У этого, самого главного, памятника Пушкину я был в субботу, позавчера.
Что-то резануло глаз. Приглядевшись, я понял - что. Благородная бронза, выдающаяся работа Опекушина - на мой взгляд, это один из лучших памятников на планете, не Пушкину, а вообще. И - ужасные пластиковые цветы мерзких расцветок. Диссонанс высокого и низкого, красивого и некрасивого, настоящего и голимой попсы.
Сегодня-то, конечно, памятник утонет в красивых цветах, но в субботу было так.
Пусть этот диссонанс тревожит сердце каждого, кто пишет «я в ресурсе», «от слова совсем», «вкусняшка» - «и вот это вот всё». Каждый раз, когда вы уродуете русский язык, вы кладёте к подножию эталона вот такой мерзкий пластиковый цветочек.
Клеветников России это, кстати, тоже касается. Пушкин - эталон не только русского языка, но и отношения к Родине.
С днём рождения, Александр Сергеевич!

В раньшие времена это называлось радикализацией позиции. Теперь - "называем всё своими именами".

Меня часто спрашивают, почему мои посты в Телеграм такие резкие.
Отвечаю – я их ненавижу. Они ублюдки и выродки. Они хотят смерти нам, России. И пока я жив, я буду делать всё, чтобы они исчезли.

Герман Клименко зря говорить не станет: Похоже что Микрософт решил нас покинуть. Без объявления войны (заявлений пока никаких нет) обновление 10 и 11 версий с русских IP не работают. Выдает ошибку.

Хорошо помню времена в конце 90-х кажется когда решался вопрос на каких программных "рельсах" будет ехать Россия : Линуксы, которые тогда были конечно кривоваты, или Винды, которые тоже сильно не радовали но были с пасьянсом для секратарш.

Дело происходило в ГД РФ, собрали всех кто относился к индустрии. Выступала Ольга Дергунова от Микрософта (сейчас прекрасно работает в ВТБ) и рассказывала как компания, евангелистом которой она является, будет нежно любить страну и бесплатно (ну почти) поставлять программное обеспечение для школ. И всего то надо принять антипиратские законы (помните Горбушку ?) и будет стране счастье. Никаких рисков нет, ибо это бизнес и представить себе что Микрософт будет по приказу правительства США отключать программное обеспечение - невозможно. Только коммунисты требовали отказаться от микрософтивизации государства. Они говорили что рано или поздно нас будут шантажировать отключением от сервисов. На тот момент нам всем казалось что коммунисты немного сошли с ума. Но как показала жизнь, как и стоящие часы показывают дважды в день правильное время, так и коммунисты тогда были совершенным образом правы.

Для граждан замена Микрософта на Линукс будет относительно легка. Современные линуксы не так безобразны как 20 лет назад. Сложности будут с играми, которые в основном под виндами. Но снявши голову по волосам не плачут. Серфинг по вебу останется почти таким же 🙂

Что же касается государства и крупных компаний строивших свою экосистему на продуктах MS (там же не только операционка, но и куча требухи) то им будет очень и очень весело.

Ну и для разработчиков отечественного софта праздник. Со слезами на глазах ибо где взять людей для столь объемных задач.

Марина ответила на вопрос, который и я задаю себе последние 8 лет.

«А почему они не уехали/не уезжают от войны?» – на этот вопрос я регулярно отвечаю с 2014 года. Разные люди не уезжают по разным причинам.
 
Представьте себе человека – не москвича – лет 55. Он считает, что его активная фаза жизни закончилась, он прожил жизнь так, чтобы отстроить свой домик/купить квартиру. Пустил корешок в землю. Или стал продолжением корешка, пущенного его родителями/бабушками-дедушками. Если его вытащить сейчас из этой земли, он больше нигде не приживется. Новой квартирой или домом не обзаведется. На работу его в таком возрасте, не будем лукавить, не возьмут. Вы скажете – «Но жизнь дороже! Надо бежать, а потом разбираться!». Но скажете так только потому, что никогда не были в шкуре этого человека. А жизнь ли это – где-то в ПВР Ростова? Вы были в ПВР? Вы сами смогли бы жить там долго? Я была в пунктах временного размещения Донецка. Это школьные классы, в которых в несколько рядов близко друг к другу стоят кровати. Смогли бы? А как долго, если не имеете перспектив? Вы скажете – но можно же поискать работу, начать новую жизнь. Многие с 14-го так и поступали. У многих ничего не сложилось, и они вернулись в войну, резюмировав – «А кому мы где нужны?». И если вы не готовы поселить у себя беженца и найти для него работу, не задавайте больше такого вопроса.
 
