Новая администрация США в понедельник наглядно продемонстрировала серьезность перемен во внешней политике Вашингтона, дважды проголосовав в ООН вместе с Россией по резолюциям о войне в Украине.
Сначала США и Россия проголосовали в Генассамблее ООН против резолюции с осуждением российской агрессии против Украины. Голосование было приурочено к третьей годовщине полномасштабного нападения России на Украину.
Затем Соединенные Штаты провели через Совет Безопасности ООН свою резолюцию — без обвинений в адрес России, без слов поддержки в адрес Украины, с одними лишь призывами к миру. За такую резолюцию проголосовала и Россия.
Сначала США и Россия проголосовали в Генассамблее ООН против резолюции с осуждением российской агрессии против Украины. Голосование было приурочено к третьей годовщине полномасштабного нападения России на Украину.
Затем Соединенные Штаты провели через Совет Безопасности ООН свою резолюцию — без обвинений в адрес России, без слов поддержки в адрес Украины, с одними лишь призывами к миру. За такую резолюцию проголосовала и Россия.
Сенат одобрил соглашение, обеспечивающее работу единых энергосистем Казахстана и РФ. Стороны будут согласовывать объемы электроэнергии и ее стоимость.
НДС
Экономика Казахстана находится в точке бифуркации: либо мы реформируем налоговую систему, либо продолжаем латать бюджет за счёт Нацфонда, пока не столкнёмся с его истощением. Повышение НДС – это не просто фискальная мера, а попытка сбалансировать бюджет и создать условия для конкурентоспособности бизнеса.
Но к чему это приведёт? Давайте разберёмся.
Почему НДС повышают?
📉 Бюджетный дефицит
Расходы Казахстана стабильно превышают доходы на 8-10 трлн тенге ежегодно. Это эквивалентно 10% ВВП страны. Для сравнения, в России этот показатель 1,5% ВВП, в Германии – 0,4% ВВП. В 2023 году общий объём бюджета составил 27,8 трлн тенге, из которых 5,5 трлн покрывались за счёт трансфертов из Нацфонда.
📊 Рост госдолга
Государственный долг Казахстана увеличивается каждые три года в 2 раза. В 2014 году он составлял 4,8 трлн тенге, в 2024 году – уже 26,5 трлн тенге. Для сравнения: в 2014 году долг был 13% от ВВП, сейчас – 31%.
⚖️ Неравные условия в ЕАЭС
В России ставка НДС 20%, в Беларуси 20%, в Армении 20%, в Кыргызстане 12%, а в Казахстане – 12%. Разница 8% между Россией и Казахстаном означает, что импортируемые товары из РФ автоматически получают ценовое преимущество.
Пример: Российский завод продаёт технику за 1 млн рублей. При экспорте в Казахстан он снимает 20% НДС, снижая цену до 833 000 рублей. Казахстанский производитель продаёт аналогичный товар за 5 млн тенге (1 млн рублей). НДС в 12% делает его товар дороже, что приводит к потере конкурентоспособности.
📈 Дисбаланс между налогами и расходами
Казахстан собирает в бюджет 20% ВВП в виде налогов, тогда как в России этот показатель 36%, в странах ЕС – 40-50%. То есть наша экономика потребляет больше, чем генерирует.
Что даст повышение НДС?
✅ Дополнительные 2 трлн тенге в бюджет
При росте ставки на 4% (с 12% до 16%) прогнозируется рост налоговых поступлений на 2 трлн тенге в год. Это эквивалентно 1,5% ВВП.
✅ Стабилизация госфинансов
Снижение зависимости от Нацфонда позволит сохранить его резервы. Сейчас в фонде $58 млрд, но ежегодные трансферты съедают $6-7 млрд. Без изменений к 2030 году он может сократиться до $30 млрд.
✅ Поддержка отечественного бизнеса
Рост НДС выровняет условия с российскими товарами и даст шанс казахстанским производителям конкурировать на равных.
Какие риски остаются?
🔹 Рост цен
Повышение НДС – это инфляционный фактор. В странах с рыночной экономикой рост НДС на 1% ведёт к удорожанию товаров на 0,6-0,8%. В Казахстане, где рынок менее гибкий, эффект может быть сильнее.
🔹 Теневая экономика
Сейчас около 30% бизнеса работает в тени. Рост налоговой нагрузки может усилить этот тренд, если не будет компенсирован смягчением других фискальных мер.
🔹 Доверие к государству
Главный вопрос – насколько эффективно будут использоваться новые налоговые поступления? Бизнесу и населению важны прозрачность расходов и механизмы возврата НДС.
Что делать?
📌 Гибкая налоговая политика: снижение НДС для ключевых отраслей
Фермерство, медицина, IT, креативная экономика – важные драйверы роста. Если нагрузка на них будет снижена (ставка 10%), это поможет избежать скачка цен.
📌 Отменить авансирование КПН
Компании не должны кредитовать бюджет. Налог на прибыль должен взиматься по факту, а не по прошлогодним показателям.
📌 Обеспечить прозрачность расходов
Если бюджет будет пополняться, но эффективность госрасходов останется прежней, доверие к реформам упадёт.
Вывод
Повышение НДС – это экономическая неизбежность, но важно, как оно будет реализовано. Без параллельных мер по снижению нагрузки на бизнес, повышению эффективности госрасходов и снижению теневого сектора эффект может оказаться обратным.
Как в хирургии: операция нужна, но без продуманной реабилитации пациент может остаться в критическом состоянии.
Экономика Казахстана находится в точке бифуркации: либо мы реформируем налоговую систему, либо продолжаем латать бюджет за счёт Нацфонда, пока не столкнёмся с его истощением. Повышение НДС – это не просто фискальная мера, а попытка сбалансировать бюджет и создать условия для конкурентоспособности бизнеса.
Но к чему это приведёт? Давайте разберёмся.
Почему НДС повышают?
📉 Бюджетный дефицит
Расходы Казахстана стабильно превышают доходы на 8-10 трлн тенге ежегодно. Это эквивалентно 10% ВВП страны. Для сравнения, в России этот показатель 1,5% ВВП, в Германии – 0,4% ВВП. В 2023 году общий объём бюджета составил 27,8 трлн тенге, из которых 5,5 трлн покрывались за счёт трансфертов из Нацфонда.
📊 Рост госдолга
Государственный долг Казахстана увеличивается каждые три года в 2 раза. В 2014 году он составлял 4,8 трлн тенге, в 2024 году – уже 26,5 трлн тенге. Для сравнения: в 2014 году долг был 13% от ВВП, сейчас – 31%.
