«А я ещё нет…» или Главная философская проблема современности.
В целом, экзистенциальную тоску всех философов мира после 11-го тезиса Маркса о Фейербахе прекрасно озвучивает песня БГ (признанного иноагентомтрёх разведок):
Рок-н-ролл мёртв, а я ещё нет
Рок-н-ролл мёртв, а я…
Те, что нас любят, смотрят нам вслед
Рок-н-ролл мёртв, а я… ещё нет!
Вот суть противоречия наших дней (наших с 1845 года, как минимум): философия, конечно, не умерла (идеи не умирают!), но выполнила своё предназначение, истина познана. Философия, таким образом, завершена. Но что тогда делать нам, философам?!
Осуществлять философию, познанную истину на практике, как и было сказано.
Но… сказать проще, чем сделать. Ибо, чтоб делать — надо перестать быть-только-философом. Здесь корень проблемы.
И потому «мы стояли слишком гордо — мы платим втройне…»
#Маркс #БГ #судьбафилософии
В целом, экзистенциальную тоску всех философов мира после 11-го тезиса Маркса о Фейербахе прекрасно озвучивает песня БГ (признанного иноагентом
Рок-н-ролл мёртв, а я ещё нет
Рок-н-ролл мёртв, а я…
Те, что нас любят, смотрят нам вслед
Рок-н-ролл мёртв, а я… ещё нет!
Вот суть противоречия наших дней (наших с 1845 года, как минимум): философия, конечно, не умерла (идеи не умирают!), но выполнила своё предназначение, истина познана. Философия, таким образом, завершена. Но что тогда делать нам, философам?!
Осуществлять философию, познанную истину на практике, как и было сказано.
Но… сказать проще, чем сделать. Ибо, чтоб делать — надо перестать быть-только-философом. Здесь корень проблемы.
И потому «мы стояли слишком гордо — мы платим втройне…»
#Маркс #БГ #судьбафилософии
Умершее зерно или О судьбе философии.
Судьба философии заранее предрешена в профетических строках из Евангелия от Иоанна:
Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесёт много плода.
(Ин, 12:24).
О чём тут речь? У Иоанна эти слова произносит Христос о самом себе, предсказывая Голгофу, смерть и Воскресение. «Пришел час прославиться Сыну Человеческому». Чтобы жить дальше, надо умереть. Зерно умирает как отдельное зерно, но получает своё бессмертие и жизнь вечную в новых колосьях — так же, как человек получает своё бессмертие в своих детях (шире: во всех плодах своих, физических и интеллектуальных). Христос умер как человек, чтобы жить как Бог.
И только представьте (кстати, как всё-таки для мышления важна фантазия!): сын плотника из Назарета не умер на кресте — он на него даже не и попал, но прожил жизнь скромную, простую и добродетельную, и умер в преклонном возрасте, окруженный любящими детьми и внуками. (Подобный мыслительный эксперимент предполагает, кстати, «Последнее искушение Христа» Скорсезе). В личном плане такой обыватель-галилеянин остался жив — но в глобальном (всеобщем) смысле остался один, и потому остался мёртв. В итоге — бесследно канул в Лету, и даже кругов на поверхности этой чудесной речки не видать.
Но скинем морок! Не было никакого добропорядочного сына плотника из Назарета, состарившегося в своей Галилее. Был только Христос, который умер — и тем убил смерть. О, «плода» он своим мучением на кресте принёс немало! И, конечно, этот реальный Иисус never walk alone, это уже исторический факт.
К чему это богословское вступление?
К тому, что философия, чтобы реализовать себя в своей истине, реализовать своё понятие — должна погибнуть.
Как это?
Философия должна стать предметной практикой (левогегельянцы были здесь не так уж неправы), она должна выйти из кабинетов и аудиторий, взять свои фолианты подмышку и пойти в поле, на стройку, в больницу — куда угодно: везде, где есть живое дело! — и учить, и применять свою Науку Логики к практике, чтобы сама логика дела стала Делом Логики.
Не пестовать касту интеллектуалов, жрецов-философов, а каждого сделать философом — вот задача! (Когда каждый будет философ — никто не будет философ — верно, и в этом цель, и в этом «много плода» будет!)
Не «любить» мудрость (следовательно, и истину, ибо что значит мудрость, как не знание истины?) на безопасном расстоянии, но обладать мудростью (а значит, истиной). Платонические вздохи, мечты и взгляды украдкой должны же когда-то дойти до дела, до настоящей любви!
Но всё это — конец философии.
Смерть философии — такой философии, какой мы её знаем. Но в высшем значении, с этой смерти только и начнётся её, философии, настоящая жизнь.
#судьбафилософии #Евангелие #Скорсезе
Судьба философии заранее предрешена в профетических строках из Евангелия от Иоанна:
Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесёт много плода.
(Ин, 12:24).
О чём тут речь? У Иоанна эти слова произносит Христос о самом себе, предсказывая Голгофу, смерть и Воскресение. «Пришел час прославиться Сыну Человеческому». Чтобы жить дальше, надо умереть. Зерно умирает как отдельное зерно, но получает своё бессмертие и жизнь вечную в новых колосьях — так же, как человек получает своё бессмертие в своих детях (шире: во всех плодах своих, физических и интеллектуальных). Христос умер как человек, чтобы жить как Бог.
И только представьте (кстати, как всё-таки для мышления важна фантазия!): сын плотника из Назарета не умер на кресте — он на него даже не и попал, но прожил жизнь скромную, простую и добродетельную, и умер в преклонном возрасте, окруженный любящими детьми и внуками. (Подобный мыслительный эксперимент предполагает, кстати, «Последнее искушение Христа» Скорсезе). В личном плане такой обыватель-галилеянин остался жив — но в глобальном (всеобщем) смысле остался один, и потому остался мёртв. В итоге — бесследно канул в Лету, и даже кругов на поверхности этой чудесной речки не видать.
Но скинем морок! Не было никакого добропорядочного сына плотника из Назарета, состарившегося в своей Галилее. Был только Христос, который умер — и тем убил смерть. О, «плода» он своим мучением на кресте принёс немало! И, конечно, этот реальный Иисус never walk alone, это уже исторический факт.
К чему это богословское вступление?
К тому, что философия, чтобы реализовать себя в своей истине, реализовать своё понятие — должна погибнуть.
Как это?
Философия должна стать предметной практикой (левогегельянцы были здесь не так уж неправы), она должна выйти из кабинетов и аудиторий, взять свои фолианты подмышку и пойти в поле, на стройку, в больницу — куда угодно: везде, где есть живое дело! — и учить, и применять свою Науку Логики к практике, чтобы сама логика дела стала Делом Логики.
