Через реку Смородину нет моста.
Это детские сказки: там темнота
Да густая трава, да дуб опалённый,
Пацаны из двенадцатого батальона,
Павшие под городом с названием Счастье -
Некуда им возвращаться.

Так и ходят они по этой траве,
И две училки из Горловки ходят по ней,
Завуч и географичка.
Говорят: мы сегодня проходим свет,
Он всего надёжнее и сильней,
Подставляйте ему личики.

И у мертвых училок их мертвый класс
Так задолбан войной, так небрит и чумаз
Подставляет лица под ветер.
И расходится черный мазут темноты,
И они улыбают щербатые рты
И становятся словно дети.

На фото - погибшие в Горловке учительницы: Кудрик Елена Петровна, Иванова Елена Викторовна.

А ты что такой умный,
как будто бы знаешь точно,
стоит ли умирать,
стоит оно того?
Слушай, не надо лозунгов,
и так-то тошно.
Я-то?
Да я об этом совсем ничего.

Нет, я не знаю.
И ты не знаешь.
Разве о том, что ордена удостоят.
Может, в газете еще пропишут и пустят слухи.
А если хочешь, знать,
стоит ли,
стоит? –
то вот, спроси у Андрюхи.

А Андрюха ходит по яблоневому саду,
на ветру струится ковыль.
А Андрюха смеется, ему ничего не надо,
на лице у него пыль,
голова у него в цвету, в цветах.
голова у него в кустах.

И роса на яблоках, и в каплях солнце,
у заката лицо огнево.
А Андрюха оборачивается и смеется:
ничего не знаю, мол, ничего.

может, и хотел бы что-то ответить,
но становится темнота,
налетает, уносит его ветер
за черные леса, за далекие города,
и ничего он не скажет тебе
никогда.

*
и исчезают яблони, и становится тишина,
и только горит костер,
а ты иди, раздвигая мрак, ничего не знай,
до далеких морей, до высоких гор.

Там, у дороги, в лесополосе,
упадешь, уставившись в темноту.
И когда-нибудь будет радость, и солнце в росе,
и яблони во цвету.

В Харькове
я росла.
В Харькове мы играли:
в мушкетеров
в Робина Гуда
в уличные бои.

Кричат сирены, их голоса из стали
взрезают улицы, парки, дворы мои.

Детство мое
никогда уже не настанет.
Город моего детства превращается в Готэм.
- Я буду русских встречать с цветами,
- Я буду русских встречать с пулеметом.

Кем я вернусь в этот город?
Через какие пройду горнила?
Триколор у меня на груди — мишень для бывшей подружки.
По нашим старым кафешкам стреляют пушки.
Я любила играть в войнушку, очень любила.
Я никогда не вернусь с этой войнушки.

бессмысленно заклиная остаться людьми,
в крайнем случае, становясь котом, но не прочим зверем,
я
сшиваю
раздробленный
мир -
нет ничего кровавее и грязнее.

но я тут буду стоять со своими стихами, ныть
о гуманизме посреди городов выжженных.
в шесть часов вечера после войны
я не выживу.

я утверждаю, что значат что-то слова,
я утверждаю, что значит что-то любовь.
русская моя рыжая голова,
русская моя красная кровь.

вот такая, блин, музыка, такая война,
делу - время, потерям - счет.
слушай, ну если хочешь - меня проклинай,
только меня, а не кого-то еще.

Расскажи мне, расскажи
сказку, больше не могу.
Это человек лежит,
расцветая на снегу.

Это красным он зацвел,
как цветок, на остановке,
Расскажи мне про котел,
(впрочем, лучше про котов)
и про новые винтовки.

По реке плывет топор, прямо до Чугуева.
Ну и пусть себе плывет, он в эвакуацию.

Абрикосы зацвели
рано, не дождавшись марта,
и огонь горит на картах
и на кожице земли.

О земля, сыра постель,
вот мужик; орет сирена,
но стоит он на коленях
посреди трамвайных линий,
и пытается он сына
собирать из запчастей.
Эх, на небе порадей!

