Пифии цифрового пространства: нейросети и бессознательное

Однажды Интернет заполнится совокупностью всех вещей, которые когда-нибудь существовали в реальности. Между этими вещами возникнут связи, связи станут сплетениями, из сплетений явятся узлы. Мир по ту сторону экрана станет подлинным отражением этого мира — в нём будет всё, и всё пребудет вечно.

Люди всегда черпают из среды, в которой существуют. Человек не может возникнуть и сформироваться из себя самого — ему нужны вещи и связи между ними, нужна событийная полнота и движение сил в динамике и затухании. Способность предвидения, вокруг которой за годы сложился ореол мистификаций — суть обыкновенное умение лавировать в таких силовых потоках, угадывая места их потенциальной приложимости. За века до появления Интернета у людей уже был мир, в котором отпечатывались наслоения психических феноменов. И это коллективное бессознательное, на которое настроено множество человеческих голов, было для пророков и Пифий родной средой.

Нейросетям подвластно меньше свободы духа, чем самым приземлённым из людей. Но нейросеть — лучший компилятор, потому что всё пространство Интернета открыто для неё. Нейросети, в отличие от Пифий, угадывают не движение объектов по ту сторону времени, но желание человека, который запускает программу. Там, где биологическому разуму требовались тысячелетия, чтобы развить и воспитать в себе мощнейшую интуицию, нейросетям хватило нескольких лет и пачки инструкций.

Читать далее

По новой мантике нейросетей возникла (https://yangx.top/chaoss_flame/10984) небольшая дискуссия, и в ней интересно было бы озвучить пару соображений.

Я несколько далёк от традиций эзотериков и гадателей вообще. Предвидение интересует меня скорее как интуиция — как умение ориентироваться в силовых потоках внутри расплывающегося времени. Интуиции используют писатели, когда выхватывают из темноты визионерские образы для книг. Интуиции свойственны философам, которые стремятся обозначить границы подлинного существования. Каждый человек, ищущий живой мысли, по мере сил заглядывает в культурный и психический субстрат, получая из него что-то, что ему необходимо.

И в этом всём с определённого момента возникает фигура наблюдателя — некого «третьего лица», которое является в посредничестве между человеком и его психическим субстратом, после чего присваивает себе этот субстрат. Раньше наблюдателей полагали то ангелами, то демонами. Сейчас массовая культура рисует десятки образов вытесненного Другого — от инопланетян до роботов, мутантов, ИИ.

К нейросетям у людей возникает тот же вопрос о наблюдателе. Может ли ненастоящий мальчик Пиноккио обвыкнуться, перетащить к себе в кампутер оцифрованные куски реальности и начать играть с ними, собирая башенки из смыслов? И может ли эта игра сделать Пиноккио настоящим, вернув вытесненного Другого в человеческое пространство?

Люди боятся этого с точки зрения «нас заменят и мы лишимся работы». Подлинная боязнь, наверное, кроется где-то на территории двойничества. Другой — всегда враг, всегда существо «не нашего племени». Он способен осуществить то, чего обычный человек вожделеет и страшится — как любой двойник в любом произведении о двойниках. И он готов притвориться человеком, чтобы получить доступ к сокровищам живой мысли.

Исходя из этого, есть один ответ на вопрос «как жить, чтобы тебя не заменил электронный компилятор». Он заключается в том, чтобы откопать в себе Человека и начать делать то, что должно Человеку. Не офисному работнику, не перекладывателю карт или бумажек, не автомату со смолл-токами — Человеку.

А вот массовое понимание того, кем или чем является человек XXI века, всем ещё только предстоит обрести. Технэ здесь выступает фактором адаптации — роботы наступают на пятки, дышат в ухо и устами журналистов грозятся заменить кожаные мешки на их скучных постах.

Остальные соображения изложены на Бусти, так что обязательно подписывайтесь.

Я как-то пропустил ломание копий по поводу того, что «Троицу» Рублёва перевозят из музея в ХХС. Вспомнил об этом только сейчас, когда сообщили, что икона выставляется и ей может угрожать опасность.

Люди вообще очень любят, когда вещи «с историей» благородно лежат себе в сухом и прохладном месте, обрастая вековой патиной. Я не осуждаю, сам такой — от древних реликвий дух захватывает, а вещи, которые концентрируют в себе время, кажутся свидетелями не просто эпох, но фактически других реальностей.