Не пестовать касту интеллектуалов, жрецов-философов, а каждого сделать философом — вот задача! (Когда каждый будет философ — никто не будет философ — верно, и в этом цель, и в этом «много плода» будет!)
Не «любить» мудрость (следовательно, и истину, ибо что значит мудрость, как не знание истины?) на безопасном расстоянии, но обладать мудростью (а значит, истиной). Платонические вздохи, мечты и взгляды украдкой должны же когда-то дойти до дела, до настоящей любви!
Но всё это — конец философии.
Смерть философии — такой философии, какой мы её знаем. Но в высшем значении, с этой смерти только и начнётся её, философии, настоящая жизнь.
#судьбафилософии #Евангелие #Скорсезе
Гегельнегоголь
Умершее зерно или О судьбе философии. Судьба философии заранее предрешена в профетических строках из Евангелия от Иоанна: Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесёт много плода.…
О судьбе философии-2.
Но что же получается? Сам критиковал «историков русской философии», что они всю русскую философию насильно отправили на постриг в монастырь — и сам же говорю, что Евангелие от Иоанна предсказало судьбу философии? Получается, религия prima, если она, как вещая Кассандра, может предсказывать судьбы?
Нет. Не так.
Начнём с того, что пророческий дар Кассандры добра ей, мягко говоря, не принёс. Потому вещие способности — вовсе не лицензия на царское первенство в делах духовных-интеллектуальных.
Далее. Евангелие от Иоанна — неважно, кто его писал: Филон ли Александрийский или какой-то другой (нео)платоник — это, по неслучайной иронии судьбы, самый философский текст из всего корпуса библейских текстов. Понять его адекватно может лишь уже философски искушённый. Понятийная форма там доминирует (и подавляет, да) форму образного представления.
Потому Иоанново Евангелие одновременно и требует расшифровки философией — и предсказывает её, философии, судьбу — потому что само есть философский текст.
Поэтому всё же философия — истина религии, не наоборот. И потому само словосочетание «религиозная философия» есть дурной оксюморон: на деле это либо философия, осмысливающая феномен религии, либо религия, использующая (более-менее неловко) понятийные структуры, взятые напрокат у философии.
#судьбафилософии
Но что же получается? Сам критиковал «историков русской философии», что они всю русскую философию насильно отправили на постриг в монастырь — и сам же говорю, что Евангелие от Иоанна предсказало судьбу философии? Получается, религия prima, если она, как вещая Кассандра, может предсказывать судьбы?
Нет. Не так.
Начнём с того, что пророческий дар Кассандры добра ей, мягко говоря, не принёс. Потому вещие способности — вовсе не лицензия на царское первенство в делах духовных-интеллектуальных.
Далее. Евангелие от Иоанна — неважно, кто его писал: Филон ли Александрийский или какой-то другой (нео)платоник — это, по неслучайной иронии судьбы, самый философский текст из всего корпуса библейских текстов. Понять его адекватно может лишь уже философски искушённый. Понятийная форма там доминирует (и подавляет, да) форму образного представления.
Потому Иоанново Евангелие одновременно и требует расшифровки философией — и предсказывает её, философии, судьбу — потому что само есть философский текст.
Поэтому всё же философия — истина религии, не наоборот. И потому само словосочетание «религиозная философия» есть дурной оксюморон: на деле это либо философия, осмысливающая феномен религии, либо религия, использующая (более-менее неловко) понятийные структуры, взятые напрокат у философии.
#судьбафилософии
Ха! Только сейчас увидел: петербургский анархист, замечательный поэт и один из последних романтиков Лёха Никонов (ПТВП) мои слова про иронию у Гегеля процитировал как слова самого Гегеля — без иронии! И это иронично в лучшем, объективном смысле.
Telegram
Гегельнегоголь
Да что там ПСС! В гипотетическом будущем учебнике по истории марксизма (включающем, конечно, и XXI век) наше с вами настоящее будет с полным правом названо «периодом шуток Жижека».
А вообще, конечно, симптоматично, что у самого (не единственного ли?) популярного…
А вообще, конечно, симптоматично, что у самого (не единственного ли?) популярного…
Капитан Очевидность против 11-го тезиса.
Не я один озадачен вопросом, в чём же заключается «дело» философии. Вот и Жижек делает вид, что рецензирует книжку албанской марксистки, чтобы вернуться к тому самому вопросу.
«Здесь мы имеем ироническое опровержение 11-го тезиса Маркса о Фейербахе, в котором, как известно, говорится: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Контраргумент состоит в том, что нельзя изменить мир к лучшему, не поняв его. Именно в этом и заключалась ошибка великих инициаторов как коммунистического, так и либерального проектов».
Спасибо, Кэп!
Говорить банальности с умным видом — это надо уметь. Ну правда.
Маркс не нуждается в адвокатах и защитниках, но лец ми эксплэйн ю, вот ит минс.
Во-первых, доктор философии Маркс прекрасно понимал необходимость сугубо философского, теоретического понимания мира. Жижек, что, не знает, сколько лет жизни Маркс провёл в библиотеке Британского музея для подготовки своего «Капитала»?
Во-вторых, а как можно познавать мир — не изменяя его? Даже животное — этот чистый и классический эмпирик — в своём роде познаёт мир, нападая на мир, поглощая, пожирая его. Изменяя его. То же и человек — но на несравненно высокой ступени разумного мышления. Нет никакого чистого теоретического познания. Это всегда и практическое познание — познание мира, изменяющее мир.
Отсюда, в-третьих, и смысл 11-го тезиса Маркса: он обрушился против фетишизма науки (по сути, и против Жижека, странно гипостазирующего познание, отделяющего его от практики), против квази-кантианской позиции. Маркс всегда оставался вполне гегельянцем — а Гегель с иронической улыбкой отверг кантианство простым примером: познать познание до познания — всё равно что учиться плавать, не залезая в воду.
Фетишизм товарно-денежных отношений, буржуазное разделение труда, проникшее в университетские аудитории, трансформировалось в фетишизм науки и заскорузлый специализм. Вот против этого «научного» проявления товарно-денежного фетишизма — инфицировавшего и Фейербаха, несмотря на всю его книжную ррреволюционность — и восставал Маркс.
11-й тезис о Фейербахе — как бы парадоксально это ни звучало, по сути своей консервативен. Он зовёт вернуться к нормальному, умному пониманию «теории и практики». Другой вопрос, что в перевёрнутом мире, где вещи заняли место людей, а люди — вещей, призыв к разуму уже оказывается революционным.
