Елена Сафронова // Конюшня с выходом в рай (о книге Э. Суховой «Одна большая любовь»)

Все рассказы Суховой в новой книге эмоциональны и будоражат чувства читателя. Но отдельно хочется сказать о ее историях про животных. Сухова буквально очеловечивает четвероногих. Не раз мне приходила на ум параллель с Джеральдом Дарреллом. Как известно, писатель-натуралист воспринимал животных равными человеку, о чем недвусмысленно говорит его самая известная трилогия уже на уровне названий: «Моя семья и другие звери», «Птицы, звери и родственники» и «Сад богов». Вот и для Элины Суховой звери — семья, и в них есть что-то божественное. Особенно лошади, о психологии которых автор знает, кажется, всё и умеет это передать в нескольких ярких штрихах: «Время поджимает. Нужно бы идти, но у Гриши другие планы. Существует масса способов удержать меня, самый верный — не отпускать руку. Если не удалось, можно придержать за одежду, ну, в конце концов, перегородить дверь собственным телом». Эта шутливая сценка из рассказа «День» повторяется в рассказе «Одна большая любовь», но получает надрывное развитие, выходя на более высокий уровень: «И он меня за куртку держит, не отпускает. Видать, тоже сил нет отпустить. Но и он — сильный. И он — отпустил, и сам в вагон шагнул, и не обернулся. Дверь за ним лязгнула. Как жизнь мою отрезала». Из этого эпизода уже понятно, что женщине и коню больше не суждено увидеться в земной жизни. В следующем предложении наездница узнает о гибели своего любимого… Но, к счастью, в этой же конюшне существует «портал», уводящий в жизнь иную — вечную, счастливую. И хочется верить, что в ином измерении героиня навсегда соединится с Гришенькой в едином для всех славных Божьих тварей раю.

Читать рецензию полностью: https://formasloff.ru/2023/07/15/elena-safronova-konjushnja-s-vyhodom-v-raj-o-knige-je-suhovoj-odna-bolshaja-ljubov/

#формаслов_критика

Буквенный сок

Егор Фетисов // Алексей Сальников. «Оккульттрегер». Роман. Издательство «Редакция Елены Шубиной», 2022

Сальников решил не мелочиться: «Оккульттрегер» — роман о добре и зле, о человеческой душе и судьбе, о выборе и предопределении, в общем, обо всем существенно метафизическом и духовном. Не в последнюю очередь это и социальный роман о проблемах русского города на примере нескольких уральских городов с их низкими зарплатами, преступностью и сравнительно низким качеством жизни. Впрочем, автор намекает на то, что материальная неустроенность — следствие выбора, который человек делает сам и делает его в пользу духовного. Стоит кому-то соприкоснуться с гомункулом, который в романе прописан смутно, — это что-то вроде души или связи человека с небом, — как такое соприкосновение немедленно приводит к материальным и бытовым проблемам. Впрочем, своего гомункула можно распылить и обрести богатство и практически бессмертие (с некоторыми оговорками), но это наихудшее из того, что человек или оккульттрегер (человек, вернувшийся к живым из ада) может совершить. Хотя и такой поступок в романе Сальникова тоже заканчивается всепрощением, как видно на примере судьбы одного из героев — Егора. Он получает новый шанс, хотя, подобно Понтию Пилату, обречен теперь на вечное смутное сожаление о чем-то содеянном в прошлом. Пытается Сальников и ответить на вопрос, мучивший многие поколения писателей: стоит ли противиться злу насилием. Ответ такой: не стоит, потому что это нарушает некоторую гармонию между добром и злом, которая и без того шаткая, а если в нее еще и вмешаться — вообще жди беды. Поэтому главная героиня Прасковья, убивая маньяка из 14 квартиры, ставит под удар не только себя, но и свое ближайшее окружение, состоящее из демонов и херувимов. Херувимы почему-то представлены непрерывно бухающими полубомжами, наверное, чтобы подчеркнуть их пренебрежение к материальным благам. В чем же тогда задача оккульттрегеров и херувимов, если не бороться со злом? А задача следующая — поддерживать угасающее тепло города. Для этого надо переосмыслять муть и отдавать городу тепло людей-угольков. Иносказательно, естественно. Порой, читая этот роман, думаешь, что затронутые темы тянут на котлован поглубже, чем переосмысление мути, но в целом нельзя отрицать, что Сальников выстроил интересный мир, во многом похожий на мир «Петровых в гриппе», с характерными персонажами и довольно динамичным сюжетом.

