👩🏻🇺🇦💬 #опыт #война #украина
«Это похоже на геноцид»: жительницы Харькова о бомбежках
Жительницы Харькова проводят очередную ночь под бомбежками. Жительницы города, остающиеся там или - по каким-то обстоятельствам – оказавшиеся за его пределами, рассказали каково им.

💬💣🌆🇺🇦 #опыт #война #Мариуполь #русскимнепокажут
«Едим последнее, что есть». Блокада Мариуполя | Рассказ жительницы
Мариуполь уже более недели находится в осаде. Волонтеров не пускают и расстреливают.
У жителей нет связи, еды, воды, люди за пределами города разыскивают своих близких в телеграм-каналах.

💬💣🇺🇦 #опыт #война #украина
Николаев. 18+
Специальный корреспондент Елена Костюченко — о том, что видела лично

Обстрел идет по окраинам. Все магазины, кроме продуктовых и аптек, закрыты. Аккуратные очереди за гуманитаркой. Крупы, консервы, масло.

8 марта в 9:20 утра на Кировоградской трассе была расстреляна машина, везущая смену воспитателей в детский приют. Трое женщин погибло. Водитель Анатолий Александрович Геращенко переминается с ноги на ногу. В правой ноге осколок. Доставать не стали — «хирург сказал, будем оперировать, если гнить начнет».

Это была его третья поездка в Антоновку. Работал за стоимость горючего. На лобовое стекло приклеил красный крест из изоленты. Его машина — Мерседес-Спринтер — сгорела вместе с телами внутри.
— Воспитателей я уже третий раз вёз. Блокпосты мы всё проехали-прошли. Паспорта показывали. Шестеро женщин сидели в салоне у меня. Двое женщин в будке сидели, сзади. На блокпосте сказали, что ночью что-то было. Но, по идее, должны были нас не пустить туда!
Машин не было на встречу. Дорожка пустая. Километров 25 проехали. И метров за 250, ну, у меня зрения немножко, а женщины увидели, говорят: «Кто-то впереди, какая-то техника». Я говорю: «Девочки, что будем делать?». Сбавил скорость. Сначала была автоматная очередь. Но я её не слыхал и не видел. Я только увидел, что с боку щебенка прыгает. Я только сейчас понимаю, что это было.
Как по нам выстрелили, я не помню. То ли я остановился уже, то ли машина немножко ещё катилась. Я не видел взрыва. Я только ощутил, что-то посыпалось.
Вспышка в ногах. Я выбегаю с машины. Они подбегают с автоматами. Я лежу лицом на асфальте и кричу: «Там женщины! Там женщины! Там женщины!».

открыли заднюю дверь, где ещё четыре человека сидели. Женщины вышли на поле, они подбежали к ним и кричат: «Бросайте телефоны!». Они, четыре женщины, выбросили телефоны им под ноги. Я телефон бросаю в траву. У меня маленький телефон лежал в кармане, а смартфон остался в машине на торпеде.
Я потом возвращаюсь к машине, смотрю, смартфона нет. Я начал искать его. Женщина возле двери сидит — у нее лица не было полностью. Только внутренности были. На моем пороге, на подножке, лежал ее палец. Лица не было, не было! И сзади меня женщину убило — но ее я не видел.

Все тела погибших проходят через областное бюро судебно-медицинской экспертизы. По словам главы бюро Ольги Дерюгиной, с начала «спецоперации» поступило более 60 тел украинских военнослужащих и более 30 тел гражданских.
Прошу назвать точные цифры, она говорит: «Смысл? У нас постоянно новые поступления».
У нас такого количества тел никогда не было. Осколочные ранения, пулевые, взрывы… Больше всего осколочных. У нас были тела с неразорвавшимися боеприпасами, и приезжали взрывотехники и обезвреживали их. В телах, внутри, было два таких случая, приезжали взрывотехники и разминировали эти тела.

В холодильнике тела лежат в несколько слоев. Две девочки лежат одна на другой. Они сестры. Старшей — 17 лет, в куче тел я вижу только руку с аккуратным розовым маникюром, длинные тонкие пальцы.

Отец девочек Дмитрий Бутым стоит за забором. Ждет, когда отдадут тела. Глаза прячутся в валиках красной кожи. «Вера на кухне еду грела, Арина во двор вышла. Что младшая, что старшая — шансов не было. Младшая сразу погибла, осколок через сердце, старшей завели сердце на две минуты, но оно не пошло. Мама их в больнице в Дубках, прошел осколок через бедро, повредило внутри. Вы извините. Мне сейчас главное детей похоронить».

