Об иррационализме.

Говоря о современной (ну, как современной: к этой категории относится философская эволюция последних 150 лет) — так вот, говоря о современной философии, я часто использую эпитет «иррациональная», и родовое понятие: «иррационализм».

Но что такое иррационализм?

Тема, конечно, для большого и хорошего разговора. Пока скажу просто: собственной сущности (и определения оной) у иррационализма нет. Как нет своей сущности у лжи, например. Иррационализм — это «просто» отрицание объективной разумности и объективной истины мира. (Правда, в этом «просто» заключается суть всей философии последних полутора веков).

То есть, чтоб понять иррационализм, надо сначала понять разум (а внешне сие невозможно, так что надо быть тождественным с ним). И тогда, с точки зрения разума, всё с иррационализмом ясно. Вспомним Спинозу: истина указует не только на себя саму, но и на ложь. А ложь так не может. Она всегда вторична, несамостоятельна, убога, она всегда есть лишь отрицание истины. Это Луна, которая светит отражённым светом Солнца — и светит только ночью. Ночью разума. Не той, когда вылетают совы мудрости, но той самой, когда все кошки серы (у немцев, кстати, «когда все коровы чёрны»).

Или вспомним Платона и его теорию зла как незнания добра. Но незнание невозможно определить, это не сущность, это голое, чистое «отсутствие». Пустота, ничто. Таков и сам иррационализм.

А что иррационалисты на разные лады отвергают разумное познание — и тут же ищут ему иррациональный эрзац-суррогат (то же «интеллектуальное созерцание» Шеллинга, «воля» Шопенгауэра и т. д.) — это общий всем иррационалистам симптом. Причина его проста: поскольку иррационалисты не отказываются вообще хоть что-то утверждать о мире (хотя бы о своей субъективной картине этого мира), постольку они всё-таки это непознаваемое должны каким-то образом «познавать». Даже не познавать, а, скорее, отчитаться перед своей аудиторией: как же они вывели эти свои заключения? (Как видим рациональное, логическое начало, столь презираемое иррационализмом, пусть контрабандой, но всё равно импортируется ими в свои системы — поскольку это вообще философские системы. Конечно, это непоследовательность, больше того: самопротиворечие, одного которого уже достаточно, чтоб абсолютно опровергнуть любую иррациональную философию).

И ещё важное дополнение. Почему иррационализм — явление относительно новое (ему чуть больше 200 лет)? Нет, конечно, сами иррационалисты рады были удлинить свою родословную в античную даль: к Платону и неоплатоникам как минимум, а в пределе — к началу человеческого мышления.

Но на самом деле их родословная много короче.

Дело в том, что иррационализм стал ведущей формой идеологии буржуазии, главной моделью и образцом, Gestalt’ом её мышления. Отчего же и почему именно в этих исторических рамках? Если буржуа «развитого капитализма» помыслит своё классовое и бытие общества рационально, как оно есть — он необходимо придёт к выводу о коренном изменении общества. Но это — вывод самоубийственный для его классового сознания (а в пределе — и бытия). Самоубиваться — пусть интеллектуально — хотят немногие (а могут даже из этих немногих единицы). Но как тогда жить? Очень просто: если истина убийственна — так игнорируй её, объявляй её не существующей. Борись с ней. Осознанна или нет, а если осознанна, то насколько осознанна эта субъективная деконструкция разумности и истины — не так важно. (Это непаханое поле для биографов конкретных мыслителей). Важно, что так иррационализм становится идеологическим базисом любой реакции — как либеральной, так и фашистской. Впрочем, между ними нет пропасти.

#иррационализм

Вспомнить, чтоб забыть.

Индивидуальные воспоминания, перед тем, как умереть (нейрофизиологически: отгрузиться в такие глубины памяти, откуда их потом ни под каким гипнозом не достать) — перед этим воспоминания ярко вспыхивают в сознании (часто во сне, или в вечерние часы, в утомлённом сознании), мучая человека, заставляя его терзаться или несбыточно-сладкой ностальгией, или горькой резиньяцией, или бессильной злостью по отношению к уже несуществующему. Но стоит пережить атаку призраков памяти — и эти туманные тени или рассеиваются навсегда, или становятся совершенно безразличны для человека.

Не так ли и с воспоминаниями коллективными?

«Традиции мёртвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых…» (Маркс).

