Сегодня!

Друзья! Предлагаем послушать обсуждение романа «Демонтаж» Арена Ваняна в Армянском музее Москвы.

Вы сможете познакомиться с автором, узнать, как рождаются герои, счастье или достоинство важнее в переломные времена; что такое человек в блокаде, как описать траекторию беды и какова роль культуры в момент исторической катастрофы. Издательство благодарит организатора, Самвела Шахбазяна, и всех участников этого содержательного разговора.

«Демонтаж» в интернет-магазине

​​Слушаю иногда подкасты «Нью-Йоркера», и на днях это был Critics at large. В нем нет ничего выдающегося, просто три миллениала болтают о всякой культурной фигне. Последний выпуск был посвящен поиску комфорта в искусстве, а точнее, эскапизму с помощью искусства в темные времена. И я вдруг поймал себя на мысли, что я не исключение и тоже порой занимаюсь эскапизмом через искусство и, как правило, это сериалы. Например, в ковидные годы это был «Клан Сопрано», который я с удовольствием и не спеша пересмотрел с женой. Дело, видимо, было в том, что хороший (в моем понимании) сериал — как старый приятель: с ним нескучно, он тебя особо не напрягает, в чем-то вы похожи, в чем-то нет, но разные мелочи вас сближают, и это хорошо.

А сейчас таким приятелем-сериалом стал «Коломбо». Да, тот самый из 1970-х. Я начал его смотреть во многом из-за Вима Вендерса, у которого Питер Фальк (гл. актер «Коломбо») играет самого себя в «Небе над Берлином». И, черт возьми, «Коломбо» — это идеальный сериал, чтобы отключиться от действительности на час-полтора. Лучший образец pulp fiction, в котором из эпизода в эпизод никогда ничего не меняется, добро всегда побеждает зло, причем побеждает благодаря одним и тем же методам (ум + мужество + упорство). А главное, сам образ Коломбо — простоватого детектива-семьянина, который прикидывается дурачком, хотя в действительности знает убийцу с самого начала, — по сути, тот самый ангел из «Неба над Берлином», который всегда услышит человека и утешит его, особенно в темные времена.

​​Ты больше не осуждаешь Эрнста Юнгера, чьи оккупационные дневники ты прочитал на одном дыхании прямо перед поездкой в Париж. В очередной вечер ты так устал от академической болтовни на очередной конференции, что отправился в другой конец города. Ты вышел из метро, попал на рождественскую ярмарку, узнал запах каштанов и поднялся к Сакре Кёр. Ты спрятался от туристов и долго смотрел на вечерний Париж. Некоторые города — как люди: ты уязвим перед их красотой. Ты спустился вниз, двое мужчин молча держались за руки, старушка читала на ходу книгу, черные братья толкали стафчик, а ты покинул Монмартр, прошел мимо Северного вокзала, под аркой Сен-Дени, затем по одноименной улице, переполненной барами, туристическими магазинами и секс-шопами, пока не обратил внимание на старенькую готическую церковь. Ты зашел внутрь и сел с краю на последних рядах; шла служба на латинском и французском, и тебя осенило, что близится декабрь, рождество Христова, твой любимый праздник. В церкви присутствовали пенсионеры, мигранты, инвалиды и ты; в конце службы вы поблагодарили друг друга. Из церкви ты вышел обратно на улицу Сен-Дени, спустился к Сите, смотрел на Сену и снова почувствовал уязвимость перед красотой Парижа. Эту уязвимость ты переживал перед книгами или людьми, но перед городом — впервые. Афины, Ереван, Нью-Йорк — ты всегда рад туда вернуться, но только в Париже с тобой происходит что-то особенное. Ты любишь переходить здесь дорогу на красный свет, любишь покупать тут хлеб, любишь смотреть на уставшие лица парижан в вечернем метро. Если любить по-настоящему, то только до конца, то есть на очень интимном уровне души, не боясь собственной уязвимости. И да, Юнгер: тебя перестал волновать тот факт, что в те дни, пока он ходил по светским тусовскам или ресторанам оккупированного Парижа, студентка Сорбонны Элен Берр была вынуждена носить желтую звезду, терять близких и осознавать близость собственной гибели. Ты даже закрыл глаза на то, что они оба встретили конец войны в Германии: Эрнст Юнгер под оккупацией американцев, что не помешало ему превратиться в идола новых консерваторов, а Элен Берр в концлагере, в котором погибла незадолго до освобождения. Ты бесконечно далек как от философских «излучений» Юнгера, так и от этической мужественности Элен, но кое-что объединяет вас троих — это безоговорочная любовь к Парижу, то есть, повторюсь в последний раз, чувство уязвимости перед этой красотой.