⚠️💬🇷🇺👮🏻‍♂️⛓ #опыт #активизм #репрессии #ментовскойбеспредел #россия #митинги
Душили пакетом, угрожали изнасилованием: истории девушек, задержанных во время мартовских митингов

Меня задержали 6 марта на улице и привезли в ОВД Братеево. Там, как и всех, отправили в профилактический 103 кабинет. В кабинете было четыре сотрудника: два мужчины-дознавателя и две женщины, которые фиксировали информацию. Они начали спрашивать анкетные вопросы, где работаю и так далее. Я отказывалась отвечать, так как ничего не обязана им говорить. 
После этого меня начали бить — сначала били спинкой от кресла по голове и ушам. Спросили: «Хочешь, чтобы с тобой обращались как с человеком или как с собакой?» Я ничего не ответила, они решили обращаться со мной как с собакой. Поставили на ноги, выбили стул, начали прессовать. Женщины-полицейские начали меня унижать, говорить, что мы изменники Родины, что мы ничего не понимаем в политике, что страна предоставила нам бюджетные места в вузе, а мы так себя ведем. 
Потом они достали полуторалитровую бутылку из шкафа, наполовину наполненную водой, и стали меня опять бить по голове и ушам. Сильной боли я не чувствовала, наверное, уже все притупилось. Только думала, какой именно момент для меня станет последним, когда я скажу «хватит». Затем они меня несколько раз облили, угрожали, что вот была вода, а теперь будет земля и огонь. Полицейский говорил, что перевернет мне горшок на голову, будет по нему стучать. Что будет об меня бычки тушить. Стал спрашивать у коллег зажигалку, они испугались и ответили, что с собой у них зажигалок нет. 
Все это время продолжали задавать вопросы, я отвечала: «Не знаю, не помню». Они запрещали мне говорить слово «нет», объясняли, что я не в фильме и у меня нет никаких прав, адвоката тоже не дадут. И опять повторяли: «Путин нам сказал, что вы враги народа, вы никто, вы — изменники родины». Спрашивали, что я из себя Зою Космодемьянскую строю. 
Нашли у меня телефон, требовали разблокировать, я отказывалась. Дознаватель говорил, что разобьет мне его о голову, что будет кидать его. Нашли у меня в чехле телефона проездной из Берлина, начали орать матом, чтобы там я и оставалась, откуда нас вербуют, сколько нам платят. Попытались сфотографировать меня, я отказалась, снова начали бить по голове. В итоге заставили встать и сфотографироваться у белой стены. 
Потом посадили на стул, достали пакет из «Пятерочки», надели его на голову, я успела подставить руки, чтобы невозможно было душить. Тогда один дознаватель стал держать мне руки, а второй держал пакет. За шею не душили — прикладывали руку к носу и рту. Когда на меня надевали пакет, я успела сделать несколько дырок и поворачивалась так, чтобы можно было дышать через них. Они это увидели, один из них стал душить локтем, чтобы не было следов от пальцев. Я смогла выкрутиться из его хватки, но никого не била, не пиналась. Боялась, что, пытаясь себя защитить, кого-то покалечу и тогда будет только хуже. Потом меня попытались еще раз сфотографировать и увели. 
После этого я никак не контактировала с сотрудниками из ОВД Братеево, хотя они приходили по адресу прописки, где живут мои родители, и хотели приехать на работу к маме. Я пошла в травмпункт, чтобы зафиксировать травмы, у меня обнаружили сотрясение мозга. Сейчас мне получше, понемногу отпускает, но психологические последствия остались.
Пока что я не подаю заявление, но вместе с другими девушками подам лично заявку в следственный комитет. Одна девушка уже ходила с родителями и адвокатом, три часа они рассказывали, что случилось, им сказали, что они знают имена этих сотрудников, но это гостайна.

🇺🇦💣👩🏻‍🦰🗯 #репортаж #война #чернигов #опыт
Мама, я не хочу, чтобы это продолжалось. Прекратите | Лилия Яппарова смогла попасть в Чернигов прямо перед тем, как он оказался в полной изоляции от мира. Вот что она там увидела

В очередях за хлебом и водой от обстрелов погибли уже 18 человек (российское Минобороны свою причастность к гибели этих людей отрицает). «Сейчас будем проезжать место, где моего товарища убило, — говорит Владимир. — Он возле этого магазина в очереди стоял. И туда прилетел осколок».
Обстреливали и черниговский роддом. Снаряд приземлился прямо во внутреннем дворе, раскрошив бордюр; сидевшие в этот момент в бомбоубежище под зданием роженицы почувствовали, как задрожали стены. Жена Владимира Ольга в момент попадания снаряда гладила в отделении белье.
Когда синие «жигули» добираются до роддома, Ольга выходит встречать Владимира на улицу. Она плачет. В последние сутки не проходили звонки — и Ольга решила, что с Владимиром могло что-то случиться. (Неделю назад черниговчанка узнала о гибели своего отца, который перед этим точно так же перестал выходить на связь; о его смерти — с опозданием в три дня — Ольге сообщили соседи мужчины, наконец дозвонившиеся из обстреливаемой Новоселовки.)

