Как сказал однажды великий парадоксалист и большой, но недооценённый политический философ Никита Голобоков, к сожалению, слишком рано покинувший этот мир ради мира лучшего: «Отними у немцев их великую литературу и философию — и они окажутся теми же чехами, с пивом и рулькой, только без кнедликов».
#НикитаГолобоков #философияистории
#НикитаГолобоков #философияистории
Поэтому да, русская философия есть. И это не «философия на русском языке» как пытался определить её один из здравствующих и вполне переоценённых отечественных философов. Язык, чёрт побери, есть тело мысли — и мысль у русского народа так же отлична от других народов, как отличен наш язык.
В итоге, что же она такое, эта русская философия?
Если вкратце (хотя как тут вкратце?!), то русская философия есть сознание русского народа в высшей, логической, форме.
И да, это всегда была философия немецкая, приложенная к русской жизни, вошедшая и преломившаяся в нашем мышлении. Что никак не умаляет достоинства получившейся русской философии. Да, это Шеллинг, Гегель, Фейербах, Шопенгауэр и Маркс, прочитанные русскими и переведенные на язык русской жизни, как она сложилась за 1000 лет.
И надо сказать, такая роль русской философии — развивать до логического предела и пытаться реализовывать идеи великих немцев на практике — такая судьба русской философии намного завиднее, скажем, судьбы философии французской (не вышедшей из остроумных, но неумных анекдотов Вольтера и Дидро), или английской (всё глубокомыслие которой в лице Локка и Юма есть глубокомыслие торгаша).
Хотите знать, что такое мышление русского народа — изучайте его философию (ибо она питала его литературу, а последняя вам эту душу покажет как наяву и всю без остатка).
Поэтому для русских познавать русскую философию — означает совершать акт самопознания.
В итоге, что же она такое, эта русская философия?
Если вкратце (хотя как тут вкратце?!), то русская философия есть сознание русского народа в высшей, логической, форме.
И да, это всегда была философия немецкая, приложенная к русской жизни, вошедшая и преломившаяся в нашем мышлении. Что никак не умаляет достоинства получившейся русской философии. Да, это Шеллинг, Гегель, Фейербах, Шопенгауэр и Маркс, прочитанные русскими и переведенные на язык русской жизни, как она сложилась за 1000 лет.
И надо сказать, такая роль русской философии — развивать до логического предела и пытаться реализовывать идеи великих немцев на практике — такая судьба русской философии намного завиднее, скажем, судьбы философии французской (не вышедшей из остроумных, но неумных анекдотов Вольтера и Дидро), или английской (всё глубокомыслие которой в лице Локка и Юма есть глубокомыслие торгаша).
Хотите знать, что такое мышление русского народа — изучайте его философию (ибо она питала его литературу, а последняя вам эту душу покажет как наяву и всю без остатка).
Поэтому для русских познавать русскую философию — означает совершать акт самопознания.
И да, напоследок: русскую философию часто рядят в монашескую рясу, сводя к православному богословию — точнее, к идеологической служанке оного, как будто Средние века на Русской равнине не закончились. Нет ничего ошибочнее и грубее этой фальсификации. Но экзальтированным русским интеллигентам ещё с конца позапрошлого века всё хотелось заполучить розового единорога: православие, но без обрядов, потерявших притягательность, и при этом философию — достаточно туманную, чтоб можно было говорить много и при этом не сказать ничего. Ну и чтоб всё это под вуалью мистики. Но это — лишь один из многих эпизодов в длинном сериале под названием «русская философия», и этот далеко не самый интересный эпизод заинтересованные лица иногда выдают за картину в целом. «Помилуй их Боже, бо не ведают, что творят!..» Но об этом как-нибудь в следующий раз.
Побуду немножко циником Диогеном. Когда Платон дал своё определение человека (существо двуногое и без перьев), Диоген в ответ притащил ощипанного петуха и крикнул Платону: «Вот твой человек!»
Это я к чему?
Ленин тоже однажды решил дать своё определение марксизма. Получилась, как известно, вот такая конструкция:
«Учение Маркса всесильно, потому что оно верно. Оно полно и стройно, давая людям цельное миросозерцание, непримиримое ни с каким суеверием, ни с какой реакцией, ни с какой защитой буржуазного гнёта. Оно есть законный преемник лучшего, что создало человечество в XIX веке в лице немецкой философии, английской политической экономии, французского социализма».
Марксизм в итоге — это квинтэссенция человеческой интеллектуальной культуры, в виде триединого синтеза классического немецкого идеализма (и не называйте Фейербаха материалистом, я вас умоляю!), английской политэкономии (в первую очередь — в лице Давида Рикардо) и французского социализма (длинная плеяда от Сен-Симона до Прудона). Очевидно, что ни одна другая идеология, кроме марксизма, не всесильна — ибо не обладает всей полнотой такого триединого синтеза.
Прекрасно. Но вот вам диогеновский ощипанный петух — Николай Гаврилович Чернышевский. Он и большой поклонник Гегеля и Фейербаха, и о политической экономии был мастер порассуждать (на его комментариях к Стюарту Миллю выросло целое поколение русских молодых радикалов), и на французских социалистов молился.
«Вот, товарищ Ленин, ваш идеальный марксист!»
А этот «марксист», 100%-но соответствующий определению Ленина, в глухой сибирской ссылке получил том «Капитала» и, не читая, разорвал его на листки, из которых делал кораблики, запуская их по местной реке Вилюю. «Скажите Пыпину (он был литератором и двоюродным братом Чернышевского): зачем он мне присылает такие книги?»