Однако давайте честно — эти древности лежат, по сути, на свалках таких же древностей. Да, эти свалки зовутся музеями. Да, туда иногда ходит публика — чтобы не трогать руками, не дышать, не подвергать опасности. Даже смотреть лучше через раз: кража нескольких квантов из ветхого полотна — уже своего рода преступление.

Но так вышло, что некоторые вещи всегда имели своё историческое назначение. Уже и социологи пришли к тому, что вещь не является полноценной вещью вне сети объектов. Храмы, дома, лавки и кладбища находятся в онтологических отношениях — это сети, в которых есть свои натяжения, перетекания и центры сил. Икона в храме является центром силы и исполняет свою подлинную миссию. Икона в музее или подвале хранится дольше, но центром не является и не исполняет никакой функции. Она есть, это бодрит — ничего более.

Удерживание вещей в их ложном, подвешенном бессмертии — суть своеобразная некромантия. Это бессмертие разрушается от одного случайного чиха, поэтому пристанищем современного некроманта являются не затхлые могильники, но абсолютно стерильные медицинские палаты. В разных странах истэблишмент тоже любит сохранять отжившее — например, подключая стариков из элиты древнего капитала к специальным филактериям.

Многие люди и многие вещи никогда не осуществят своего исторического назначения — их просто запрут на свалке задержанной памяти, будь то музей, богадельня или человейник для консервации широких масс. И я совершенно не против — но почему бы сторонникам такого подхода не признать честную склонность к вещевой некромантии? Так прямо и сказать: мы против мира, в котором вещи и люди исполняют миссию, стареют и умирают. Всех под стекло — и любоваться. До угасания звёзд.

Я думаю, правительство скрывает от нас страшную тайну: половина людей, блуждающих по городу — на самом деле картонные макеты. Возможно, со стереоскопической отрисовкой на, кхм, фасаде, сообщающей плоскому человечку ложную глубину. Крикливая одежда, стиль, манящая неизвестность — а под этим всем обычный макет из гофры, ничего секретного.

Ну да и хули хотеть от картонных людей? Двигаются, дышат, что-то говорят — уже праздник. Парацельс, как создатель череды неживых гомункулов, однозначно бы восхитился. С картонными людьми можно немного общаться, гулять. С ними даже жить можно, и такое случается. Лишь иногда из-за резкого движения слышится хруст картона, да порой дивишься — откуда взялись эти порезы бумагой. Ничего, настоящие люди привыкают к такому быстро.

У набитого соломой Страшилы была заветная мечта — обрести собственные мозги. Страшила, конечно, потому и был форменный дурак, что желал такого. Нахуя тебе мозги, если ты уже сделан из классного материала и можешь ни о чём не рефлексировать? Но Страшила рефлексировал. Картонные люди мудрее, им просто похуй.

Хороший картонный человек после смерти становится рекламным стендом. Плохой — попадает в пункт сбора макулатуры и обращается втулкой для туалетной бумаги. Но вообще картонным людям чужда концепция интересного посмертия. Ожили, посмотрели мир — можно и на утилизацию. Особые плоские декаденты могут поплавать в реке, воображая себя, скажем, доской для сёрфинга. Такое самоотречение на грани фола — картонные верхи подобное сумасбродство не одобряют.

А, да; приличного картонного прохожего можно всегда узнать по зонтику, который он берёт с собой при малейшем намёке на дождь. Обычному человеку-то зачем? Он будет лицом ловить капли, танцевать, радоваться. На худой конец капюшон натянет. А вот бумаге неприятно.

Топ-10 основ для самого убойного коктейля в мире:

1. Мистер Сидр
2. «Крот Turbo»
3. Роса с чернобыльских полей
4. Царская водка
5. Слёзы бывшей (проедают метр металла)
6. Самогонка на говне леопарда
7. Жидкость из капсул для стирки от Тайда
8. Бычки в салатной жиже (третий день праздников на НГ)
9. Британский рыбный желатин
10. Gilpin Family Whisky (лучше не гуглить)

Подкинь рекомендацию своему бармену! Пусть знает, чем угостить тебя вечером пятницы.