Верно. Но ведь кошмар когда-то заканчивается, за дурным (да за любым) сном следует пробуждение. И эта вспышка фантомных реминисценций в общественном сознании — не является ли она свидетельством их «отгрузки» в небытие, прологом к прощанию с ними в реальности?

Возможно. Ведь самые яркие (и страшные) сны — перед пробуждением.

#воспоминания #Маркс

Опосредующий момент.

Начнём с аксиомы:

тождество идеального и материального есть исходный пункт. И онтологически (как тотальное единство мироздания), и гносеологически (как начало и суть мышления, которое есть идеальное мироздания).

Иначе говоря: весь мир изначально и насквозь идеален — хотя бы потому, что закономерен. (Излишне доказывать, что закон и мера — это архиидеальные понятия.) Но, без осознания человеком, мир идеален лишь в себе. Самого себя он осознаёт в мышлении. В нашем мышлении. Так его идеальность становится сознательной, для себя.

По сути, мир — это такой мольеровский господин Журден, который всю жизнь разговаривал прозой, но не знал этого, пока ему не сказали.

Вернёмся к тождеству. Его истина, его идея — осознаётся, выражается в мысли (вот, кстати, различие между идеей и мыслью — вторая, если она истинна, всегда есть субъективный образ первой). В высшей форме мысли — в философии.

Но происходит это осознание не автоматически, не непосредственно.

И здесь слишком очевидна слабость вульгарной теории отражения. Зеркало просто отражает — никакого посредника между оригиналом и отражением нет. Зеркало просто удваивает оригинал.

Мало того, что это удвоение мостит дорогу к злокачественному дуализму. Само удвоение злокачественно, ибо ложно фактически. Образ отражения фальсифицирует суть мышления.

Мысль — не зеркало, не tabula rasa. (Выводы из таких теорий крайне важны, но сейчас мы в их критику углубляться не будем).

Между изначальным тождеством и его осознанием в человеческом мышлении должен быть опосредующий момент (иначе, само мышление не развилось бы). И этот момент есть социальная практика, взаимодействие с веществом природы, с материальным. Взаимодействие посредством орудий и с идеальным целеполаганием, в определённых общественных формах.

И понять мышление без этой практики — невозможно. Без понимания своей связи с практикой философия всегда будет мистифицированной абстракцией, оторванной от земли и от неба, витающей в несуществующем, выдуманном ею самой эфире. Вся вековая катавасия с кантовской «вещью в себе» — из невозможности/нежелания познать и признать связь с практикой.

Но разве дело в том, чтоб связать, отождествить философию определённой эпохи с практикой этой эпохи? Нет, так получится только релятивизм, сводящий философию к эпохе, подрезающий философии крылья, разбивающий в итоге целостное полотно, реальную тотальность логического и исторического на мелкие осколки, каждый из которых бессмыслен и ничего не говорит вообще.

И точно так же ложно позитивистское понимание, с другой стороны уничтожающее тотальность мысли и истории: оно сводит мышление уже не к частной эпохе, а к «материальному базису». Это — фетишизм техники, и, по сути дегуманизация мира. Расчеловечивание человека.

Позитивистская схема всё переворачивает с ног на голову: на самом деле, та же техника, тот же «материальный базис» — влияют на мышление, но не предопределяют его. Хотя бы потому, что техника не падает с неба, она сама определяется человеческим мышлением, ибо вся техника создаётся с сознательным целеполаганием. Техника — это искусственные органы для освоения природы. У существа разумного не орган командует мышлением, а мышление органом.

И да, само орудие, сама техника — поскольку она вообще пригодна для использования в предметном мире — есть отражённая форма законов этого предметного мира, его идеального начала. По сути, это ключ к замку мироздания. Но ключ, созданный мышлением и подходящий к своему замку настолько, насколько само мышление уже отождествилось с миром.

Но есть и реакция на позитивистский фетишизм техники (новое издание этого фетишизма в связи с проблемой «искусственного интеллекта» мы переживаем сейчас), просто отрицающая влияние предметного мира на мышление. Вся глупость этой обратной крайности очевидна, чтоб критиковать её здесь.

Итак: общественная практика человека есть опосредование между Всеобщим мира — и его Всеобщим осознанием.

Но что же, философию можно понять из промышленной статистики, из миллионов тон выплавленного чугуна, выкачанной нефти и газа? Нет, конечно.

Суть в том, что в самом опосредовании должно быть внутреннее и более тонкое опосредование.