⚖️ Неравные условия в ЕАЭС
В России ставка НДС 20%, в Беларуси 20%, в Армении 20%, в Кыргызстане 12%, а в Казахстане – 12%. Разница 8% между Россией и Казахстаном означает, что импортируемые товары из РФ автоматически получают ценовое преимущество.
Пример: Российский завод продаёт технику за 1 млн рублей. При экспорте в Казахстан он снимает 20% НДС, снижая цену до 833 000 рублей. Казахстанский производитель продаёт аналогичный товар за 5 млн тенге (1 млн рублей). НДС в 12% делает его товар дороже, что приводит к потере конкурентоспособности.
📈 Дисбаланс между налогами и расходами
Казахстан собирает в бюджет 20% ВВП в виде налогов, тогда как в России этот показатель 36%, в странах ЕС – 40-50%. То есть наша экономика потребляет больше, чем генерирует.
Что даст повышение НДС?
✅ Дополнительные 2 трлн тенге в бюджет
При росте ставки на 4% (с 12% до 16%) прогнозируется рост налоговых поступлений на 2 трлн тенге в год. Это эквивалентно 1,5% ВВП.
✅ Стабилизация госфинансов
Снижение зависимости от Нацфонда позволит сохранить его резервы. Сейчас в фонде $58 млрд, но ежегодные трансферты съедают $6-7 млрд. Без изменений к 2030 году он может сократиться до $30 млрд.
✅ Поддержка отечественного бизнеса
Рост НДС выровняет условия с российскими товарами и даст шанс казахстанским производителям конкурировать на равных.
Какие риски остаются?
🔹 Рост цен
Повышение НДС – это инфляционный фактор. В странах с рыночной экономикой рост НДС на 1% ведёт к удорожанию товаров на 0,6-0,8%. В Казахстане, где рынок менее гибкий, эффект может быть сильнее.
🔹 Теневая экономика
Сейчас около 30% бизнеса работает в тени. Рост налоговой нагрузки может усилить этот тренд, если не будет компенсирован смягчением других фискальных мер.
🔹 Доверие к государству
Главный вопрос – насколько эффективно будут использоваться новые налоговые поступления? Бизнесу и населению важны прозрачность расходов и механизмы возврата НДС.
Что делать?
📌 Гибкая налоговая политика: снижение НДС для ключевых отраслей
Фермерство, медицина, IT, креативная экономика – важные драйверы роста. Если нагрузка на них будет снижена (ставка 10%), это поможет избежать скачка цен.
📌 Отменить авансирование КПН
Компании не должны кредитовать бюджет. Налог на прибыль должен взиматься по факту, а не по прошлогодним показателям.
📌 Обеспечить прозрачность расходов
Если бюджет будет пополняться, но эффективность госрасходов останется прежней, доверие к реформам упадёт.
Вывод
Повышение НДС – это экономическая неизбежность, но важно, как оно будет реализовано. Без параллельных мер по снижению нагрузки на бизнес, повышению эффективности госрасходов и снижению теневого сектора эффект может оказаться обратным.
Как в хирургии: операция нужна, но без продуманной реабилитации пациент может остаться в критическом состоянии.
Единый часовой пояс
Переход на единый часовой пояс — не просто административная мера, а стратегическое решение с предсказуемым социально-экономическим эффектом. Мы говорим не только о комфорте повседневной жизни, но и о глубинных биологических, когнитивных и экономических процессах, влияющих на развитие страны.
Биология против бюрократии: почему естественные ритмы важны
На протяжении тысячелетий человеческий организм синхронизировался с солнечными циклами: пробуждение с первыми лучами солнца и засыпание после заката — это встроенный механизм, эволюционно отточенный для максимальной продуктивности. Однако до перехода на единый часовой пояс большая часть населения Казахстана жила в состоянии «социального джетлага».
Этот термин означает постоянный конфликт между природными ритмами и административным временем. Например, жители регионов, находящихся на западной границе своего часового пояса, фактически просыпались и засыпали позже, чем их биологические часы считали оптимальным. Это приводило к хроническому недосыпу, ухудшению когнитивных функций и снижению работоспособности.
Теперь же организм больше не вынужден адаптироваться к искусственным временным границам — Казахстан живет по астрономически корректному времени, а значит, биологические и социальные ритмы наконец-то совпадают.
Продуктивность и экономика: эффект «правильного утра»
Исследования Гарвардского университета и MIT подтверждают: качество сна напрямую влияет на экономическую продуктивность. В странах, где циркадные ритмы и административное время расходятся, наблюдается в среднем на 3-5% ниже уровень ВВП на душу населения. Это объясняется тем, что уставший работник не только менее эффективен, но и чаще допускает ошибки, что увеличивает издержки бизнеса.
Теперь же казахстанцы просыпаются в соответствии с природным световым циклом, что ведёт к более бодрому утру. Это, в свою очередь, создает так называемый эффект «правильного утра»:
Утренняя рутина (спорт, завтрак, планирование дня) становится полноценной, а не вынужденной гонкой с будильником.
Улучшается концентрация в течение дня, так как организм не испытывает стресса от недостатка сна.
Повышается уровень дисциплины и самоорганизации, так как биологические часы работают в согласии с режимом.
От школ до бизнеса: эффект масштаба
Часовой пояс влияет не только на отдельных людей, но и на целые отрасли. Рассмотрим три примера:
1. Образование
Согласно исследованиям Оксфордского университета, школьники, начинающие занятия в естественное для их организма время, показывают на 15% лучшие результаты в тестах по математике и естественным наукам. В Казахстане дети теперь идут в школу при дневном свете, что не только делает процесс безопаснее, но и повышает уровень концентрации и восприятия информации.
2. Бизнес
В прошлом координация встреч между регионами напоминала разгадывание головоломки: нужно было учитывать временные сдвиги, возможные накладки в графиках и неудобные рабочие слоты. Теперь же бизнес-операции проходят по единому времени, что устранило ненужные потери эффективности.
3. Логистика и транспорт
Внутренние перелеты и грузоперевозки больше не сталкиваются с путаницей во времени прибытия и отправления. Это особенно важно для авиации и железнодорожного сообщения, где даже небольшая временная разница могла приводить к задержкам и дополнительным расходам.
Рост общественной поддержки: статистика и эмоции
Первые месяцы после введения единого часового пояса показали, что общественное восприятие реформы движется по классической кривой адаптации:
Скепсис и недоверие в первые недели, когда люди еще не привыкли к новому ритму.
Этап адаптации, когда начали ощущаться позитивные изменения в повседневной жизни.
