правило.

Во-вторых, меня смущает в тексте Аркадия Марковича некоторое начетничество, или требование совершенного и отрефлексированного знания всеми православными людьми догматических основ своей веры. Пожилая женщина в Церкви знает "Символ веры" наизусть, но может ли она дать адекватное толкование слова "единосущный"? А если нет, отказываем ли мы ей в спасении?

Считаю эту тему важной и безотносительно фигуры Александра Гельевича, т.к. она ставит вопросы о сущности, задачах, и, самое главное, возможности философии сегодня.

«Сущность и задачи философии» сегодня (как и всегда) таковы: рассуждать, свободно выбирая предмет и метод, с целью влиять на свою или чужую картину мира. И получать удовольствие от рассуждения и влияния.

Сущность же и задачи богословия — осмыслить религиозный опыт и/или божественное откровение и сделать из них выводы, чтобы ориентироваться в мире. Это нужно, чтобы подготовить человека к смерти и стяжанию благого посмертия и не дать ему сбиться с этого пути. Делать это удобно с помощью философских инструментов, например, логики.

(Разумеется, эти сферы переплетены с самого зарождения философии. Философская поэма Парменида излагает откровение богини, пифагорейцы — религиозно-политическая секта, Гераклит — жрец, Эмпедокл себя считает богом, Сократ слушается божества-даймона и т.д. Религиозность раннегреческих философов едва ли уступает религиозности библейских пророков. А пророки, в свою очередь, и философствуют, обращаясь к разуму).

Каждый волен философствовать и богословствовать как ему нравится. Общество же (церковное и внецерковное) вольно оценивать философа по красоте, логичности и пользе его ходов, а богослова по соответствию его учения аксиомам откровения. Вольно выносить суждения, в том числе сколь угодно неодобрительные, и защищаться от разлагающих общество учений. Неважно, в какие одежды они рядятся.