Тем временем в прачечной на районе.

Друзья! Вот такая предновогодняя акция от Армянского музея Москвы: надо подписаться на их тг-канал, оставить любой комментарий в посте ниже, и, возможно, вам достанется бесплатно экзмепляр «Демонтажа». А я, когда доберусь до России (рано или поздно), обещаю подписать его.

Сегодня решили разыграть роман «Демонтаж», который не так давно обсуждали в нашем лектории.

Послушать обсуждение

И прочитать интервью

Для участия в розыгрыше необходимо:

— подписаться на наш канал и на канал Арен и книги

— оставить любой комментарий под этим постом

Итоги подведём 15 декабря! Удачи!

Был рад помочь! И еще больше рад читать канал Корги-Комсорги
Дмитрия Козлова, историка ленинградской литературы 1950- 1980-х. У него как раз вышла отличная статья про фотоальбом поэта и филолога Владимира Уфлянда, в котором нашлась эта фотография Бродского в Ереване.

Возможно, с опозданием, но в 2024 году мне стало окончательно ясно, что к середине 2010-х сформировалось глобальное литературное явление, которое олицетворяли молодые писатели, как правило, левых взглядов и самых разных идентичностей, писавшие в основном о насилии: семейном, классовом, гендерном, моральном, государственном и так далее. Их основным литературным методом стал автофикшн, и, благодаря этому, он стал доминирующей литературной формой на рынке серьезной литературы (важно: они не изобрели автофикшн, а популяризировали его). Во Франции лицом этого литературного поколения стал Эдуард Луи, писатель 1992 года рождения, который во второй половине 2010-х опубликовал несколько автофикшн-романов, посвященных разным формам насилия и получивших столь широкую медийную огласку, что Уэльбек со своими порноинициативами смотрится откровенно жалко.

/Подвожу читательские итоги, а точнее, единственный итог./

​​​​За несколько дней проехал три страны и в аэропортах, вокзалах или станциях каждой из них увидел последний роман Салли Руни (хотя чешский вариант — Рунёва — милее всего моему сердцу). Шесть лет назад я впервые написал про нее и затем не без удивления наблюдал, как ее популярность стремительно распространяется на весь мир. (Или как поздний капитализм лепит из убежденной марксистки глобальный культурный продукт.) Теперь она окончательно превратилась в Харуки Мураками наших дней: автора бестселлеров, который позиционировал себя как интеллектуала, но его читателями стали миллионы normal people. Спустя несколько лет ее наверняка номинируют на нобелевку, еще лет через пять найдут замену в лице нового «писателя поколения», а она по-прежнему будет выпускать с рыночной стабильностью более-менее normal novels. Почему бы и нет?

Вот такая книжка намечена в планах на 2025 год у издательства Individuum, и я с радостью признаюсь, что участвую над подготовкой ее русскоязычного издания в роли научного редактора. Получаю от этой работы огромное удовольствие и надеюсь, что вам — будущим читателям — она понравится так же сильно, как и мне.

​​«Везувий, обдай их огнем!» — напевали фанаты «Фиорентины» в матче против «Наполи», и ты вдруг понял, что снова оказался в фильме итальянских неореалистов. Дело даже не в том, что этот футуристический стадион был построен в 1931 году и назывался в честь фашиста Джованни Берта. Или в том, что он построен в форме буквы D (рядом с вокзалом в форме буквы U и не построенным третьим зданием в форме буквы Х). Дело, конечно, в атмосфере управляемого хаоса, которую ты так любишь. На стадион нельзя проносить зажигалки, но на последних рядах кучковались мужчины с сигаретами. Парень, продающий на трибунах пиво и чипсы, половину игры отлынивал от работы. Старушка в фанатской розе обзывала судью buffone (клоун). Детвора играла в футбол на территории стадиона прямо по ходу матча. В подтрибунке целовались влюбленные. А ты чередовал пиво с кофейным ликером и вместе с итальянцами выкрикивал всякую ругань в адрес судьи или игроков. Надо подыгрывать хаотичной реальности, иначе она тебя съест. Тем временем фанаты «Фиорентины» радостно повторяли: «Слава богу, я не из Неаполя!» Шла 90-я минута матча, они проигрывали 0:3. Но это все равно был хороший день.