Фаза осознания выгоды, когда большинство уже не только привыкло, но и осознало реальные преимущества.
Переход на единый часовой пояс — не просто административная мера, а стратегическое решение с предсказуемым социально-экономическим эффектом. Мы говорим не только о комфорте повседневной жизни, но и о глубинных биологических, когнитивных и экономических процессах, влияющих на развитие страны.
Биология против бюрократии: почему естественные ритмы важны
На протяжении тысячелетий человеческий организм синхронизировался с солнечными циклами: пробуждение с первыми лучами солнца и засыпание после заката — это встроенный механизм, эволюционно отточенный для максимальной продуктивности. Однако до перехода на единый часовой пояс большая часть населения Казахстана жила в состоянии «социального джетлага».
Этот термин означает постоянный конфликт между природными ритмами и административным временем. Например, жители регионов, находящихся на западной границе своего часового пояса, фактически просыпались и засыпали позже, чем их биологические часы считали оптимальным. Это приводило к хроническому недосыпу, ухудшению когнитивных функций и снижению работоспособности.
Теперь же организм больше не вынужден адаптироваться к искусственным временным границам — Казахстан живет по астрономически корректному времени, а значит, биологические и социальные ритмы наконец-то совпадают.
Продуктивность и экономика: эффект «правильного утра»
Исследования Гарвардского университета и MIT подтверждают: качество сна напрямую влияет на экономическую продуктивность. В странах, где циркадные ритмы и административное время расходятся, наблюдается в среднем на 3-5% ниже уровень ВВП на душу населения. Это объясняется тем, что уставший работник не только менее эффективен, но и чаще допускает ошибки, что увеличивает издержки бизнеса.
Теперь же казахстанцы просыпаются в соответствии с природным световым циклом, что ведёт к более бодрому утру. Это, в свою очередь, создает так называемый эффект «правильного утра»:
Утренняя рутина (спорт, завтрак, планирование дня) становится полноценной, а не вынужденной гонкой с будильником.
Улучшается концентрация в течение дня, так как организм не испытывает стресса от недостатка сна.
Повышается уровень дисциплины и самоорганизации, так как биологические часы работают в согласии с режимом.
От школ до бизнеса: эффект масштаба
Часовой пояс влияет не только на отдельных людей, но и на целые отрасли. Рассмотрим три примера:
1. Образование
Согласно исследованиям Оксфордского университета, школьники, начинающие занятия в естественное для их организма время, показывают на 15% лучшие результаты в тестах по математике и естественным наукам. В Казахстане дети теперь идут в школу при дневном свете, что не только делает процесс безопаснее, но и повышает уровень концентрации и восприятия информации.
2. Бизнес
В прошлом координация встреч между регионами напоминала разгадывание головоломки: нужно было учитывать временные сдвиги, возможные накладки в графиках и неудобные рабочие слоты. Теперь же бизнес-операции проходят по единому времени, что устранило ненужные потери эффективности.
3. Логистика и транспорт
Внутренние перелеты и грузоперевозки больше не сталкиваются с путаницей во времени прибытия и отправления. Это особенно важно для авиации и железнодорожного сообщения, где даже небольшая временная разница могла приводить к задержкам и дополнительным расходам.
Рост общественной поддержки: статистика и эмоции
Первые месяцы после введения единого часового пояса показали, что общественное восприятие реформы движется по классической кривой адаптации:
Скепсис и недоверие в первые недели, когда люди еще не привыкли к новому ритму.
Этап адаптации, когда начали ощущаться позитивные изменения в повседневной жизни.
Фаза осознания выгоды, когда большинство уже не только привыкло, но и осознало реальные преимущества.
Миф о «Старом Казахстане»: манипуляция или новая форма цензуры?
Сегодня в Мажилисе Ермурат Бапи вновь разжёг дискуссию, заявив, что «Старый Казахстан» якобы стремится вернуться к власти через протесты.
В политическом дискурсе важно понимать, что любые ярлыки, не подкреплённые фактами, служат не для анализа, а для манипуляции. Удобно иметь аморфного врага, на которого можно списать ошибки, кризисы и общественное недовольство. Но если рассматривать предложенную Бапи дихотомию, логично спросить: кто эти «новые»? Какие принципы, ценности и управленческие подходы их отличают?
Возьмём для примера конкретные фигуры. Аида Балаева начала госслужбу в 1999 году, с 2014 года работала в Администрации Президента при Назарбаеве, отвечая за внутреннюю политику. Женис Касымбек — член правительства ещё с 2005 года, служил при Масимове, Сагинтаеве и Маминe. Ерболат Досаев в политике с 1998 года, занимал ключевые позиции в финансово-экономическом блоке при всех правительствах.
Если ориентироваться на хронологию, они – часть «старого» Казахстана. Но если они теперь входят в управленческую элиту «нового», значит ли это, что различие между «старым» и «новым» не в персоналиях, а в их текущей политической лояльности?
Если Бапи хочет говорить о реванше «старых», пусть обозначит, кто именно сегодня олицетворяет «новых». Кто эти люди, какие у них ценностные ориентиры, какая у них политическая и экономическая философия?
Пока этого не сделано, риторика про «старый» Казахстан остаётся инструментом, направленным не на разъяснение, а на стигматизацию неугодных. В публичном дискурсе это превращается в универсальное клеймо для всех несогласных с курсом власти. Это не про анализ, а про демагогию: если вы критикуете — значит, вы либо из «старого» Казахстана, либо его всячески поддерживаете. Абсурд!
Рассуждая о том, кого же все-таки Бапи имеет ввиду, важно отметить, что «Назарбаев фонд» как имел университет, телеканалы, СМИ, банки и тому подобное на сумму более 8 млрд долларов, так и продолжает иметь. То есть, если депутат, говоря о «старом» намекает на первого президента или его семью, то у них все замечательно. При имеющимся положении вещей они больше заинтересованы в бетонировании сегодняшнего статуса-кво, чем в его дестабилизации. У них априори не могут быть реваншистских настроений, так как они не проигрывали. Более того, они и не участвовали ни в каких сражениях, они всегда находились над.
Говорить о реваншизме со стороны иных лиц – смешно, ибо если у Назарбаева имеется хоть какая-то доля легитимности возвращения на престол, то у остальных мастодонтов из прошлого ее не может быть априори!
То, что мы наблюдаем сегодня в политическом процессе не реформа – это ребрендинг. «Старый Казахстан» – не историческая реальность, а инструмент политической сегрегации. Нынешняя риторика не даёт обществу ответов, а лишь маркирует «своих» и «чужих». Выступаешь против? Значит, ты из «старых». Критикуешь? Значит, ты за реваншизм.