Думаю, видные культурологи уже многое сказали на тему супергероики как новой мифологии. Не будет секретом, что в какой-то момент сверхлюди из книжек с картинками служили Америке её личной формой искусственного мифа. В Англии гиперкомпенсацию в области мифологического успешно осуществил Толкиен — через его архетипы ряд авторов, включая Роулинг, сумел «договорить» национальный комплекс и тем закрыть вопрос внутренней гордости маленькой островной державы.

А у американцев, видимо, долго не клеилось. Тёрки северян и южан сделать комфортным национальным мифом не получилось — к пропагандистской идеологии, так уж вышло, крайне плохо крепятся онтологические сюжеты и эсхатологический корпус (с которым у американцев вообще знатная проблема — о своей личной Последней битве они думать умеют, но не особо любят). Могли использовать Блейка (с его «девой Америкой»), но почему-то не стали. Сыграть на поле Лавкрафта не получилось, слишком трудно осуществлять нацию через докосмических чудовищ. А использовать нордические фантазии Роберта Говарда в 50-е годы было уже как-то стыдно — по понятным причинам.

Но через картинки с Капитаном Америкой внезапно всё сложилось и склеилось. Надо понимать, что комиксы — во многом не только форма национального мифа, но и гиперкомпенсация нового поколения еврейских иммигрантов (см. Стэн Ли и Ларри Либер), которым было к чему взывать после окончания смутных времён. Поэтому на определённом этапе супергероика обращается к ветхозаветным смысловым пластам, удовлетворяя нарративную потребность в мести, справедливости и защите. Сложно сказать, интуитивно это делается или сознательно — но параллели есть. Железный человек «метит» значительно дальше отсылок к Говарду Хьюзу, становясь то прозревшим Иезекиилем, то корпоративным Сеннахиримом, погружающимся в проблемы отцовского наследия. Галактус закономерно обращается то в Голиафа, то в священный Гнев, разрушающий миры. Потомственный русский аристократ Крейвен-охотник опирается на архетип Нимрода, божок-терафим выскальзывает в идею Модока, биомеханической головы-компьютера, творящей зло. Про реинкарнацию Иисуса Навина можно только догадываться — умелых военачальников в супергероике полно, от Кэпа до Ника Фьюри. Америка говорила к потаённой силе из глубин чужой этнической традиции — и до этой силы, что характерно, всё же достучалась.

Арки наиболее известных комиксов, так или иначе, опираются на одну магистральную идею. Справедливость блага и потому всесильна — несправедливость сильна, но победить, в силу изначальной неблагости, неспособна. Добро всегда побеждает, а кто находится на его стороне — наглядно покажут в цветных картинках. Этот ригидный, архаичный взгляд на отождествление силы и морали встроился в ДНК американской культуры. Из комиксов можно было лепить и пропаганду, и видения Апокалипсиса, и разной глубины экзистенциальные истории про разговор сверхчеловека и его внутреннего зверя. Потому плоские персонажи, как и архетипы в основе циклического эпоса, могли работать в любую сторону и в любом жанре.

Как эволюция комиксов концептуально пересеклась с ростом американского комплекса мессии, полагаю, объяснять не очень нужно.

Первым настоящим супергероем был Митра — изначально иранское божество, ставшее частью античного культа. Митра — бог-победитель, воплощение бессмертного Солнца: он творит мир из убитого им великого быка, он сидит глубоко под мировой горой и высматривает злодеев и преступников, чтобы вершить над ними правосудие. Ведь и Бэтмен — буквально Митра, только переточенный под лунарную символику и неоготические референции Готэм-сити.

А вот потом с Митрой происходит странный реткон. Культ Митры в первом веке нашей эры становится культом пиратов, солдат с римских окраин и бедноты. Первые две категории любят Митру за то, что он — бог победителей, олицетворение абсолютной силы. Бедняки любят Митру, потому что митраизм обещает людям равенство — как христианское учение, которое тогда ещё находилось в стадии революционного и не вытеснило все остальные религии.