Однако чуть ранее экземпляр марксовой «К критике политической экономии» прочёл, написав на титуле вердикт: «Розовая водица».
И много лет спустя, уже среди французских социалистов, ходили слухи, что Чернышевский написал в ссылке какую-то очень злую и меткую критику на Маркса — и просили русских товарищей раздобыть её. Те только недоуменно плечами пожимали: «Не знаем про такую рукопись» — но слух сам по себе показательный.
«Три источника и три составных части», говорите?..
#Чернышевский #Маркс #Ленин
Это я к чему?
Ленин тоже однажды решил дать своё определение марксизма. Получилась, как известно, вот такая конструкция:
«Учение Маркса всесильно, потому что оно верно. Оно полно и стройно, давая людям цельное миросозерцание, непримиримое ни с каким суеверием, ни с какой реакцией, ни с какой защитой буржуазного гнёта. Оно есть законный преемник лучшего, что создало человечество в XIX веке в лице немецкой философии, английской политической экономии, французского социализма».
Марксизм в итоге — это квинтэссенция человеческой интеллектуальной культуры, в виде триединого синтеза классического немецкого идеализма (и не называйте Фейербаха материалистом, я вас умоляю!), английской политэкономии (в первую очередь — в лице Давида Рикардо) и французского социализма (длинная плеяда от Сен-Симона до Прудона). Очевидно, что ни одна другая идеология, кроме марксизма, не всесильна — ибо не обладает всей полнотой такого триединого синтеза.
Прекрасно. Но вот вам диогеновский ощипанный петух — Николай Гаврилович Чернышевский. Он и большой поклонник Гегеля и Фейербаха, и о политической экономии был мастер порассуждать (на его комментариях к Стюарту Миллю выросло целое поколение русских молодых радикалов), и на французских социалистов молился.
«Вот, товарищ Ленин, ваш идеальный марксист!»
А этот «марксист», 100%-но соответствующий определению Ленина, в глухой сибирской ссылке получил том «Капитала» и, не читая, разорвал его на листки, из которых делал кораблики, запуская их по местной реке Вилюю. «Скажите Пыпину (он был литератором и двоюродным братом Чернышевского): зачем он мне присылает такие книги?»
Однако чуть ранее экземпляр марксовой «К критике политической экономии» прочёл, написав на титуле вердикт: «Розовая водица».
И много лет спустя, уже среди французских социалистов, ходили слухи, что Чернышевский написал в ссылке какую-то очень злую и меткую критику на Маркса — и просили русских товарищей раздобыть её. Те только недоуменно плечами пожимали: «Не знаем про такую рукопись» — но слух сам по себе показательный.
«Три источника и три составных части», говорите?..
#Чернышевский #Маркс #Ленин
Постоянная рубрика «Немецкая философия как база русской литературы» или «Наша философия — наша литература».
Всего один пример. Не прошло и трёх лет после смерти Гоголя, как уже стало общим местом для литературных критиков говорить о «пушкинском и гоголевском периодах» в истории русской литературы. Так, в 1855 году Чернышевский пишет свои «Очерки гоголевского периода…» и периодизация на Пушкина и Гоголя у него уже принимается как само собой разумеющееся. Об этих периодах пишет и Тургенев, вовсе не симпатизирующий Чернышевскому.
И само это деление не случайно, но есть превращённая форма двух базовых философских категорий: Субстанции и Субъекта.
Пушкин — наша Субстанция, сущностная сила, всё собой объемлющая, вечная — потому и индифферентная к сиюминутным волнениям. Потому гениальный забулдыга Аполлон Григорьев и отчеканил свой афоризм: «Пушкин — наше всё».
Гоголь — мятежное и субъективное начало, творческий Субъект, который всё подвергает сомнению и критике, потому что всё и творит. Потому он так и дорог нашим литературным бунтарям: тому же Чернышевскому например. А до него — Белинскому.
Само это деление из превращённого-философского становится (как всегда в России) политическим: пушкинисты — или реакционнеры (Катков), или, по крайней мере, охранители (тот же Григорьев). Гоголефилы (или гогольянцы?) — всегда симпатизанты революции (Герцен, Белинский, Чернышевский). Да, чистые формы встречаются редко: тот же Константин Аксаков — восторженно сравнивал «Мёртвые души» с «Илиадой» Гомера, но был славянофилом (да, но это только слово! Славянофильство имело и революционный извод — в лице того же К. Аксакова, который, по сути, был вообще православным анархо-коммунистом).
Вот так. А всё дело в Субстанции и Субъекте.
И попытка ответить на гегелевский вопрос: как Субстанцию и Субъект отождествить? — составляет всю историю русской литературы.
#Пушкин #Гоголь #историярусскойлитературы
Всего один пример. Не прошло и трёх лет после смерти Гоголя, как уже стало общим местом для литературных критиков говорить о «пушкинском и гоголевском периодах» в истории русской литературы. Так, в 1855 году Чернышевский пишет свои «Очерки гоголевского периода…» и периодизация на Пушкина и Гоголя у него уже принимается как само собой разумеющееся. Об этих периодах пишет и Тургенев, вовсе не симпатизирующий Чернышевскому.
И само это деление не случайно, но есть превращённая форма двух базовых философских категорий: Субстанции и Субъекта.