Поэтому Жижек или говорит ерунду, призывая всех превратиться в книжных червей — или просто дурно выражается, призывая изучать накопленное интеллектуальное наследие (в том числе и революционное), чтобы учесть его ошибки. Но если верно второе предположение (в чём я вовсе не уверен), то опять же ерунда получается: это теоретическое наследие имеет смысл только как практика. Более того, если мы что-то и знаем об окружающем мире — то только благодаря социальной практике Робеспьера, Маркса и Ленина — и их оппонентов, конечно же.
И процесс познания продолжается.
#Жижек #Маркс #Гегель #Ленин
Не я один озадачен вопросом, в чём же заключается «дело» философии. Вот и Жижек делает вид, что рецензирует книжку албанской марксистки, чтобы вернуться к тому самому вопросу.
«Здесь мы имеем ироническое опровержение 11-го тезиса Маркса о Фейербахе, в котором, как известно, говорится: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Контраргумент состоит в том, что нельзя изменить мир к лучшему, не поняв его. Именно в этом и заключалась ошибка великих инициаторов как коммунистического, так и либерального проектов».
Спасибо, Кэп!
Говорить банальности с умным видом — это надо уметь. Ну правда.
Маркс не нуждается в адвокатах и защитниках, но лец ми эксплэйн ю, вот ит минс.
Во-первых, доктор философии Маркс прекрасно понимал необходимость сугубо философского, теоретического понимания мира. Жижек, что, не знает, сколько лет жизни Маркс провёл в библиотеке Британского музея для подготовки своего «Капитала»?
Во-вторых, а как можно познавать мир — не изменяя его? Даже животное — этот чистый и классический эмпирик — в своём роде познаёт мир, нападая на мир, поглощая, пожирая его. Изменяя его. То же и человек — но на несравненно высокой ступени разумного мышления. Нет никакого чистого теоретического познания. Это всегда и практическое познание — познание мира, изменяющее мир.
Отсюда, в-третьих, и смысл 11-го тезиса Маркса: он обрушился против фетишизма науки (по сути, и против Жижека, странно гипостазирующего познание, отделяющего его от практики), против квази-кантианской позиции. Маркс всегда оставался вполне гегельянцем — а Гегель с иронической улыбкой отверг кантианство простым примером: познать познание до познания — всё равно что учиться плавать, не залезая в воду.
Фетишизм товарно-денежных отношений, буржуазное разделение труда, проникшее в университетские аудитории, трансформировалось в фетишизм науки и заскорузлый специализм. Вот против этого «научного» проявления товарно-денежного фетишизма — инфицировавшего и Фейербаха, несмотря на всю его книжную ррреволюционность — и восставал Маркс.
11-й тезис о Фейербахе — как бы парадоксально это ни звучало, по сути своей консервативен. Он зовёт вернуться к нормальному, умному пониманию «теории и практики». Другой вопрос, что в перевёрнутом мире, где вещи заняли место людей, а люди — вещей, призыв к разуму уже оказывается революционным.
Поэтому Жижек или говорит ерунду, призывая всех превратиться в книжных червей — или просто дурно выражается, призывая изучать накопленное интеллектуальное наследие (в том числе и революционное), чтобы учесть его ошибки. Но если верно второе предположение (в чём я вовсе не уверен), то опять же ерунда получается: это теоретическое наследие имеет смысл только как практика. Более того, если мы что-то и знаем об окружающем мире — то только благодаря социальной практике Робеспьера, Маркса и Ленина — и их оппонентов, конечно же.
И процесс познания продолжается.
#Жижек #Маркс #Гегель #Ленин
Центр политического анализа
Свобода без справедливости
«Книга Леи Юпи «Свобода. Молодость в эпоху конца истории» была враждебно встречена на ее родине в Албании, и легко понять почему.» Эксперт: Славой Жижек
Гегельнегоголь
Умершее зерно или О судьбе философии. Судьба философии заранее предрешена в профетических строках из Евангелия от Иоанна: Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесёт много плода.…
Будем реалистами
— невозможно при нынешнем порядке вещей философу пойти и научить физика, врача, инженера.
И им не нужна философия. И философии не нужны они. (По Шекспиру всё: «Что ему Гекуба? Что он ей?»)
Так философ и останется в своём уютном кабинете или неуютной аудитории. Так или иначе — в гетто. Или — хуже! — в Бедламе, только в более комфортабельной палате, куда не доносятся вопли буйнопомешанных. А физика так и останется без метафизики. То есть, без осознания себя самой.
(Тут, кстати, относительная правота Альтюссера, с его «структуралистским» (на самом деле формальным) анализом всех академических структур как элементов единого идеологического аппарата, служащего угнетению. Ну как, «правота»… Сложно не заметить очевидного. Более того, весь этот «структурализм», мягко говоря, не свежо звучит после «Тезисов о Фейербахе» и «Немецкой идеологии». Да тот же Грамши задолго до Альтюссера дал неплохую критику идеологического аппарата капитализма).
И потому-то всё дело в том, чтоб изменить порядок вещей. Который, как хорошо известно со времён Баруха нашего Спинозы, тождествен порядку идей. Ordo rerum = ordo idearum. Правда, для Спинозы тождество было гарантировано геометрическим тождеством обоих порядков третьему, общему для них порядку — Субстанции. Мы же, как просвещённые гегельянцы и вообще прогрессивные люди, понимаем Субстанцию и как Субъект. Субъект же постольку субъект, поскольку имеет самосознание и мысль. Потому все вещи, нас окружающие, произведены нами под управлением идеи, мысли. Отсюда: порядок вещей — будет в порядке, если у нас уже есть ordo idearum.
Последний же, в своём предметном проявлении, суть: отношения между людьми. Альфа и омега этих отношений — отношения в процессе производства жизни (от первого полового акта прадеда человеков Адама с прабабкой Евой — до капиталистического разделения труда и биткойна).
Смена формы этих отношений поменяет и функцию как ordo rerum, так и ordo idearum. Вместо отчуждённо-изолированного, замкнутого на себя осколка бытия, оба порядка смогут воссоединиться в одном большом и настоящем порядке. В Субстанции, понятой и как Субъект.
#судьбафилософии #Маркс #Спиноза #Альтюссер #Грамши
— невозможно при нынешнем порядке вещей философу пойти и научить физика, врача, инженера.