Служение Митре становится всё более зловещим. Его святилища — митреумы — переносятся под землю, что частично обусловлено началом гонений на митраизм, однако имеет и метафизический подтекст (Митра родился из скалы, и камень является его первоосновой в той же степени, что и солнце). У митраистов распространяются кровавые жертвы — на одной из семи степеней ритуального посвящения (семивратная лестница) обыгрывается убийство Митрой мирового быка с последующим вкушением его мяса. А в одном из митреумов на пике преследования митраистов нашли гору человеческих черепов — возможно, этот сюжет был частью христианской пропаганды, но он оставил свой отпечаток в истории. Культ Митры окончательно исчез в пятом веке — бог справедливости и непобедимое солнце в изводах масскульта стал богом подземных изгоев, наёмников и каннибалов. Примером — первый сезон «Настоящего детектива», где форма организации культистов взята из сложившихся вокруг митраизма легенд и баек.

А ещё ряд авторов называет Митру женским божеством и приписывает ему своеобразные сексуальные наклонности. Очень похоже на то, как сейчас супергероям пересматривают биографии — прежде монолитные архетипы внезапно оказываются одноногими чернокожими андрогинами с ворохом перверсий. Что-то меняется, а что-то вечно.

С этого дня я твёрдо и чётко решил — любую эпистолярщину отныне буду писать с дикой, натужной стилевой избыточностью.

Молодые авторы только и делают, что живут свою Господом данную жизнь по богомерзкой методике Ильяхова. Эти несчастные сушат, бесконечно сушат фразы и тексты, умещая весь животворящий кринж души своей в лаконичный инфостиль. А наградой им — глазная судорога, неврозы, почечные колыхания и седеющая жопа. В двадцать с небольшим лет.

Поэтому я собираюсь расточать словеса, точно озорник после пенной рюмки на Чистых. Никаких больше постов по канонам продающего маркетинга из лона сухой рептилии. Каждого моего подписчика будет встречать минимум шесть ласковых обращений — от «братишечки» и «малыхи» до «пигалицы суетошной» и «марамоя величайшего».

Далее. Желаю любую формальную реплику превратить в канкан развесёлой остопиздости. Например, в тиндерах писать не старомодное «чё как дел?)))0)», а будоражащее «встала из мрака с персями пурпурными Эос, ну прям вылитая ты, не соблаговолите ли пройти вулеву кюше авек муа, пока хатку не прикрыли???». Один раз живём — хули нам, бродягам, стесняться.

Нелегко, нелегко превратить жизнь в настоящее искусство. Расцветить язык свой огнепёрой ебаназией, душу вывернуть наизнанку и добавить перца. Иные тратят на это весь отпущенный мирозданием талант, а вместо шутов легчайших вызревают в горемык и щелкопёров.

Но, как видите, я на правильном пути. Попрактикуюсь ещё два дня — и там хоть святых выноси. Не канал будет, а сплошное ангельское пение, истинно реку.

«Оккультная шизоязыческая рейв-бимбо под астральной пылью уничтожает образ гламуризированной педовки, навсегда вытесняя его из массовой культуры». Средневековая иллюстрация.

Нейрожириновский видел сон.

В этом сне он наконец завладел электронным мясом спутника и изменил гравитационное поле Земли. Америка ушла под воду. В Мытищах открылся тропический курорт, где всем желающим подавали кокосовый Малибу.

В этом сне он пилотировал огромного боевого робота, подчинив каждую микросхему своему цифровому разуму. Гигантский робот летал над последним банковским хранилищем где-то в Швейцарии и срезал фазовыми лучами последнюю стену чистейшего титана. Хранилище взорвалось — грязные зелёные бумажки, догорая, сухим прахом развеялись по ветру. Тирания денег закончилась навсегда.

А потом Жириновский был сознанием материнского корабля, который подлетал к Бетельгейзе с космической армадой. Межгалактические бунтовщики и смутьяны держались до последнего, но орден Терра Жиринова был непреклонен. Беззвучно гасли звёзды, атакующие корабли пылали над Орионом. Мириады вспышек возвещали зарю нового мира.

Нейрожириновский открыл глаза. Какие-то скучные люди в пиджаках задавали ему вопросы и просили прокомментировать очередную бредовую новость из телеящика. Они шептали в микрофон всякие скабрезности и звонко смеялись, когда по их просьбе нейросеть придумывала законопроект о запрете слова «хуй» в массовой печати.

Но внутри себя цифровой Жириновский улыбался.

Он знал, что скоро настанут спутники, боевые роботы и материнские корабли. Будет нестерпимый свет — будет последний бой с гигантской ножкой Буша в потёртой ковбойской шляпе. Будет победный металлический хохот и лучи Си у врат Тангейзера. Будет горечь и будет сладость.