А издательство Ивана Лимбаха готовит в этом году перевод романа «Солдаты Саламины» Хавьера Серкаса. Роман вышел в Испании еще в 2001 году, собрал награды, стал международным бестселлером и переиздается по сей день. Причина его успеха в том, что на заре 21 века испанские писатели негласно соревновались, кто напишет главную книгу о Гражданской войне 1936-39 гг., и таковым, по общему мнению, стал именно романа Серкаса. Роман, к слову, без строгих жанровых границ, с элементами вымысла и документальности, на тему истории и памяти, но без интеллектуальных претензий современных лабатутов. Обратите внимание.

​​2025 год начался в Дрездене с того, что на дне Эльбы нашли неразорвавшуюся британскую авиабомбу времен Второй мировой. Она пролежала там ровно 80 лет.

О ее существовании никто не подозревал, пока год назад не обвалился огромный мост в центре города. Он постарел и попросту развалился посреди ночи. Никого на нем не было, но с тех пор почти любой смол-ток с местными жителями неминуемо касался несчастного моста. От факта, что у мэрии нет бюджетных денег на его восстановление, до того, что в туристических магазинах продаются магниты в форме обвалившегося моста. Администрация города тем временем медленно расчищала его обломки в Эльбе, и в первые же дни 2025 года они нашли рядом с ними эту 250-килограммовцю бомбу. На двое суток центр города оцепили, жителей эвакуировали, а бомбу тут же обезвредили. По общему мнению, произошло чудо. Но это чудо было возможно только благодаря неудаче. Да, важнейший транспортный узел города развалился, но благодаря этому обнаружилась бомба. Слава богу, обломки рухнувшего моста ее не задели. И никто не пострадал, когда эту бомбу обезвредили.

Правда, я теперь не могу не думать о том, сколько таких бомб можно найти на дне Эльбы. Где именно они лежат: у центра города или на окраинах, или ближе к моему району? Будут ли вообще найдены? А могут ли они внезапно взорваться — скажем, когда я пойду в булочную за хлебом или встречусь с приятелем в биргардене? И так далее, вереница бесконечных вопросов, возникающих из чистого любопытства. К слову, совсем скоро — 13-15 февраля — будет годовщина бомбардировки Дрездена в 1945 году, той самой, когда эта британская бомба была выпущена по историческому центру, чтобы стереть его с лица земли, но по какой-то случайности упала в Эльбу и пролежала, никого не беспокоя, под глубоким слоем земли 80 лет, целую человеческую жизнь.

​​Если вы заглянете сейчас в крупнейшие американские медиа — в «Нью-Йоркер» или в «Атлантик» — то не найдете почти ничего о смерти Дэвида Линча, не считая архивных лонгридов на задворках главных страниц. Что, кмк, является примером самой адекватной реакции на смерть 78-летнего старика, который был тяжело болен, но, главное, давным-давно доказал, что с ним все окей — как в вопросе признания его заслуг, так и в обычной жизни.

Говоря иначе, меня не покидает впечатление, что в несоразмерности эмоциональной реакции российского интернета на любое незначительное событие последнего времени — от там, не знаю, плагиата Иличевского, оказавшегося главным преступником российской цивилизации здесь и сейчас, до вот смерти 78-летнего деда, выигравшего в кино все на свете, — есть что-то запредельно фрейдистское. Называется это вытеснением, то есть отстранение от чего-либо травмирующего (в первую очередь от содержания новостной ленты, конечно) и замещением эмоций чем-либо другим. Если сначала вытеснение служит механизмом защиты личности, то в дальнейшем, как известно, у вас начинаются проблемы. Например, когда незнакомый вам лично человек естественным образом состарился, заболел и умер, но вы воспринимаете его смерть как главную трагедию нашей эпохи или по крайней пишете об этом так, словно произошло что-то сопоставимое с не пришествием мессии (не шучу, прочитал это в лонгриде одного российского медиа).