И им не нужна философия. И философии не нужны они. (По Шекспиру всё: «Что ему Гекуба? Что он ей?»)
Так философ и останется в своём уютном кабинете или неуютной аудитории. Так или иначе — в гетто. Или — хуже! — в Бедламе, только в более комфортабельной палате, куда не доносятся вопли буйнопомешанных. А физика так и останется без метафизики. То есть, без осознания себя самой.
(Тут, кстати, относительная правота Альтюссера, с его «структуралистским» (на самом деле формальным) анализом всех академических структур как элементов единого идеологического аппарата, служащего угнетению. Ну как, «правота»… Сложно не заметить очевидного. Более того, весь этот «структурализм», мягко говоря, не свежо звучит после «Тезисов о Фейербахе» и «Немецкой идеологии». Да тот же Грамши задолго до Альтюссера дал неплохую критику идеологического аппарата капитализма).
И потому-то всё дело в том, чтоб изменить порядок вещей. Который, как хорошо известно со времён Баруха нашего Спинозы, тождествен порядку идей. Ordo rerum = ordo idearum. Правда, для Спинозы тождество было гарантировано геометрическим тождеством обоих порядков третьему, общему для них порядку — Субстанции. Мы же, как просвещённые гегельянцы и вообще прогрессивные люди, понимаем Субстанцию и как Субъект. Субъект же постольку субъект, поскольку имеет самосознание и мысль. Потому все вещи, нас окружающие, произведены нами под управлением идеи, мысли. Отсюда: порядок вещей — будет в порядке, если у нас уже есть ordo idearum.
Последний же, в своём предметном проявлении, суть: отношения между людьми. Альфа и омега этих отношений — отношения в процессе производства жизни (от первого полового акта прадеда человеков Адама с прабабкой Евой — до капиталистического разделения труда и биткойна).
Смена формы этих отношений поменяет и функцию как ordo rerum, так и ordo idearum. Вместо отчуждённо-изолированного, замкнутого на себя осколка бытия, оба порядка смогут воссоединиться в одном большом и настоящем порядке. В Субстанции, понятой и как Субъект.
#судьбафилософии #Маркс #Спиноза #Альтюссер #Грамши
Гегельнегоголь
Будем реалистами — невозможно при нынешнем порядке вещей философу пойти и научить физика, врача, инженера. И им не нужна философия. И философии не нужны они. (По Шекспиру всё: «Что ему Гекуба? Что он ей?») Так философ и останется в своём уютном кабинете…
И да: «Будьте реалистами — требуйте невозможного!»
«Вспомнить всё!» как главный философский лозунг.
…Да, грек Платон греческого слова «феноменология» не употреблял, но это ничего не меняет. Его теория анамнезиса — вся из феноменологического опыта, из простейшего и всем, наверное, известного озарения при знакомстве с истинной идеей.
«Как верно! Но… разве я этого не знал раньше? Как будто знал, но не со-знавал». Знакомство с истиной — это всегда встреча со знакомым незнакомцем. Которого знал тысячу лет, но встретил впервые.
Более того, идея мгновенно становится своей, человек, у-своив её, не может воспринимать её как не-свою, чужую, не-себе-принадлежащую. Но сознание упрямо хранит воспоминание о том моменте, когда состоялось знакомство с идеей, когда она ещё не была собственно своей. И такое странное, но верное умонастроение возникает при знакомстве с истиной всегда и неизбежно. (У художников-поэтов сей феномен принимает форму зависти творца к другому творцу: «Ну почему не я это написал?!» Вся трагическая история Моцарта и Сальери коренится в таком завистливом удивлении).
И вот этот-то феномен «нового как будто забытого старого» и взял, очевидно, наш amicus Plato в основание своей великой теории. Гегель назвал это явление Идеи сознанию возвращением Абсолютной Идеи к себе из своего инобытия. Здесь, по сути, тот же анамнезис, только на высоте несравненно более конкретной мысли: Абсолютная Идея вспоминает саму себя в сознании человека. Таким образом и сама Идея поднимается до высоты абсолютности, и человека туда же возносит. И смысл у Гегеля и Платона один тот же — и это истинный смысл! — нужно оглянуться назад, чтоб пойти вперёд.
Необходимо «вспомнить всё», необходимо осознать прошедшее как своё прошедшее, понять себя как момент историко-логической тотальности — и двигать дальше.
«Может быть, один взгляд назад мне откроет в будущее глаза…»
#Платон #Гегель #анамнезис #Абсолют #феноменология
…Да, грек Платон греческого слова «феноменология» не употреблял, но это ничего не меняет. Его теория анамнезиса — вся из феноменологического опыта, из простейшего и всем, наверное, известного озарения при знакомстве с истинной идеей.
«Как верно! Но… разве я этого не знал раньше? Как будто знал, но не со-знавал». Знакомство с истиной — это всегда встреча со знакомым незнакомцем. Которого знал тысячу лет, но встретил впервые.
Более того, идея мгновенно становится своей, человек, у-своив её, не может воспринимать её как не-свою, чужую, не-себе-принадлежащую. Но сознание упрямо хранит воспоминание о том моменте, когда состоялось знакомство с идеей, когда она ещё не была собственно своей. И такое странное, но верное умонастроение возникает при знакомстве с истиной всегда и неизбежно. (У художников-поэтов сей феномен принимает форму зависти творца к другому творцу: «Ну почему не я это написал?!» Вся трагическая история Моцарта и Сальери коренится в таком завистливом удивлении).
И вот этот-то феномен «нового как будто забытого старого» и взял, очевидно, наш amicus Plato в основание своей великой теории. Гегель назвал это явление Идеи сознанию возвращением Абсолютной Идеи к себе из своего инобытия. Здесь, по сути, тот же анамнезис, только на высоте несравненно более конкретной мысли: Абсолютная Идея вспоминает саму себя в сознании человека. Таким образом и сама Идея поднимается до высоты абсолютности, и человека туда же возносит. И смысл у Гегеля и Платона один тот же — и это истинный смысл! — нужно оглянуться назад, чтоб пойти вперёд.
Необходимо «вспомнить всё», необходимо осознать прошедшее как своё прошедшее, понять себя как момент историко-логической тотальности — и двигать дальше.
«Может быть, один взгляд назад мне откроет в будущее глаза…»
#Платон #Гегель #анамнезис #Абсолют #феноменология
Гегельнегоголь
И да: «Будьте реалистами — требуйте невозможного!»
Невозможность невозможного.