#формаслов_книги
#БуквенныйСок

Людмила Климович
(г. Сургут)

Красный закат
Ветрено завтра будет,
ветрено.
Яблоня будет стучать в окно,
просить,
чтоб пустили в дом.
Флюгер почти сойдет с ума —
полетит в разнос,
будет шуметь-греметь
точно баба пустым ведром.
Рябь измахратит пруд.


***

Скажи мне «ничего»,
Теплой сухой рукой
Прикоснись к щеке,
Сдуй снежинки с ресниц,
Отряхни сноровисто сугроб
С хмурой маленькой неуклюжки.
Взбей облако искр,
Улыбнись поднимающейся обиде,
Скажи «ничего» —
пусть она рассеется.
Пусть спустя много лет
Положу голову на твою подушку
И скажу
«ничего».

#формаслов_стихи

Любовь Злая // Случай в библиотеке

— Ох, как же я устала-а, — протяжно вздохнула маленькая мышка, постукивая металлической лапкой по книжной полке, на которой сидела.
— От чего устала-то? — недоверчиво хмыкнул Голос, — ты же механическая, ключик подкрутила и дальше побежала.

— От жизни! — воскликнула та, — от жизни я устала. Ну, кто? Скажи, кто придумал все эти возрастные ограничения, запреты и прочее?! Да в наше время дети из интернета могут узнать что угодно и о чем угодно!

— Ну, могут и могут, тебе-то что? — Голос все еще не мог понять мышкино возмущение.
— Да как ты не поймешь, — сердито хлопнула та себя по пузику, издав при этом характерный перезвон, — меня придумали такой, какая есть: от кончика хвоста до кончика вот этой самой трубки. А в этой детской книжке невозможно найти нормальный табак. Да что там, вообще никакой не найдешь! А он мне нужен! Нужен, понимаешь?

— Зачем же тебя в детской книге придумали с курительной трубкой в зубах?
— Да автор его знает! — воскликнула мышь, пустив масляную слезу. — Все, сил моих нет, пошла я.
— Куда?
— Как куда? За табаком!
— Нельзя ведь…
— А мне все равно! — завопила мышь и поцокала по полкам в поисках подходящей книги.

Если бы у Голоса была голова, он бы обязательно ею покачал, но он был всего лишь бесплотным Хранителем этой библиотеки и не мог влиять на происходящее. Легкий шелест страниц и цоканье прекратились, сменившись тишиной.

А через пару часов довольная мышь сидела на той же самой полке и блаженно выдыхала густой дым, который обволакивал все ее механические детали, скрывая движение шестеренок.

— Красота, — протянула мышь, — ну вот теперь можно и домой топать.


Она открыла большую книгу с картинками на нужной странице и ловко запрыгнула, не заметив, что все это время за ней по пятам следовала тень, куда больших размеров, чем положено мышке. Тень сверкнула красными глазами и просочилась в книгу следом за любительницей табака.

— Ну что за безответственность, — тяжело вздохнул Голос.

Но ведь даже у механической мышки могут быть свои маленькие слабости. А то, что кто-то снова увязался за ней — вовсе не ее проблема, и уже совсем другая история…


#формаслов_проза

Литературные итоги первого полугодия

Сергей Костырко, литературный критик, прозаик, член редколлегии журнала «Новый мир»

Называю книги вперемежку с журнальными публикациями, поскольку считаю, что за течением текущего литературного процесса лучше следить по журнальным публикациям:

Ксения Букша «Но человека человек. Три с половиной убийства». — М.: Livebook, 2023.

Евгений Из «Рассказы, присланные из Луганска» (журнал «Зеркало», № 61).

Сергей Чупринин «Оттепель: Действующие лица». — М.: Новое литературное обозрение, 2023.

