Привет, Петербург! Снова я в любимом городе. Завтра, 20 сентября, будет лекция (мне больше по душе слово «беседа») о русском коммунизме. Встречаемся в самом философском из книжных — и в самом книжном из всех философских магазинов — в «Дали». Друзья, если Вы живёте в Петербурге — приходите, во-первых, будет интересно, а во-вторых, познакомимся лично: не Телеграмом единым жив человек.

В эту среду, 20 сентября, в 19:00 встречаемся в «Дали» на лекции-дискуссии «К метафизике русского коммунизма: А.И. Герцен, К.С. Аксаков, Н.Г. Чернышевский, Н.Ф. Фёдоров».

Фактическое проявление русского коммунизма, его явление в истории хорошо известно. Но факт получает право бытия только благодаря мысли, встраивающей его в целостную картину событий, выясняющей его смысл. Итак: что такое русский коммунизм? В чем его сущность? — на физических руинах коммунизма зададим мы себе этот метафизический вопрос.

Тему эту не назовёшь сколько-нибудь исследованной. Осмысление и осознание, понимание чего-либо имеет то общее с вином свойство, что требует выдержки, времени для своего созревания. Правда, тут и отличие от вина: не опьянения мы желаем мысли, но предельно трезвого, истинного понимания.

И если любое событие от верно осознающий его мысли всегда отделяет временной интервал — то в случае с русским коммунизмом к этому объективному препятствию всегда добавлялись субъективно-конъюнктурные: тема всегда была слишком идеологизирована, слишком живой нерв событий задевала. И если в советское время даже поставить вопрос о метафизике коммунизма было невозможно, потому что элементарно небезопасно, то в постсоветскую эпоху сам вопрос был признан несуществующим: так нечистая совесть старается спрятать тревожащие её воспоминания.

Мы приступим к метафизике русского коммунизма с рассмотрения персоналий. Герцен, Константин Аксаков, Чернышевский и Фёдоров — вот четыре (и возможно: для кого-то неожиданные) лица русского коммунизма, которые определили его, коммунизма, общее лицо.

Лекцию прочтёт Владислав Сарычев, наш большой друг и автор историко-философского исследования «Искатели Абсолюта: история русских гегельянцев», второй том которого уже готовится к печати. Рекомендуем подписаться на его канал «Гегельнегоголь»

Сегодня в эфире непостоянная рубрика «Книжные Петербурга».

Эпизод первый. «Шутки Жижека».

Вообще, так можно было бы назвать каждую книгу Жижека. Если (и когда) издадут его ПСС (у каждого коммуниста-теоретика должно быть ПСС! Для вождя и властителя левацких дум это такой же неотъемлемый атрибут, как протяжённость и мышление — для спинозовской Субстанции), так вот: если (и когда) издадут жижековское ПСС, его так и стоит назвать: «Шутки Жижека».

#Жижек

Да что там ПСС! В гипотетическом будущем учебнике по истории марксизма (включающем, конечно, и XXI век) наше с вами настоящее будет с полным правом названо «периодом шуток Жижека».

А вообще, конечно, симптоматично, что у самого (не единственного ли?) популярного «левого» писателя современности выходят из печати «шутки».

Что это? Смех сквозь слёзы? Чёрный юмор в стиле «я спешу посмеяться над всем, иначе мне пришлось бы заплакать»?(Петросян взял эти слова Бомарше в качестве эпиграфа к своей «Смехопанораме» и тем опошлил до невозможности. Ну, а наш любимый Жижек не то же ли делает с марксизмом?)

Или это — постмодернистские забавы? Вырождение марксизма в шутовство и клоунаду? А может быть, напротив, это тактический ход словенского марксиста: этакий литературный «энтризм», хитрое вхождение в сознание обывателя под безобидным предлогом и благостным видом (ну, «шутки» же!) — с развертыванием в дальнейшем радикальной агитации?

Всё рядом, но всё не в точку.

Лучше всего «шутки» Жижека как форму современной левой идеологии позволяет понять «Эстетика» Гегеля. Точнее: те её страницы, где Гегель воюет с романтиками по поводу иронии.