Вообще, требовать, добиваться, стремиться можно только к невозможному. Требовать возможного, желать его, стремиться к нему — невозможно логически: возможное просто валяется под ногами, надо просто взять его! Что его требовать? Только дураки ломятся в открытую дверь.
Люди умные хотят то, чего ещё нет. (Повторюсь: иначе исчезает смысл самого хотения-желания).
Проверить реальность, испытать её на актуальность потенциального — вот задача для умного человека.
Что таит наше мироздание потенциально — заранее не заповедано. Потенциальную сущность мы узнаем, лишь переведя её в актуальную форму, лишь дав ей реализоваться. Вот вам и аристотелевская энтелехия! (Не даром Мих. Лифшиц призывал брать «займы» диалектики у старика Стагирита).
Потому любой план, любая мысль, любая надежда — есть требование «невозможного». И весь смысл хохмы французских студентов 1968 года в том, что само слово «невозможное» — невозможно! Невозможно совершенно и абсолютно, ибо логически невозможно.
#Аристотель #Лифшиц #энтелехия
Вообще, требовать, добиваться, стремиться можно только к невозможному. Требовать возможного, желать его, стремиться к нему — невозможно логически: возможное просто валяется под ногами, надо просто взять его! Что его требовать? Только дураки ломятся в открытую дверь.
Люди умные хотят то, чего ещё нет. (Повторюсь: иначе исчезает смысл самого хотения-желания).
Проверить реальность, испытать её на актуальность потенциального — вот задача для умного человека.
Что таит наше мироздание потенциально — заранее не заповедано. Потенциальную сущность мы узнаем, лишь переведя её в актуальную форму, лишь дав ей реализоваться. Вот вам и аристотелевская энтелехия! (Не даром Мих. Лифшиц призывал брать «займы» диалектики у старика Стагирита).
Потому любой план, любая мысль, любая надежда — есть требование «невозможного». И весь смысл хохмы французских студентов 1968 года в том, что само слово «невозможное» — невозможно! Невозможно совершенно и абсолютно, ибо логически невозможно.
#Аристотель #Лифшиц #энтелехия
Гегельнегоголь
Невозможность невозможного. Вообще, требовать, добиваться, стремиться можно только к невозможному. Требовать возможного, желать его, стремиться к нему — невозможно логически: возможное просто валяется под ногами, надо просто взять его! Что его требовать?…
В итоге: всё возможно.
При двух условиях: а) кроме самой невозможности и б) пока не доказано обратное. А обратное доказано быть не может: во-первых, история is the never ending story и невозможное сегодня послезавтра станет вчерашним днём. Отсюда, во-вторых, феномен «чёрного лебедя», который всегда подкорректирует любые «никогда».
При двух условиях: а) кроме самой невозможности и б) пока не доказано обратное. А обратное доказано быть не может: во-первых, история is the never ending story и невозможное сегодня послезавтра станет вчерашним днём. Отсюда, во-вторых, феномен «чёрного лебедя», который всегда подкорректирует любые «никогда».
Гегельнегоголь
В итоге: всё возможно. При двух условиях: а) кроме самой невозможности и б) пока не доказано обратное. А обратное доказано быть не может: во-первых, история is the never ending story и невозможное сегодня послезавтра станет вчерашним днём. Отсюда, во-вторых…
Всё дозволено?
Вопрос этот, так занимавший Фёдора Михайловича, просто-напросто дурно сформулирован.
Тут два варианта.
Если человек есть Творец вселенной, совершенный Абсолютный дух (а Достоевский явно под впечатлением от чтения Гегеля размышлял), тогда сам вопрос тавтологичен. Или задан в качестве ученического упражнения в риторике. Потому что ответ уже дан заранее: если человек = Абсолют, кто ж ему запретит?
Или человек не есть Творец и демиург вселенной — и тогда вопрос всё равно мимо. Где же та инстанция, которая выдаёт справки и разрешения? Вновь: кто ж ему запретит? И если формулировать именно так: «Всё дозволено?» — то, опять же, получается упражнение в риторике (ну кому неизвестно, что не всё?!) — если же попытаться риторический вопрос развернуть, то получается такой же абстрактный ответ: ничего не дозволено.
Тогда поднимается другой вопрос, занимавший уже Герцена: «Всё подтасовано?» Неужели вся наша жизнь, всё мироздание есть карточная игра с невидимым шулером, который заранее подтасовал всю колоду?! Тогда к чёрту эту игру!.. Герцен, правда, нашёл более позитивный ответ на проклятый вопрос.
…Но вернёмся к антиномиям Достоевского.
Правильно поставить вопрос — значит, наполовину ответить на него. Поэтому долой воспалённую обострённость формулировки Достоевского — она ложна. Перевернём её. Вместо «всё дозволено?» должно быть «ничего не запрещено». Да, без знака вопроса.
Игра ведётся, ставки крупные, но карты не краплёные, игрока никто не обманывает — вернее, он рад обманываться сам. Ничего не подтасовано!
Всё по-честному. Сами игроки — одновременно и крупье, и владельцы мирового казино. На кону познание. И игра не с нулевой суммой, а всегда в прибыль. Выигрывает игрок-индивид — выигрывает человечество-казино, проигрывает он (ложно поставив вопрос) — вновь выигрывает всеобщая администрация клуба.
В итоге, ничего не запрещено, все пути открыты и ставки доступны — в крайнем случае сама реальность-Субстанция подправит слишком азартного игрока. В мире, где даже наказание после преступления — разумное понимание себя и действительности — проигрыш всё равно невозможен. Родион Раскольников, если бы ему уже в Сибири предложили отмотать всё назад — не согласился бы. Ибо полученное познание своей тотальной тождественности с миром бесценно.
«Кто разумно смотрит на мир, на того и мир смотрит разумно». Потому что в итоге человек (а в нём мир) смотрит сам на себя.
#Достоевский #Герцен #Гегель
Вопрос этот, так занимавший Фёдора Михайловича, просто-напросто дурно сформулирован.
Тут два варианта.
Если человек есть Творец вселенной, совершенный Абсолютный дух (а Достоевский явно под впечатлением от чтения Гегеля размышлял), тогда сам вопрос тавтологичен. Или задан в качестве ученического упражнения в риторике. Потому что ответ уже дан заранее: если человек = Абсолют, кто ж ему запретит?
Или человек не есть Творец и демиург вселенной — и тогда вопрос всё равно мимо. Где же та инстанция, которая выдаёт справки и разрешения? Вновь: кто ж ему запретит? И если формулировать именно так: «Всё дозволено?» — то, опять же, получается упражнение в риторике (ну кому неизвестно, что не всё?!) — если же попытаться риторический вопрос развернуть, то получается такой же абстрактный ответ: ничего не дозволено.