Все эти тонны чугуна и нефти, все решающие детали общественной (в том числе — и производственной практики) результируют в политическом.

И вот она, политика и опосредует связь философии с практикой, а через практику — с Всеобщим тождеством мира, с его истиной.

Не определяет, не детерминирует, но опосредует. Почувствуйте разницу!

Поэтому истинно, не фальшивя, излагать историю философии можно только с учётом политических реалий эпохи, интегрируя философию в социальную тотальность, в которой она возникла и действовала. Это интегрирование будет не произволом мышления, но восстановлением справедливости, репатриацией мышления на родину, ибо только там, в историко-социальной конкретности мышление и живёт.

#опосредование #методология #история_философии

Отсюда и другое следствие.

Любое субъективно-честное историко-философское исследование так или иначе заявляет свою собственную политическую позицию (вовсе не обязательно в форме откровенного манифеста — уже из самого хода мысли Standpunkt этой мысли всё равно ясен).

И лишь нечестное исследование (часто само свою нечестность не сознающее) — притворяется беспартийной мыслью, парящей «над схваткой» в своём собственном, комфортном, оторванном от жизни эфире. Но такая эфирно-беспартийная философия точно так же ангажирована, точно так же вовлечена в общественную практику и точно так же опосредована политическим. Но при этом лжёт себе самой и своему читателю о своих действительных связях и побудительных мотивах. Ложное сознание, да.

Поэтому: из всех философий и историй философии выбирайте, по крайней мере, субъективно честную. А среди этих честных — объективно истинную.

Где ж эту философию найти? Да вот же она, здесь, перед Вами.

#партийность #история_философии

Секрет исторического оптимизма: эсхатологический восторг.

#aphorismata

На французские выборы.

«Герцен. Франция, спящая невеста революции. Смешно. Всё, чего она хотела — стать содержанкой буржуа».

Том Стоппард. «Берег утопии».

#Герцен #Франция #революция #Стоппард

Божественное как предчувствие.

С седых времён античности и Средневековья пошла эта манера — давать титул, атрибут божественности великим философам. «Божественный» Платон, не менее «божественный» Аристотель, «подобный Богу» Плотин с сонмом своих ангелов-неоплатоников.

Скажете, напыщенно? Скажете, пафос?

А вот и нет. Пафос тут можно услышать, только если вовсе не знать историко-философского контекста. А резюме этого контекста таково: атрибут «божественного» — это форма гениального предчувствия, форма ещё несовершенная, ибо, с одной стороны, только абстрактно сознающая суть дела, а с другой, теряющая даже эту абстрактную суть в образах.

Но тем не менее, божественное — это гениальное предчувствие.

Предчувствие чего?

Верного понимания сущности мышления. А вместе с ним и всего мира.

Гегель, далёкий от какого-либо пафоса, постоянно использует эпитет «божественное», но уже применительно не к отдельному человеку-философу, а к мышлению как таковому.

Но мышление у него всегда — человеческое мышление. Другого мышления просто нет. «Бог — это идея», но сознаёт идею, в форме собственной мысли не кто иной, как человек. Мышление есть полюс противоречивого тождества, но полюс решающий, через который тождество и становится тождеством, через который акцент ставится на тождестве, а не противоречии, которое — лишь необходимый момент. Сознание тождества мышления с миром, со «всем, что есть» и делает его «божественным».

Но почему же тогда «божественное» есть «предчувствие», а не ясное сознание истины?

Потому, что тождество это есть всегда опосредованное тождество — через практическое взаимодействие мыслящего существа с миром.

Мышление в полном смысле божественно, если только сам Бог — великий, величайший работник.

Но для древних труд слишком тесно был связан с эпитетом «рабский», слишком опорочен, чтоб они могли без оговорок связать труд — и Бога, а, следовательно — и мышление.

(Теория платоновского Бога-демиурга — уже зачаток верного понимания, но опять же зачаток и, скорее, именно предчувствие, чем понимание.)

Итак, с гениальным предчувствием древних всё ясно. В итоге само развитие человеческого мышления, результировавшее в Гегеле, радикально демистифицировало это предчувствие. (Маркс предельно развил следующие отсюда выводы).

Но что было благодетелью 2000, даже 1000 лет назад, что тогда было гениальным предчувствием — не является таковым сейчас. Ибо пелена давно спала, лик божества открыт и ясен. Поэтому всерьёз говорить сейчас, например, о «божественном» Платоне — значит вновь мистифицировать уже демистифицированный, уже давно прояснённый вопрос.