Пока же дискурс о «старом» и «новом» Казахстане остаётся всего лишь удобным механизмом, позволяющим навешивать ярлыки и дискредитировать любые формы несогласия. В этом смысле методы управления не изменились.
Вопрос не в том, кто был у власти вчера. Вопрос в том, почему система остаётся прежней сегодня.
Сегодня в Мажилисе Ермурат Бапи вновь разжёг дискуссию, заявив, что «Старый Казахстан» якобы стремится вернуться к власти через протесты.
В политическом дискурсе важно понимать, что любые ярлыки, не подкреплённые фактами, служат не для анализа, а для манипуляции. Удобно иметь аморфного врага, на которого можно списать ошибки, кризисы и общественное недовольство. Но если рассматривать предложенную Бапи дихотомию, логично спросить: кто эти «новые»? Какие принципы, ценности и управленческие подходы их отличают?
Возьмём для примера конкретные фигуры. Аида Балаева начала госслужбу в 1999 году, с 2014 года работала в Администрации Президента при Назарбаеве, отвечая за внутреннюю политику. Женис Касымбек — член правительства ещё с 2005 года, служил при Масимове, Сагинтаеве и Маминe. Ерболат Досаев в политике с 1998 года, занимал ключевые позиции в финансово-экономическом блоке при всех правительствах.
Если ориентироваться на хронологию, они – часть «старого» Казахстана. Но если они теперь входят в управленческую элиту «нового», значит ли это, что различие между «старым» и «новым» не в персоналиях, а в их текущей политической лояльности?
Если Бапи хочет говорить о реванше «старых», пусть обозначит, кто именно сегодня олицетворяет «новых». Кто эти люди, какие у них ценностные ориентиры, какая у них политическая и экономическая философия?
Пока этого не сделано, риторика про «старый» Казахстан остаётся инструментом, направленным не на разъяснение, а на стигматизацию неугодных. В публичном дискурсе это превращается в универсальное клеймо для всех несогласных с курсом власти. Это не про анализ, а про демагогию: если вы критикуете — значит, вы либо из «старого» Казахстана, либо его всячески поддерживаете. Абсурд!
Рассуждая о том, кого же все-таки Бапи имеет ввиду, важно отметить, что «Назарбаев фонд» как имел университет, телеканалы, СМИ, банки и тому подобное на сумму более 8 млрд долларов, так и продолжает иметь. То есть, если депутат, говоря о «старом» намекает на первого президента или его семью, то у них все замечательно. При имеющимся положении вещей они больше заинтересованы в бетонировании сегодняшнего статуса-кво, чем в его дестабилизации. У них априори не могут быть реваншистских настроений, так как они не проигрывали. Более того, они и не участвовали ни в каких сражениях, они всегда находились над.
Говорить о реваншизме со стороны иных лиц – смешно, ибо если у Назарбаева имеется хоть какая-то доля легитимности возвращения на престол, то у остальных мастодонтов из прошлого ее не может быть априори!
То, что мы наблюдаем сегодня в политическом процессе не реформа – это ребрендинг. «Старый Казахстан» – не историческая реальность, а инструмент политической сегрегации. Нынешняя риторика не даёт обществу ответов, а лишь маркирует «своих» и «чужих». Выступаешь против? Значит, ты из «старых». Критикуешь? Значит, ты за реваншизм.
Пока же дискурс о «старом» и «новом» Казахстане остаётся всего лишь удобным механизмом, позволяющим навешивать ярлыки и дискредитировать любые формы несогласия. В этом смысле методы управления не изменились.
Вопрос не в том, кто был у власти вчера. Вопрос в том, почему система остаётся прежней сегодня.
Примерно в это же время, 6 лет назад, Токаев давал присягу народу Казахстана в качестве нового И.О. главы государства.
"Торжественно клянусь верно служить народу Казахстана, строго следовать конституции и законам Республики Казахстан, гарантировать права и свободы граждан, добросовестно выполнять возложенные на меня высокие обязанности президента Республики Казахстан", - сказал Касым-Жомарт Токаев, возложив правую руку на конституцию страны.
"Торжественно клянусь верно служить народу Казахстана, строго следовать конституции и законам Республики Казахстан, гарантировать права и свободы граждан, добросовестно выполнять возложенные на меня высокие обязанности президента Республики Казахстан", - сказал Касым-Жомарт Токаев, возложив правую руку на конституцию страны.
Forwarded from Kursiv.Media
🕯 Умер совладелец ERG и Евразийского банка Александр Машкевич – источники «Курсива»
Информацию о кончине одного из самых влиятельных бизнесменов Казахстана «Курсиву» подтвердили сразу два независимых источника. Два года назад в СМИ начали появляться сообщения о проблемах со здоровьем Машкевича. По данным nege.kz, в апреле 2023 года миллиардер перенес операцию по удалению опухоли головного мозга, но в ERG тогда отказались комментировать эту информацию.
Доля Машкевича в ERG, как и у партнеров Патоха Шодиева и семьи Ибрагимовых, составляла около 20%. Еще 40% принадлежит государству.
ERG объединяет крупнейшие казахстанские промышленные активы, включая «Казхром» и ССГПО. Через ЕФК Машкевич также контролировал Евразийский банк и страховую компанию «Евразия».
Смерть бизнесмена произошла на фоне конфликта акционеров ЕФК из-за возможной продажи компании. Против сделки выступил Шухрат Ибрагимов, сын покойного Алиджана Ибрагимова. СМИ сообщали, что потенциальным покупателем могла быть Freedom Holding Corp. Тимура Турлова, которая намеревалась предложить за компанию около $1 млрд.
@kursivm #kursiv_news
Информацию о кончине одного из самых влиятельных бизнесменов Казахстана «Курсиву» подтвердили сразу два независимых источника. Два года назад в СМИ начали появляться сообщения о проблемах со здоровьем Машкевича. По данным nege.kz, в апреле 2023 года миллиардер перенес операцию по удалению опухоли головного мозга, но в ERG тогда отказались комментировать эту информацию.
Доля Машкевича в ERG, как и у партнеров Патоха Шодиева и семьи Ибрагимовых, составляла около 20%. Еще 40% принадлежит государству.
ERG объединяет крупнейшие казахстанские промышленные активы, включая «Казхром» и ССГПО. Через ЕФК Машкевич также контролировал Евразийский банк и страховую компанию «Евразия».