Тогда поднимается другой вопрос, занимавший уже Герцена: «Всё подтасовано?» Неужели вся наша жизнь, всё мироздание есть карточная игра с невидимым шулером, который заранее подтасовал всю колоду?! Тогда к чёрту эту игру!.. Герцен, правда, нашёл более позитивный ответ на проклятый вопрос.
…Но вернёмся к антиномиям Достоевского.
Правильно поставить вопрос — значит, наполовину ответить на него. Поэтому долой воспалённую обострённость формулировки Достоевского — она ложна. Перевернём её. Вместо «всё дозволено?» должно быть «ничего не запрещено». Да, без знака вопроса.
Игра ведётся, ставки крупные, но карты не краплёные, игрока никто не обманывает — вернее, он рад обманываться сам. Ничего не подтасовано!
Всё по-честному. Сами игроки — одновременно и крупье, и владельцы мирового казино. На кону познание. И игра не с нулевой суммой, а всегда в прибыль. Выигрывает игрок-индивид — выигрывает человечество-казино, проигрывает он (ложно поставив вопрос) — вновь выигрывает всеобщая администрация клуба.
В итоге, ничего не запрещено, все пути открыты и ставки доступны — в крайнем случае сама реальность-Субстанция подправит слишком азартного игрока. В мире, где даже наказание после преступления — разумное понимание себя и действительности — проигрыш всё равно невозможен. Родион Раскольников, если бы ему уже в Сибири предложили отмотать всё назад — не согласился бы. Ибо полученное познание своей тотальной тождественности с миром бесценно.
«Кто разумно смотрит на мир, на того и мир смотрит разумно». Потому что в итоге человек (а в нём мир) смотрит сам на себя.
#Достоевский #Герцен #Гегель
Гегель и предопределение.
Оказалось, на наших философских суглинках есть люди, считающие, что система Гегеля есть «детерминизм». Каких только суеверий не растёт на бедной разумением духовной почве… Проредим поле квази-философских сорняков-суеверий.
Во-первых, детерминизм (русский язык, вообще-то, имеет точный эквивалент: предопределение) есть религиозное представление. Не категория логики, не философское понятие, а именно религиозное представление (которое есть попытка осмыслить мир через художественный образ). Предопределение есть представление о том, что весь мир — плод воображения Бога-Творца, который, как хороший беллетрист, заранее продумал всю фабулу вселенского романа, романа нашей жизни. И как в произведении хорошего автора нет ничего лишнего и случайного — так и у Бога всё предопределено заранее его волей. «Всё подтасовано!» — негодующе воскликнул по этому поводу Герцен. Да, у Господа Бога «всё подтасовано»: по крайней мере, если принимать всерьёз предопределение, необходимо согласиться и с подтасованностью.
Но это представление христианства.
У Гегеля ничего подтасованного нет. Просто потому, что он не религиозный мыслитель. Не может быть религиозным мыслителем философ, сказавший: Бог — это мышление, религия — способ познания человеком мира. Само представление (представление предопределения) для Гегеля есть неистинная, незрелая форма мышления.
Другой вопрос, что люди, толком не понявшие ни Гегеля, ни христианство, пытаются Гегелю приписать предопределение. По сути, мысля по аналогии (которая сама есть инфантилизм мышления), перенося на одно неизвестное (Гегеля) другое плохо понятое (образ предопределения).
Во-вторых, предопределение всегда предполагает несвободу. И не надо софистических вывихов в стиле «настоящая свобода — это предопределение». Это тёмная комната, где бегают чёрные кошки.
Не надо наводить тень на плетень.
Предопределенность сама вполне определённа.
Предопределенность есть другое имя для рабства: «молю тя, Боже, раб Твой, имярек».
Но и существовать предопределенность может только в паре со свободой: иначе само предопределение обесценивается, уничтожается.
Отсюда: мыслить мир как предопределённый — значит рисовать дуалистичную картину мира. Дуализм всегда ложен. Если в вашей мысли сталкиваются непримиримые начала — значит, где-то вы ошиблись, что-то вы неверно поняли.
И да, излишне говорить: Гегель не дуалист.
Поэтому самой проблемы свободы и необходимости для Гегеля нет. Хотя она очень занимала его современников. Необходимость движения Идеи через природу к своему самопознанию человеком и в человеке означает, что эта необходимость должна быть осознана человеком как своя необходимость, как движение его, человека, собственной мысли и дела. Но своя необходимость не есть истинная необходимость — это свобода, а взятая в масштабе Абсолютной Идеи это абсолютная свобода.
И здесь ответ: почему для Гегеля вопрос о свободе и необходимости (предопределении, детерминации) никогда и не был собственно вопросом — уже потому, что сами эти категории «свобода» и «необходимость» оказываются несущественными. Это лишь рассудочные абстракции, снимаемые логическим ходом настоящей, разумной мысли.
Кстати. Этой рассудочной абстрактностью свободы и необходимости объясняется невозможность найти ясное понятие этих категорий, отсюда вся квази-схоластическая канитель со «свободой от» и «свободой для». Гегель, естественно, оперирует свободой и необходимостью — но больше (пардон за каламбур) из необходимости показать своим читателям, ещё только поднимающимся к разумному знанию, диалектику снятия противоположности и ограниченности свободы и необходимости.
Говоря «умными» словами: свобода и необходимость у Гегеля имеют не онтологическое, а феноменологическое значение.
Отсюда отсутствие этики у Гегеля. Отсюда его «имморализм», приводивший в религиозный ужас наших славянофилов (вспомнить охи-ахи Хомякова, например).
Этот же «имморализм» (который, конечно, есть высшая мораль) вдохновлял Герцена: «Ничего не подтасовано!» в мировой истории — значит, и мы можем сказать своё слово.
Оказалось, на наших философских суглинках есть люди, считающие, что система Гегеля есть «детерминизм». Каких только суеверий не растёт на бедной разумением духовной почве… Проредим поле квази-философских сорняков-суеверий.
Во-первых, детерминизм (русский язык, вообще-то, имеет точный эквивалент: предопределение) есть религиозное представление. Не категория логики, не философское понятие, а именно религиозное представление (которое есть попытка осмыслить мир через художественный образ). Предопределение есть представление о том, что весь мир — плод воображения Бога-Творца, который, как хороший беллетрист, заранее продумал всю фабулу вселенского романа, романа нашей жизни. И как в произведении хорошего автора нет ничего лишнего и случайного — так и у Бога всё предопределено заранее его волей. «Всё подтасовано!» — негодующе воскликнул по этому поводу Герцен. Да, у Господа Бога «всё подтасовано»: по крайней мере, если принимать всерьёз предопределение, необходимо согласиться и с подтасованностью.