Сергей Гандлевский «Незримый рой. Заметки и очерки об отечественной литературе». — М.: АСТ, Corpus, 2023.

Андрей Левкин «Проводки оборвались, ну и что». — М.: Новое литературное обозрение, 2023.

Александр Гольдфарб «Быль». — М.: Новое литературное обозрение, 2023.

Олег Будницкий «Красные и белые». — М.: Новое литературное обозрение, 2023.

Елена Югай, Сергей Левочский, Яна Савицкая «Антропология Литературных Собраний (2020 — 2022 годы)» (журнал «Новый мир» №1, 2023).

#формаслов
#светская_жизнь

Буквенный сок

Михаил Квадратов // Евгений Чижов. «Темное прошлое человека будущего». Роман. Издательство «Редакция Елены Шубиной», 2023

Роман «Темное прошлое человека будущего» появился в 2000 году, сразу был признан. В этом году книгу переиздали — и на расстоянии от происходящих там событий отчетливо видна ее значительность. В романе описывается время штурма Белого дома, 1993 год. Гражданская война уже длилась почти век, к ней привыкли, военные действия в центре столицы не особо пугали, любопытствующие граждане буднично получили смертельные пули. В очередной раз все пришло в движение, забурлило, осколки времени увлекли персонажей за собой, беги, уворачивайся, главное выжить, какие там высокие цели. «В собственной комнате я не могу найти себе места, не занятого мною, — не остается ничего иного, как надеть пальто, ботинки и скорее выйти на улицу, хлопнув дверью». Бандиты, колоритные, хорошо выписанные (такие они и сейчас, если посмотреть трансляцию какого-нибудь заседания, только обновили спецодежду), смешные и страшные, застрелят же. А вообще-то это большая книга о любви. Роман многоуровневый, хорошо разработана символическая составляющая. Ирина — всемирная душа. Ее бывший муж, Андрей Некрич — дух, трикстер, бессмертный, демиург среднего градуса, хотя кто может этот градус определить. Он все время находится в поисках Ирины, бредит ею, даже заранее, до их расставания. Эта пара — символ всемирной любви, притяжения и отталкивания, а чем больше любовь, тем она трагичнее. Герой-автор — медиатор, участник всего происходящего, его тоже сводит судьба с Ириной, а перед этим — с Некричем, но роль писателя Чеснокова скорее всего — быть лакмусом великой любви, по которому мы можем судить о Ирине и Некриче, быть отпечатком на восковой пластине, приёмником великих колебаний. В романе происходят великие и страшные события, но чаще всего они даны намеками, например, тайное московское метро, в котором спасаются персонажи — это явный символ бессознательного. А дух, каким бы он ни был (един, не един) — зачем ему объясняться с людьми. Он сам в себе и бессмертен.

#формаслов_книги
#БуквенныйСок

Ксюша Потапцева // Волосы Вероники

(Этот рассказ публикуется на правах приза зрительских симпатий по итогам конкурса прозаических миниатюр)

