Интересно у Якобсона: повелительное наклонение существует вне различия между правдой и ложью. Когда говорят: «ты пил» или «пьешь, да?» — можно как-то отбрехаться, сказать, это враки все, я стекл, как трезвышко. Но если детина с щербатым ёбычем повелевает: «Пей!» — тут уже не до игр достоверности. Только выбор и его последствия. Поэтому от императива нельзя так просто отмахнуться — в нем никак невозможно усомниться.

Значение имени Борис

«В детстве послушный ребенок, хотя и упрям. Влиянию друзей не подвержен, но понимает, что друзья - поддержка в играх и делах. Дел у Бориса всегда много, он с детства трудолюбив.

Взрослый Борис дерзкий, неутомимый, с сильной, даже деспотичной волей. Иногда мстителен, но это чувство гаснет довольно быстро. Столь тяжелые черты характера не мешают ему нравиться людям. Он умен, объективен, обладает образным мышлением, любознателен. Его интересует чужая жизнь, он коллекционирует компании, наблюдая за людьми. Борис мечтает руководить и он может быть хорошим начальником, поскольку для него важен конечный результат и он не будет придираться по мелочам.

Борис добивается успехов в избранной сфере деятельности. Жизненные блага приходят к нему в итоге упорной работы, без помощи влиятельных знакомых. Он может заниматься искусством, быть работником физического или умственного труда, - главное реализовать себя. Иногда этому мешает выпивка, он не всегда может отказать друзьям в хмельном застолье.

Борис не лишен чувства юмора, интересуется политикой и спортом, не жаден.

Борис очень сексуален, женщины для него имеют большое значение. В молодые годы он имеет немалое число любовных приключений, но от обязательств уклоняется, не любит никаких осложнений.

Семья для Бориса - надежный тыл, он хороший хозяин, заботится о доме, сам делает ремонты, благоустраивает земельный участок, помогает жене, воспитывает детей. Удачно сложится брак с Авророй, Анной, Валентиной, Зоей, Ириной, Кларой, Ларисой, Натальей, Ольгой, Светланой, Тамарой».

Походу ребенок на работе решил от меня избавиться очень экстравагантным образом. Не хочет учить английский, или я ему не понравился, может, со строгостью перегнул. Он передал маме следующий диалог, который якобы состоялся между нами:

— Чего не пришел на прошлый урок?
— Болел.
— [что-то нецензурное].

Когда меня об этом спросила начальница, я не понял даже, как в такой ситуации я мог в теории что-то неприличное сказать. Как можно этот разговор вообще себе представить, как вы думаете? Вот мой вариант:

— Чего не пришел на прошлый урок?
— Болел.
— Ебал мать твою.

«Персонализированные» товары массового производства лучше продаются не потому, что помогают создать «уникальный опыт» от потребления. Никому на самом деле не нужна газировка с его именем на боку. Однако эта минимальная кастомизация помогает выйти покупателю из положения буриданова осла. Выбирать между идентичными альтернативами невозможно, потому что исчезает само измерение выбора, это создаёт замешательство, а секундное колебание в этом деле может стоить покупки. Тем самым, персонализированный товар является единственно возможным к употреблению, хотя маркетологам и покупателям может казаться, что он якобы «симпатичнее», «притягательнее» и т.п.

Каким образом видит изберком нормальный человек: вот учительница, вот пенсионер, вот детский тренер, вот бухгалтер Красмаша. Каким образом видит изберком наблюдатель на выборах, политактивист: коррупционер, жулик, вор, а председательница — самая тупая и толстая на свете сука. Так он считает ещё до того, как появляется на участке, это априорная установка. Если же он нарушений не зафиксирует, то тем проще ему будет считать, что его надули, а демократия мертва: значит, где-то что-то недоглядел, недодавил, смалодушничал.

Для активиста в каждом участнике политического процесса живёт какая-то гнильца, и её свидетельствованием он упивается. Люди это прекрасно чувствуют, поэтому активист приводит их в жуткое замешательство: они не понимают, чем он так наслаждается, почему он видит ближнего своего грязным, продажным, запутинцем и т.д. Поэтому активист превращается в парию, по отношению к нему испытывают гадливость, стараются не вести с ним дел, а могут и по шапке дать. Поделом.