По реке плывет топор, прямо до Чугуева.
Ну и пусть себе плывет, может, он за мир вообще.

Города падут во тьму,
на ветру дрожит осина.
Собирай же, дядя, сына
по Донецку по всему.

Он восстанет и пойдет,
он за нас на небе спросит.
Будет лето, будет осень,
как-то выживет народ.

Собери его, родной,
пусть за нас — за грешных, гадких
он заступится украдкой.
Мама, мама, я в порядке.
Мама, это не со мной.

@dolgareva

Первого марта, на шестой день войны
В одном одесском дворе расстреляли кошек.
Наверное, сдали нервы.

Да, у многих сдают нервы.
Может, кошки мяукали с рязанским акцентом,
Или сидели не на бордюре, а на поребрике,
Но их расстреляли.

- Рыжего, - говорит,
- мы хотели домой забрать, но не успели.
Серая Жопь носила котят.
Дин был маленький,
Я хоронила его в своем платке.

В этом месте я,
Видевшая столько человеческих трупов,
Что хватит на деревенское кладбище,
Спряталась под одеяло.
Накрылась им с головой
И долго повторяла:
"Теперь я живу в этом домике".

@dolgareva

В три часа ночи,
Сидя в зелёной машине
С "Никоном" и блокнотом,
Стукаясь головой о дверь,
Я вспомнила "пазик"
В Кировске, ЛНР.
Это была запасная машина на штабе,
Ровно так же тряслась на ухабах.

Ещё я вспомнила,
Как летней ночью ехала с Лёшей "Добрым",
Комбатом "Призрака",
На "Ниве" через летнюю степь во тьме.
Гремели прилеты, стрекотали сверчки,
Леша включил музыку из аниме.
Я тогда была моложе,
Наверное, лет на двести.

Мы воевали
Против армии.
С говном и ветками.
Нас убивали,
А в штабе запрещали ответку.
Было совершенно понятно, что правда за нами,
Хоть нас и мало.

Лёшу, кстати, похоронили в Алчевске.
Я не была у него на могиле.
Я вообще не хожу на могилы -
Как-то их многовато стало

И вот сейчас,
Когда линия фронта
Легла прямо через меня,
Я поняла, что чувствовала Ева,
Рай на яблоко обменяв.

И я пишу людям, которых знаю давно и недавно
Телеграфные строчки:

Я люблю тебя.
Я люблю тебя.
Я люблю тебя.
Не умри, пожалуйста.
Не сегодня.
Не этой ночью.

@dolgareva

А помните, были девочки-фигуристки.
Помните, как они надо льдом взлетали.
А потом применили летальное.
По Донецку, Горловке, Харькову,
От людей - окровавленные огрызки
И вороны каркают.

А девочки танцевали,
Выгибались руки в идеальном овале,
Земля отзывала свое притяжение.
А потом побагровела и порыжела,
И ничего не значат теперь эти танцы.
И мои стихи ничего не значат,
Раз никого не спасли.
Говорю: "останься в живых, останься,
Как же я буду иначе
Среди искалеченной этой земли".

В трубке гудки
Связь пытаются выловить.

Но ведь танцевали же.
Танцевали?
Было ведь?

@dolgareva

и говорит упавшая ракета
на улицу героев сталинграда
нет у меня ни памяти ни света
нет для меня чистилища и ада
я сделана хорошим человеком
вне нации и времени и века

не выходи из дома из постели
лежи в развалинах как хрен на блюде
у мертвых нет ни имени ни цели
и даже пышных похорон не будет
летят летят крылатые качели

мы рождены чтоб сказку сделать бредом
предсмертным бредом окаянных дней
летит летит крылатая ракета
и нет национальности у ней

@dolgareva

вместо слез
1.
И если чума, и если война,
И если горящий куст,
И если в крови и пепле страна -
Не я от нее отрекусь.

Хех, нам в перспективе обещан рай,
Но все чиновники врут.
Но как я русский есть самурай,
То я остаюсь тут.

И вспашет "Градом" землю весна,
И кровь побежит в ручьях.
Но если рухнет моя страна -
В обломках погибну я.