— Видишь яркую звезду там, где сияет Арктур, окружённую маленькими созвездиями-стражниками? — спросила Вероника, растягивая голыми коленями мою футболку. Она сидела на подоконнике и смотрела в ночное небо.
— Это Диадема, самая яркая из созвездия Волосы Вероники, — она провела пальцем в воздухе от самой яркой звезды к остальным, соединяя их невидимой линией.
— Развиваемые ветром женские волосы, так изображалось это созвездие в старинных небесных атласах, — она перебирала золотой фильтр сигареты тонкими пальцами, выпуская клубки апельсинового дыма.
В воздухе растёкся терпкий аромат, топкий и немного пряный. Я подошел к ней почти вплотную. Приобнял ее плечи и вдохнул аромат волос. Что-то таинственное манило меня в них. Цвета тёплого каштана, волосы спадали волнами на ее плечи. Переливались рассветными лучами, будто само солнце вплело в них драгоценные нити. Божественно!
Я посмотрел на темное небо, мерцающее бриллиантовым напылением. А ведь у каждой звезды есть своя сокровенная история. Тайна ее восхождения. Безмолвные звёзды кричат в самое сердце. Многоликие и манящие узники Вселенной. Одинокие. Словно заключённые небом.
— Расскажи мне о них, — шепотом попросил я, взобравшись позади неё на подоконник.
Вероника играла волосами, накручивая пряди на палец, затем чарующе улыбнулась и продолжила:
— Легенда созвездия кроется в шестнадцатых годах, — она таинственно посмотрела мне в глаза.
— Тогда Египтом правил фараон Птолемей III. У его жены Вероники были невероятной красоты волосы…
— Ты меня сбиваешь! — смущаясь, произнесла она, когда я тепло поцеловал ее в шею.
— Больше не буду, — я дал обещание, заранее понимая, что провалю его.
— Волосы Вероники были подобны Божественному свету. Они стекали солнечными реками, возвращали к жизни, давали надежду и утешение. Вероника любила волосы, но больше всего на свете она любила своего мужа фараона!
— Аах-ха, — не смогла сдержать смех Вероника, когда я ее пощекотал. Не знаю, что на меня нашло, может, таинственный голос рассказчицы.
— Финита ля комедия! — она столкнула меня с подоконника и стала исследовать кончики пальцев. Она всегда так делала, когда обижалась.
— Но ты рассказываешь с таким серьезным лицом, — поддел ее я.
— Я же говорю о возвышенных чувствах  — супружеской любви и верности! — надула губы моя Вероника.
— Ладно, слушай, — не смогла устоять она перед моим щенячьим взглядом.
— В один из дней Птолемей отправился с войском на войну. Долго ждала его Вероника. Ее сердце обжигала лава беспокойства. Не выдержав, она отправилась к богине любви Афродите, молила о возвращении фараона. А взамен отдала сокровенные волосы.
— А ты бы отдала волосы во имя нашей любви? — с задором спросил я.
— Ты как думаешь? — она серьезно и дольше обычного, посмотрела в мои глаза.
Какая сила в ее глазах! Они горят невидимым пламенем, сканируют мою душу. Мы оба замолчали. Каждый утонул в мыслях. Истина скрылась в тишине.
Вера прервала молчание:
— Фараон вернулся домой живой. Но когда он увидел, что дивные волосы жены исчезли, он стал безутешен и затерялся в лесу уныния и печали. Не выдержала Афродита и отдала прекрасные волосы небу, чтобы они блистали по ночам в виде созвездия.
Вероника кончиками пальцев стёрла прозрачную слезу и прошептала небу: «Всё в мире ради любви».
— Откуда ты знаешь эту историю?»
— Я жила там...
Я усмехнулся и обнял ее крепче:
— Выдумщица, идём спать.
Вероника взглянула на небо, перебирая пальцами кулон, словно осколок Луны.
И на небе, там, где сияет Арктур, ярким мимолетным блеском, заметным только Веронике, отозвалась звезда Диадема.

#формаслов_конкурс

Сергей Сумин // Современная кафкиана

Творчество Франца Кафки всегда привлекало внимание писателей. Интересен он им был и поисками в области формальной (Кафка — модернист), и идейным содержанием произведений (cтрах жизни, тупик мысли, шаткость положения человека, раздвоенность души, ощущение безнадежности и др.), и яркими, запоминающимися персонажами (Йозеф К, Варавва, Охотник Гракх, Грегор Замза, Георг Бендеман, Голодарь, Сельский врач и др.)

Безусловно, завораживал продолжателей и стиль его повествования, способы изображения действительности. Определяя стиль коротких рассказов Кафки и даже больших его романов, Набоков писал: «Ясность речи, точная и строгая интонация разительно контрастируют с кошмарным содержанием рассказа. Его резкое, черно-белое письмо не украшено никакими поэтическими метафорами. Прозрачность его языка подчеркивает сумрачное богатство его фантазии». Мы не будем подробно останавливаться на самой манере письма скажем только, что такая манера была чрезвычайно близка довольно значительной части классиков литературы 20-21 веков: Г. Гессе, И. Кальвино, Т. Бернхарду, Х. Борхесу, П. Хандке, Э. Юнгеру, М. Фришу.