Но это представление христианства.
У Гегеля ничего подтасованного нет. Просто потому, что он не религиозный мыслитель. Не может быть религиозным мыслителем философ, сказавший: Бог — это мышление, религия — способ познания человеком мира. Само представление (представление предопределения) для Гегеля есть неистинная, незрелая форма мышления.
Другой вопрос, что люди, толком не понявшие ни Гегеля, ни христианство, пытаются Гегелю приписать предопределение. По сути, мысля по аналогии (которая сама есть инфантилизм мышления), перенося на одно неизвестное (Гегеля) другое плохо понятое (образ предопределения).
Во-вторых, предопределение всегда предполагает несвободу. И не надо софистических вывихов в стиле «настоящая свобода — это предопределение». Это тёмная комната, где бегают чёрные кошки.
Не надо наводить тень на плетень.
Предопределенность сама вполне определённа.
Предопределенность есть другое имя для рабства: «молю тя, Боже, раб Твой, имярек».
Но и существовать предопределенность может только в паре со свободой: иначе само предопределение обесценивается, уничтожается.
Отсюда: мыслить мир как предопределённый — значит рисовать дуалистичную картину мира. Дуализм всегда ложен. Если в вашей мысли сталкиваются непримиримые начала — значит, где-то вы ошиблись, что-то вы неверно поняли.
И да, излишне говорить: Гегель не дуалист.
Поэтому самой проблемы свободы и необходимости для Гегеля нет. Хотя она очень занимала его современников. Необходимость движения Идеи через природу к своему самопознанию человеком и в человеке означает, что эта необходимость должна быть осознана человеком как своя необходимость, как движение его, человека, собственной мысли и дела. Но своя необходимость не есть истинная необходимость — это свобода, а взятая в масштабе Абсолютной Идеи это абсолютная свобода.
И здесь ответ: почему для Гегеля вопрос о свободе и необходимости (предопределении, детерминации) никогда и не был собственно вопросом — уже потому, что сами эти категории «свобода» и «необходимость» оказываются несущественными. Это лишь рассудочные абстракции, снимаемые логическим ходом настоящей, разумной мысли.
Кстати. Этой рассудочной абстрактностью свободы и необходимости объясняется невозможность найти ясное понятие этих категорий, отсюда вся квази-схоластическая канитель со «свободой от» и «свободой для». Гегель, естественно, оперирует свободой и необходимостью — но больше (пардон за каламбур) из необходимости показать своим читателям, ещё только поднимающимся к разумному знанию, диалектику снятия противоположности и ограниченности свободы и необходимости.
Говоря «умными» словами: свобода и необходимость у Гегеля имеют не онтологическое, а феноменологическое значение.
Отсюда отсутствие этики у Гегеля. Отсюда его «имморализм», приводивший в религиозный ужас наших славянофилов (вспомнить охи-ахи Хомякова, например).
Этот же «имморализм» (который, конечно, есть высшая мораль) вдохновлял Герцена: «Ничего не подтасовано!» в мировой истории — значит, и мы можем сказать своё слово.
Свобода и необходимость
— это категории мышления ещё не свободного, ещё только формально-рассудочного, ещё только стремящегося к разуму.
Как человек со здоровым сердцем не знает, где оно в его груди находится — так и по-настоящему свободный человек не знает оппозиции «свобода-необходимость».
#свобода_и_необходимость
— это категории мышления ещё не свободного, ещё только формально-рассудочного, ещё только стремящегося к разуму.
Как человек со здоровым сердцем не знает, где оно в его груди находится — так и по-настоящему свободный человек не знает оппозиции «свобода-необходимость».
#свобода_и_необходимость
Forwarded from Библия
Наполовину католический поп, наполовину философ-резонёр, но цельный палач по натуре Де Местр сказал бы по поводу этого риторического вопля пророка Иеремии: потому что страдающие благочестивые заслужили торжество негодяев — особенно, если эти страдающие а) не христиане и б) не относятся к народам цивилизованной Европы. Пути Господни неисповедимы: сами страдающие праведники, вероятно, не столь уж праведны, раз Господь отдаёт победу нечестивым. Провидение, понимаете ли!
Антипод Де Местра Гегель просто не стал бы отвечать на этот риторический (и, конечно, очень моральный и очень душещипательный) вопрос. Нечестивцы успешны, а вероломные благоденствуют? Но история ещё не закончена! — Поживите чуть подольше, и вы увидите, как нечестивцы будут неправедно оболганы и поруганы, а вероломных предадут и жестоко втопчут в грязь. Где все эти великие царства мировой истории, которыми правили лжецы, убийцы и развратники, облаченные в пурпурные тоги? Нет их, могилы их разграблены, города их стёрты с лица земли, народы их рассеяны по свету, смешаны с чужаками и забыли сами себя. Потому не стоит отчаиваться, глядя на праздник нечестивцев и триумф вероломных. Провидение (другое имя для предопределения) — не существует.
#ДеМестр #Гегель #Библия #Провидение
Антипод Де Местра Гегель просто не стал бы отвечать на этот риторический (и, конечно, очень моральный и очень душещипательный) вопрос. Нечестивцы успешны, а вероломные благоденствуют? Но история ещё не закончена! — Поживите чуть подольше, и вы увидите, как нечестивцы будут неправедно оболганы и поруганы, а вероломных предадут и жестоко втопчут в грязь. Где все эти великие царства мировой истории, которыми правили лжецы, убийцы и развратники, облаченные в пурпурные тоги? Нет их, могилы их разграблены, города их стёрты с лица земли, народы их рассеяны по свету, смешаны с чужаками и забыли сами себя. Потому не стоит отчаиваться, глядя на праздник нечестивцев и триумф вероломных. Провидение (другое имя для предопределения) — не существует.
#ДеМестр #Гегель #Библия #Провидение
Гегельнегоголь
Наполовину католический поп, наполовину философ-резонёр, но цельный палач по натуре Де Местр сказал бы по поводу этого риторического вопля пророка Иеремии: потому что страдающие благочестивые заслужили торжество негодяев — особенно, если эти страдающие а)…
И ещё о Провидении.
Казалось бы, в этих последних строках («Провидение не существует») есть противоречие: если трон нечестивого в итоге рушится, если вероломный сам будет обманут — не это ли торжество Провидения?