Под обстрел дома попали сразу после полудня 3 марта; погибли 47 человек.
Взрывами вырвало стеклопакеты и выжгло квартиры. Обшивку с торца дома № 15 как будто срезали. На втором этаже находилась спальня: взрослая кровать с колыбелью в ногах (все это теперь видно с улицы, потому что панели отвалились). На четвертом этаже вслед за стеной упала и боковая стенка шкафа: одежда в нем и даже торчащий из шкафа галстук выглядят так, словно огонь до них не добрался. С восьмого на седьмой этаж свисает электрическая плита, она держится на одном электрическом проводе.

11 марта черниговцы Юлия и Александр решились выбраться в город, чтобы найти работающую аптеку. Во время обстрела они оказались «посередине длинной девятиэтажки» на улице Черновола, 13.
«Мне попало куда-то, — Юлия перенесла операцию на легком; она говорит отрывисто. — Начало отнимать руки, ноги. Сильно оглушило. А муж надо мной кричал: „Зая, не умирай!“ А я просто смотрела на небо. И думала за дочь. Потому что тела уже просто не чувствовала. Просто смотрела в небо — и у меня уже ничего не болело: „Вот она, смерть“. А еще думала, что сейчас проснусь — и ничего нету, все хорошо. Но это не так».
17 марта на улице Пирогова — в 10 минутах ходьбы от места, где под обстрел попала Юлия, — насмерть ранило 85-летнего черниговца Виктора Бичека.
«Мы с ним шли в [первую городскую] больницу зарядить его телефон, — вспоминает Лариса Примакова, с которой Бичек жил много лет. — И оно как засвистит! На меня навалилась сзади какая-то женщина — или упала, или подвернула ногу, но прямо мне на спину легла. А Витя стоит! Надо ж ложиться — а он стоит. Думал, что оно мимо прожужжит, — а его волна сбила. И в правом боку ему вырезало дырку. Размером — как чашка глубокая».

Главное городское кладбище сейчас находится в зоне боевых действий, и горожан хоронят под табличками на севере Чернигова, в Яловщинском лесу. Траншеи, куда помещают гробы, выкапывают экскаватором. Следы от его колес можно использовать как дорожки между могилами; никаких других ориентиров здесь нет.

Пожилая пара, склонившаяся над журналом учета умерших, на мгновение словно приободряется. 22 марта им сообщили, что их сына, военнослужащего, привезли сюда — в морг при Черниговской областной больнице, куда они тут же приехали. Но ведущая записи санитарка Елена не может найти нужную фамилию.
«Спокойно, у меня такого солдата нет, — повторяет Елена. — Я же смотрю. Я все имена помню на слух! У меня последние военные были 17 числа. После 17-го у меня военных не было».
Мать на полшага отступает от стола санитарки. Отец продолжает изучать журнал. «Он мог и раньше быть… — спокойно бормочет себе под нос мужчина — и вдруг натыкается на собственную фамилию; через секунду он уже с горьким стоном произносит: — А вот же — Бойчук Александр Гаврилович!»

👱🏻‍♀️🗯🇺🇦 #опыт #война #мотыжин #жертвывойны #зверстваоккупантов
«Вы герои нашей деревни — нашего Мотыжина!»
Какой была семья Ольги Сухенко, убитая во время оккупации Киевской области
2 апреля вооруженные силы Украины вернули контроль над Киевской областью. После этого весь мир увидел ужасающие фотографии и видео с телами убитых мирных жителей. Среди них опознали старосту села Мотыжин Ольгу Сухенко, ее мужа и сына, которых похитили из их дома 23 марта.