Ирония романтиков — это философский субъективизм Фихте, квази-религия Я, нашедшая себе литературного рассказчика, своего выразителя в художественной форме. И потому ирония убийственна для всего живого: это радикальная попытка Я согнуть реальность, принудить её к капитуляции перед волей Субъекта, такое художественное якобинство. А что делал Робеспьер с неугодными, с теми, кто уже своим существованием противоречил его взглядам на мир? «La mort!» — таков был вердикт, и свежая голова, тараща глаза и ещё двигая губами, летела в корзину палача.

Так и ирония романтиков: это, по сути, гильотина в искусстве, художественное принуждение Субстанции к принятию воли творческого Субъекта. И не случайно романтики становились всё более ироничными по мере спада революции.

Ирония — это революция в изгнании, это сублимация и попытка компенсации за то, что в нехудожественном мире революция проиграла, а реакция победила.

Так и наш дорогой словенский товарищ. Его «шутки» — такое же проявление не только подавленной революции, но и самих надежд на изменение status quo. Суггестия и сублимация — как видим, Жижек мог бы обратить свой любимый фрейдо-марксистский психоанализ на самого себя. «Врачу, исцелися сам!»

Вот только проблему не решить ни мозгокопательством, ни ироничными шуточками. Тут лучше поможет старина Маркс: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его».

А это уже дело серьёзное.

#Гегель #ирония #романтики #Маркс #Жижек

Антон Сюткин, мой заочный товарищ по поискам Абсолюта, отреагировал на мой пост про Жижека. Критика, тем более умная и доброжелательная, нацеленная на совместный поиск истины — всегда благо. Но и ясность внести тоже надо. Тем более в товарищеской дискуссии.

Поэтому: лец ми спик ин май дефенс.

Первое: я и сам не считаю Жижека романтиком. Во-первых, романтизм как таковой, мёртв давно: его убила своей неудачей европейская революция 1848 года. Кадавр романтизма, правда, продолжил существование: но если в живую и юную пору романтики воодушевлялись революционным якобинством и фихтеанским энтузиазмом Я, осознавшего себя властелином Вселенной, то после 1848 года романтизм, ставший corpus sine spiritus, был наэлектризован уже мрачной готикой, наци-духом и тевтономанией. В литературном измерении это была смена йенских романтиков на гейдельбергских.

Поэтому, конечно же, Жижек — не романтик. Но, во-вторых, у романтиков и Жижека есть общее. И это общее есть ирония. Сама же ирония — художественный метод субъективного идеализма а-ля Фихте.

Откуда этот субъективизм у Жижека? Как реакция на утрату субстанциального начала в марксизме. Сами дискуссии о том, кого и что считать «рабочим классом» — дискуссии, развернувшиеся среди левых в XXI веке (и не приведшие ни к чему), уже говорят о том, что объективная сущность, субстанциальная категория марксизмом была утеряна.

Но если Субстанция была утрачена, то Субъект (мыслящий человек-марксист) никуда не делся. Что ему было делать в условиях утраченного Абсолюта? Окуклиться в своём субъективном полюсе до лучших времён. (В этом смысле сегодня мы все субъективисты). Вот Жижеку, пережившему не только крах коммунизма, но и смерть Югославии, и торжество национализма, осталась только ирония над этим глупым миром, решившим снова наступить на старые грабли и расшибить себе лоб.

Итак: общность метода иронии не делает Жижека романтиком. И да, «Эстетика» Гегеля, исчерпывающе критикующая иронию — даёт верное понимание не только романтиков, но и не-романтика Жижека.

В-третьих: критика близких по духу мыслителей — это зачастую и самокритика. (По сути, та же ирония, кинжал которой колет и жертву, и нападающего. Ирония — поскольку штука сугубо субъективная — всегда есть и самоирония). Поэтому: нет, история и мысль после Гегеля не закончились (это слишком очевидно, чтоб утверждать обратное, тем более ставить этот тезис в качестве аргумента). Но! (Как известно, суть любой фразы всегда начинается после «но»).

Поэтому — но: философия Гегелем завершена (не значит закончена, тут надо диалектически различать. Distinguo! Distinguo!)

Думаете, Карл Маркс дурак был, когда призвал изменить мир, а не объяснять (с шуточками или совершенно серьёзно) его в миллион первый раз? Нет, напротив: он очень хорошо понял Гегеля.

Другой вопрос: как же изменить этот мир?

Для начала, надо вернуть себе верное понимание этого мира, то есть — Субстанции.