Ясно, что сама мировая эпоха располагает к этому рецидиву мистических формул. Но в философии вульгарный социологизм обывателя «не мы такие, жизнь такая» не может быть аргументом и оправданием: ибо философия есть стремление к ясности, к истине. То есть: к демистификации.

#Гегель #божественное

Антропология и антропометрия.

«Философская антропология» — казалось бы, почтенная отрасль современной философии. Одна с ней проблема: от исследования «сущности человека» она постоянно норовит перейти к измерению черепов.

#sad_but_true #антропология #иррационализм

Зубоскальство и беззубость.

Идеологическая — в пределе: философская — слабость российской левой в 2024 году выступила как-то уж совсем рельефно.

Левые философствующие (левые не в смысле «странные», а в смысле «стоящие на левом политическом фланге») просто-напросто ничего не могут возразить своим противникам.

Вот, например, камерады и большие поклонники Жижека из Philosophy Today пытаются зубоскалить по поводу Дугина (АГД) и его (понятно каких) идей. Но только зубоскалить. Никакой серьёзной критики. Никаких контр-идей. Ничего серьёзного.

А, надо сказать, идеи у АГД есть — и к ним можно испытывать какое угодно (праведное!) эстетическое и духовное отвращение — но они при этом достойны критики и заслуживают её.

Те же самые идеи АГД излагал звезде российской журналистики Такеру Карлсону. И что, отреагировали как-то наши левые любомудры? Кроме кривых ухмылок — никак.

(Свой разбор я оставляю за скобкой — если не читали, можете прочесть).

Да, когда тот же АГД открывал свою ВПШ им. Ильина — тогда столичная неравнодушная общественность развернула (впрочем, безуспешную, что неудивительно) кампанию против. Но что же левые столичные интеллектуалы? Где же идейное, хотя бы идеологическое, обоснование своей оппозиции Ильину? Вся полемика строилась на самопризнании иррационалиста и реакционера в сочувствии фашизму. Но где же философское разоблачение иррационализма Ильина с позиций всесильного, потому что верного учения? А нет его, этого разоблачения. И потому Женя Badcomedian Баженов для критики Ильина сделал много больше наших левых интеллектуалов. Симптоматично, что тут скажешь… Но фашистских философов должно критиковать всё же философски. Но, уж чем богаты… (при том, что Баженову — мегареспект).

Суть проблемы ясна: российским левым нечего противопоставить в идеологическом (в пределе: философском) плане.

Поэтому без серьёзной контр-мысли в адрес оппонента получается не зубоскальство, а, наоборот, беззубость.

Точнее, зубы есть — но это зубы, взятые взаймы (как вставная челюсть). Заёмные зубы в виде левых постмодернистов, всех этих делезов-фуко-бодрийяров (список тут длинный) — которые сами те ещё иррационалисты, похлеще твоего Ильина — не только не дают нашим левым разгрызть орех реакционной идеологии, но не позволяют даже хорошенько укусить оппонентов.

Но у всего есть причины. Есть они и у этого беззубого зубоскальства. Об этом далее.

#левые #Дугин #Ильин #иррационализм #Badcomedian

«Учение всесильно, потому что верно». Заметки о судьбах русского марксизма.

Продолжаем начатую вчера тему идеологической слабости наших левых.

Итак, симптомы проблемы ясны. Теперь к самой проблеме. Зафиксируем её исходный пункт: идеологическая слабость российских левых — это, прежде всего, философская слабость. Точнее: слабость в философии.

Вот о ней и будет речь.

Каковы её причины?

Во-первых, парадоксально, но факт: сам Маркс виноват в том, что марксизму (как единственной левой идеологии, могущей претендовать на имя философии) недостаёт как раз философии.

Недюжинный философский ум, Маркс — сам того не желая — оставил марксистам в наследство философский нигилизм.

Как же так?

Вспомним его 11-й тезис о Фейербахе: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтоб изменить его».

Маркс сказал истину: познав философию — которая, в пределе, познаёт сущность мира — надо двигаться за пределы философии, теория должна стать практикой. Только так приобретённое знание и становится реальностью, обретает объективный смысл (иначе философия всегда будет лишь субъективным «утешением», разновидностью квази-религиозного «индивидуального спасения»).