Итак, начнем с фанфика (здесь следует уточнить, что фанфик — это продолженная история, осовремененный сюжет текста или персонаж в новых условиях и новом времени. Синонимами определения этого жанра могли бы стать: вариации на тему, текст по мотивам, история с продолжением, ремейк, фантазия в стиле того или иного автора, образный пересказ, рассказ со сменой нарратора и так далее), который, безусловно, является уникальным, поскольку был создан еще при жизни Кафки. Речь о рассказе немецкого автора К. Брандта. Нельзя сказать, что Франц Кафка в 10-20-е годы 20 века был как прозаик никому не известен, это не совсем так. Именно в эти годы ближайший друг писателя Брод создаёт первые наброски биографии друга, делает его прототипом персонажа одного из своих романов, отмечает в записях его манеру говорить или способ передвигаться по улице.

Читать полностью:
https://formasloff.ru/2023/07/15/sergej-sumin-sovremennaja-kafkiana/

 #формаслов_статьи

Анна Аликевич // Неутешительные выводы (о сборнике А. Мамаенко «Рыбовладелец»)

(Не)поэзия Анны Мамаенко, широко известного в узких кругах журналиста и организатора перфомансов из Краснодара, в современном понимании вообще не лирика. Во-первых, для ее восприятия приходится не столько чувствовать, сколько прежде думать: стихи эпохи Гезиода. Во-вторых, это всегда философский текст, который с читателем обстоятельно говорит на глубокую тему, говорит на равных — а не жалуется ему, призывает его, склоняет, осуждает или, избави Бог, поучает: привычного гарнира не подадут. Да, перед нами серьезная литература, которая нас так обременяет. И с такой же вероятностью это произведение всегда будет уделом немногих. Потому что — читали ли вы в школе Андрея Платонова, только честно? Насколько мы честны с собой вообще? Даже обратившись к статье про космизм, играя в интеллектуала, можно в глубине души считать его певца, мягко выражаясь, человеком с большими странностями. Конечно, стихи «Рыбовладельца» незаурядны в том смысле, что ничего от «женской» или «сетевой» поэзии в себе не несут, но это, в отличие от стандартного случая, не комплимент.

Бойцы невидимого фронта
        ведут неведомые войны.
А мы, не нюхавшие порох,
        колотим в стены головой.
Со стен слетают тараканы
        и удаляются спокойно,
пока мы бредим наступленьем,
        и каждый сам себе ковбой.

Поэзия Мамаенко не проста, ее можно читать по-разному, заплывая в нижние или верхние слои. Не обязательно поднимать всю историю античной науки и литературы, чтобы прийти к выводу, что стансы про Кузьму — веселое, ритмичное, иронически-пародийное  псевдозалихватничество, невероятно печальное. Не нужно задаваться вопросом, что есть Россия, и поминать Номаха в степи ночной, чтобы заплакать о судьбе шпалоукладчицы бабы Мани, в которой никто так и не увидел женщину. А и некому было: война, голод, обезмужичевшая целина и прочая, как говорил наш преподаватель по новейшей литературе, историческая неприятность.

Читать рецензию: https://formasloff.ru/2023/07/15/anna-alikevich-neuteshitelnye-vyvody-o-sbornike-a-mamaenko-rybovladelec/

#формаслов_рецензии

Алиса Рахматова // Его больше нет

Тело трясло, подбрасывало: казалось внутренности бесконтрольно перемещаются, как утварь Бабы Яги в избушке, пустившейся в бег непонятно зачем. Скорая, кренившая на поворотах бока, подпрыгивала, неохотно бросала на темный асфальт лохматые снопы желтого света.

Люда цепко держалась, привычно материлась свистящим лютым шепотом. Она ездила уже год, после того как переучилась на медсестру. В 36 лет оставила прилавок. Завесила прошлое марлей, наложила швы. Научилась делать больно только затем, чтобы впустить под кожу лекарство.

Дома спала девятилетняя Маринка. Этой ночью пришлось оставить одну — бабушка приболела, была у себя. Люда легкомысленно верила в силу детского сна и пока не ошибалась: телефон молчал. Время текло. Было почти спокойно.