Смерть бизнесмена произошла на фоне конфликта акционеров ЕФК из-за возможной продажи компании. Против сделки выступил Шухрат Ибрагимов, сын покойного Алиджана Ибрагимова. СМИ сообщали, что потенциальным покупателем могла быть Freedom Holding Corp. Тимура Турлова, которая намеревалась предложить за компанию около $1 млрд.
@kursivm #kursiv_news
Госбюджетный синекур
Государственная политика в сфере кинопроизводства, как и в других секторах креативной экономики, нуждается в системной ревизии. На протяжении последних десяти лет значительная часть бюджетных средств, выделяемых через АО «Казахфильм», оседает в проектах с предсказуемо низким уровнем коммерческой и культурной отдачи.
Если глянуть на структуру расходов АО «Казахфильм», становится очевидно: государство годами поддерживает не столько казахстанское кино, сколько узкий круг бенефициаров.
Каждый год на производство фильмов выделяются сотни миллионов тенге из бюджета. Формально — это субсидирование национального контента. Фактически — схема, в которой результат либо отсутствует, либо откровенно провален по ключевым метрикам: прокат, интерес зрителя, фестивальные успехи, постпродакшн.
Один из ярких кейсов — фильмография Ермека Турсунова. В 2012 году на его картину «Шал» было выделено 386 млн тенге, по тому курсу — около 2 млн долларов. Картина собрала в прокате всего 53,5 млн тенге, то есть менее 14% от вложенного. Тем не менее, уже в 2014 году тот же режиссёр получает финансирование на новый проект — фильм «Кенже» с бюджетом 505 млн тенге. Спустя три года — ещё один транш в 680 млн на «Шыракшы». В 2021 году — почти полмиллиарда на «Бесмойнак», который до сих пор не вышел на экраны. Такая цикличность при нулевом возврате инвестиций демонстрирует не просто неэффективность — речь идёт о системном искажении логики отбора и сопровождения кинопроектов.
Эта избирательная лояльность к отдельным персонам совпадает по таймингу с периодом пребывания на посту министра культуры Арыстанбека Мухамедиулы, впоследствии осуждённого по коррупционным статьям. В профессиональной среде давно не секрет, что доступ к госфинансированию в этот период обеспечивался по принципу кланово-политической близости, а не в соответствии с культурной или экономической значимостью проектов.
Отдельный пласт — аффилированность Турсунова с внешнефинансируемыми структурами. Его тесные связи с фондом Сороса в Казахстане, в том числе работа на позиции пресс-секретаря, демонстрируют устойчивую включённость в сеть институционального влияния, ориентированную на формирование повестки, альтернативной национальной стратегии. На фоне заявлений о «национальной идентичности» и «ценностном суверенитете» подобные связи как минимум требуют оценки с точки зрения политической целесообразности.
Речь здесь не только о конкретных суммах или фамилиях. Речь о том, что квазигосударственные инструменты поддержки искусства в Казахстане давно перешли в режим авторизованной синекуры. Отсутствие KPI, институциональной конкуренции и репутационной ответственности создаёт замкнутую экосистему, в которой провал — не дисквалификация, а условие для следующего раунда финансирования.
Кинопроизводство на мой взгляд должно быть индустрией, а не субсидируемым клубом по интересам. В текущем виде система не производит культурный продукт — она перераспределяет бюджет между носителями внутренних договорённостей. Это уже не вопрос культуры — это вопрос политико-экономической дисциплины.
Государственная политика в сфере кинопроизводства, как и в других секторах креативной экономики, нуждается в системной ревизии. На протяжении последних десяти лет значительная часть бюджетных средств, выделяемых через АО «Казахфильм», оседает в проектах с предсказуемо низким уровнем коммерческой и культурной отдачи.
Если глянуть на структуру расходов АО «Казахфильм», становится очевидно: государство годами поддерживает не столько казахстанское кино, сколько узкий круг бенефициаров.
Каждый год на производство фильмов выделяются сотни миллионов тенге из бюджета. Формально — это субсидирование национального контента. Фактически — схема, в которой результат либо отсутствует, либо откровенно провален по ключевым метрикам: прокат, интерес зрителя, фестивальные успехи, постпродакшн.
Один из ярких кейсов — фильмография Ермека Турсунова. В 2012 году на его картину «Шал» было выделено 386 млн тенге, по тому курсу — около 2 млн долларов. Картина собрала в прокате всего 53,5 млн тенге, то есть менее 14% от вложенного. Тем не менее, уже в 2014 году тот же режиссёр получает финансирование на новый проект — фильм «Кенже» с бюджетом 505 млн тенге. Спустя три года — ещё один транш в 680 млн на «Шыракшы». В 2021 году — почти полмиллиарда на «Бесмойнак», который до сих пор не вышел на экраны. Такая цикличность при нулевом возврате инвестиций демонстрирует не просто неэффективность — речь идёт о системном искажении логики отбора и сопровождения кинопроектов.
Эта избирательная лояльность к отдельным персонам совпадает по таймингу с периодом пребывания на посту министра культуры Арыстанбека Мухамедиулы, впоследствии осуждённого по коррупционным статьям. В профессиональной среде давно не секрет, что доступ к госфинансированию в этот период обеспечивался по принципу кланово-политической близости, а не в соответствии с культурной или экономической значимостью проектов.
Отдельный пласт — аффилированность Турсунова с внешнефинансируемыми структурами. Его тесные связи с фондом Сороса в Казахстане, в том числе работа на позиции пресс-секретаря, демонстрируют устойчивую включённость в сеть институционального влияния, ориентированную на формирование повестки, альтернативной национальной стратегии. На фоне заявлений о «национальной идентичности» и «ценностном суверенитете» подобные связи как минимум требуют оценки с точки зрения политической целесообразности.
Речь здесь не только о конкретных суммах или фамилиях. Речь о том, что квазигосударственные инструменты поддержки искусства в Казахстане давно перешли в режим авторизованной синекуры. Отсутствие KPI, институциональной конкуренции и репутационной ответственности создаёт замкнутую экосистему, в которой провал — не дисквалификация, а условие для следующего раунда финансирования.
Кинопроизводство на мой взгляд должно быть индустрией, а не субсидируемым клубом по интересам. В текущем виде система не производит культурный продукт — она перераспределяет бюджет между носителями внутренних договорённостей. Это уже не вопрос культуры — это вопрос политико-экономической дисциплины.
Руководитель аппарата сената Максим Споткай: запрещено финансирование иностранных спортсменов за счет госбюджета.
На мой взгляд, это решение — оголтелый популизм. Принявшие его люди либо не понимают, как устроен профессиональный футбол, либо сознательно идут на упрощённые шаги вместо системных решений.