Пушкин — наша Субстанция, сущностная сила, всё собой объемлющая, вечная — потому и индифферентная к сиюминутным волнениям. Потому гениальный забулдыга Аполлон Григорьев и отчеканил свой афоризм: «Пушкин — наше всё».
Гоголь — мятежное и субъективное начало, творческий Субъект, который всё подвергает сомнению и критике, потому что всё и творит. Потому он так и дорог нашим литературным бунтарям: тому же Чернышевскому например. А до него — Белинскому.
Само это деление из превращённого-философского становится (как всегда в России) политическим: пушкинисты — или реакционнеры (Катков), или, по крайней мере, охранители (тот же Григорьев). Гоголефилы (или гогольянцы?) — всегда симпатизанты революции (Герцен, Белинский, Чернышевский). Да, чистые формы встречаются редко: тот же Константин Аксаков — восторженно сравнивал «Мёртвые души» с «Илиадой» Гомера, но был славянофилом (да, но это только слово! Славянофильство имело и революционный извод — в лице того же К. Аксакова, который, по сути, был вообще православным анархо-коммунистом).
Вот так. А всё дело в Субстанции и Субъекте.
И попытка ответить на гегелевский вопрос: как Субстанцию и Субъект отождествить? — составляет всю историю русской литературы.
#Пушкин #Гоголь #историярусскойлитературы
Вновь рубрика «Побуду циником Диогеном».
«Систему трансцендентального идеализма» Шеллинг заканчивает, как известно, гимном гению.
«Другим основанием для предположения о наличии в науке гения может быть то, что человек говорит или утверждает нечто, смысл чего ему не может быть полностью ясен либо вследствие условий его времени, либо потому, что это не соответствует другим его высказываниям; следовательно, он как будто сознательно высказывает то, что мог бы выразить лишь бессознательно…
Гений отличается от всего того, что не выходит за рамки таланта или умения, своей способностью разрешать противоречие, абсолютное и ничем иным не преододимое. Во всяком продуцировании, даже в самом обычном и повседневном, наряду с сознательной деятельностью присутствует и деятельность бессознательная; однако лишь то продуцирование, условием которого служит бесконечное противоречие между ними, является эстетическим и доступным только гению…
Таким образом, совершенно очевидно, что, так же как поэзия и искусность не способны в отдельности и для себя создать нечто совершенное, это недостижимо и для обособленного существования той и другой, что, следовательно, поскольку тождество их может быть лишь изначальным, а посредством свободы оно просто невозможно и недостижимо, то совершенство доступно лишь гению; для эстетики он —
то же, что Я для философии, а именно наивысшее, абсолютно реальное, которое, никогда не становясь объективным, служит причиной всего объективного».
Когда и если будете читать Шеллинга и его дифирамбы гению-поэту-учёному — вспоминайте Понасенкова.
Вот вам этот «гений», которого фетишизирует Шеллинг, вот воплощённое тождество субъективного и объективного. Напыщенное ничтожество, самозванец, сам себя усадивший на трон Вселенной, «элитарий», презрительно поплёвывающий на чернь и толпу, самим своим существованием оскорбляющую его тонкое эстетическое чувство.
«Procul est, profani!» — «Пошли прочь, непосвящённые!» — девиз Шеллинга (не зря он цитировал эту строчку из Вергилия) и… Понасенкова. Как, впрочем, и всех прочих самозванных «гениев».
Гений Шеллинга на поверку оказывается крошкой Цахесом из сказки Гофмана. И нечего удивляться засилию такой «гениальности» в наши дни: в мире, которым правят такие «гении», каждый «гений» будет крошкой Цахесом.
Насладиться гениальностью по ссылке (двухчасовое интервью «маэстро»):
https://youtu.be/Sgqhh_JwGSs
#Шеллинг #Понасенков #культгения
«Систему трансцендентального идеализма» Шеллинг заканчивает, как известно, гимном гению.
«Другим основанием для предположения о наличии в науке гения может быть то, что человек говорит или утверждает нечто, смысл чего ему не может быть полностью ясен либо вследствие условий его времени, либо потому, что это не соответствует другим его высказываниям; следовательно, он как будто сознательно высказывает то, что мог бы выразить лишь бессознательно…
Гений отличается от всего того, что не выходит за рамки таланта или умения, своей способностью разрешать противоречие, абсолютное и ничем иным не преододимое. Во всяком продуцировании, даже в самом обычном и повседневном, наряду с сознательной деятельностью присутствует и деятельность бессознательная; однако лишь то продуцирование, условием которого служит бесконечное противоречие между ними, является эстетическим и доступным только гению…
Таким образом, совершенно очевидно, что, так же как поэзия и искусность не способны в отдельности и для себя создать нечто совершенное, это недостижимо и для обособленного существования той и другой, что, следовательно, поскольку тождество их может быть лишь изначальным, а посредством свободы оно просто невозможно и недостижимо, то совершенство доступно лишь гению; для эстетики он —
то же, что Я для философии, а именно наивысшее, абсолютно реальное, которое, никогда не становясь объективным, служит причиной всего объективного».
Когда и если будете читать Шеллинга и его дифирамбы гению-поэту-учёному — вспоминайте Понасенкова.
Вот вам этот «гений», которого фетишизирует Шеллинг, вот воплощённое тождество субъективного и объективного. Напыщенное ничтожество, самозванец, сам себя усадивший на трон Вселенной, «элитарий», презрительно поплёвывающий на чернь и толпу, самим своим существованием оскорбляющую его тонкое эстетическое чувство.