При этом, Марксу, философски эрудированному выпускнику гегелевской школы, было самоочевидно, что для изменения мира сначала надо всё-таки, иметь в интеллектуальном плане кое-что за душой. Потому акцент он делал на другом — зачем говорить очевидные вещи?

Но не для всех очевидные вещи очевидны. Марксиды, «университетов не кончавшие», смогли из призыва к практике вывести лишь анти-философию, лишь философский нигилизм. (Впрочем, это было общее антифилософское веяние эпохи: торжество позитивизма. Так, народники, оппоненты наших первых марксистов, были уж совсем невинны — если не сказать: невежественны — в философии. Но здесь не место развивать эту интересную тему дальше).

Маркс, надо сказать, дровишек в этот антифилософский костёр всё же подбросил: так, едкие издевательства над общими понятиями в «Нищете философии» достойны какого-нибудь Штирнера, но не такого мастера диалектики, как Маркс. Что делать, shit happens. Пересолил Маркс в левогегельянском запале. Вот только его наследники, ничего толком не знающие ни о Гегеле, ни о тонкостях борьбы философских партий в гегельянстве, вывод сделали вовсе обратный. Нищета философии в итоге поразила не только несчастного Прудона, но самих марксидов.

Потому: «Если есть марксисты — то я не марксист» — отвечал Маркс на вопросы об идейном родстве.

#Маркс #марксизм #левые

Во-вторых, эта направленность на, понятую формально-абстрактно, и потому понятую ложно, практику эффектно дополнилась мессианским моментом, необходимо присущим любой идеологии, собирающейся менять мир. Опять же, формировался марксизм (на секунду: марксизм не равно идеи Маркса) в своеобразной среде нарождающегося империализма.

Развивать здесь не место, но суть этой специфики: предельная субъективизация мыслящих, ведущая к парадоксу: Бог, как гиперобъективность, устраняется, но потребность в надсубъективной идее остаётся. В итоге такой иррационально-субъективистский запрос интеллигенции на призрачную объективность порождает своеобразный синтез — религиозный атеизм, своего рода новую религиозность без Бога. Проповедниками такой безбожной религии стали в первую очередь философы реакционные (начиная с позднего Шеллинга — через Шопенгауэра и Кьеркегора — до Хайдеггера) — но и левые, но и марксисты внесли свою лепту (достаточно указать на большевиков-махистов-богоискателей и богостроителей, против которых Ленин — справедливо — вылил немало едкого яда в своём «Материализме…»).

И вот хтоническое, апокалиптико-эсхатологичесоке мессианство марксизма дополняется новомодным религиозным атеизмом. В итоге получается «всесильное, потому что верное» учение — формулировка, достойная религиозного диспута, и сама фиксирующая новый, квази-религиозный статус марксизма. Что характерно, формулу эту отчеканил Ленин, философски, возможно один из самых способных марксистов той поры. И более того: квази-религию провозгласил яростный, бескомпромисснейший противник любой религиозности. Ну как не вспомнить старину Маркса: «Они не сознают это, но они делают это…»

И вот это «всесильное учение» с 1917 года становится сначала просто официальной государственной идеологией, а очень скоро — и единственной. Хуже то, что с конца 1920-х стали невозможны внутрипартийные — в том числе и философские — дискуссии (укажу только на разгром марксистов-позитивистов («механистов») «диалектиками»-деборинцами, а потом уже самих деборинцев дубовыми «диаматовцами»).

В итоге философский марксизм в СССР официально свёлся к нищенской похлёбке (лучше сказать: рубленой щетине) «трёх законов» диамата и «пятичленке» истмата. Такой интеллектуальной пищей немудрено было подавиться. Вот советский марксизм и подавился. (Мы оставляем здесь в стороне «гегельянцев» советского марксизма: Лифшица и Ильенкова — это гордость отечественной мысли, но не они определяли тенденцию. Мы же сейчас лишь о главном направлении истории советского марксизма говорим).

Все современные беды отечественной философской левой здесь уже скрыты в зародыше. Во-первых, предельная зашоренность, невозможность выйти за узкий круг тем, прокрустово ложе даже в области формы изложения — над чем Ильенков горько иронизировал в «Идолах и идеалах». Во-вторых, незнакомство с идейными противниками (своего рода просвещённое невежество). В советское время того же Ильина можно было получить только из спецхрана — зачем напрягаться, если можно не напрягаться? А уж критическую диссертацию писать тем более невозможно было. Стимулов знакомиться с врагом в заповеднике «всесильного учения» не было вовсе.