Президент на Курултае чётко обозначил: футбол нужно поднимать, а не добивать.
Если действительно хотят помочь — есть конкретный, уже проверенный механизм: введение обязательного лимита — минимум два казахстанца до 21 года в стартовом составе на матчи Кубка и чемпионата. Эта мера уже работала и дала результат: Исламхан, Зайнутдинов, Шомко и другие — прямые плоды.
Запрет на финансирование легионеров в наших условиях приведёт к обрушению уровня лиги. У нас практически отсутствует частное финансирование. Без поддержки государства казахстанский чемпионат просто не выдержит конкуренции. При этом, когда в России ввели лимит на легионеров на поле, они сами своими руками создали дефицит качественных игроков. Футбол – это индустрия с рыночными элементами. В результате, благодаря лимиту, российский футболист, который умеет принимать мяч и отдавать точный пас вырос в цене в несколько раз, так как в стране нет столько футболистов, которые могли бы заполнить составы 16 команд, играющих в высшей лиге. То есть, создав дефицит искусственно, они привели к росту цен и зарплат на отечественных футболистов, которые теперь не заинтересованы в развитии и переезде в Европу, так как там им будут платить ту зарплату, которую они реально заслуживают, а она, без всяких лимитов, при честной конкуренции - в разы меньше. Посмотрите на чемпионаты ТОП-5, там вполне может быть такая ситуация, где в основном составе играет либо один местный игрок, либо и вовсе на поле могут бегать чисто легионеры. То есть, даже их крутые академии не могут обеспечить свои команды местными игроками полностью.
Но главное — дело вовсе не в легионерах. Проблема глубже.
В условный Атырау приезжает условный сербский тренер. Он везёт с собой таких же слабых «ноунеймов» и ставит условие: контракты должны быть завышены. Из зарплат игроки отдают часть тренеру, тот — руководству клуба, а руководство — ещё выше. Это коррупционная пирамида, которая не имеет ничего общего с развитием футбола.
Аналогичная схема работает и с молодыми казахстанцами: хочешь играть — подпиши завышенный контракт и 90% обналичь в конверте. Так на поле выходят не лучшие, а ребята которых называют «папин дом» и те, кто согласен участвовать в схеме. Это не система — это беспредел. Сотни молодых талантов благодаря жадности агашек были загублены в Казахстане.
Ещё одна ключевая проблема — бюджетное планирование через акиматы. Клубы финансируются максимум на год-два. После смены акима бюджет может измениться в любую сторону — в зависимости от его личного отношения к футболу. Это делает невозможным долгосрочное планирование, которое жизненно необходимо любому профессиональному клубу.
Из-за этого заключаются короткие, завышенные контракты – в условиях рынка это является нормальным положением вещей. Когда тебе срочно нужен быстрый результат, чтобы получит бюджет на следующий год, ты всегда будешь переплачивать. Вследствие чего, в Казахстане не существует полноценного трансферного рынка: игрок не продаётся — он просто уходит туда, где аким любит футбол. Истории «Тобола», «Актобе» и «Иртыша» — яркие тому подтверждения.
На мой взгляд, это решение — оголтелый популизм. Принявшие его люди либо не понимают, как устроен профессиональный футбол, либо сознательно идут на упрощённые шаги вместо системных решений.
Президент на Курултае чётко обозначил: футбол нужно поднимать, а не добивать.
Если действительно хотят помочь — есть конкретный, уже проверенный механизм: введение обязательного лимита — минимум два казахстанца до 21 года в стартовом составе на матчи Кубка и чемпионата. Эта мера уже работала и дала результат: Исламхан, Зайнутдинов, Шомко и другие — прямые плоды.
Запрет на финансирование легионеров в наших условиях приведёт к обрушению уровня лиги. У нас практически отсутствует частное финансирование. Без поддержки государства казахстанский чемпионат просто не выдержит конкуренции. При этом, когда в России ввели лимит на легионеров на поле, они сами своими руками создали дефицит качественных игроков. Футбол – это индустрия с рыночными элементами. В результате, благодаря лимиту, российский футболист, который умеет принимать мяч и отдавать точный пас вырос в цене в несколько раз, так как в стране нет столько футболистов, которые могли бы заполнить составы 16 команд, играющих в высшей лиге. То есть, создав дефицит искусственно, они привели к росту цен и зарплат на отечественных футболистов, которые теперь не заинтересованы в развитии и переезде в Европу, так как там им будут платить ту зарплату, которую они реально заслуживают, а она, без всяких лимитов, при честной конкуренции - в разы меньше. Посмотрите на чемпионаты ТОП-5, там вполне может быть такая ситуация, где в основном составе играет либо один местный игрок, либо и вовсе на поле могут бегать чисто легионеры. То есть, даже их крутые академии не могут обеспечить свои команды местными игроками полностью.
Но главное — дело вовсе не в легионерах. Проблема глубже.
В условный Атырау приезжает условный сербский тренер. Он везёт с собой таких же слабых «ноунеймов» и ставит условие: контракты должны быть завышены. Из зарплат игроки отдают часть тренеру, тот — руководству клуба, а руководство — ещё выше. Это коррупционная пирамида, которая не имеет ничего общего с развитием футбола.
Аналогичная схема работает и с молодыми казахстанцами: хочешь играть — подпиши завышенный контракт и 90% обналичь в конверте. Так на поле выходят не лучшие, а ребята которых называют «папин дом» и те, кто согласен участвовать в схеме. Это не система — это беспредел. Сотни молодых талантов благодаря жадности агашек были загублены в Казахстане.
Ещё одна ключевая проблема — бюджетное планирование через акиматы. Клубы финансируются максимум на год-два. После смены акима бюджет может измениться в любую сторону — в зависимости от его личного отношения к футболу. Это делает невозможным долгосрочное планирование, которое жизненно необходимо любому профессиональному клубу.
Из-за этого заключаются короткие, завышенные контракты – в условиях рынка это является нормальным положением вещей. Когда тебе срочно нужен быстрый результат, чтобы получит бюджет на следующий год, ты всегда будешь переплачивать. Вследствие чего, в Казахстане не существует полноценного трансферного рынка: игрок не продаётся — он просто уходит туда, где аким любит футбол. Истории «Тобола», «Актобе» и «Иртыша» — яркие тому подтверждения.
БПЛА в ЗКО
С февраля 2025 года в Западно-Казахстанской области зафиксирована серия инцидентов, связанных с обнаружением беспилотных летательных аппаратов (БПЛА). События вызвали повышенное внимание, особенно в контексте нейтральной внешнеполитической позиции Казахстана и его сбалансированных отношений.