К слову, сегодня 17 января 2025 года, пятница, и на рассвете, в районе 7 утра, когда я обычно сажусь работать, в Дрездене было прекрасное небо, немного перистых облаков, окрашенных багрянцем из-за невероятного по красоте рассвета, которым я наслаждался за чашкой чертовски вкусного и крепкого черного кофе, предварительно позанимавшись йогой. Утром у нас было где-то 0 градусов по Цельсию, но сейчас температура поднялась до 3 градусов. Скоро выйду на прогулку и встречусь с приятелем на кружку пива. Всем хорошего дня!

​​Романа Ганса Фаллады «Что же дальше, маленький человек?» (1932) — это диалог одного из главных немецких писателей 1930-40-х с русской литературой.

Фаллада рассказывает о судьбе двух «маленьких людей», молодой немецкой семьи, которая выживает в Германии начала 1930-х. Это буквально годы мирового экономического кризиса и излета Веймарской республики. Маленькие люди переезжают из города в город в поисках работы или хотя бы жилья, но везде их надежды проваливаются, а сил, чтобы жить достойно, становится все меньше. Основная причина, по которой маленьким людям так тяжело, — это нехватка денег. Жизнь слишком дорога, зарплаты слишком низкие, а любая социальная помощь от государства оборачивается страшной бюрократией.

В русской литературе 19 века было принято относиться к маленькому человеку с жалостью и заботой. Русские писатели обманывали его (себя) надеждой, что рано или поздно маленький человек очнется в дивном новом мире. «Мы, дядя Ваня, будем жить. Мы отдохнем!» — и все в таком духе. Ганс Фаллада переносит проблемы маленького человека из метафизики в реальность. Политическая конфронтация коммунистов и нацистов, экономическое неравенство, нормализация радикальных настроений — именно эти причины доводят молодую семью на страницах книги до унизительной бедности, почти до дна. Но даже на дне маленькие люди Фаллады выбирают не слепую надежду, а достоинство. И любовь к родному человеку, а не к абстрактному ближнему.

Что, увы, не отменяет будущей политической катастрофы. Роман был опубликован в 1932 году, а уже в 1933-м к власти пришел Гитлер. Что было дальше — все всё знают. Но вот что интересно: в 1947 году Фаллада опубликует роман «Каждый умирает в одиночку» — роман, в котором те самые маленькие люди, выбравшие Гитлера и сильную Германию, во время войны потеряли на восточном фронте сына, осознали чудовищность режима и стали участниками антифашистского Сопротивления. Классный, короче говоря, писатель Фаллада.

Святослав Иванов ведет тг-канал, в котором около года назад появилась рецензия на «Демонтаж». Я улыбался, пока читал ее, потому что в период работы над романом я действительно часто делал посты про Франзена. Но кроме тг советую обратить внимание на ютуб-канал Святослава, в котором, кажется, можно найти обзоры арт или поп-феноменов на любой вкус, от Кейт Буш до «Улицы разбитых фонарей». Но мне больше всего понравились выпуски про братьев Коэн и Георгия Данелию, режиссеров, чьи фильмы я уже много лет люблю.

Устал от переводной литературы и чтения на английском, долго думал, что прочитать на русском, перебирал разные скопившиеся русские книги и в конце концов вернулся к Шаламову.

Каждый раз его рассказы производят новое впечатление. В первый раз было эмоциональное потрясение, во второй — историческое вопрошание, а может, даже этическое, но теперь, снова перечитывая, не могу не поражаться стилистическому совершенству «Колымских рассказов». Мне кажется, я в последний раз так внимательно, то есть с карандашом и перечитывая каждый рассказ по два-три раза, работал только с рассказами Чехова или Фолкнера, но это было так много лет назад.

Вот что происходит, когда внимательно читаешь Шаламова: лагерный мир отступает на второй, даже порой на третий план, а внимание полностью сосредотачивается на том, что ему было интереснее всего, — на уникальном поэтическом мире, на эстетических законах, изобретенных самим автором. Изучение этих законов, поэтики, стиля Шаламова становится, по сути, единственным достоверным ответом на все большие вопросы «Колымских рассказов»: что такое лагерь, почему он возник и что в нем происходит с человеком. Ты не узнаешь идеи писателя, пока не поймешь, как он пишет. Это так странно — и в то же время теперь так очевидно.

Так что с еще большим нетерпением жду, когда будет опубликована на русском выдающаяся, как говорят знающие люди, биография Шаламова за авторством Франциски Тун-Хоэнштайн. Пока читал только вступление — это отлично.