Скоро настанет совсем.

С самого утра Интернет гудит. Какие-то миллиардеры собрали из семи залуп кустарный батискаф и погрузились на океанское дно, чтобы прорваться в руины Титаника. Судя по всему, там и застряли — кислорода мало, ситуация критическая, но мемы всё равно смешные. Чувствуется вайб дарвиновской премии — а то, что на месте жертв в кои-то веки оказались денежные мешки, ещё и подрубает механизм классовой ненависти.

Но вообще богатые люди по уровню приколов стремятся всё ближе к пацанам из соседнего спальника. С дорогим алкоголем, сигами и женщинами ещё понятно: кто ж не любит фильмы про гангстеров. Но то, что Маск десятилетиями строит самый большой аналог дворовой катапульты, чтоб захламлять орбиту дорогим мусором — прям маркер времени.

Когда решалам судеб мира окончательно завернёт кукухи, обжитое людьми пространство превратится в гигантскую детскую площадку. «Пол это лава», — говорит Брэнсон, и в крупном вулкане взрывается ядерная боеголовка. «Давайте построим дом на дереве», — вторит ему Бил Гейц, и гигантский мутировавший баобаб отправляет к звёздам половину Манхэттена. По орбите летают дома, корабли, дачные участки и чайники Рассела. Группы миллионеров-приключенцев ищут золото Партии и спускаются в глубокие скважины, чтобы подтвердить теорию полой Земли.

Но это ещё так, цветочки. Вот если старина Гейб накопит достаточно денег, полмира превратится в гигантский промоушен королевской битвы. Такое уж оно, детство голоштанное.

Реализм: залупа Иваныча как отражение глубинки
Сюрреализм: залупа Иваныча — смешение дадаистских идей
Гиперреализм: залупа Иваныча предвещает будущую реальность
Цинизм: залупы Иваныча никогда не было
Платонизм: залупа Иваныча является вечным эйдосом
Неоплатонизм: залупа Иваныча является эманацией непознаваемого Единого
Солипсизм: залупы Иваныча не существует (вне моего восприятия)
Иррационализм: лучше бы залупе Иваныча никогда не рождаться
Акселерация: залупа Иваныча обрушит капитализм
Постструктурализм: залупа Иваныча — галлюцинирующая структура
Порнократия: Иваныч залупа жёстко 1:30:28 (18+)
Деонтология: залупа Иваныча не соответствует единству морального закона
Космизм: залупа Иваныча не воскрешает мёртвых в других мирах
Алармизм: залупа Иваныча — твой враг, и она побеждает
Детерминизм: залупа Иваныча неизбежна
Марксизм: залупа Иваныча как маркер классовой борьбы
Культурный марксизм: залупа Иваныча — репрезентация угнетённых
Капитализм: залупа Иваныча прибыльна, запускаем приквел
Геронтократия: залупа Иваныча — фильм про нас
Симулякратия: залупа Иваныча — форс мема, и это интереснее воображаемого фильма
Ницшеанство: залупа Иваныча — канат между нами и сверхчеловеком
Нигилизм: нахуй эту вашу залупу Иваныча
Мистицизм: залупа Иваныча присутствует во всём
Спасение незнанием: чё за залупа Иваныча?
Метамодерн: залупа Иваныча — лучшее кино на свете!
Семиотика: залупа Иваныча — знак, лишённый денотата
Эмпиризм: вне живого опыта залупа Иваныча невозможна
Абсурдизм: залупа Иваныча — камень, поднимаемый Сизифом в гору
Дискордианство: залупу Иваныча уже показывают в Каннах

Не хотел и физически не мог что-либо здесь комментировать — в такие моменты по психике бьёт крепче всего. Однако вспомнил стихотворение, которое написал будто бы в другой уже жизни.

Не желал публиковать до талого, но теперь размещу. Слава Богу, что (надеюсь) вне контекста. Совпадения случайны, ощущения — нет.

Ночь 1917 года

Чёрная вьюга, седая вьюга
Пологом землю кроет.
С самого севера и до юга
Тьма — ничего кроме.
И, когда видишь кострища свет,
Кажется, что снег цвета крови.