Когда 24 февраля началась война, 25-летний Александр Сухенко и его девушка Дарья Беленицына приехали из Киева к его родителям Ольге и Игорю Сухенко в Мотыжин, село в 50 километрах от столицы. «Мы верили и надеялись, что будет спокойно», — писала 25 марта девушка в своем инстаграме. Судя по ее постам в соцсетях, девушка эвакуировалась в Винницкую область в начале второй недели марта, в это время недалеко от Мотыжина уже шли бои. В селе остались Александр и его родители.
Как пишет «Укринформ», 23 марта в дом семьи Сухенко приехали российские военные. В своем посте от 25 марта Дарья Беленицына рассказывает, что с ними разговаривал Александр, и они показались ему «человечными». Военных было около десяти человек, они обыскали дом и угнали машину. В тот же день они забрали Ольгу и Игоря Сухенко, пообещав Александру, что «никого не будут трогать», сообщил спустя два дня после похищения родственник семьи.
Зампред Киевского областного совета Татьяна Семенова 26 марта рассказывала, что сначала военные хотели забрать только Ольгу, но ее муж настоял, что поедет с ней. Еще через шесть часов российские военные вернулись за сыном. «Соседи уже слышали технику у двора, очевидно, забрали и Александра», — говорил родственник семьи Сухенко.
Кроме них, в плен взяли еще 20 жителей Мотыжина. «Есть подозрение, что в селе действовал предатель, который выдал оккупантам местонахождение руководителя и активных крестьян», — рассказывала в интервью Семенова.
С того момента никто не знал, что происходит с семьей главы села и где они находятся. Киево-Святошинская окружная прокуратура начала расследование по факту похищения.
«Когда я сказала Саше, что он сделал все, чтобы им гордились и попросила покинуть село, он лишь ответил “Я не хочу, чтобы мной гордились. Я просто делаю все, что могу для победы”, — писала Дарья Беленицына после похищения. — Он уже победил, он мой Герой. Я хочу вернуть его и родителей. Людей, которые достойны наград, а не плена».
На 38-й день войны, когда российские войска отступили и ВСУ вернули контроль над Киевской областью, бойцы украинского мусульманского батальона «Крым» нашли тела семьи Сухенко и других жителей села. Ольгу и Александра обнаружили в братской могиле, а Игоря в колодце.
«Мне не хватит слов и сил, чтобы описать то, что чувствую я и вся наша семья, — написала Дарья. — Вы причинили боль, которую не унять, не простить».

🙇🏼‍♀️🗯💣 #опыт #война #историиукраинок #жертвывойны
«Я просила Бога умереть быстро». Семнадцатилетняя девушка из Мариуполя — про голод, страх и фильтрационный лагерь
В подвале мы видели разные ужасы. У людей заканчивались продукты, они превращались в зверей. Были готовы убить друг друга за глоток воды. 
Еду не из чего было готовить, воду добывали из льда и снега. 
Люди подвергались безумной опасности, когда выходили наружу — на них летели осколки, куски построек, камни.
Однажды перед нашей дверью в подвал разорвалась мина. Дыра была такая большая, казалось, словно кто-то глубоко копнул. Мы думали, что нас засыпет, здание уже начало разрушаться. Боялись, чтобы подвал не стал нашей братской могилой.

На десятый день пребывания там у нас остался один кусочек хлеба. Он был размером с мой кулачок. Мы делили его четыре раза. Свой кусочек я не смогла съесть, потому что мы очень долго голодали. Он был со мной очень долго. Я боялась, что все кончится, и не будет даже его. 
Люди между собой ссорились, скандалили, кого-то пытались выгнать из подвала, чтобы на один рот было меньше. Там не было доброты, только тьма, и мы уже чувствовали запах смерти.
Так продолжалось 12 дней.

Однажды отец сказал: «Или мы умрем от голода, или нас засыплет, или нас просто убьют». Российские солдаты ходили по подвалам, проверяли, кто там сидит, бросали бомбы. Когда к нам стучали, мы не отвечали. 
В один из дней мы услышали от соседей, что можно уехать на Мелекино. У папы были старенькие, разбитые обломками от построек и стекла, «Жигули». Мы даже не знали, заведется ли машина, но она тронулась. Мы ехали под обстрелами, «Градами». Продолжались бои, а у нас была одна цель: выжить, выбраться из этого ада. 
Доехали почти до Мелекино, там стоял пост «ДНР». Понимали, что вернуться назад не сможем, а дальше ехать не хотели: если не убили там, то убьют здесь, для врага мы ничто, просто мишень. 
Нас остановили на блокпосту, спросили на место регистрации. «Мариупольские? Вам направо». 
Куда это, «направо», мы не знали. Оттуда нас направляли дальше и дальше. Так постепенно сформировалась большая колонна из автомобилей и даже людей, шедших пешком. 
Потом военные «ДНР» сказали ехать «вниз». Мы тронулись, а они просто стреляли по машинам и людям.

Еще тогда же в Ялте была «денационализация»: солдаты ходили по домам, искали «националистов», «фашистов», как они говорят. Людей увозили в неизвестном направлении, кого-то убивали.

Фильтрация устроена так: у них есть блокпост. Туда заезжает машина, где проверяют каждый карман, бардачок, багажник, каждую сумку. У людей — одежду, и все, что под ней. Мужчин раздевают на улице возле машин. Ищут татуировки, какие-то отметины, одним словом, «националистов». 

Они просто ходили, разговаривали между собой, обсуждали женщин, которых замучили.
Я слышала разговоры между ними:
«А тот непрошедший, куда ты его дел?» — спрашивал один другого.   
«Да расстрелял. Человек 10, может больше. Не считаю, надоело уже». 
Один мужчина, проходивший фильтрацию, вышел с огромными, испуганными глазами. Его трясло. Он говорил, что был жестокий допрос, его избивали. Его жену так и не отпустили.