А там, глядишь, и к тождеству Субстанции и Субъекта, чем Жижек не шутит, придём.

#Гегель #Маркс #Жижек #романтизм

https://yangx.top/absolutestudies/311

Запись встречи в петербургской «Дали». О метафизике русского коммунизма — и не только. Наслаждайтесь, если ещё не.

Запись встречи по заявкам.
Приятного просмотра, всем, кто не смог присоединиться вчера.

Друзья, во время дискуссии в «Дали» поступило предложение открыть комментарии. Или хотя бы возможность отреагировать эмодзи. Vox populi — vox Dei, как известно, поэтому интересно ваше мнение. Опрос прикреплю ниже. К результатам обещаю прислушаться.

О конце истории.

Гегеля часто упрекают (особенно марксисты, эти блудные сыны гегельянства) в убийстве истории. Дескать, всё неплохо было у старика устроено в монолитной цитадели его системы, но выжил, старый, из ума, когда решил, что история закончилась на его «абсолютном идеализме».

Но только где Гегель сказал, что история закончилась?

В лекциях по философии истории он говорит о «последней стадии истории, о нашем мире и наших днях». Конец ли это? Нет. Задача философии истории: мышление должно понять историю как своё произведение. (Гегель говорит об истории как теодицее, то есть оправдании Бога, и всё это оправдание = становление Духа = мышления). И «последняя стадия» означает: настало время познать мышлению себя сполна и истинно.

Это познание-осознание есть процесс. (И да, тут место порезвиться критикам: параллель с «Процессом» Кафки слишком просится на язык, чтоб быть заслуживающей внимания).

И пока человечество в целом, тотально не осознало себя творцом своей же истории — до тех пор история не завершена.

И уж совсем смешно читать натяжки некоторых советских (и не только) «философов»: якобы, Гегель закончил мировую историю (как уже сказано, он этого не делал), и чем закончил! Прусской монархией! Откроем вновь гегелевские лекции, но уже по истории философии, где ясно сказано, что в государстве мыслящее человечество (Дух) знает себя только со стороны некоторых видов своей же деятельности. Но задача-то в том, чтоб познать себя тотально, осознать себя полностью — а это даёт только наука (философия в первую голову). Лишь в ней мышление = Дух сознаёт себя как абсолютный Дух. Гегель говорит, что это — «точка зрения нашего времени», что этим постижением мышления самого себя «ряд духовных формаций завершён».

Опять же, конец ли это истории? Нет, ибо сознание процессуально, оно постоянно возобновляется — и даже если отцы поголовно стали всё познавшими философами — детям придётся пересознавать всё это вновь. И вновь, и вновь, и вновь…

(Вот ещё почему Николай Фёдоров был против деторождения: разомкнуть надо не только порочный круг рождений-смертей, но и дурную бесконечность необходимого и постоянно повторяющегося самосознания. Но то Фёдоров — сам Гегель необходимость повторения самосознания понимал не как дурную бесконечность, но круг истины: «Философия есть круг» — вот о чём эта загадочная строчка из «Философии права»).

Поэтому Гегель нигде, вот просто НИГДЕ не говорит о конце истории. Потому что этот конец невозможен. Привет г-ну Фукуяме!

И не надо подворовывать у Гегеля, говоря о свободе. Безусловно, это цель истории — поскольку Дух должен познать себя творцом себя самого и своей истории — а это и есть абсолютная свобода. Но отсюда без шулерства никак не выведешь апологии любезных Фукуяме «либеральных демократий». Просто потому, что свобода как свобода мышления тоже процессуальна. Она не может быть «достигнута» раз и навсегда.

Тут мысль Гегеля отлично иллюстрирует стих из «Фауста» Гёте:

Лишь тот достоин счастья и свободы,
Кто каждый день идёт за них на бой…

Каждый день на бой — в этом смысл. Фукуямовский раёк «либеральных демократий» никаких таких боёв не подразумевает! Если, конечно, это не массовые бойни в далёких «странах третьего мира»…

Вообще, само представление о конце истории есть проявление ложного понимания (то есть не-понимания) истории как временнóй последовательности событий, как хронологии. На самом же деле история есть не хронология, но самосознание. И только то, что вполне осознанно, по праву называется историей. Так, динозавры получили свою историю только тогда, когда человек раскопал, познал и осмыслил все эти юрские и прочие периоды в порядке. Потому человек — историк динозавров, ибо то, что не осознано, истории не имеет.