Наблюдатель — это задроченный буквоед. Ему кажется, что всё многообразие человеческих отношений можно свести к мертвой букве закона. Зачем он существует: чтобы мешать честным людям (учителям, пенсионерам, детским тренерам, бухгалтерам с Красмаша) работать. Он любит писать кляузы по поводу и без. Что тут можно сказать: ябеда-корябеда соленый огурец, по полу валяется, никто тебя не ест! Наблюдатель лишён жалости, ему всё равно на инвалидов, стариков, беременных женщин. Был лично свидетелем: активист от ЛДПР настрочил жалобу, когда увидел, что к подслеповатой бабулечке, которая сама не могла прочитать бюллетень, в кабинку зашла помочь другая женщина. Он ходил и махал руками: «Тайна голосования нарушена!» Это какой-то фашизм, презрение к человеческому страданию, Освенцим, Треблинка.

Кодифицированные правила становятся для здоровых коллективов только препоной. Нормальные люди всегда смогут договориться, порешать все вопросики кулуарно, найти Соломоново решение, полагаясь на здравый смысл и требования ситуации. Но нет, под давлением активистов, навальнистов, либералов и т.д. пришлось писать кипы законов, придумывать сложнейшие процедуры, ломать то, что хорошо работает.

Националисты часто сокрушаются: нечестно, что всему миру нужно учить английский, когда американцы, англичане, канадцы, австралийцы рождаются на все готовенькое. Но они не понимают, что когда английский стал лингва франка, англосаксы потеряли свой язык. Королева Елизавета или диктор с Бибиси могут сколько угодно притворяться, что это все еще их пош инглиш лангуэдж, рисивд пронансиэйшн, но их время прошло. Сейчас английский — это язык без родины, язык-бастард. На нем говорит индус из службы поддержки и румынская проститутка, китайский турист и школьник из контер-страйка. Отвратительная орда степняков с щербатыми ебычами, беззубыми окрававленными пастями. Варвары — у них чопорное "Ландан из зе кэпитал оф Грейт Британ" превращается в мерзкое "Барбар бар бар Барбарбарбар". Троглодиты вырыли из земли Чосера, Шекспира, Байрона, Уитмана и вставили их кости себе в уши и носы. Английского больше не существует, существует англицкий, мировой пиджин. Это судьба хуже вымирания, это богопротивная нежизнь. Мы же не хотим, чтобы русский стал мировым пиджином, нежеланным ребенком жертвы коллективного лингвистического изнасилования?

Кто вносит самый большой вклад в уничтожение английского языка? Учителя, репетиторы, авторы курсов, ведущие разговорных клубов. Недоученные, с рязанским прононсом, ни разу не бывшие за границей. А может, и бывшие — но учившие английский по общению с турками, армянами, поляками, неграми. Каждый урок, который я провожу — это маленькая капля, которая точит камень англосаксонской культуры. Если мир не хочет говорить на русском, пусть не говорит вообще.

хилимся живём

Самая большая наебка, которую придумали учителя английского — это уровни языка. Каждому уровню соответствует своя линейка учебников и дополненительных материалов, которые обучающийся в начале года должен купить. Так можно продать больше книжек. Ещё у ученика появляется чувство прогресса — заплаченные деньги дают ощущение движения вперёд.

Однако все те, кто с иностранным обращаются умеючи, согласятся, что такое поступательное движение от простого к сложному никогда не происходит. На начальном этапе это действительно так, но затем наступает невероятный всплеск, не вытекающий из линейной логики равномерного развития. В какой-то точке ты целиком входишь в язык. Он дан тебе весь и сразу, пониманию открывается всё. И это не потому, что ты аккумулировал огромную сумму знаний, умений и навыков, чей объем позволяет тебе с лёгкостью с языком обращаться, причина в том, что в какой-то момент ты прорвал барьер и язык явился тебе целиком, как структура. Для этого, правда, надо сначала накопить критическую массу, но затем происходит взрыв, трансгрессия, которая не укладывается в пирамидальную схему современных учебников.