У меня взяли паспорт, увидели, что мне 17. Я им не понравилась, вроде бы слишком молодо выглядела, а они как раз искали каких-то юных девушек. 
Меня вытолкали оттуда.

Фемлинк

🪖💣 #зверстваоккупантов #геноцид #опыт
«Концлагерь Ягодное». Россияне целый месяц держали в подвале все село

Двери в подвале школы села Ягодное стали символом ада, который пришлось пережить местным жителям. На них они отмечали дни, которые здесь провели. Справа писали фамилии людей, которые тут же умерли, слева — фамилии тех, кого оккупанты расстреляли. По сути, украинцы провели месяц в российском концентрационном лагере.

В подвал согнали всех жителей села — около 350 человек. Оккупанты объясняли, что таким образом их спасают. «Нам сказали, что мы должны идти в подвал, потому что будут наступать “бандеры”, и мы должны от них спасаться», — вспоминает Таисия Петровна.
«Из села всех людей свезли туда: и лежачих, и ходячих. И тех, кто не мог ходить, увезли. Всех», — говорит еще одна жительница Ягодного, Тамара Андреевна.

От дома Галины до школы — несколько десятков шагов. Женщина соглашается показать, где их содержали целый месяц. К боковому входу ведет лестница: в начале оккупации здесь было открыто, но потом дверь заколотили.
Другой выход из подвала ведет на задний двор школы. Снаружи на дверях надпись «Осторожно, дети». Среди 350 удерживаемых здесь на протяжении месяца действительно были дети — 65 мальчиков и девочек, среди них и младенцы. 
«Детки те визжат, кричат. А что, его не переодеть, не подмыть», — говорит Тамара Андреевна. Сама женщина в подвале была с внуком. Вспоминает, что первое время их кормили двумя ложками каши. «Дочка с мальчиком ела, а я с внучком. Так я так ковырну для вида, а то дитя, думаю, чтобы съело. Мальчик съел и говорит: “Бабушка, я еще есть хочу, я не наелся”. Знаете, как страшно, когда ребенку нечего есть дать?» — со слезами на глазах вспоминает женщина.

«Мы на ведра в туалет ходили. 360 человек. Вы думаете, что это такое?» — говорит Тамара Андреевна.
В подвале не хватало воздуха, было тяжело дышать. «Без кислорода мы теряли сознание. У нас люди умирали».

В конце концов оккупанты разрешили сделать отверстия в стенах, чтобы хоть немного поступал воздух, а к вечеру иногда позволяли выходить во двор школы подышать. Иногда такие прогулки завершались стрельбой.
«Как не слушаем, не заходим, потому что воздуха хочется, потому что жарко было и не могли надышаться — так как начинают стрелять в воздух, то мы давимся, падаем и убегаем в подвал», — вспоминает Тамара Андреевна.

Так, черниговские следователи рассказали, что оккупанты расстреляли женщину, которая возмущалась, что в ее доме складывали тела погибших российских военных. И она не единственная из местных, кого убили захватчики. 
«Соседа нашего расстреляли, 30 лет парню. Ни за что. Прямо во дворе он был, когда они приехали. Расстреляли и все», — рассказывает пенсионерка Галина.
Каждый подобный случай жители Ягодного пытались фиксировать. Рядом с дверью на выходе из подвала до сих пор остались фамилии с датами смерти, слева — те, кого убили.

Когда после подвала жители села вернулись в свои дома — те были разграблены. «Забрали все, что могли. От трусов с носками до драгоценностей и техники», — рассказывает Светлана. В подтверждение женщина приглашает в свою квартиру: она кроме повреждений от артобстрелов пострадала и от мародеров. Пол усыпан вещами, которые оккупанты выбрасывали из шкафов.
В соседнем дворе жители показывают разбитую технику, которую мародеры из российской армии не смогли вывезти.

Фемлинк

🙇🏼‍♀️🗯🇺🇦 #опыт #историиукраинок #жертвывойны
«В моей душе — тоже дыра от русского снаряда». История жительницы Бучи, потерявшей все
Катя Бородина родом из Донецка. В 2014 году началась ее «донецкая история», которую она называет «вынужденным бегством» и «личной трагедией». Тогда она не по своей воле оказалась отрезанной от семьи. Жила в Одессе, Киеве, бывала во Львове и Черновцах. Общалась на русском, работала в сфере IT, вышла замуж и вместе с мужем стала строить будущее, в которое неожиданно ворвалась война. Их квартира в Буче разгромлена и разграблена, в стене — дыра от снаряда.