Вся задача для человека в том, чтоб стать своим историком, историком человечества. А это будет посложнее, чем раскапывать динозавров.

А что же Гегель? Гегель объективно и идеально завершает историю. Не заканчивает — а завершает, закругляет в тотальность круга. И задача каждого мыслящего в этот круг шагнуть, чтоб обрести историю.

Вот вам каламбур: чтобы познать историю как свою, как своё произведение, и себя — как свой же результат, человек должен во всех смыслах попасть в историю.

#Гегель #философияистории #Фукуяма

Подведём итоги. Большинство проголосовавших — за комменты + эмодзи в канале. Да будет так!

Размышления в лесах.

В лесах.

Когда Руссо бросил свой клич «Назад к природе!» Вольтер ответил ему: «Если Вам так угодно, можете становиться на четвереньки, мы же останемся людьми».

И здесь, как всегда с идеями, надо уметь различать.

Мысль о возвращении «к природе» — реакционная, конечно. Это тоска по «золотому веку», по детству, которое ушло безвозвратно. По сути, это классическая «правая» утопия: её идеал помещён в прошлом (которое даже никогда не существовало). Да, книжками Руссо зачитывались будущие якобинцы — так и что с того? От этого руссоистская утопия не перестаёт быть объективно реакционной. А вот школьные представления о французской революции имеет смысл несколько пересмотреть.

И, как это типично для «правых» идеологических проектов, руссоистский «Назад к природе» одновременно есть и призыв к отрицанию разума: в природе его нет, значит, и не нужен он! Руссо рубил сплеча: «Человек размышляющий есть извращённое животное». (Указывать на то, что сама эта максима есть размышление человека — излишне).

От этого неестественного натурализма легко уйти в другую крайность: в идею противостояния природе. «Не должны мы дожидаться милостей у природы, но должны взять их силой». Сам расцвет естественных наук — это триумф естествоиспытателей, палачей от науки, усадивших природу в кресло для допросов и под пытками вызнающих её, природы, тайны. Чтобы тайны естества познать, естество надо пытать — вот этическая максима «естественных» наук с эпохи Ренессанса и до наших дней.

Даже такой великий мастер диалектики, как Гегель, иронизировал над природой. Когда Гейне, будучи его студентом, поэтически восхищался звёздным небом — старый Учитель только хмыкнул: «Звёзды? Угревая сыпь на лице неба!»

И вот здесь-то и надо различать внутри идеи. По сути, оба противоречащих взгляда сводятся к противоположности между Субстанцией (Природой) и Субъектом (Человеком). И разрешить противоречие можно лишь через тождество, через синтез.

Не назад к природе (то есть, к подчинению ей), и не вперёд от неё (то есть к войне с ней) надо звать. Возвращение назад ведёт к потере человеческого (и с таким трудом достигнутого!), а идти безоглядно вперёд по своей дальновидности сравнимо с пилением ветки, на которой сидишь.

Потому звать нужно только к новому единству с природой, к осознанию человеком этого единства, и взятием под контроль природы как своего собственного естества. Так только и исполнится полностью гениальная мысль того же Гегеля: Абсолютная идея сможет, наконец, вернуться к самой себе из природного инобытия. Пока же человек зависим от природы (и не важно: раб он природы — или её партизан, террористический мучающий естество), это синтетическое тождество останется лишь мечтой.

#Гегель #Руссо #философияприроды

Побуду немного Жижеком и вплету в нить рассуждения кинематографическую иллюстрацию.

Есть такой фильм, Into the Wild (прокатчики, как всегда, криво обозвали «В диких условиях», хотя по смыслу — «В дикую глушь»). Хотя, по сути, надо бы его вообще назвать «В дикость» или вообще «Дичь».

Фильм обласкан критиками и зрителями: на IMDB рейтинг 8,1, на КП 7,9. Редкое единодушие разноязычных зрителей, надо сказать.

Да, ещё: режиссер — Шон Пенн. (Актёр из него, как известно, получше будет).

Сюжет прост и самое, наверно, ужасное, построен на реальной истории. Кристофер, хороший студент престижного колледжа, окончив учёбу, отправляется автостопом на Аляску. Хиппарствует по дороге, отдаёт все накопленные деньги на благотворительность. Бомжует помаленьку.