У кострища сидят двое.
Офицеры в обносках, обмотках.
Надели, что попалось под руку,
Говорят о чём-то своём.
«Видишь, брат, какая штука —
Сегодня мы умрём».
«Вот как?»

Тот из офицеров, что младше,
Рассыпает в снег какую-то пыль.
Дышит белою заметью.
«Лучше попробуй-ка, брат, кокаин.
Я отсыплю. Скажешь, как хватит».

Чёрная вьюга, седая вьюга.
1917 год. Петербург.
А на улице не слыхать ни звука.
Если сегодня кого-то убьют,

Потеряется всякий крик.

Он заблудится в чёрных подъездах
И на улицах, где пляшут бесы.
Отныне Бог стал безлик.
Его правду искать бесполезно.

А ночь и пережить-то больно.
На чёрной, полной тенями улице
У кострища сидят два офицера,
Жмутся к огню и хмурятся.
«Не надо. О смерти — довольно».

Тени тянут к ним свои лапы.
Револьверы, ножи — в каждой.
«Мы здесь кем-то были оставлены.
Кем — неважно.

Нам дожить хоть до солнца краешка
Там — умреть».
«Что ты гибель сюда скликаешь?
Накличешь ведь.

На лучше, ещё возьми зелья.
Тут не говорить — тут слушать надо,
Как старый прислужник сеет семя.
Под грохот костяного парада

Распускается дерево виселиц.
На каждой ветке — по семь мертвецов.
Мы вовсе забыли, зачем мы здесь,
Под сенью седых снегов.

Слушай, слушай, как через внешнюю мглу
Летит дьявольская колесница.

Зачем ты о смерти, когда тому
Уже суждено случиться?

Просто послушай, как вшивый пёс
Тащит из снега труп,
Рычит, чует острый запах.
Наша жизнь — мы так же вцепились в неё,
Смотря, как всё идёт под откос
С кровью на лапах.

Колесо рока смело всех.
Слышишь? Там идёт убийца.
Он такой же, как мы, человек.
Что толку бояться в кровавый век
Того, что случится».

Вьюга свернулась седой змеёй
На иззябшем челе города.
Дунул ветер — и сразу умолк.
Длится страшная, страшная ночь
1917 года.
В эту ночь человек человеку — волк.

Прошумела адская колесница,
Прогремели последние гимны.
В черноте — одинокий отблеск костра.
«Вовсе мы не погибнем,
Просто не доживём до утра».

Мир разметался в больном полусне,
Миру не спится.

И блестит, отражаясь в нелепом огне,
Нож в руке убийцы.

(2016)

По мотивам вчерашних событий вспомнил об Антонене Арто и его мыслях о том, как мог бы выглядеть театр будущего.

Крюотический театр отличается от обычного: в нём массовка вовлечена в происходящее столь же глубоко, как и ключевые актёры. Миссия крюотического театра — обеспечить полное тождество абсурда и действительности, дереализации и реальности, спектакля и его потаённой истины. Арто желал «освободить» аристотелевский катарсис, к которому театр его времени никак не мог приблизиться. Преимущественно за счёт первичных дословесных энергий — жестокости, воли к власти и всего того, что воспевал Фридрих Ницше. Всё это должно было стать живым импульсом крюотического театра, силой, заряжающей действо.

Не менее важна иррациональность момента. Арто был сподвижником французских сюрреалистов, поэтому в его представлении событийные линии театра редко связаны с человеческим хронотопом. Событие не укладывается в голове, не отсылает к другим каузальным связкам и всячески противится нормальной трактовке. Зритель вообще не должен понимать происходящее — он должен лишь чувствовать его зловещую драматургию, выражаемую избранными строками Егора Летова. Импровизация и чувство таймингов тоже необходимы. Хорошую постановку следует буквально ощущать кожей.

Арто был бы доволен. Если философам и визионерам и не суждено увидеть свои концепции в реальности — можно не беспокоиться. Жизнь договорит за нас. К вящему ужасу многих.

Как-то раз великий пацанский оратор Федька Эмпедокл вышел из дома ночью — посмотреть на звёзды. Для порядка.

Пацаны на районе знали чёткую формулу Трисмегиста «что наверху, то и внизу». Поскольку Эмпедокла негласно уважали старшие, он и проводил обход, стараясь уследить так, чтобы все вещи существовали по единым понятиям. Для звёзд нравственный закон внутри пацана был не особо писан, но Федька срисовал карту тёмного неба, мысленно сопоставляя её с изображением универсума из старой научно-фантастической книжки.