«Procul est, profani!» — «Пошли прочь, непосвящённые!» — девиз Шеллинга (не зря он цитировал эту строчку из Вергилия) и… Понасенкова. Как, впрочем, и всех прочих самозванных «гениев».
Гений Шеллинга на поверку оказывается крошкой Цахесом из сказки Гофмана. И нечего удивляться засилию такой «гениальности» в наши дни: в мире, которым правят такие «гении», каждый «гений» будет крошкой Цахесом.
Насладиться гениальностью по ссылке (двухчасовое интервью «маэстро»):
https://youtu.be/Sgqhh_JwGSs
#Шеллинг #Понасенков #культгения
«Увидев, что весь Геллеспонт целиком покрыт кораблями и всё побережье и абидосская равнина кишат людьми, Ксеркс возрадовался своему счастью, а затем пролил слёзы.
Когда это заметил дядя его Артабан, который вначале свободно высказал свое мнение, отговорив Ксеркса идти в поход на Элладу, этот-то Артабан при виде слёз Ксеркса обратился к нему так: «О царь! Почему ты поступаешь столь различно теперь и немного раньше? Сначала ведь ты обрадовался своему счастью, а затем пролил о себе слёзы».
Ксеркс ответил: «Конечно, мною овладевает сострадание, когда я думаю, сколь скоротечна жизнь человеческая, так как из всех этих людей никого уже через сто лет не будет в живых».
#Геродот #философияистории
Когда это заметил дядя его Артабан, который вначале свободно высказал свое мнение, отговорив Ксеркса идти в поход на Элладу, этот-то Артабан при виде слёз Ксеркса обратился к нему так: «О царь! Почему ты поступаешь столь различно теперь и немного раньше? Сначала ведь ты обрадовался своему счастью, а затем пролил о себе слёзы».
Ксеркс ответил: «Конечно, мною овладевает сострадание, когда я думаю, сколь скоротечна жизнь человеческая, так как из всех этих людей никого уже через сто лет не будет в живых».
#Геродот #философияистории
Гегельнегоголь
Почему я обычно не пишу о повседневном, «на злобу дня»? Потому что нет смысла. «Никто не войдёт в реку дважды». Каждый раз, когда хочется письменно зафиксировать свои «особо ценные» мысли по поводу происходящего — вспоминаю этот эпизод из «Истории» Геродота:
Хотя вот и корректив вдогонку. Нет смысла писать о повседневном только до того момента, пока само движение истории не отделит случайное (которое действительно не стоит внимания) от необходимого.
Но вот в чём дело: думаешь и пишешь о событиях хоть тысячелетней давности — а на поверку оказывается, что о настоящем и о той «злобе, которой довлеют дни его». И дело не в аналогиях, которые всегда неверны. Нет. Дело в том, что история, как и мысль, тотальна, она не прерывается нигде и никогда. Потому и события на Геллеспонте 2500 лет назад очень хорошо корреспондируют с днём сегодняшним.
И надо сказать, тотальность истории помогает умственной оптике, даёт масштаб для сравнения: так, жестокий и вовсе не травоядный царь персов (пусть и совершивший роковую ошибку своим походом на Элладу) поражает своим глубокомыслием на фоне современных «царей» (вернее: царьков).
Но вот в чём дело: думаешь и пишешь о событиях хоть тысячелетней давности — а на поверку оказывается, что о настоящем и о той «злобе, которой довлеют дни его». И дело не в аналогиях, которые всегда неверны. Нет. Дело в том, что история, как и мысль, тотальна, она не прерывается нигде и никогда. Потому и события на Геллеспонте 2500 лет назад очень хорошо корреспондируют с днём сегодняшним.
И надо сказать, тотальность истории помогает умственной оптике, даёт масштаб для сравнения: так, жестокий и вовсе не травоядный царь персов (пусть и совершивший роковую ошибку своим походом на Элладу) поражает своим глубокомыслием на фоне современных «царей» (вернее: царьков).
Вот вывод из тотальности истории:
история = время, схваченное в мысли = философия.
Отсюда, кстати, и другой вывод: любая история есть философия истории.
#философияистории
история = время, схваченное в мысли = философия.
Отсюда, кстати, и другой вывод: любая история есть философия истории.
#философияистории
В меня вместятся оба мира, но в этот мир я не вмещусь:
Я суть, я не имею места – и в бытие я не вмещусь.
Всё то, что было, есть и будет, – всё воплощается во мне,
Не спрашивай! Иди за мною. Я в объясненья не вмещусь.
Вселенная – мой предвозвестник, моё начало – жизнь твоя. –
Узнай меня по этим знакам, но я и в знаки не вмещусь.
Предположеньем и сомненьем до истин не дошёл никто:
Кто истину узнал, тот знает – в предположенья не вмещусь.
Поглубже загляни в мой образ и постарайся смысл понять, –
Являясь телом и душою, я в душу с телом не вмещусь.
Я жемчуг, в раковину скрытый. Я мост, ведущий в ад и в рай.
Так знайте, что с таким богатством я в лавки мира не вмещусь.
Я самый тайный клад всех кладов, я очевидность всех миров,
Я драгоценностей источник – в моря и недра не вмещусь.
Хоть я велик и необъятен, но я Адам, я человек,
Я сотворение Вселенной, – но в сотворенье не вмещусь.