Нет.
Не стоит смешивать объективную разумность и Провидение как предопределение мира божественным Субъектом-Творцом.
Троны нечестивых рушатся не потому, что Верховное Существо так решило (одним в воздаяние, другим в утешение). А потому, что это троны эгоистов, в безумии самомнения восставших против мировой истины (объективно, просто потому, что они не знают её). Не зная разумной свободы, эти любовники субъективного своеволия, рано или поздно вынуждены подчиниться плётке жестокой необходимости.
Никакого предопределения злодеев к тому, чтоб быть или не быть злодеями — нет. Никто не придумывал заранее («провидел») эту мировую «игру с нулевой суммой» когда все злодеи наказаны, но праведники всё равно «унижены и оскорблены» — да и сама такая игра была бы сущая бессмыслица — потому не надо принижать Бога, приписывая ему бессмыслицу.
И не стоило бы обсуждать этот вопрос («Гегель и Провидение»), если бы не забавное quid pro quo, путаница, происходящая в конце каждого акта мировой пьесы.
Видя объективную разумность мировой истории в каждом решающем пункте (заметим, пункте завершённом, закруглённом в тотальность), люди по аналогии с собственным мышлением заключают о существовании некоего Высшего Разумного Существа, всё провидевшего, и всё обустроившего. И вот тут, если быть на высоте мышления, надо уметь различать.
Во-первых, умозаключение по аналогии всегда ошибочно: это всегда заключение от известного к неизвестному, то есть — насилие и произвол, только интеллектуальный.
Во-вторых, надо подняться над своей субъективностью и понять разум как не-субъективный, но объективный разум Субстанции.
Тогда становится ясно: почему мы видим эту разумность только post festum, в сумерках истории, под шелест совиных крыльев, когда сам исторический предмет стал историей. Если бы Провидение не было только логической ошибкой, распространённой для обыденного (неразвитого) мышления по аналогии, тогда это Провидение можно было познать ante festum.
Но нет.
Мир — не дурная пьеса, концовка которой ясна уже в первом акте. Чтобы что-то понять в мировой истории, тут надо ждать завершения каждого действия. А лучше — действовать самим.
#Гегель #Провидение #философияистории
Казалось бы, в этих последних строках («Провидение не существует») есть противоречие: если трон нечестивого в итоге рушится, если вероломный сам будет обманут — не это ли торжество Провидения?
Нет.
Не стоит смешивать объективную разумность и Провидение как предопределение мира божественным Субъектом-Творцом.
Троны нечестивых рушатся не потому, что Верховное Существо так решило (одним в воздаяние, другим в утешение). А потому, что это троны эгоистов, в безумии самомнения восставших против мировой истины (объективно, просто потому, что они не знают её). Не зная разумной свободы, эти любовники субъективного своеволия, рано или поздно вынуждены подчиниться плётке жестокой необходимости.
Никакого предопределения злодеев к тому, чтоб быть или не быть злодеями — нет. Никто не придумывал заранее («провидел») эту мировую «игру с нулевой суммой» когда все злодеи наказаны, но праведники всё равно «унижены и оскорблены» — да и сама такая игра была бы сущая бессмыслица — потому не надо принижать Бога, приписывая ему бессмыслицу.
И не стоило бы обсуждать этот вопрос («Гегель и Провидение»), если бы не забавное quid pro quo, путаница, происходящая в конце каждого акта мировой пьесы.
Видя объективную разумность мировой истории в каждом решающем пункте (заметим, пункте завершённом, закруглённом в тотальность), люди по аналогии с собственным мышлением заключают о существовании некоего Высшего Разумного Существа, всё провидевшего, и всё обустроившего. И вот тут, если быть на высоте мышления, надо уметь различать.
Во-первых, умозаключение по аналогии всегда ошибочно: это всегда заключение от известного к неизвестному, то есть — насилие и произвол, только интеллектуальный.
Во-вторых, надо подняться над своей субъективностью и понять разум как не-субъективный, но объективный разум Субстанции.
Тогда становится ясно: почему мы видим эту разумность только post festum, в сумерках истории, под шелест совиных крыльев, когда сам исторический предмет стал историей. Если бы Провидение не было только логической ошибкой, распространённой для обыденного (неразвитого) мышления по аналогии, тогда это Провидение можно было познать ante festum.
Но нет.
Мир — не дурная пьеса, концовка которой ясна уже в первом акте. Чтобы что-то понять в мировой истории, тут надо ждать завершения каждого действия. А лучше — действовать самим.
#Гегель #Провидение #философияистории
Великий Ансельм из Кентербери в «Прослогионе» обосновал бытие Бога через так называемый онтологический аргумент: «Бог есть то, больше чего нельзя себе представить» — Поднимая этот вопрос, мы уже мыслим Бога (и даже богохульник, говорящий «Бога нет!» — мыслит так или иначе Бога — иначе его слова не имеют смысла). Следовательно, в уме Бог уже существует. Но если Бог есть то, «больше чего нельзя себе представить» — то он существует и в уме, и за пределами ума, в предметном мире. Иначе можно было бы представить себе нечто большее Бога, а это невозможно.
Шесть столетий спустя Гегель довольно указывал на Ансельма как на своего предшественника, первого, кто чётко сформулировал тождество мышления и бытия.
Всё так.
А если проделать мыслительный эксперимент, обратный тому, что устраивал Ансельм Кентерберийский и представить себе, наоборот, сущность настолько ничтожную, меньше которой нельзя себе представить, меньше которой не может быть ничего?
Эта ничтожная сущность от этого перестанет существовать? Хотя бы в мысли?
Нет. Не перестанет. И, более того, будет реализовываться на практике. В силу всё того же тождества мышления и бытия.
Потому любые химеры человеческого ума — значимы.
#Ансельм #Гегель #химеры
Шесть столетий спустя Гегель довольно указывал на Ансельма как на своего предшественника, первого, кто чётко сформулировал тождество мышления и бытия.
Всё так.
А если проделать мыслительный эксперимент, обратный тому, что устраивал Ансельм Кентерберийский и представить себе, наоборот, сущность настолько ничтожную, меньше которой нельзя себе представить, меньше которой не может быть ничего?
Эта ничтожная сущность от этого перестанет существовать? Хотя бы в мысли?
Нет. Не перестанет. И, более того, будет реализовываться на практике. В силу всё того же тождества мышления и бытия.
Потому любые химеры человеческого ума — значимы.
#Ансельм #Гегель #химеры