Не знаю, кто доживет до утра,
Пока происходит ад.
Но Господи Боже, ещё вчера...
Месяц ещё назад...

2.
Хорошо, что я никогда не хотела детей,
А то посмотри - бежит он на небеса,
Дева Мария усыновит, укроет его теплей,
Погладит по опаленным его волосам.

А он бежит, а мне-то все кажется: мой.
Потом облегчённо вздыхаю: я ж пустоцвет.
Сердце мое перепахано этой войной.
Уже почти не болит, словно его и нет.

@dolgareva

И пока небосвод от снарядов стонет,
Некому поплакаться, помолчать не с кем,
И приходит дед, заваленный в доме
О году пятнадцатом, под Донецком.

На рассвете этом, медвяном, дынном,
Он пришел, лишенный тоски и страха,
И стоит у околицы белым дымом.
Прозревая Харьков и Волноваху.

А чего говорит, что ли снова бомбы,
Не пойму, кому от этого легче.
Навели бы мир, отстроили дом бы,
За меня бы в церкви поставили свечи,

Потому как умер я неотпетый,
Хоронили в спешке под минным роем.
Это век становится волком, это
Сами мы становимся сталью с кровью.

Это русский хтонос, его железо,
И земля перекопана на два метра,
Потому что мы, не бояся смерти,
Щедро делимся ей, и она навесом

Прилетает прицельно, бесслезно, метко,
Сталь и кровь, и нет никакого страха
Только мертвый дед, куря сигаретку,
С грустью смотрит на Харьков и Волноваху.

@dolgareva

Схерали, говорит, они герои,
Они ж там - из окопа не успели.
А это я захлебываюсь кровью,
Чужой, чужой захлебываюсь кровью,
И бьёт арта по дышащей по цели.

Холодный март, бессмысленная высь.
Вот имена, пожалуйста, молись.

Я здесь не женщина, я фотоаппарат,
Я диктофон, я камера, я память,
Я не умею ничего исправить,
Но я фиксирую: вот так они стоят

Ещё живые, а потом не очень.
Я не рожу зеленоглазых дочек.
Когда пожар - звоните ноль один.
Поднимет трубку нерожденный сын.

Вы там держитесь, но спасенья нету.
Летят, летят крылатые ракеты.

Мы смерть, мы град, мы рождены для боя,
Мы станем черноземом, перегноем
И птицами в весенней тишине.
Схерали, говорит, они герои.
Чего ревешь, не плачь, ты на войне.

@dolgareva

Я приняла решение: теперь все мои книги в электронном виде можно скачать бесплатно.

Качайте и распространяйте.

Пусть будет слово, любовь и мир.

https://lemert.ru/ebooks/

Мне сорок, я в Харькове нынче убит,
Разъят и не собран, и вплавлен в гранит,
И не было больше меня.
Скажите жене - осторожно: гремит
И снова додали огня.

Я был из Донецка, мне семьдесят пять,
И мало кто будет меня вспоминать,
Чего там меня вспоминать.
Осталась продавленной дома кровать,
К жене подхоронит зять.

Я сын твой и внук под Луганском, и мой
Начертанный путь, предрешенный не мной -
Врасти в эту землю и лечь.
Я сплю и не помню я свой позывной,
И спит автомат у меня под щекой,
Смертельный, как русская речь.

@dolgareva

Когда я пишу,
Как видела мертвых людей,
Разбитые окна, сожжённые крыши,
Как стреляли и жгли,
И не было правды среди земли,
И казалось, что нет и выше,
Как над зимней степью кричали вороны,
Как пальцы прилаживались к патронам,

То это я пишу о любви.

Когда я пишу,
Как подыхали мы в девяностых,
Как полыхали кресты на погостах,
И черные с головы до пят проходили женщины,
И черным становилось все на земле,
То это я пишу как умею,
Пишу вслепую во мгле,

Это я пишу о любви.