Увидел на объявлении о дорожных работах надпись "УЛ. КАРЛА-МАРКСА". Это как сорока-ворона. Как я писал тут, произошла полная десемантизация, это призрак призрака.

Праваки — это белые шнурки на берцах, это бритые головы. Это залитый перцем азербайджанский таксист, это проломленная голова кенийского студента. Их кровь и почва — это ненависть и насилие.

Но времена стали спокойные, сытые, зажиточные. Фа и антифа больше не пиздятся на улицах, нравы поменялись. Зумеры презирают насилие всей душой. Это высокоморальные, чуткие к любой несправедливости люди. Они устанавливают границы, чекают привилегии, волонтёрят в шелтерах для жертв абьюза. Ублюдки типа Тесака, забитое зверьё с битами никогда не смогли бы найти ключика к их сердцу. Поэтому правачкам пришлось переодеться. Появился новый тип: интеллектуальный правый, новый правый. Примеры: Юнеман, Пожарский, на западе — Шапиро, Питерсон.

Особенно показателен случай Михаила Пожарского. В лихие нулевые он занимался эмоциональным насилием, газлайтингом и троллингом в ЖЖ, потом осознал себя как правака и начал избивать среднеазиатов с рынков и таксопарков, о чем оставлял отчёты у себя в блоге с красочными фото. Потом он решил убивать бездомных собак. Какой бы напастью они ни были, понятно, что вигиланты, которые разбрасывают фарш со стеклом и стреляют по животным из огнестрела, делают это из соображений садистических, все остальное — это рационализация. В общем, ничего хорошего. Мелкий преступник, которому место в тюрьме.

Но Михаил очень четко уловил цайтгайст и одним из первых запустил ребрендинг. Началась либерализация. Сначала он стал национал-демократом, потом либертарианцем с традиционным уклоном. Нил Перри и Норз Фейс никуда не делись, но он зализался, сделал аккуратную стрижку, надел очки в модной оправе. Теперь в своих видео он рассказывает про Хайека, когнитивные искажения, изъяны плановой экономики.

Но он собак резал блять. Крошил битое стекло в фарш с отравой. Собаки потом умирали в муках, кровью блевали. Он брал винтовку свою и по собакам палил, мозги им вышибал. Заказывал такси, ждал, пока к нему приедет Авазбек или Гагик, а потом засовывал баллон с химическим оружием в окно и распылял. Таксист кричал, пытался глаза закрыть. А он его выволакивал и ногами хуярил. По лицу, по уху, по печени, по лицу. Пока месиво кровавое не останется. А потом фотался на фоне и шел домой хвастаться в уютную жежешечку. Какой ему нахуй Фридман? Какая австрийская блядь экономическая школа, безусловный базовый доход? Это же ублюдок настоящий. А нет, стоит в своих красивых очках и футболке поло, пишет в популярный Телеграм канал. Весь из себя такой интеллигент, сука.

Леваки, слушайте меня сюда. Никакого постгендерного мира не будет. Мы ляжем костьми, чтобы отстоять наше право быть мужчинами и женщинами. 7 миллиардов мужчин и женщин так просто не стереть и не уничтожить. Мы будем драться до последней капли нашей цис-крови. У нас оружие, у нас власть. Если вы изгоните нас из политики, мы уйдем в подполье, если вы изгоните нас из академии, мы будем собираться в подвалах церквей. Мы будем жить в лесах, рыть землянки. И девочки там будут кашеварить и ткать, а мальчики охотиться на оленей и стоять в карауле. Руки прочь от нашего естества.

Мне всегда было очень смешно, когда перед очередными американскими выборами русская молодежь делится на два лагеря и начинает играть в вариацию ковбоев и индейцев — в демократов и республиканцев. Создаются какие-то группы в поддержку Хиллари Клинтон на пятьдесят тысяч человек, обсуждаются тонкости системы выборщиков, делаются смелые прогнозы, как Трампу отстоять Айову и Флориду. Полный Барнаул, Алтайский край. Да, политическое поле в России выжжено, поэтому приходится подсматривать за соседом с работающей демократией, но тут есть и элемент легкого помешательства. Эти люди в трансе, они заворожены Америкой, у них перед глазами летают белоголовые орланы, сыплются звезды, распускаются фейерверки, как на 4 июля. Они реально на какое-то мгновение забывают, что они не американцы.