В итоге незнакомство с врагом стало беззащитностью перед ним. Лавина прежде «идеологически чуждой» философской литературы, последовавшая за горбачёвской либерализацией, разрушила границы марксистской резервации — и, по сути, это интеллектуальное вторжение закончилось капитуляцией советского марксизма, полным его поражением. (О конкретике, о том, кто и как стал ренегатом марксизма, кто остался верен, но вынужден был навсегда замолчать — об этом мы сейчас не говорим. Возможна, эта трагическая страница отечественной истории философии ещё будет написана).

#Маркс #Ленин #Ильенков #марксизм #левые #диамат

В-третьих, само интеллектуальное поражение было бы невозможно без политического поражения марксизма в 1991 году.

Ирония истории: поражение марксизма произошло вполне по марксизму: крушение базиса (производственных отношений = отношений производства общественной жизни) обрушило политическую надстройку, которая увлекла в своём падении более эфирные области — ту же философию марксизма. При чём, отнюдь не только в её советском исполнении — деморализация от краха Союза была общей у всех левых, даже у критиковавших Союз при его жизни. Здесь судьба отечественной философской левой вновь пересеклась с левой мировой. Но и отечественная специфика никуда не делась.

Итак: крах СССР был историческим (не в смысле окончательного — идеи вообще не погибают — а в смысле исторической важности свершившегося) поражением коммунизма.

Но если (по закону необратимости истории вспять) Союз рухнул навсегда, то марксизм, как метод познания реальности и фундамент для мировоззрения — нет, он ушёл в подполье.

Идеи не погибают — пока жива реальность, их порождающая. Противоречия капитализма (давно уже ставшего империалистическим капитализмом) никуда не делись. Да, 1990-е годы были скоротечной, но эпохой относительной стабилизации мировой системы: коммунистические варвары были повержены, а деловые люди между собой договорятся — вот счастье! Тысячелетнее царство из пророчеств как будто становилось реальностью — отсюда, кстати, эта неосознанная истерика в преддверии «миллениума»-2000. Фукуяма со своей завиральной идейкой о конце истории мог появиться только в такую эпоху.

Но быстро выяснилось, что деловым людям договориться порой сложно, если не невозможно. Взаимоисключающие интересы квази-национальных империалистических капиталов неизбежно вели к новым потрясениям (11 сентября), кризисам (2008 год) войнам (Афганистан, Ирак, далее — везде).

Вдруг выясняется, что «Маркс был прав». Маркса начинают одобрительно похлопывать по плечу ребята из Financial Times, на Уолл-стрит штудируют «Капитал».

Из подполья выходит и философский марксизм. И тут вновь наша специфика вступает в дело: если на Западе левые теоретики всегда имели себе комфортабельное академическое или публицистическое гетто, то Россия с 1991 года в плане философского марксизма была просто выжженной землёй.

Маркса, конечно, читали и в 1990-е: но это был удел одиночек, радикалов, политических сектантов. Западные теоретики здесь до середины нулевых были практически неизвестны. (Причин тому несколько: и отсутствие переводов, и геттоизированность самих западных левых).

Таким образом, все выше описанные тенденции повторились на новом витке:

Прежде всего — узкое сектанство штудирующих «Капитал» и работы «классиков».

Это отдельный феномен, и мы сейчас не углубляемся в подробности — но ясно: это вновь нищета философии. Того же Ильина или Дугина невозможно критиковать, даже если ты наизусть выучил все 50 томов сочинений Маркса и Энгельса и 55 томов Ленинского ПСС. Все эти тома, взятые изолированно от философии как таковой, просто не дадут понятийного аппарата для критики. Не дадут языка для неё. И потому такой твердокаменный «марксист»-начётник просто останется интеллектуально немым (а на деле — ещё и глухим). Потому — беззащитным перед реваншем идей того же Ильина. И уж точно — совершенно неспособным к тому самому «изменению мира».

#sad_but_true #Маркс #марксизм #левые

Но вот другая крайность: когда марксисты читают условного Маркузе, а не Маркса. Этакое интеллектуальное модничанье и жажда оригинальности (вполне себе архибуржазная тенденция). Отсюда все эти локальные культы Жижека, Бадью и иже с ними — когда заурядные левые публицисты на общем сером фоне выглядят гениями теории.