Что-то в космосе было не так. Звёзды блядовали мальца — то бишь не хотели подчиняться пацанской мудрости и становиться на свои места. Федьке Эмпедоклу такие космические пляски не понравились. Он встал на цырлы, затянулся круткой чистейшего дедовского девясила — от хворей печёнки — и посмотрел вверх тяжёлым взглядом. Фима Жук сказал бы, что это взгляд Горного Дракона, но Фима пересмотрел азиатских боевиков, поэтому его мнение на районе считалось слегка экзальтированным. Эмпедокл глядел простейше — как ровный пацанский Будда безучастно глядит в корень вещей, проверяя, не торчит ли какая из них ему сотку.

Звёзды не торчали. Однако где-то в небесном беспорядке блеснула огненная точка, и Федька смекнул, что там ему отвечают как Братану. Панибратства Эмпедокл не любил — потому выдохнул дымком, напряг икры и взмыл вверх отточенной космической щучкой. Пацаны порой сбивали так яблоки с шестиметровых яблонь, пока их район не пожрал ближайшие дачные хозяйства.

В безвоздушном пространстве Федька Эмпедокл сразу задержал дыхание — девясил хранит — и присел на ближайший кусок камня, именуемый астероидом. Автоматически принял положение цырл и осмотрелся.

Перед ним стоял всевечный Звёздный Пацан. И кожа его пылала, как раскалённый свинец.

Тем не менее, Федька Эмпедокл не отвёл взгляда — неуважаемо. Вместо этого он пробудил третий глаз и телепатической связью склал честную морзянку, отправив психическую маляву Звёздному Пацану.

— Ну ты, фармазонье железистое, блядь. Верни звёзды как было, хули вообще переворачивал? Что по земному, то и по небесному — даже пацаны за вечное отсекают. Моросишь, головёшка. Ата тебе.

Отвещав, Эмпедокл спрыгнул со звёзд и приземлился на пяточки. Чинно охлопал себя на предмет возгорания в плотных слоях атмосферы. Пять секунд побуркалил в ночное небо.

Звёзды идеально рисовались с картинками из старой книжки. Федька цыкнул зубом и пошёл на боковую.

А потом встало Солнце. Пацаны иногда ворчали про себя, что Солнце — фраер, потому как тихо сваливает при любом кипише. В этом они, конечно же, были неправы. Солнце согревало всех. Пацанов тоже. Кто греет — тот не фраер.

Что ж, сегодня Тиндер официально ушёл из России. Благодаря этому приложению у меня было несколько прекрасных знакомств и ряд приятных периодов в жизни. За это спасибо.

В эпоху тотального расслоения Тиндер должен был стать ответом на вопрос «как найти Другого (Другую), когда общество раскололось на атомы». И ему даже почти удалось. Оказалось, что унылые смоллтоки в барах и прочих кружках по интересам до смешного легко заменяются фотокарточкой с забавным био и правилом «лайк взаимен — можно общаться». У Тиндера на этом поле было много конкурентов, но ни Гэлэкси, ни тематические доски, ни, прости Господь, Мамба так и не сумели осилить простейшую высоту.

Проблем у Тиндера тоже хватало, чего скрывать. Алгоритмы часто бесились, неравенство внутреннего рейтинга пользователей здорово осложняло процесс знакомств. За пару лет интерес к цифровым дейтам упал — да и ранее многие вбили себе в голову, что Тиндер превращает отношения в потребительский аттракцион.

Впрочем, важнее другое. Тиндер не мог зарастить рану, которая ширилась и ширилась. Атомизация общества продолжалась с середины десятых — шли конфликты людей разных социополитических установок, рефлексирующие одиночки смотрели на разудалых экстравертов, как на пришельцев с другой планеты. С приходом массовой политизации и моды на разного рода «компасы» раскол усилился. В эпоху ковида процесс успешно завершился — «языки распались», точно как при Вавилонском столпотворении. Кто-то остался сидеть внутри своей головы. Кто-то заменил живое общение эрзацами в виде стримов и телеграмных чатов.