Ну и что, что мы road movie не видели? Нет, вы не поняли, говорят нам авторы фильма: дело в том, что он едет на Аляску, а на Аляску он едет не абы зачем, а чтоб «окунуться в дикую природу».

Чего он там забыл, в лесах — непонятно. Нет, снято, конечно, красиво: тайга, река, лось, медведь. Эй, а точно никто не переключил на National Geographic? Нет? Ну, тогда смотрим дальше.

«Что ищет в краю далёком» бывший студент? Создатели картины не говорят, но в стиле приторно-ванильных пабликов зрителю намекают: ищет он «себя». Ну да, в тайге, с другом медведем и дохлым лосем на пару — самое место для поисков собственного Я.

В итоге всё заканчивается для незадачливого студента-руссоиста печально. (Если не любите спойлеры — дальше не читайте!) Себя в тайге он прокормить не может. Книжка по выживанию всё врёт. Списанный школьный автобус (как он в эту глушь попал?!), который герой использовал в качестве хижины — тоже никуда не годится. Разочаровавшись в лесу найти себя, Кристофер пытается отступить и вернуться в цивилизацию — но весеннее половодье отрезает путь к обратному бегству в мир людей. Останки стихийного руссоиста найдут потом охотники на оленей.

Артикулировать посыл в итоге у фильма не получается. Ну, цивилизация плоха (чем?), ну начитался пантеистических эссе Эмерсона (ох уж эти англосаксы, с их «философией»!), ну, погиб от собственной наивной простоты (попросту: глупости). Дальше-то что? К чему весь сыр-бор? Фильм ничего не говорит зрителю — потому что авторам нечего сказать.

К чему я про этот, давным-давно виденный фильм, вспомнил? К тому, что вот вам хорошая иллюстрация лозунга «Назад к природе» Жан нашего Жака, понимаете ли, Руссо. А точнее — иллюстрация глупости этого лозунга.

Человеком человек может стать только среди людей. И своё Я найти/обрести — тоже. В природе, Into the Wild, это Я можно только потерять.

И тут же другой полюс: только лишь выпячивать своё Я, испытывать его в стиле «тварь я дрожащая или право имею?», пытаться волевым усилием повернуть реальность в нужном направлении, или просто наплевать на неё — всё это заканчивается для гордеца печально.

Абстрактные, противоречащие друг другу полюса — вредны. И суть не в том, чтоб «найти себя» или «подчинить природу/подчиниться природе». Понять (если угодно, «найти») себя как разум, для возникновения которого и были потрачены миллиарды лет неразумного природного бытия — и с благодарностью воспринять эту Вселенную как свою, как свой собственный дар и одновременно произведение — понять всё это и есть задача человека. А из этого понимания общественная практика наладится сама собой.

#рецензия #кино #Руссо #философияприроды

Продолжаем рассуждения о невероятных приключениях диалектики в поисках себя самой. То есть — Абсолюта.

К сожалению, разговор приходится вести не лично (я в Кирове, Антон Сюткин в Петербурге) — отсюда такая заочная партия в шахматы, когда каждый ответный ход присылается почтой в виде записки.

Но к делу.

Обсуждение (это не спор, скорее, товарищеская дискуссия) началось с моего поста про Жижека. Антон ответил постом из пяти пунктов, где коснулся тревожащих его проблем диалектики today. Для удобства отвечу по этим пунктам.

1. Да, мы все живём — но не в тени (как говорит Антон) немецкого классического идеализма, а в его свете. Тут за самим образом стоит мысль и отношение.
Я исхожу из того, что немецким идеализмом, результировавшим в философии Гегеля, завершается философия как таковая.
Не устану повторять: завершение — не значит окончание.
Конечно, от эмпирических фактов можно возразить: но почему завершение?
Далеко не на все вопросы получены ответы!

Но дело не в том, что не даны ещё все ответы — дело в том, что вопросы больше не могут быть поставлены. Вопросов больше нет. Они все заданы за 25 веков философской мысли. А отвечать на них человечество будет и должно постоянно. Если, конечно, ему суждено мыслить = вообще, быть человечеством. (И да, на самом деле все верные ответы уже даны — но это спойлер, а спойлеры в делах разума неуместны: чужим умом умён не будешь, тут дорогу разума каждый должен пройти сам. Для того, чтобы понять в конце пути: ты далеко не первый и вовсе не оригинальный покоритель этой вершины — и слава Богу).