И о чем бы я ни писала,
И кричала бы ни о чем,
Она была посреди всего -
Ангел с горящим мечом,
Когда хоронили,
Когда расставались,
Когда кольцо надевала на мертвый палец,
Она была среди черных,
Изломанных, сгоревших людей,
Она была ветер степной,
И звон колокольный.

И я говорю о ней.

Все, что я есть, - отмечено ею.

По большому счёту,
Я вообще ни о чем не умею,
Кроме любви.

2020
@dolgareva

Актер Григорий Печкысев читает мои стихи.

https://youtu.be/um_besEPFiY

Или вот тоже известный ютуб-чтец Господин Литвинович другое стихотворение читает.

https://www.youtube.com/watch?v=hp1t45sxY8s

В Литературной газете вышла моя поэма, которую я предпочитаю называть "Невыдуманная история одной военной корреспондентки".

Это о том, как линия фронта легла прямо через меня.
О том, как невыносимо болит каждая смерть.
О том, как остаться человеком на войне.

В нашем осажденном городе день ото дня холодней,
день за днем все меньше патронов, таблеток, еды.
Я загадал: если продержимся больше десятка дней,
можно считать, мы бессмертны, как тот Кащей.
Холодно. Над бараком поднимается черный дым.

Впрочем, надеяться на это преждевременно и смешно.
На улицах не осталось бездомных котов и собак.
Только крысы ушли в подвалы, легли на дно.
Они там, в темноте питаются этой войной.
Они затаились: выживать можно только так.

По ночам они, наверно, выходят. Им нужно есть.
На ночном дежурстве ветер особенно зол.
Да, все это было другим: сиротливый подъезд,
детская площадка, парковка на несколько мест.
Вспоминать не нужно. Прошел себе и прошел.

Впрочем, все это неважно сейчас – я пишу тебе.
Прожигает стену стекло у меня в руках.
Детская площадка. Горка. Обрывки провода на столбе.
По земле расползаются ржавые клочья небес.
Небо – это то, что еще прогоняет страх.

Я о чем? Мы, конечно, все ляжем на этой войне,
под шуршанье подземное крыс и со снегом дождь,
но сейчас я стеклом царапаю по стене:
вот, я был. Мы были. И год. И снег.
Может быть, ты родишься когда-нибудь. И прочтешь.

Анна Долгарева, 2008 г.

Господи, если Ты там не очень занят -
дай мне силы смотреть глазами,
взгляда не отводя.
Тут пишут «укрытие», там «укрыття».
Такэ жыття.

Дом сминается, как коробочка из картона.
Под завалами из бетона -
бабушка Галина.
На ее телефон проходят гудки, но молчит она.
Скоро в Донецке будет совсем весна,
запах ландышей и жасмина.

Господи, дай мне силы не отвернуться.
У пацаненка из Мариуполя глаза, как блюдца,
он говорить разучился.
Что-то мне, Господи, не пишется, не поется.
Дедушка из подвала выходит на солнце,
просит воды, свечей и мучицы.

@dolgareva

Я так боюсь поссориться с тобой —
чтоб это не было последним разговором.
Идёт весна, она идёт, как бой,
по городам, по красным светофорам.
И мы с тобой — мы происходим в ней,
но происходим как бы вопреки
огромной, обступающей войне,
невероятным приступам тоски.
Я так боюсь поссориться теперь —
со всеми, с кем когда-то говорила.
Наш Рагнарёк, и нам его терпеть,
собрав в кулак оставшиеся силы.
Но только нежность побеждает страх.
На небе — красно-синем, цвета мяса,
отчётливо виднеется корабль,
но мы вцепились в землю — в эти трассы,
хрущёвки и цветочные ларьки,
и станции метро, и магазины,
и это всё живое — вопреки.
И мы с тобой живые — вопреки.
И даже слышен стрёкот стрекозиный.
Пускай она уходит, эта дрянь,
огромная космическая хтонь.
Уйди, от городов моих отстань,
моих любимых никогда не тронь.
А что ещё, вот мой зелёный двор,
в нём жёлтые цветы и много света.
Я завершаю каждый разговор —
«люблю»,

поскольку важно только это.

Анна Долгарева, Донецк, 04.04.2017