Наша квартира была нашей мечтой. Я с 16 лет жила в общежитии, потом в съемных комнатах и квартирах. Мой муж — тоже. Мы постепенно поднимались по карьерной лестнице, двигались вперед.
После переезда в Киев начали присматривать жилье в Буче. Наш город, а также Ирпень и Гостомель, показались нам наиболее ухоженными и инфраструктурно развитыми пригородами.
Если вы когда-то жили в съемных квартирах, то знаете, какова настоящая стоимость каждой чашки, миски и даже половника, купленного в свое собственное жилье. Они — золотые.
15 месяцев назад мы с мужем заехали в нашу долгожданную квартиру в Буче. Покупали красивые тарелки, выращивали базилик и орегано на лоджии, собирали детскую кроватку перед рождением дочери Полины.
Я обожала свою кухню и особенно духовку, изощрялась в выпечке чизкейков, экспериментировала со специями и начинками для пирогов.
Помню первое утро после роддома, помню, что ела на завтрак. Помню, как Полина впервые доползла из гостиной в спальню. Помню зимние снежные метели, и как мы наблюдали за снежинками у окна.

Сейчас наш мир — это несколько вещей в чемоданах из старой жизни. Мужу удается планировать и действовать. Я просто плыву по течению, живу прошлым, ежедневно просматривая старые фотографии.
А россия ежедневно ведет полномасштабную войну на территории моего большого дома, моей родной страны. Своими грязными «братскими» руками убивает детей, молодых парней, пугает до смерти женщин, заставляет стариков вновь чувствовать это липкое, до боли знакомое чувство страха. 

13 марта моему мужу исполнилось 30 лет, нашей дочери — 9 месяцев. Мы ничего не отмечали. Открыли чат нашего дома в Буче, а там посыпались первые сообщения о том, что все квартиры во всех шести домах нашего жилого комплекса разграблены (в Украину Катя и ее семья не возвращались после начала войны, — ред.).
Надежды нет. Взламывали двери абсолютно в каждой квартире.
Я гуляла с ребенком на улице, когда увидела первые фото. «Радуюсь», что дочь не видела моих эмоций в тот момент, потому что меня охватили ужас и оцепенение. Из рассказов я знала, что может быть на этих фотографиях, но все равно накрыл неописуемый страх.
В этот день муж понял, что все проведенные месяцы в море перечеркнуты, все планы на осуществление мечты о маленьком доме с садом превратились в пыль. В январе мы ездили смотреть дом под Ирпенем, который хотели купить. Деньги на него мы оставили в квартире (но получилось, что они дождались не нас).
Сейчас в квартире дыра от снаряда — пробита внешняя стена. Выбиты окна, повреждена система отопления, газа, водопроводные трубы. В моей душе — тоже дыра от русского снаряда.
У нас украли все ценные вещи и технику. Унесли все наши сбережения, которые мы откладывали на покупку дома. В нашей постели спали русские солдаты. Сковороду, на которой я жарила на кокосовом масле плантаны с арабскими специями, измазали русскими консервами русские солдаты. Детская кроватка, на которой крепко спала моя дочь, разломана русскими солдатами.
Матрас. Мы выбирали его и лежали на каждом. Я тогда была беременна. Даже схватки проживала на этом матрасе. Я хочу его сжечь, если он там. Потому что русские солдаты наверняка на нем спали.
Каждая папка в нашей квартире, каждая коробка, каждый пакет перерыты. Нет ничего, кроме грязи, смрада, вони. Нет ничего, кроме моей ненависти.

🙆‍♀️🗯🇺🇦💣 #опыт #азовсталь #мариуполь #жертвывойны
"Женщинам обещали прислать головы мужей." Истории тех, кто вырвался из "Азовстали"
Катя:
Если честно, мы уже несколько раз потеряли надежду, что выйдем. Там фактически уже нет завода, его стерли с лица земли, остались только убежища, и то некоторые уже завалены.
Мы прятались там почти два месяца. Там же бункеры, они крепкие, они вроде как должны были выдержать бомбы. Но потом сомкнулось кольцо вокруг нас – этого никто не ждал.
Говорят, что в "Азовстали" оставались еще люди, около 200 человек. Но я не могу точно сказать. Потому что мы в бункере сидели, никого не видели.
Света там не было. Водой и едой нам помогали наши украинские военные, они откапывали какие-то разбомбленные склады, в последние дни приносили уже свои пайки.
То, что мы видели в городе, когда выезжали – это просто коробки, и в середине огромные черные дыры. Там нет домов.
При выезде была очень серьезная проверка. Нас раздевали, проверяли шрамы, татуировки, в трусы к женщинам заглядывали. Проверяли все рюкзаки, полностью выворачивали, проверяли телефоны, все переписки читали. 
Женщинам, у которых были знакомые военные или в полиции, угрожали, говорили, что их найдут, обещали присылать головы мужей в коробках.