Тем отраднее видеть, что в последнее время происходит массовое разочарование в Америке. Она понемножку покидает коллективное Воображаемое. Теперь все знают, что копы там лютуют и убивают направо и налево, во время бунтов сжигают целые кварталы, а в детских садах из детей делают трансгендеров. Такого нет ни в одной цивилизованной стране мира, это варварство, хаос, и даже выборы там проходят с беспрецедентными махинациями на уровне банановых республик. Никто больше не хочет в Америку, новые модные цели для эмиграции — это Канада, Австрия, Швеция. Но эти страны никогда не внушали миллионам людей ложные идентификации. В них слишком мало той самой безумной магии.

Досуг — это, возможно, не работа, но точно труд. Как мы трудимся после работы: смотрим сериалы подряд, как за конвейерной лентой, гриндим дейлики, прокачивая анимешных девочек, занимаемся нетворкингом, читаем материалы по повышению квалификации. Дома нас ждет потребление. Это не отдых, не приятное времяпрепровождение, это заключительный этап цепочки производства. Любой сложный продукт требует от потребителя высокого напряжения сил. Мы включены в эти цепочки как в офисах, так и дома. Мне известен только один способ действительно отдохнуть — это лечь спать. Но спим мы лишь затем, чтобы накопить больше сил для нового витка производства и потребления. Я чуть не начал делать списки того, что мне нужно посмотреть или прочитать после работы, но вовремя осознал, что решил пахать в две смены, поставив этот список надсмотрщиком за самим собой.

Тогда мне пришла в голову идея, что человек — это просто муравей, он целыми днями работает, он может только хуячить. И дети, которых я учу, тоже уже трутни и тоже хуячат с младых ногтей. Школа и существует для того, чтобы примирить человека с мыслью, что ему надо вкалывать, тянуть лямку. И родители это хорошо понимают: для того, чтобы причастить детей реальности работного дома, они записывают своих чад на конные скачки, на карате, в художественную школу. Вот мы и хуячим. Поэтому я не понимаю, зачем торопиться с работы домой, ведь там то же самое, тоже труд за станком. Возможно, там любимые. Любовь на работу вроде как не похожа — надеюсь.

Я тоже. Я тоже.

хай нетворз индивидуал

Продолжая тему. Если досуг — это труд, то трудимся мы все кустарно. Мы дилетанты. Однако в прошлом люди умели проводить досуг профессионально. К сожалению, это искусство было утрачено с упадком аристократии. Аристократ — это человек, который свободен от личного участия в производительном труде. Он может посвятить всего себя чтению. Век аристократии — это эпоха больших романов. Диккенс и Бальзак, писавшие про маленьких людей, на самом деле создавали развлекательный контент для сибаритов на полную ставку, а не для уставших, задушенных нищетой пролетариев. С исчезновением аристократии практически исчезла и высокая культура. Пропал читатель — пропал и поэт.

Мы с вами — это последние аристократы, аристократы духа. В наших силах восстановить культуру профессионального, серьезного досуга. Я решил стать геймером-аристократом и плотно заняться компьютерными играми без прочих отвлекающих факторов, вроде работы с девяти до пяти. Моим фокусом станут творения студии Пиранья Байтс: Готика, Райзен, Элекс, Фарминг симулятор.

Илон Маск. Слушай меня сюда. Хватит к нам в друзья набиваться. Мы тебя никогда в нашу ватагу не примем. И мячик вместе пинать не пойдем, в одном поле срать не сядем. Понял, богатей? Гусь свинье не товарищ. Пытаешься за нашего сойти, типа модный приколист, любишь аниме, мемчики? Знаешь что, смени себе пиарщика уже, этот тебя только позорит. Я вас всех, мажориков, насквозь вижу. Вы же не люди, вы рептилы. У вас язык раздвоенный и трое легких, а сердца нет. Иди вон заработай полмиллиарда долларов до обеда, замени золотые унитазы в своем особняке на платиновые, терраформируй Марс, только отстань от нас, от простых честных ребят, хватит, сил моих уже нет. Вдоволь ты уже над нами покуражился, но пора и честь знать. Я вижу, по нормальному ты не понимаешь, говорить с тобой бесполезно. Так что лучше на глаза мне больше не попадайся.