Все инциденты произошли в степной местности, без разрушений, жертв или угроз для гражданского населения.
18 февраля 2025 года: в селе Уялы, Бокейординский район. Местные жители обнаружили летательный аппарат длиной около 120 см. По внешним признакам он напоминал французский дрон Crecerelle, разработанный компанией Sagem.
18 марта 2025 года: в Таскалинском районе. В 17:35 по местному времени зафиксировано падение второго дрона, длиной около трёх метров.
24 марта 2025 года: в Жанибекском районе.
26 марта 2025 года: в Казталовском районе. 3 и 4 БПЛА упали также в степи Западно-Казахстанской области. Подробности о технических характеристиках уточняются, но известно, что он также не был оснащён оптикой и не содержал взрывчатых веществ.
Технические особенности задействованных БПЛА
На основе доступных сведений и анализа обломков по фото и видео, распространяемых в сети, можно предположить, что в инцидентах фигурируют малоразмерные беспилотные летательные аппараты с базовыми техническими характеристиками. Это, вероятно, дроны, относящиеся к категории тактических или малых оперативных аппаратов.
Подобные БПЛА, как правило, обладают следующими особенностями:
Ограниченная дальность полета - в пределах нескольких сотен километров.
Низкая крейсерская скорость и высота полета - обычно до 150–200 км/ч и на высотах не более 3–5 км.
Примитивная навигация и слабая помехозащищенность - полет часто осуществляется по заранее заложенному маршруту с использованием базовых спутниковых систем. Это делает их уязвимыми для воздействия средств радиоэлектронной борьбы, что, в свою очередь, может привести к потере контроля и последующему падению.
Простая конструкция и материалы — корпус дронов изготавливается из легких композитных материалов или пластика, что снижает их радиолокационную заметность и затрудняет обнаружение обычными РЛС.
Возможные причины инцидентов
Наиболее вероятной является гипотеза непреднамеренного отклонения роя дронов от курса. Речь идет о так называемом «рассеянном падении», когда группа БПЛА теряет координацию вследствие внешнего вмешательства или технических неисправностей. Вполне вероятно, что все дроны упали примерно в одно и то же время - около середины февраля - но обнаруживаются постепенно, по мере того как местные жители или службы случайно наталкиваются на обломки.
Подобная картина - с рассредоточенным обнаружением БПЛА в течение недель или месяцев - ранее уже наблюдалась в Беларуси, где в 2023–2024 годах фиксировались падения дронов. Аналогичные эпизоды были и в Польше, и в Молдове, когда дроны отклонялись от маршрутов, потеряв связь с управляющим пунктом или из-за сбоев навигации.
Также не исключаются и другие возможные причины, такие как:
Навигационные ошибки или потеря сигнала, особенно при длительных перелетах дронов вне зоны прямой видимости оператора.
Воздействие средств радиоэлектронной борьбы (РЭБ) - что могло привести к дезориентации роя.
Истощение топлива или отказ двигательных систем, особенно для дронов, действующих на пределе дальности.
Всё это указывает на то, что дроны не были направлены в Казахстан целенаправленно, а скорее оказались там в результате сбоев в системах управления или воздействия извне.
Некоторые комментарии в общественном пространстве связывают инциденты с дронами с уязвимостью системы противовоздушной обороны (ПВО) Казахстана. Однако важно понимать, что современные БПЛА, особенно малого и среднего класса, представляют вызов даже для высокоразвитых стран с мощными системами ПВО.
С февраля 2025 года в Западно-Казахстанской области зафиксирована серия инцидентов, связанных с обнаружением беспилотных летательных аппаратов (БПЛА). События вызвали повышенное внимание, особенно в контексте нейтральной внешнеполитической позиции Казахстана и его сбалансированных отношений.
Все инциденты произошли в степной местности, без разрушений, жертв или угроз для гражданского населения.
18 февраля 2025 года: в селе Уялы, Бокейординский район. Местные жители обнаружили летательный аппарат длиной около 120 см. По внешним признакам он напоминал французский дрон Crecerelle, разработанный компанией Sagem.
18 марта 2025 года: в Таскалинском районе. В 17:35 по местному времени зафиксировано падение второго дрона, длиной около трёх метров.
24 марта 2025 года: в Жанибекском районе.
26 марта 2025 года: в Казталовском районе. 3 и 4 БПЛА упали также в степи Западно-Казахстанской области. Подробности о технических характеристиках уточняются, но известно, что он также не был оснащён оптикой и не содержал взрывчатых веществ.
Технические особенности задействованных БПЛА
На основе доступных сведений и анализа обломков по фото и видео, распространяемых в сети, можно предположить, что в инцидентах фигурируют малоразмерные беспилотные летательные аппараты с базовыми техническими характеристиками. Это, вероятно, дроны, относящиеся к категории тактических или малых оперативных аппаратов.
Подобные БПЛА, как правило, обладают следующими особенностями:
Ограниченная дальность полета - в пределах нескольких сотен километров.
Низкая крейсерская скорость и высота полета - обычно до 150–200 км/ч и на высотах не более 3–5 км.
Примитивная навигация и слабая помехозащищенность - полет часто осуществляется по заранее заложенному маршруту с использованием базовых спутниковых систем. Это делает их уязвимыми для воздействия средств радиоэлектронной борьбы, что, в свою очередь, может привести к потере контроля и последующему падению.
Простая конструкция и материалы — корпус дронов изготавливается из легких композитных материалов или пластика, что снижает их радиолокационную заметность и затрудняет обнаружение обычными РЛС.
Возможные причины инцидентов
Наиболее вероятной является гипотеза непреднамеренного отклонения роя дронов от курса. Речь идет о так называемом «рассеянном падении», когда группа БПЛА теряет координацию вследствие внешнего вмешательства или технических неисправностей. Вполне вероятно, что все дроны упали примерно в одно и то же время - около середины февраля - но обнаруживаются постепенно, по мере того как местные жители или службы случайно наталкиваются на обломки.
Подобная картина - с рассредоточенным обнаружением БПЛА в течение недель или месяцев - ранее уже наблюдалась в Беларуси, где в 2023–2024 годах фиксировались падения дронов. Аналогичные эпизоды были и в Польше, и в Молдове, когда дроны отклонялись от маршрутов, потеряв связь с управляющим пунктом или из-за сбоев навигации.
Также не исключаются и другие возможные причины, такие как:
Навигационные ошибки или потеря сигнала, особенно при длительных перелетах дронов вне зоны прямой видимости оператора.
Воздействие средств радиоэлектронной борьбы (РЭБ) - что могло привести к дезориентации роя.