Надежда, 18 лет
Еду нам приносили военные. В последний месяц они отдавали нам свою еду и воду, сами ели один раз в день, если получалось, если не получалось – вообще не ели.
Ходили к нам в гости, проведывали нас, они очень хорошие. Мы им очень благодарны и очень хотим, чтоб их оттуда забрали. Там очень много погибших и раненых военных, которых надо забрать. Из медикаментов ничего нет, там умирают люди, просто истекают кровью. 
Там еще осталось мирных около 200 человек и 30 детей.
Нас вывезли за территорию завода наши военные, передали русским военным и повезли в село Безыменное. С завода нас сопровождали Красный крест и ООН, мы им тоже благодарны.
По дороге нас поселили в лагерь, там нас обыскивали, проверяли телефоны. Я переживаю, что, скорее всего, в моем телефоне сейчас какая-то прослушка. Смотрели на наличие татуировок, шрамов.
Задавали провокационные вопросы. Это даже не вопросы, а утверждения были: "Вас били?" Хотели наговорить на наших военных. Но у них ничего не получилось.
С женами военных очень плохо общались, называли их проститутками, подстилками. Только потому, что мы едем в Украину.

🗯🇺🇦🪖#опыт #жертвывойны #зверстваоккупантов #херсон
«Имущество вывозят на «Камазах», насилуют даже девочек 11 лет». Исповедь жителей оккупированного Херсона

В Херсоне я работаю волонтером. Мы получаем много сообщений о кражах в квартирах. В одном из сел российские военные силой забирали у местных транспорт. Иногда машины возвращали, иногда нет. Были и случаи, когда подъезжал «Камаз» с солдатами, всю семью выставляли из дома на улицу, а бытовую технику выносили (стиральные машины, пылесосы, фены, чуть ли не вытяжки), дружно грузили в машину и вывозили. После этого в поселке начались избиения местных жителей. В селе на северо-востоке Херсонской области двух девчонок изнасиловали: одной 11 лет, второй — 14. Соседи их семьи говорят, что это сделали кадыровцы. В то же время мужчин и женщин в подвалах били. Их не допрашивали и не пытали, это был просто выплеск агрессии — били, чтобы бить.

Неделю назад одного жителя Херсона, который выезжал из оккупированного города, на одном из российских блокпостов остановили и стали досматривать. В том числе осматривали содержимое рюкзаков и сумок. В одной из сумок они нашли забытые там с зимы перчатки и украинский флаг. Это была неосторожность этого человека. Он просто забыл заглянуть в этот карман. Этот флаг стал красной тряпкой для них. Они стали обыскивать машину, чуть ли не снимая обшивку, людей раздевали до трусов, постоянно избивали, причем били по внутренним органам, в районе почек. Задавали провокационные вопросы типа «Как относишься в Российской Федерации?» И любой не удовлетворяющий их ответ был поводом бить сильнее.

Еще в середине или начале марта в Херсоне беременную девушку на улице остановил российский патруль. По ее словам, в составе патруля была и женщина. Начали проверять карманы, в телефоне нашли ее переписку с другом, который служит в вооруженных силах Украины. Из-за того, что она общается с военным, ее затолкали в машину, отвезли с мешком на голове в какое-то здание, где долго допрашивали и пытали. Пытала и избивала именно женщина, что очень сильно удивляет. А мужчины угрожали изнасилованием. Потом ее просто выкинули из машины со словами «скажи спасибо, что жива осталась».

9 мая в Парке Славы в Херсоне был лжемитинг в честь дня победы, и в тот же парк выходили херсонцы с желтыми ленточками на груди как символ протеста против оккупации. Всех этих людей увезли в неопределенном направлении, некоторые из них до сих пор не вернулись домой.

8 мая они начали строить сцену на главной площади, повесили свой флаг, поставили колонку и включили российские песни про день победы. Это было ужасно. Херсонцы собирались провести митинг «Херсон це Украина», но не смогли из-за большого количества вооруженных военных. Это все выглядело очень странно: люди сидят в своих квартирах и боятся выйти из дома в то время, как на главной площади звучат эти песни. 9 мая было какое-то действо, один их херсонских политиков махал на сцене красным флагом, привезли каких-то людей с георгиевскими лентами из Крыма для массовки, они ходили по улицам и поздравляли друг друга с праздником. В Херсоне всегда отмечали день победы и возлагали цветы, но такого «праздника», как в тот день устроили, никогда не было.

💬🇺🇦🤰🏻 #историиукраинок #опыт #мариуполь
Женщина рассказала, как на 8 месяце беременности с семьей пешком уходила из Мариуполя
Когда в дом семьи прилетела ракета, женщина чудом уцелела. Тогда семья решила покинуть город.
Жители Мариуполя Екатерина, ее муж Роман, мать и младший брат были вынуждены идти 15 км пешком под обстрелами, чтобы спастись от российских оккупантов.