За окном стали мелькать повороты знакомой улицы. Далекие воспоминания — пойманные, онемевшие давно рыбины – заворочались в ребрах. Машину — будто током ударило — тряхнуло на повороте и из-за него выпрыгнул дом. Тот самый дом — серый, будто покрытый инеем. Неприятно стянуло гортань.

Остановились. Прямо по центру, у второго подъезда. Люда недоверчиво нервно усмехнулась. Оглядела знакомый двор. Завела выбившуюся черную прядь под шапочку. Захотелось подкрасить кривящиеся губы. Одернула себя. Пошла за врачом. Мятым комом завертелось в груди, когда услышала: «Нам на четвертый». Ладно, подумала, там же еще три квартиры есть, кроме той. Немного отстала.

Проем проглотил врача, санитара. Люда сама себе повторила номер, прибитый к двери. Тяжелое сердце снова скатилось по ступенькам и нехотя, переваливаясь, забралось обратно. Безвольно сглотнула. Тихо вошла.

Лег на плечи знакомый запах старой однушки. Даже цвет стен, казалось, не изменился. Люда плыла, закоснев, не разувшись, навстречу голосам, словно среди призраков: вот его часы, лежат на полочке для ключей. Вот его любительский акварельный этюд, помещенный в рамочку заботливыми руками, вывешенный здесь, обязанный создавать уют.

Вот тахта, когда-то пестрая, теперь будто чуть выцветшая — постаревшее, замученное дикое животное. Та, на которой однажды были оставлены Людой трусы — полупрозрачный сгусток ускользающей ночи. Вражеский флаг, найденный ею, женой.

— Ты специально, да? Специально оставила?!

Опустив глаза, Люда упрямо мотала тогда головой, сжав горький онемевший рот, и верила в это. Верила в то, что никогда не думала зло: «Пусть узнает, прогонит, уйдет сама. Пусть умрет».

— Я от нее не уйду. Говорил уже. Делай что хочешь!

Тогда уже хотела одного — сладкой горечи обиды и тишины. Ушла. Осталась одна, но, оказалось, ненадолго. Там, внутри нежной отвергнутой плоти зрела, росла, набирала силы Маринка. Сказать о Маринке не успела. Звонила. Узнала не от него — от жены: у них скоро будет ребенок. Бросила трубку, взвыла. Мыслила Маринку ненужной, но вырвать эту звериную привязанность из себя уже не могла. Родила. Помогали родные. Устроилось.

Люда все поняла: увидела вывернутую безвольную ногу, темный знакомый затылок. Тело, лежащее на полу. Слова врача — острые, холодные спицы — связали неизбежное: «Да все уже. Может быть, тромб. Нужно увозить».

Десять лет. Десять лет стыдной злой памяти. Странно было смотреть на него, знакомого и чужого. Его не было у Люды десять лет. Но теперь — по-другому не было. И у Маринки уже никогда не будет. У Люды дрожали руки и было холодно в животе.

Оглянулась — не было примет, что есть кто-то еще: ни игрушек, ни беспорядка, ни мебели детской. Неужели и не было никого? Соврала? Лицо у жены было восковым, с нежной охрой на скулах. Она была все такая же, как на тех фото, что случайно попадались Люде. Только теперь в очках, постаревшая и совсем одинокая.

Так и стояли они — напротив друг друга, а между ними — общее прошлое. Тот, которого нет. Тело, которого скоро не будет.

#формаслов_проза

Людмила Кубалова
(г. Москва)

***

Рассвет — в прицеле. Ночь — раздавлена.
Кусты малины вперемежку с глиной.
Повиснут ягоды над спящей миной.
Выкуривание ос незванных.

Наполовину вывихнутая
рискованная зона земледелия
для гнездования
во времена разъединения.
Где выжила реликтовая выхухоль,
без песнопений и без савана
небитые и битые в траншеи свалены.

4.03.22- 07.03.23

***

Так не могу
не могу больше так
да не могу я не могу
когда-то мог
сможешь?
скорее да, чем
наверное, смогу
могу ещё могу
думал смогу больше
ничего не могут
пальцы не могут

#формаслов_стихи