Все времена и все века – я. Душа и мир – всё это я!
Но разве никому не странно, что в них я тоже не вмещусь?
Я небосклон, я все планеты, и Ангел Откровенья я.
Держи язык свой за зубами, – и в твой язык я не вмещусь,
Я атом всех вещей, я солнце, я шесть сторон твоей земли.
Скорей смотри на ясный лик мой: я в эту ясность не вмещусь.
Я сразу сущность и характер, я сахар с розой пополам,
Я сам решенье с оправданьем, – в молчащий рот я не вмещусь.
Я дерево в огне, я камень, взобравшийся на небеса.
Ты пламенем моим любуйся, – я в это пламя не вмещусь.
Я сладкий сон, луна и солнце. Дыханье, душу я даю.
Но даже в душу и дыханье весь целиком я не вмещусь.
Старик – я в то же время молод, я лук с тугою тетивой.
Я власть, я вечное богатство, – но сам в века я не вмещусь.
Хотя сегодня Насими я, и хашимит и корейшит,
Я – меньше, чем моя же слава, – но я и в славу не вмещусь.
#суфизм #Насими
Я суть, я не имею места – и в бытие я не вмещусь.
Всё то, что было, есть и будет, – всё воплощается во мне,
Не спрашивай! Иди за мною. Я в объясненья не вмещусь.
Вселенная – мой предвозвестник, моё начало – жизнь твоя. –
Узнай меня по этим знакам, но я и в знаки не вмещусь.
Предположеньем и сомненьем до истин не дошёл никто:
Кто истину узнал, тот знает – в предположенья не вмещусь.
Поглубже загляни в мой образ и постарайся смысл понять, –
Являясь телом и душою, я в душу с телом не вмещусь.
Я жемчуг, в раковину скрытый. Я мост, ведущий в ад и в рай.
Так знайте, что с таким богатством я в лавки мира не вмещусь.
Я самый тайный клад всех кладов, я очевидность всех миров,
Я драгоценностей источник – в моря и недра не вмещусь.
Хоть я велик и необъятен, но я Адам, я человек,
Я сотворение Вселенной, – но в сотворенье не вмещусь.
Все времена и все века – я. Душа и мир – всё это я!
Но разве никому не странно, что в них я тоже не вмещусь?
Я небосклон, я все планеты, и Ангел Откровенья я.
Держи язык свой за зубами, – и в твой язык я не вмещусь,
Я атом всех вещей, я солнце, я шесть сторон твоей земли.
Скорей смотри на ясный лик мой: я в эту ясность не вмещусь.
Я сразу сущность и характер, я сахар с розой пополам,
Я сам решенье с оправданьем, – в молчащий рот я не вмещусь.
Я дерево в огне, я камень, взобравшийся на небеса.
Ты пламенем моим любуйся, – я в это пламя не вмещусь.
Я сладкий сон, луна и солнце. Дыханье, душу я даю.
Но даже в душу и дыханье весь целиком я не вмещусь.
Старик – я в то же время молод, я лук с тугою тетивой.
Я власть, я вечное богатство, – но сам в века я не вмещусь.
Хотя сегодня Насими я, и хашимит и корейшит,
Я – меньше, чем моя же слава, – но я и в славу не вмещусь.
#суфизм #Насими
Гегельнегоголь
В меня вместятся оба мира, но в этот мир я не вмещусь: Я суть, я не имею места – и в бытие я не вмещусь. Всё то, что было, есть и будет, – всё воплощается во мне, Не спрашивай! Иди за мною. Я в объясненья не вмещусь. Вселенная – мой предвозвестник, моё…
По поводу Насими
Тут есть над чем поразмыслить. Суфизм даёт прекрасный синтез поэзии и философии, образа идеи и собственно идеи — но… в силу того, что сам синтез у суфиев поэтический, он налагает ограничения на идею. Она становится наложницей Поэта в его великом гареме, созданном из образов.
«Ничто не ново под этой Луной»: культ поэта, как высшего созерцателя и воспевателя истины, поэта как волшебного сосуда, лампы, таящей в себе джинна — то есть духа Вселенной — этот культ с восторгом был принят йенскими романтиками, став их идейным знаменем. Братья Шлегели не просто так начали переводить «Рамаяну» (чем и познакомили европейцев с индуизмом). Философское обоснование культу гения-поэта-властителя миров дал впервые Шеллинг в «Системе трансцендентального идеализма» (чуть выше уже цитировал его по поводу современного воплощения такого гения — «маэстро» Понасенкова).
Общее у суфиев с романтиками и Шеллингом — это абстрактный пантеизм и непостижимость отношений Бога с миром.
Исчерпывающую критику и суфиев , и косплеящих их романтиков дал Гегель на последних страницах «Философии духа».
Суть дела: любая философия и религия (а суфизм — это, конечно, не «чистая» поэзия) сталкивается с необходимостью сначала создать представление о Боге (или первопринципе). Это представление тут же влечёт дальше, к формированию представления об отношении Бога к миру.
Представление это, в силу неразвитости, абстрактности мышления, принимает форму рефлексии. Оно смотрит на мир и сравнивает его конечные формы с бесконечным Богом — естественно, они все ей кажутся неадекватными Богу, что Насими и прекрасно проиллюстрировал своей поэмой.