Итак, философия уже завершена как абсолютное познание. Но так она завершена en gros, в большом масштабе. Завершена родом, человечеством. Индивид же должен каждый раз открывать для себя философскую Америку, изобретать велосипед умозрения.

И как раз из такой судьбы философии становится понятной диалектика персоналий в немецком идеализме.

Фихте и Шеллинг — это, действительно, два персонифицированных полюса Идеи: Субъект и Объект соответственно. И вся логика движения мысли от Канта к Гегелю — это движение к тождеству, снимающему противоречия Субъекта и Субстанции-Объекта в абсолютном синтезе.

И тут или-или.

Или философия завершена и синтетическое тождество Абсолютной идеи достигнуто было в Гегеле и его системе — или сама философия = ничто, пустая болтовня, никакой внутренней логики и необходимости не имеющая. Или движение идеи от Канта к Гегелю есть логическая необходимость = необходимость разума, или нет ни логики, ни разума, ни присущей им необходимости. И остаётся только гоголевское «фай, посвистывает» в пустыне иррационального.

Или: философия завершена Гегелем в систему разума, которую надо только реализовать, воплотить в предметном бытии. В первую голову — политически. Вспомним гегельянца Герцена: «Социализм есть приложение логики к политике».
Или: никакого разума-то и нет, раз он никогда и не являлся человечеству. Тут разверзается мрачная бездна иррационализма со всеми его прикладными ужасами в виде праворадикальной идеологии.

Или — или. Ставки слишком высоки. Tertium non datur, как говаривали суровые римляне.

(Замечу в скобках: кстати, если понимать всю историю философии как одно-единое движение человеческой мысли, то различения на «трансцедентализм», «системы интеллектуальной интуиции» и «диалектические системы» становятся просто излишни: это всё моменты единой диалектической системы под названием мировая философия).

Кстати говоря, Шеллинг потому и пришёл в поздний период (правда, этот «поздний»рано наступил — но Фридрих Вильгельм Йозеф вообще был молодым да ранним) к иррационализму, что: а) иррационализм уже был заложен в его «Системе трансцендентального идеализма» (как культ гения). Попытки же поженить гения и субстанцию, найти их тождество, которое отличалось бы от абсолютного идеализма Гегеля (признать правоту которого Шеллинг не мог по личным причинам: никто не хочет признаваться в интеллектуальной капитуляции), закономерно закончились провалом. Отсюда и все неудачные попытки Шеллинга написать свою систему.

Неудача, которой удивлялись сочувствующие Шеллингу современники (те же славянофилы Иван Киреевский и Хомяков) — но которой вовсе не удивляемся мы.

2. Совсем не понятен тезис о «материалистической диалектике».

Во-первых, как она связана с коллизией между Шеллингом и Гегелем? Как она отсюда выводится? Логически противоречия между Шеллингом и Гегелем нет, как нет его между антитезисом и синтезом. Вот между Фихте и Шеллингом — да, есть. Гегель же спокойно включил Шеллинга в свою историю философии на правах параграфа — и тем завершил мучительные поиски Шеллингом своего тёмного Абсолюта.

Может быть, Антон имел в виду, что «материалистическая диалектика» есть плод неузаконенной любви шеллинговской натурфилософии и гегелевой диалектики? (Серьёзно, не знаю, просто пытаюсь расшифровать для себя эту «мат.диалектику»). Но если именно это имел в виду Антон, тогда проблема с такой «мат.диалектикой» только усугубляется, потому что: а) натурфилософия Шеллинга ни разу не близка к материализму и вывести материализм из неё невозможно. Шеллинг был всё-таки слишком первоклассным философом, чтоб у него можно было найти «материализм». Сам он, думаю, оскорбился бы такими попытками. И b) диалектика у них с Гегелем одна на двоих. Более того — она у них общая с каждым, кто мыслит логически. Потому нет никакой «гегелевской диалектики». Потому объективно и с необходимостью из конфликта Шеллинга и Гегеля «материалистической диалектики» не выведешь.