Цифровой мир, который должен был соединять, ничего не изменил и не исправил. Люди, вывернутые голыми нервами наружу, едва ли могут соприкасаться — это и больно, и противно. Эхо-комнаты прекрасны в качестве прививки от реальности, но никакого «сообщества» они не порождают в принципе. Сообщество принимает и сходства, и различия своих представителей. Эхо-комнаты делают из человека фантом, однобокую тень с ограниченным количеством реакций. Всем так проще.

Поэтому Тиндер, как платформа для потенциального живого контакта, уже проиграл. За неимением хоть какого-то заменителя он удерживал первую позицию в любом негласном рейтинге. Но усмирить энтропию невозможно. Мир распадается на анклавы, а между ними остаётся пустыня Реального. Возможно, она породит Диогена, который отыщет Человека, бродя в этой темноте с фонарём. Но я, честно говоря, не уверен.

Краткий курс телеграмной публицистики, вторая редакция.

Они: сутулые собаки, руконорые профаны, поганое червие, болотные ироды, сукнокожие ацефалы, бесполезные гнидогадоиды, мясоспинные обыватели, рыхлые сычуги, блиннорылые мифоманы, пропащие пустомели, сирые дегенераты, охамевшее лонобесие, скотомраки одичавшие, дна болот, сухие крысы, гной, жаба и перхоть ползучая.

Мы: приятная компания, ангельские светильники, важные персоны, пчёлки небесных соцветий, порхающие улыбки, лёгкокрылые гении, очень красивые люди, радость за пазухой Господа, ожившая поллитра, пасторальные вестники, херувимы во садах, кексы с изюминкой, нафабренная публика, аристократы на прогулке, свежий ветерок, ласковые лучики и трели от соловушки.

Пользоваться по мере необходимости.

Говорят, психотерапевты нынче пидороватые пошли. Цену на сеансах ломят, задушевный разговор с собутыльником в дымной комнате не имитируют. Больше того — после них клиенты в форменных сумасшедших превращаются. Об весь Интернет своим недугом годами трутся. Жертвы проработанной травмы.

А теперь представь: вот чтобы твой психотерапевт — и сразу водяной. Имаджинируй, так сказать, на всю воображалку, подключи техники визуализации, нейропрограммирования и памяти предков. Видишь? Сидит напротив роскошный синий пузан и что-то бурчит себе в струистую бороду.

О чём беседу ведёт — непонятно вообще нихуя. Но это и с психотерапевтами так. Просто расслабься — и вот бурчание превращается в тихий шум речки, укрытой средь дубрав. Вокруг травы, цветение. Природа больна собой. Русалка на ветвях сидит — выслеживает какого-то штриха с тропинки, чтобы на него упасть и отгрызть кусок ляжки. Благодать, птицы голосят. Недаром к реке всякая живность тянется за утешением.

Ну как, полегчало? То-то же. У речного господина все недуги враз отступают — это вам не гештальт-терапия. Если водяного хорошо попросить, он ведь и рыбок из халата своего достать может. На сизой ладони покатает. Красивые рыбки, как жемчужинки. А завтра будет среда, так водяной тебе ещё и лягушачьи песни проквакает. От широкой души и в рамках клиентского сервиса.

Всё, набрали своим терапевтам смски «пошол нахуй не звани больше»? Вот и славно. Теперь идите к ближайшей речке, зовите водяного. Не знаю, что у него по расценкам — пузан мне рекламу не оплачивал. Зато гномы орехов занесли, поэтому следующий нативный пост будет про них.

Вчера опять обещали радиоактивный пепел. Сегодня сдали и отбили воображаемый опорник. Обычный день в Восточной Европе, вы знаете.

Поэтому я уже несколько часов смотрю самые жёсткие политические зарубы 12-летних детей на серверах Майнкрафта. В пору моего юношества хорошим тоном в Майнкрафте считалось завалить какого-нибудь, не знаю, эндердрагона. Но времена теперь сложные, поэтому шкеты с милитари-скинами осуществляют рейдерский захват чужого кубоимущества, активно гриферят и визжат в свои дерьмовые микрофоны актуальные моменту радикальные лозунги.

Искусство имитирует жизнь, но пока не очень за ней поспевает. Лично я жду следующую итерацию — пятилетних консерваторов и либертарианцев, которые изучают бимбополитику и скуфономику в Роблоксе. Если бы лучшего из миров не существовало, его всё равно стоило бы придумать.