Корень этого культа — в том самом извечном нашем философском провинциализме, усугублённом десятилетиями диаматовского заповедника и последующим крахом. Если в 1850-х годах Герцен смеялся над собой и своими друзьями — русскими гегельянцами 1840-х, которые жадно ловили любую, самую ничтожную брошюрку из философского Берлина, молились даже не на Гегеля, а на каких-то малоизвестных профессоров-гегельянцев — то теперь география такого поклонения шире. Но смысла от этого не добавилось. На поверку новые кумиры философствующих левых оказываются сами или профанами в философии, или откровенными иррационалистами — какую аргументацию против Ильина может дать Жижек, интересно?

(Сюда же относится «социологическая» ересь в среде левых, когда философия сводится к социологии (всё та же «социология знания») — по сути, новое издание того же позитивизма, с его фетишизмом техники и совершенной — саморазрушительной — релятивизацией всего и вся).

Далее, самостоятельной разновидностью этого провинциализма стал рецидив религиозного атеизма среди левых философствующих. Отсюда все эти модные в среде некоторых товарищей попытки «новой теологии» (как будто вовсе не было ленинской полемики с богостроителями и богоискателями!) Религиозный атеизм шагает в умах наших левых философствующих семимильными шагами — вот уже и белоэмигранта Бердяева записывают в левые теоретики, чуть не в патриархи! Какие левые философы — такие у них и патриархи, впрочем. Чему тут удивляться?

Но потому и не стоит удивляться, что ценители иррационалиста и религиозного атеиста Бердяева ничего не могут противопоставить иррационалисту и религиозному атеисту Ильину. И не надо говорить, кто кого публично и политически поддержал — если мы не на митинге, если мы всё-таки хотим докопаться до сути, то политические заявления имеют хоть и важное, но вторичное значение — ибо они прямо зависят от идейных убеждений, которые у философа всё же, пардон, носят именно философский характер.

А вот с «философским» у левых философствующих проблема.

Подытожим. Современный российский марксизм — атомизирован (социальные и идейные причины мы только что, пусть крайне бегло, рассмотрели), он обезоружен, зачастую не имеет не только идеи, но и языка для её выражения.

Левые философствующие в России почти лишены исторического фундамента — ту же историю русской философии они просто сдали без боя клерикалам и реакционерам всех мастей, поверив им на слово, что «она же религиозная». В итоге русская философия — по сути, отнюдь не религиозная — была фальсифицирована, подогнана под нужды иррационалистической реакции. Левые в итоге просто потеряли историческую почву под ногами.

Не имея этой почвы, наш нынешний марксизм ещё и становится жертвой империализма — в нескольких смыслах, но, по крайней мере, культурного: он живёт и питается мудростью, взятой напрокат у иностранных товарищей (такой отблеск дружеского культурного империализма). Деваться некуда: в экономических категориях — отсутствие своего идеологического производства делает рабом, подчиняет рынок производству иностранному. Говоря философски: отсутствие своей сущности всегда ставит в страдательное положение.

И вот эту собственную суть левой философской мысли в России ещё предстоит найти. Для начала надо осознать себя — и свою историю. Собственно, такой задаче наш текст и посвящён.

#марксизм #левые #философия

Вот так должен звучать блюз (блюз-рок, неважно) XXI века.

#музыка #two_feet

Почти классический блюз, но как свежо и актуально звучит!

Ведь что такое блюз? — Это когда хорошему человеку плохо. И хороший человек запилил об этом офигенный трек.

Ну и да, классическая максима: Love is a Bitch…

Разговор.

— Ха, вы не верите в Бога?
— Не верим.
— Это почему же?
— Вслед за Лапласом, мы «не нуждаемся в этой гипотезе!» Это уж не говоря о Ницше!
— Превосходно. Но кому же вы передали те атрибуты, которыми раньше наделяли Бога? Вот это страшно. Присвоить себе вы их не могли: я не могу вас в этом заподозрить…

#realtalk

Наша эпоха

…есть эпоха ложных, либо ложно поставленных вопросов. Нас (иногда намеренно, но чаще несознательно) запутывают, заставляют «идти туда, не знаю куда». Впрочем, нередко человек запутывается самостоятельно: «Ах, обмануть меня несложно — я сам обманываться рад!» Меж тем, правильно поставить вопрос — значит уже наполовину ответить на него, как учил классик. И если нам нужен полностью верный ответ — то для начала надо правильно сформулировать вопрос.