Во-вторых, сама «материалистическая диалектика» есть оксюморон, как по мне. Диалектика есть осознание человеком логики становления мирового бытия во всех ипостасях — потому диалектика и есть уже одновременно логика и теория познания. (Вспомним «Философские тетради» Ленина). Она же (диалектика) есть Абсолютная идея, ставшая человеческой мыслью и тем поднявшая её до себя. Отсюда: материалистическая диалектика = материальная мысль = оксюморон.

Если же «материалистическая диалектика» означает практику, руководствующуюся разумом — то зачем нам изобретать этот трюизм? и тем более, придумывать ему новые-старые имена («мат.диалектика»)?

Человек всегда в своих предметных делах и поступках исходит из мысли. Прежде чем что-то сделать, он уже (хорошо или плохо, но) подумал что и как сделать. Любая практика есть опредмеченная мысль. Мысль овнешнённая, ставшая внешней для самой себя. В этом ли смысл «материалистической диалектики»? Если да, тогда и Гегель — «материалистический диалектик», ибо такая схема полностью повторяет движение Абсолютной идеи в природное инобытие и возвращение к себе в разуме человека.

Но Гегель, конечно, кто угодно, но не «материалистический диалектик». Просто потому, что объективно нет никакой «материалистической диалектики».

Диалектика, как Абсолют, как Идея, схваченная в мысли, всегда есть просто диалектика. Не может она быть ни «материалистической», ни «идеалистической» (первое невозможно, так как мысль всегда нематериальна, второе есть тавтология: типа «идейной идеи» или «мыслительной мысли»). Предикаты ей не нужны — как не нужны они Абсолюту, сознанием которого и является диалектика.

Что бы себе ни думали классификаторы диалектики.

Кстати, Лукач в «Истории и классовом сознании» пусть по-марксистски, но очень верно эту тему освещает.

Далее: сама социальная борьба («расширение её пространства») в XX веке за «преобразование мира» — разве уникальное событие мировой истории? Скажу дикий трюизм, но: любая социальная практика человека, с доисторических каменных веков начиная, есть борьба за преобразование мира. Другой вопрос, что в XX веке коллизия приобрела невиданный размах. Но и это не удивительно, если исходить из идеи завершения философии. Все мысли продуманы — осталось их реализовать. Или воспротивиться реализации. Отсюда остервенение сторон конфликта.

Примитивизация же идейных взглядов (вновь распадение на полюс Субъекта и полюс Субстанции, о которых пишет Антон) есть закономерный факт этой борьбы: для непосредственно воюющих сторон точка диалектического, всё примиряющего тождества никогда не бывает близка. Отсюда деградация мысли с высоты сложного синтеза до простых (и уже исторически преодолённых) моментов. Отсюда и деградация Идеи до идеологии.

Кстати, само это повторное распадение на тезис Субъекта (философия раннего Лукача) и антитезис Субстанции (энгельсианство «диамата») только подтверждает истинность диалектики, идущей от Канта к Гегелю: иначе бы это распадение Лукача и диаматовцев не имело бы ни места, ни смысла.

3. И резиньяция Адорно и Ко своей причиной имеет не неудачи в деле «переворачивания диалектики» «на попá» (так и хочется скаламбурить: «на материалистического попá»), а всё то же завершение философии. Все вопросы поставлены. «Оружие критики должно смениться критикой оружием», как подытоживал (лево)гегельянец Маркс. Но интеллигенты (собирательно-условный Адорно) оказались в субъективно-экзистенциальном тупике: практические попытки дать ответы на поставленные вопросы их не устраивали, да и просто пугали (вообще говоря, испугаться в XX веке было отчего — но то ли ещё будет!) А возвращаться назад, в сферу идеального, к уже познанному абсолютному им не хотелось. Более того, как истинные интеллигенты, они этот Абсолют и назначили виновным за все ужасы века. При этом, по сути, мародёрили нещадно как раз из «проклятого» классического наследия, создавая себе на этом мародёрстве «имена».

Но, опять же, эта резиньяция, если она не натянутая маска — есть только симптом оторванности (по крайней мере, части) интеллигенции от общественной практики. И — симптом того, что в сфере идеологии и интеллигентских бесед проблему современности не решить. Все вопросы современности уже заданы.

Нет, можно, конечно, и дальше философствовать в уютной компании на тему «невозможно писать стихов после Освенцима» — но это всё будет милая тусовка «для своих», междусобойчик за обеденным столом в отеле «Над бездной».