В этом рассудочно-рефлексивном сравнивании абстрактного Бога с таким же абстрактным (ибо разбитым на бесконечность конечных вещей) миром — исток и суфизма, и дилеммы апофатического/катафатического богословия в христианстве, и пантеистических систем a lá Спиноза.
И раз отношение Бога и мира видится им всем неадекватным, несоразмерным, несоответственным, все эти поэтико-религиозно-философские системы ищут проблему не в собственном методе мышления (если бы они могли так критически обернуться на себя, они бы уже были выше себя), а… в самом отношении Бога к миру. Оно признаётся непознаваемым, непостижимым. «В меня вместятся оба мира, но в этот мир я не вмещусь» — и «Неисповедимы пути Господни…»
Тут уже привет иррационализму Новейшего времени. Вот вам исток и Шопенгауэра с Ницше, которые сами уже дорожку к «Мифу двадцатого века» нацистского людоеда Розенберга протоптали.
А всё дело в чём? Что, нужно отказаться от Единого, от Бога, от первопринципа (составляющего суть любой науки)? Так это и будет заходом в гости к иррационализму, только через другую дверь.
Нет. Единое — это неотъемлемый принцип разума как такового. (Как раз потеря разума — шизофрения — есть расколотость на осколки неединых псевдо-разумов).
Вот только единое это надо понимать не абстрактно, как какой-то немой и тёмный монолит, скрытый в тумане мистических прозрений — но как богатство опосредований, конкретики, связующей весь мир в то самое Единое. Как разумное понятие, а не рефлексивное (рассудочное) определение.
Впрочем, никоим образом это не бросает тень на тех же суфиев. У Насими, как всё-таки поэта, есть гениальное предчувствие разрешения зафиксированного им рассудочного противоречия, которого самим рассудком не решить. Но задача не в том, чтоб отказаться от рассудка вообще в пользу тёмного мистического «чувства» — но в том, чтоб со ступеньки рассудка подняться уже к разуму.
Насими это действительно предчувствует (за что его и любим) — но не надо от него требовать истины в форме конкретно-логичной мысли. Мышление как в индивидуальном, так и в общественно-историческом своём развитии идёт от абстракции к конкретике. После суфиев и Спинозы всё-таки был Гегель. Детство мышления закончилось зрелостью, трезвым осознанием мышлением себя самого.
Да, но впадать повторно в это детство не стоит. Повторенное дважды, такое детство называется уже маразмом. Или, если в философских, а не медицинских терминах — иррационализмом.
#суфизм #Насими
Тут есть над чем поразмыслить. Суфизм даёт прекрасный синтез поэзии и философии, образа идеи и собственно идеи — но… в силу того, что сам синтез у суфиев поэтический, он налагает ограничения на идею. Она становится наложницей Поэта в его великом гареме, созданном из образов.
«Ничто не ново под этой Луной»: культ поэта, как высшего созерцателя и воспевателя истины, поэта как волшебного сосуда, лампы, таящей в себе джинна — то есть духа Вселенной — этот культ с восторгом был принят йенскими романтиками, став их идейным знаменем. Братья Шлегели не просто так начали переводить «Рамаяну» (чем и познакомили европейцев с индуизмом). Философское обоснование культу гения-поэта-властителя миров дал впервые Шеллинг в «Системе трансцендентального идеализма» (чуть выше уже цитировал его по поводу современного воплощения такого гения — «маэстро» Понасенкова).
Общее у суфиев с романтиками и Шеллингом — это абстрактный пантеизм и непостижимость отношений Бога с миром.
Исчерпывающую критику и суфиев , и косплеящих их романтиков дал Гегель на последних страницах «Философии духа».
Суть дела: любая философия и религия (а суфизм — это, конечно, не «чистая» поэзия) сталкивается с необходимостью сначала создать представление о Боге (или первопринципе). Это представление тут же влечёт дальше, к формированию представления об отношении Бога к миру.
Представление это, в силу неразвитости, абстрактности мышления, принимает форму рефлексии. Оно смотрит на мир и сравнивает его конечные формы с бесконечным Богом — естественно, они все ей кажутся неадекватными Богу, что Насими и прекрасно проиллюстрировал своей поэмой.
В этом рассудочно-рефлексивном сравнивании абстрактного Бога с таким же абстрактным (ибо разбитым на бесконечность конечных вещей) миром — исток и суфизма, и дилеммы апофатического/катафатического богословия в христианстве, и пантеистических систем a lá Спиноза.
И раз отношение Бога и мира видится им всем неадекватным, несоразмерным, несоответственным, все эти поэтико-религиозно-философские системы ищут проблему не в собственном методе мышления (если бы они могли так критически обернуться на себя, они бы уже были выше себя), а… в самом отношении Бога к миру. Оно признаётся непознаваемым, непостижимым. «В меня вместятся оба мира, но в этот мир я не вмещусь» — и «Неисповедимы пути Господни…»
Тут уже привет иррационализму Новейшего времени. Вот вам исток и Шопенгауэра с Ницше, которые сами уже дорожку к «Мифу двадцатого века» нацистского людоеда Розенберга протоптали.
А всё дело в чём? Что, нужно отказаться от Единого, от Бога, от первопринципа (составляющего суть любой науки)? Так это и будет заходом в гости к иррационализму, только через другую дверь.
Нет. Единое — это неотъемлемый принцип разума как такового. (Как раз потеря разума — шизофрения — есть расколотость на осколки неединых псевдо-разумов).