Истощение топлива или отказ двигательных систем, особенно для дронов, действующих на пределе дальности.
Всё это указывает на то, что дроны не были направлены в Казахстан целенаправленно, а скорее оказались там в результате сбоев в системах управления или воздействия извне.
Некоторые комментарии в общественном пространстве связывают инциденты с дронами с уязвимостью системы противовоздушной обороны (ПВО) Казахстана. Однако важно понимать, что современные БПЛА, особенно малого и среднего класса, представляют вызов даже для высокоразвитых стран с мощными системами ПВО.
Даже в странах НАТО - включая Польшу, Финляндию и страны Балтии - в последние годы наблюдается срочная разработка и внедрение так называемых «дроновых стен», то есть специализированных систем обнаружения, нейтрализации и перехвата БПЛА. Эти меры стали реакцией на резкое увеличение масштабов применения дронов в военных конфликтах и на рост угроз со стороны беспилотных технологий.
Традиционные системы ПВО (наподобие С-300, С-400 или западных комплексов типа Patriot) предназначены прежде всего для перехвата самолетов, ракет и крупных целей. Использовать их для поражения малозаметных дронов - экономически и технически неэффективно. Именно поэтому многие государства, включая Казахстан, находятся в процессе адаптации и модернизации своих средств ПВО с учетом новых угроз. Текущие инциденты с дронами скорее указывают на необходимость совершенствования периметрового мониторинга и технических средств раннего оповещения, чем на «слабость» или «уязвимость» ПВО в целом.
В итоге получается, что серия инцидентов в Западно-Казахстанской области, вероятнее всего, не является целенаправленной акцией. С высокой долей вероятности можно утверждать, что речь идет о дронах, отклонившихся от курса в составе роя, потерявших связь или потерпевших крушение в результате внешнего воздействия. Разрозненное во времени обнаружение указывает не на последовательные пролеты, а на одномоментный эпизод с затянувшимся выявлением последствий.
Традиционные системы ПВО (наподобие С-300, С-400 или западных комплексов типа Patriot) предназначены прежде всего для перехвата самолетов, ракет и крупных целей. Использовать их для поражения малозаметных дронов - экономически и технически неэффективно. Именно поэтому многие государства, включая Казахстан, находятся в процессе адаптации и модернизации своих средств ПВО с учетом новых угроз. Текущие инциденты с дронами скорее указывают на необходимость совершенствования периметрового мониторинга и технических средств раннего оповещения, чем на «слабость» или «уязвимость» ПВО в целом.
В итоге получается, что серия инцидентов в Западно-Казахстанской области, вероятнее всего, не является целенаправленной акцией. С высокой долей вероятности можно утверждать, что речь идет о дронах, отклонившихся от курса в составе роя, потерявших связь или потерпевших крушение в результате внешнего воздействия. Разрозненное во времени обнаружение указывает не на последовательные пролеты, а на одномоментный эпизод с затянувшимся выявлением последствий.
Казахстан и Узбекистан усиливают стратегическое партнёрство — и это уже не просто добрососедский диалог, а опора для стабильности во всей Центральной Азии. Обе страны трезво оценивают ситуацию: в регионе, где слишком много внешних интересов — от Москвы до Пекина, от Анкары до Тегерана, — только плотная координация между двумя крупнейшими государствами может стать гарантией суверенитета и устойчивости.
Экономика — первый и самый наглядный аргумент в пользу сближения. За последние годы товарооборот между странами вырос почти в три раза и стремится к планке в $10 млрд. Совместные производства, транспортные коридоры, логистика — всё это строится не на эмоциях, а на расчёте: удобнее и выгоднее работать вместе, чем конкурировать на внешних рынках. При этом союз проверен и вне плоскости цифр — будь то наводнение, авария в энергосистеме или гуманитарный кризис, помощь приходит быстро и без лишнего шума.
Безопасность — второй столп диалога. Узбекистан держит южный фланг, гранича с нестабильным Афганистаном, Казахстан — укрепляет тыл. В условиях, когда на юге региона продолжают циркулировать радикальные идеи и оружие, координация между спецслужбами, совместные учения и обмен информацией становятся вопросом выживания. Ферганская долина — отдельная тема. Этот узел напряжений требует тонкой настройки, и именно Ташкент с Астаной сегодня выступают гарантами того, чтобы искра не превратилась в пожар.
Важно и то, что Казахстан и Узбекистан внятно формулируют свою региональную повестку. Они не хотят быть ареной чужих интересов и выступают с позиции субъектности. Ситуация, в которой каждый сосед — объект внешнего влияния, выгодна всем, кроме самих центральноазиатских стран. Поэтому союз Астаны и Ташкента — это, по сути, заявка на новый баланс в Хартленде. Без громких слов, но с конкретными действиями.
Этот диалог — не союз «против», а союз «за»: за устойчивость, за собственный голос в мире, за право самим определять, как будет выглядеть Центральная Азия в ближайшие 20 лет.
Экономика — первый и самый наглядный аргумент в пользу сближения. За последние годы товарооборот между странами вырос почти в три раза и стремится к планке в $10 млрд. Совместные производства, транспортные коридоры, логистика — всё это строится не на эмоциях, а на расчёте: удобнее и выгоднее работать вместе, чем конкурировать на внешних рынках. При этом союз проверен и вне плоскости цифр — будь то наводнение, авария в энергосистеме или гуманитарный кризис, помощь приходит быстро и без лишнего шума.
Безопасность — второй столп диалога. Узбекистан держит южный фланг, гранича с нестабильным Афганистаном, Казахстан — укрепляет тыл. В условиях, когда на юге региона продолжают циркулировать радикальные идеи и оружие, координация между спецслужбами, совместные учения и обмен информацией становятся вопросом выживания. Ферганская долина — отдельная тема. Этот узел напряжений требует тонкой настройки, и именно Ташкент с Астаной сегодня выступают гарантами того, чтобы искра не превратилась в пожар.
Важно и то, что Казахстан и Узбекистан внятно формулируют свою региональную повестку. Они не хотят быть ареной чужих интересов и выступают с позиции субъектности. Ситуация, в которой каждый сосед — объект внешнего влияния, выгодна всем, кроме самих центральноазиатских стран. Поэтому союз Астаны и Ташкента — это, по сути, заявка на новый баланс в Хартленде. Без громких слов, но с конкретными действиями.
Этот диалог — не союз «против», а союз «за»: за устойчивость, за собственный голос в мире, за право самим определять, как будет выглядеть Центральная Азия в ближайшие 20 лет.