#klar_und_deutlich

Генеалогия и гегемония.

Если перед Вами кто-то велеречиво разворачивает длинную генеалогию, историю происхождения своей теории, своей практики, наконец, себя самого — знайте: Вам хотят продать гегемонию этой теории, этой практики, наконец, себя самого. Знайте: цель такой родословной — через конструирование прошлого обосновать своё настоящее, обосновать субъективную претензию на гегемонию, заставить Вас поверить в эту гегемонию и подчиниться ей. Ибо что есть любая родословная, как не история того или иного рода? А история — в условиях антагонистического общества — это всегда та или иная философия истории, идеологическое оружие в социальной борьбе за гегемонию.

#гегемония #история #философия_истории

Истинна ли истина?

В продолжение темы. Взятая сама по себе, взятая абстрактно, гегемония не дурна и не хороша. Вся конкретика, вся суть — в вопросе: гегемония чего (или кого) предполагается? Скажем, как вам, например, гегемония истины? Но тут сразу возникает другой вопрос: истинна ли истина? И одной генеалогией, историей теории или её практики — на этот вопрос не ответишь. (Собственно, потому генеалогия и есть идеология, уводящая в сторону от верного ответа). Где же критерий? Ответ прост: не своим прошлым, а своим настоящим истина может доказать свою претензию на истинность. Или, конкретизируя библейский критерий: по нынешним делам их узнаете их.

#истина

«Бытиё и врёмя».

Сравниваю сейчас (печально) известный перевод «Sein und Zeit» Бибихина с немецким оригиналом. Ну, что скажу. Если Вы читали «Бытие и время» Хайдеггера в переводе Бибихина — можете забыть, что Вы вообще читали Хайдеггера. И можете никогда никому об этом не говорить. Ибо это не Хайдеггер, это Бибихин. Дикая отсебятина, намеренное, тенденциозное — не то что «сглаживание острых углов» — но сознательное перевирание даже однозначных понятий.

Скажем, как ещё можно перевести слово «Historie»? — не знаю, как у Вас, у на бибихинском это «историография». Что, между историей и методикой описания истории нет разницы, да? (Спойлер: в немецком, естественно, есть отдельный термин: Historiographie). Далее. Есть такой многозначный глагол «zeitigen» (в смысле: дать созреть, а после того, как созреет, обнаружить, показать — ясная завязка на Zeit, время). Думаете, как легендарный Бибихин перевёл этот глагол? «Создавать»! Толкование должно у него «создавать научные результаты»! Не дать им созреть — чтоб выявить их — а создавать! Бибихин, видать, решил, что в ультра-субъективистской философии Хайдеггера мало субъективизма — и потому толкование уже не просто выявляет смыслы, а прямо создаёт их. Поправил, так сказать, устранил рецидив (мнимой, как и всегда у Хайдеггера) объективности. Перехайдеггерствовать Хайдеггера на ниве субъективизма — это надо уметь.

В итоге: кроме того, что Бибихин дополнительно добавил субъективизма, дополнительно мистифицировал, по сути, и без того намеренно темноватый, манерный текст Хайдеггера — так он сделал его просто нечитаемым по форме.

И-таки, да. Dasein. Это просто издевательство, что с каноничным немецким понятием сделал наш толмач. Оукей, не хочешь переводить старым добрым «наличным бытием» — тогда: аргументируй (а для этого надо понять замысел автора оригинала). Хайдеггер, как бы к нему ни относиться, всё же был достаточно философски эрудирован — да вообще укоренён в философской традиции, чтобы принимать в расчёт установившийся и каноничный смысл Dasein. То, что он его предельно субъективизирует (как и вообще всё), не даёт переводчику права полностью ломать смысл. Что делает Бибихин (очевидно, и близко не знакомый с немецкой классической философией)? Переводит Dasein зачастую как… «присутствие». Странно только, почему тогда само название книги он не перевёл как «Сутствие и время»?! А в обоснование — знаете, что он привёл в обоснование? Слова из православной проповеди… и перевод Dasein — кем? — Сартром! Впрочем, чего ещё ожидать от человека, который без смущения и гордо заявлял, что бытие он произносит как бытиЁ.

Нищета и провинциализм современной русской философии, как есть…

#тонкости_перевода #Хайдеггер