Вот только единое это надо понимать не абстрактно, как какой-то немой и тёмный монолит, скрытый в тумане мистических прозрений — но как богатство опосредований, конкретики, связующей весь мир в то самое Единое. Как разумное понятие, а не рефлексивное (рассудочное) определение.
Впрочем, никоим образом это не бросает тень на тех же суфиев. У Насими, как всё-таки поэта, есть гениальное предчувствие разрешения зафиксированного им рассудочного противоречия, которого самим рассудком не решить. Но задача не в том, чтоб отказаться от рассудка вообще в пользу тёмного мистического «чувства» — но в том, чтоб со ступеньки рассудка подняться уже к разуму.
Насими это действительно предчувствует (за что его и любим) — но не надо от него требовать истины в форме конкретно-логичной мысли. Мышление как в индивидуальном, так и в общественно-историческом своём развитии идёт от абстракции к конкретике. После суфиев и Спинозы всё-таки был Гегель. Детство мышления закончилось зрелостью, трезвым осознанием мышлением себя самого.
Да, но впадать повторно в это детство не стоит. Повторенное дважды, такое детство называется уже маразмом. Или, если в философских, а не медицинских терминах — иррационализмом.
#суфизм #Насими
О подобии Богу
В ветхозаветной Книге Бытия сказано: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою».
Да, но как же с декларируемым Библией подобием человека Богу — если из праха человек сотворён? Бог-то ведь не из праха же, верно?
«Анатомия человека — ключ к анатомии обезьяны», — сказал как-то один молодой ученик Гегеля.
Так и философия — немецкая классическая философия как её вершина, «иже не прейдеши» — есть ключ к религии (христианству, как вершине религии вообще). Ключ, комментарий и раскрытие смысла. Будем откровенны: современному человеку все эти обороты в стиле «и сказал Бог: да будет твердь» — эти обороты представляются сказкой, мифом (в худшем, вульгарно-бытовом понимании мифа), небылицей. А ведь это даже не иносказание, и тем более — не сказка, и не миф — это истина, лишь выраженная в форме религиозной, где ясное понятие облечено в художественную форму.
Немецкая философия (нашедшая свою высшую точку и завершение в Гегеле) возвращает религии её истину.
«Бог сказал» — вот что это значит?
Сказать = выразить в слове мысль. Слово — лишь внешнее бытие мысли.
Но мысль = Логос античности, Разум, управляющий миром. Абсолют, в котором есть всё, и всё в мире из него и по его воле. Вне его нет ничего.
И высказывания Бога — это просто акты деятельности Бога, как слово есть овнешнение мысли, так и деяния Бога есть его овнешнение, материализация его мыслей.
Поэтому нет никакого противоречия между 1 главой Книги Бытия, в которой Бог создаёт человека по своему образу и подобию — и 2-й главой, где уточняется, что человек создан из «праха земного».
Во-1-х, прах земной не вне Бога существует, а в нём — это тоже его творение. Напомню: Бог абсолютен — вне его нет ничего.
Но творение ещё не обязательно образ творящего. Верно.
Поэтому, во-2-х, Книга Бытия и поясняет: «и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою».
Вот пункт создания «по образу и подобию»: не сам ещё прах, хотя и он не чужд Богу — но живая душа, мыслящее, одухотворённое существо (человек в своём истинном смысле) есть подобие Бога.
Итак, Бог = Абсолют = тождество идеального и материального. Но именно идеальное, мысль есть сущность Бога. И человека, как его творения и подобия.
Но тут тонкий диалектический фокус.
Подобие — это, казалось бы, только бесконечное приближение, но и только. С человеком не так: он может быть подобен Богу только отождествляясь с ним. В философских категориях: Субъект должен, не теряя себя, становиться Субстанцией.
И вот суть: не Бога надо низводить до человека, а человека вознести до Бога. Если у мировой истории есть какой-нибудь смысл — то вот он.
В ветхозаветной Книге Бытия сказано: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою».
Да, но как же с декларируемым Библией подобием человека Богу — если из праха человек сотворён? Бог-то ведь не из праха же, верно?
«Анатомия человека — ключ к анатомии обезьяны», — сказал как-то один молодой ученик Гегеля.
Так и философия — немецкая классическая философия как её вершина, «иже не прейдеши» — есть ключ к религии (христианству, как вершине религии вообще). Ключ, комментарий и раскрытие смысла. Будем откровенны: современному человеку все эти обороты в стиле «и сказал Бог: да будет твердь» — эти обороты представляются сказкой, мифом (в худшем, вульгарно-бытовом понимании мифа), небылицей. А ведь это даже не иносказание, и тем более — не сказка, и не миф — это истина, лишь выраженная в форме религиозной, где ясное понятие облечено в художественную форму.
Немецкая философия (нашедшая свою высшую точку и завершение в Гегеле) возвращает религии её истину.
«Бог сказал» — вот что это значит?
Сказать = выразить в слове мысль. Слово — лишь внешнее бытие мысли.
Но мысль = Логос античности, Разум, управляющий миром. Абсолют, в котором есть всё, и всё в мире из него и по его воле. Вне его нет ничего.
И высказывания Бога — это просто акты деятельности Бога, как слово есть овнешнение мысли, так и деяния Бога есть его овнешнение, материализация его мыслей.
Поэтому нет никакого противоречия между 1 главой Книги Бытия, в которой Бог создаёт человека по своему образу и подобию — и 2-й главой, где уточняется, что человек создан из «праха земного».