Читая споры о религии в интернете, можно наткнуться на фигуру, которую условно можно отнести к "новым", "интеллектуальным" правым. Это традиционалисты, которые используют язык и образ мысли современной критической теории, но уже для отстаивания консервативных позиций. Так, они прибегают к излюбленному приему прогрессивистов — апеллируют к науке и статистике. Они говорят о Боге и церкви не с позиции прихожанина или мистика, но социолога или политического управленца. Для них упадок религиозности — это не свидетельство грядущего Судного дня, не просто грех, Содом и Гоморра. Это в первую очередь причина плохой работы многих социальных институтов. Ведь статистика подсказывает, что в более религиозных странах выше коэффициент счастья, крепче семьи, меньше самоубийств. Такими данными они и делятся во время споров. То есть вера для них — это не рискованное предприятие, не некий опасный прыжок от абсурда к абсолютному чуду, это просто смазка, которая заставляет шестеренки общества крутиться плавнее. Это не отменяет того, что на уровне их собственной экзистенции они действительно могут верить мистически, но когда в своих суждениях они укрупняют масштаб, то их мышление начинает подозрительно кое-что напоминать.

Излюбленные компьютерные игры "интеллектуальных" правых — это глобальные стратегии от Парадокс Интерактив: Европа Универсалис, Виктория, Хартс оф Айрон. Так как правый неспособен чувствовать мир иначе, кроме как в категориях отпадения от блага и деградации, настоящее кажется ему гнилым, пораженным болезнью (социализмом, этатизмом, чумой гендерных исследований и т.д.). Эти игры дают возможность вернуться в золотой век, сделав его своим будущим, создать более справедливый исторический сценарий: победить за Германию в Первой Мировой, разбить большевиков за белых и т.д. Фанат парадоксовских стратегий действительно будет воспринимать религию как своего рода модификатор к внутриигровым параметрам, бафф к "счастью", "росту населения", "экономическому процветанию". Разумеется, игра не может ухватить религию как таинство, как личную мистическую практику вне ее институциональной пользы, это же не удается и "новым" правым.

Сейчас будет глубоко палийская мысль. Самое безумное, что с человеком делает работа — это заставляет его считать, что есть время чужое и есть время свое. Чужое время — это собираться на работу, ехать на работу, сидеть на работе. Свое время — это смотреть сериал, гулять, спать, курить. Создается иллюзия, что без работы было бы больше свободного времени, но скорее, без работы не было бы времени вообще. Именно работа поверяет время, она разбивает его пространство: от урока до урока, от смены до смены, через будни к выходным. Время может быть явлено нам только после этой разбивки, без нее оно вовсе не дано нам для ощущения. Посмотрите на ребенка на каникулах: для него времени не существует, он даже не чувствует, что оно идет или стоит. Его день не разбит, и поэтому он бесконечен. Можно сказать, что он вообще чувствует себя бессмертным, потому что смерть появляется на сцене только после размежевания времени. Смерть ощущается как нехватка времени, его утечка. Чтобы бороться с этой причиняющей страдание утечкой, время следует копить, удерживать. Это и есть прокрастинация — такой способ обращения со временем, когда каждый миг бесконечно придерживается в попытке длить его как можно дольше (как когда мы пытаемся доспать пятнадцать минуть до будильника); расстаться с мгновением — значит обречь его на смерть, поэтому надо вцепиться в него когтями. Но время, очевидно, никак не удержать, его нельзя присвоить, его нельзя объявить чьим-то или кому-то продать. Время на работе, любимой или нет, не более свое или чужое, чем время, проведенное за сериалом, интересным или нет. Отсюда, повторюсь, не следует вывод, что работа отвратительна, потому что отравляет время, впускает смерть и заставляет невротически откладывать все на потом, наоборот, работа творит время из воздуха, там, где не было ничего вообще. Я подозреваю, что в буддизме должны существовать практики, которые позволили бы отучиться цепляться умом за время, присваивать себе мгновения, но они мне, к сожалению, не знакомы.

10 сезонов Лакан-ликбеза. Я непобедим.