"Жена была на 8 месяце беременности, когда все это началось. Она никуда не хотела ехать, потому что надеялась, что это все скоро пройдет", - рассказал муж Екатерины Роман Склянко.
Однако российские военные ежедневно уничтожали город. Центр Мариуполя беспощадно бомбили российские самолеты.
"Наши военные, которые там остались - это невероятные силачи".
Екатерина Склянко рассказала, что она редко спускалась в подвал, поскольку его в их доме не было. А когда она шла в другие бомбоубежища, то слышала там только слова о смерти. Когда у семьи закончилась еда и вода, Роман был вынужден ходить в поисках хоть чего-нибудь съедобного.

"Когда говорят о трупах на улицах, то для нас это было обыденностью. Я ходил и это было для меня обыденностью. В последние дни я уже не обращал на это внимания", — поделился мужчина.
Когда в дом семьи прилетела ракета, Екатерина чудом уцелела. Тогда семья решила пешком уходить из города. Они прошли 15 км. Их сначала никто не согласился подвезти, однако впоследствии нашлись люди, которые посадили их в автомобиль.

💬🇺🇦🪖 #историиукраинок #опыт #азовсталь #жертвывойны
«Я живу в аду»: мама полка «Азов»
15 июня 2014 года из Красногоровки выезжала старенькая «восьмерка». За рулем был Виталий Таран. В салоне две женщины — мама и его любимая девушка. «Мой сын сказал, что мы там не останемся, и он не будет работать на эту власть, непонятно на кого — какие-то наркоманы, алкоголики, мы их всех знали. И многие пророссийские провокаторы были. Думали, куда уехать. Подумали об “Азове”. Было страшно — военное подразделение, но мои дети — мой сын и его девушка — подумали и решили, что поедем помогать».
Они надеялись, что в Мариуполе пробудут недолго — поволонтерят один-два месяца, к новому году война закончится, и тогда вернутся к прежней жизни. Но за это время Красногоровку оккупировали, дорога домой оказалась невозможной. В «Азове» они начали с кухни. Потом официально оформились на службу. Виталий стал начальником финансов, Алла — делопроизводителем. У полка они поженились, и в Мариуполе у них родился сын. А 24 февраля 2022 года оба пошли защищать Родину.
«Она решила последовать за моим сыном. Она его очень любила. Они, знаете, как пташки-неразлучники — все время вместе».

Каждый вечер и каждое утро Роллана ждала сообщений от своих детей. Были короткие: «Я в строю», «Мамочка, я здесь». Или более длинные: «Столько всего, что есть рассказать, но не могу, потом. Нас сегодня самолет бомбил, мы его сбили. У нас здесь максимально боевой дух. Готовы рвать».
Роллана говорила сыну, что ждет внучку. А он уверял, что с Аллочкой уже договорились: как только выйдут с «Азовстали», родят много детей. 

Роллане Бондаренко позвонили 17 апреля. Голос по ту сторону корректно спросил: «Где вы сейчас? Кто с вами рядом?» Но она уже знала, почему звонят. «Говорю: “Скажите мне, пожалуйста, он сильно мучился?” Они сказали — нет, это бомба, взрыв. И все». 
В тот момент ее сердце сжалось, как кольцо вокруг «Азовстали». Где-то там было тело ее сына, и где-то там ее невестка Алла продолжала нести службу. Уже в статусе вдовы. 8 мая на «Азовсталь» россияне сбросили очередную авиабомбу. 4 этажа бункера, в котором находилась Алла, провалились. На 24 день после гибели Виталия она погибла... Настоящие пташки-неразлучники.  
«Мало того, что путин забрал моих детей, убил, так теперь еще и убил всех моих друзей и всех друзей моих детей — моего сына и невестки. И продолжает это делать. И моя жизнь превратилась... не знаю, во что. Ад — это не то слово», — Роллана Бондаренко сдерживается, чтобы не заплакать. Ей нужны силы. Ведь у нее остался внук. И «Азов», который она называет своей семьей. Сегодня у нее еще будет повод для слез — должен посетить лучший друг Виталия. Он называет ее матерью. 
«“Азов” — это все, что у меня есть в жизни. Я им пишу — каждое утро, каждый день. Каждому подбираю слова. Или не подбираю. Пишу, что чувствую сердцем, — кучу смайликов и кучу надежд. И о том, что они выйдут. Я не теряю надежду, что их увижу. Я снова буду писать в телеграм живым — как люблю, как жду. Девушкам. Они не спят. Они не спят. Я сижу молюсь Аллаху, Богу, чтобы они научили меня, как написать... чтобы не ранить. 
Я живу в аду».