Во-1-х, прах земной не вне Бога существует, а в нём — это тоже его творение. Напомню: Бог абсолютен — вне его нет ничего.
Но творение ещё не обязательно образ творящего. Верно.
Поэтому, во-2-х, Книга Бытия и поясняет: «и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою».
Вот пункт создания «по образу и подобию»: не сам ещё прах, хотя и он не чужд Богу — но живая душа, мыслящее, одухотворённое существо (человек в своём истинном смысле) есть подобие Бога.
Итак, Бог = Абсолют = тождество идеального и материального. Но именно идеальное, мысль есть сущность Бога. И человека, как его творения и подобия.
Но тут тонкий диалектический фокус.
Подобие — это, казалось бы, только бесконечное приближение, но и только. С человеком не так: он может быть подобен Богу только отождествляясь с ним. В философских категориях: Субъект должен, не теряя себя, становиться Субстанцией.
И вот суть: не Бога надо низводить до человека, а человека вознести до Бога. Если у мировой истории есть какой-нибудь смысл — то вот он.
О пользе плохих пьес
Если Вам не по нраву трагедия мировой истории в её новейшей постановке, если Ваш разум и само эстетическое чувство оскорблены этим вертепом — для Вас этот исторического оптимизма пост.
Эккерман вспоминал о такой беседе с Гёте:
«— Когда даются хорошие занимательные пьесы, — сказал я, — ходить в театр одно удовольствие, но плохая пьеса только испытывает наше терпение.
— Тут есть своя положительная сторона, — возразил Гёте, — уйти неудобно, и мы принуждены слушать и смотреть плохую драму. В нас разгорается ненависть к плохому, а это позволяет нам лучше вникнуть в хорошее. Чтение — дело другое. Можно отбросить книгу, если она тебе не нравится, а в театре уж изволь досидеть до конца.
Я согласился с ним и подумал, что старик всегда скажет что-нибудь хорошее…»
#Гёте #философияистории
Если Вам не по нраву трагедия мировой истории в её новейшей постановке, если Ваш разум и само эстетическое чувство оскорблены этим вертепом — для Вас этот исторического оптимизма пост.
Эккерман вспоминал о такой беседе с Гёте:
«— Когда даются хорошие занимательные пьесы, — сказал я, — ходить в театр одно удовольствие, но плохая пьеса только испытывает наше терпение.
— Тут есть своя положительная сторона, — возразил Гёте, — уйти неудобно, и мы принуждены слушать и смотреть плохую драму. В нас разгорается ненависть к плохому, а это позволяет нам лучше вникнуть в хорошее. Чтение — дело другое. Можно отбросить книгу, если она тебе не нравится, а в театре уж изволь досидеть до конца.
Я согласился с ним и подумал, что старик всегда скажет что-нибудь хорошее…»
#Гёте #философияистории
Гегельнегоголь
В итоге, всё развитие русской культуры на век вперёд одной фразой описал Герцен: «История нашей литературы — это или мартиролог, или реестр каторги».
На арест Кагарлицкого. Вообще, читая Герцена, его наполненные горечью и могильной иронией «думы», не можешь отделаться от мысли: в России ничего не меняется к лучшему. Уже 170 лет прошло, но мартиролог и реестр каторги только разросся — и в каких масштабах!.. Русская культура — «культура репрессированных», как есть.
#Герцен #Кагарлицкий
#Герцен #Кагарлицкий
А Борису Юльевичу — сохранять присутствие духа.
«Если ты жив, не говори: «Никогда»! То, что прочно, непрочно. Так, как есть, не останется вечно…»
#Кагарлицкий
«Если ты жив, не говори: «Никогда»! То, что прочно, непрочно. Так, как есть, не останется вечно…»
#Кагарлицкий
«Кривда уверенным шагом сегодня идёт до земле. Кровопийцы устраиваются на тысячелетья. Насилье вещает: «Всё пребудет навечно, как есть». Человеческий голос не может пробиться сквозь вой власть имущих, И на каждом углу эксплуатация провозглашает: «Я хозяйка теперь». А угнетённые нынче толкуют: «Нашим надеждам не сбыться уже никогда».
Если ты жив, не говори: «Никогда»! То, что прочно, непрочно. Так, как есть, не останется вечно. Угнетатели выскажутся — Угнетённые заговорят. Кто посмеет сказать «никогда»? Кто в ответе за то, что угнетенье живуче? Мы. Кто в ответе за то, чтобы сбросить его? Тоже мы. Ты проиграл? Борись. Побежденный сегодня победителем станет завтра. Если свое положение ты осознал, разве можешь ты с ним примириться? И «Никогда» превратится в «Сегодня»!
Бертольт Брехт. Хвала диалектике (из пьесы «Мероприятие»).
#Брехт
Если ты жив, не говори: «Никогда»! То, что прочно, непрочно. Так, как есть, не останется вечно. Угнетатели выскажутся — Угнетённые заговорят. Кто посмеет сказать «никогда»? Кто в ответе за то, что угнетенье живуче? Мы. Кто в ответе за то, чтобы сбросить его? Тоже мы. Ты проиграл? Борись. Побежденный сегодня победителем станет завтра. Если свое положение ты осознал, разве можешь ты с ним примириться? И «Никогда» превратится в «Сегодня»!
Бертольт Брехт. Хвала диалектике (из пьесы «Мероприятие»).
#Брехт