Есть люди, которые несут ответственность за неходячих стариков, которые никуда не поедут, за кошек, собак, живность. За пчел, если хотите. Вы скажете – «Да ну! О себе надо думать!». Ваше право. Но право этих людей – не бросать то, что им дорого, и тех, кто им дорог.
 
Есть люди, которым и возраст, и финансы позволяют переехать. Но им больно вырываться из своей земли корнем. Больно ее оставлять. Они говорят – «А если бы в Великую Отечественную все бросили свои дома, уехали, сдались?». Для этих людей нахождение, например, в Донецке – это их личное, посильное им сопротивление, которое они оказывают не с оружием в руках. Оставаясь на своей земле, они защищают ее, не предают. Таких людей много. Не думаю, что можно и нужно осуждать непредательство своей земли.
 
Я довольно много лет наблюдала за войной, за причинами, заставляющими людей оставаться. И Мариуполь только подтвердил мои наблюдения, но в то же время он наградил меня вопросом, на который я никак не могу найти ответа. Я убедилась в том, что мобильность человека – это штука, скорее, психологическая. Если у человека было все в порядке с финансами, он ездил, познавал мир, в его голове – границы открыты, а, значит, можно собраться в час и бежать. Но есть люди, которые жили от заработка к заработку, поездок себе позволить не могли. Они оказались психологически немобильны. Уехать или не уехать – это социально-психологический вопрос. Тем, кто был беден, никуда не ездил, страшно уезжать, даже несмотря на боевые действия. Есть боязнь большого мира. Поэтому из Мариуполя и Волновахи уезжали более состоятельные. А оставшиеся – социально незащищенные люди, которым мы просто обязаны помогать.
 
А теперь к вопросу, ставшему неразрешимым для меня. Он родился еще в Волновахе, когда я стояла над телами погибших. Они были бедно одеты. Я хорошо помню стоптанные ботиночки стариков. Вот ходили они всю жизнь в своих стареньких ботиночках, ничего особо не видели, может, и во вкусном себе отказывали. А их и убило. Убило их – именно их. И если это жатва, кара, возмездие, искупление, то мой вопрос – ну почему всегда самые несчастные?!
 
Ответ надо искать за пределами логики. Я не нашла. А, может, просто боюсь ответа. Но надеюсь, что ответ на вопрос – «Почему они не уезжают?» – я дала. И если он неудовлетворителен, просто попытайтесь изо всех сил мысленно отбросить свои обстоятельства и поставить себя в чужие.

Три моих товарища и умнейших человека - Борис Акимов, Олег Степанов и Максим Сырников - говорят о русском будущем в разрезе русской кухни. Я-то давно убежден, что еда - один из важнейших элементов личной и национальной идентификации. А парни пришли к выводу, что это еще и одна из составляющих свободы - абсолютно согласен.

Кулебяка и овсяный кисель как способ преодолеть социо-культурное сиротство нынешней России.

Беседа с Максимом Сырниковым - историком, шеф-поваром и одним из создателей проекта Добрянка, продуктовых магазинов русской кухни - из которых ежедневно тысячи покупателей уносят домой валаамские щи, овсяные кисели, кулебяки и еще несколько сот (!) наименований продуктов и блюд русской кухни.

Разговор вышел ну прям очень хороший (сам себя не похвалишь! 🙃). Как нам обустроить не только русскую кухню к 2062 году, но и вообще всю страну. Максим, спасибо!


Борис: В России только что-то произошла эпопея с закрытием и открытием под новым брендом Макдональдса. Было такое ощущение, что за этим следила вся страна. И вся дискуссия – пусть даже патриотическая – сводилась к тому, что мы, мол, сами сможем без всяких американцев чизбургеры готовить. Высокопоставленные чиновники рассказывали, что у нас все будет еще вкуснее. Та же картошка фри только лучше. Та же кола – только полезнее. Тот же бургер – только натуральнее. В общем, из наших образов русского будущего. Из нашей России 2062 вся эта дискуссия очень показательна. И довольно грустная.

Олег: Ведь это не только про еду же. Хотя, еда она очень показательная просто. У многих после последних событий пришло понимание, что мир больше не будет глобальным. Ни единого мирового рынка, ни единого макдональдса по всей планете. Но одновременно большое количество людей, от которых зависит процесс принятия решений, считают, что не будет единого всемирного капитализма, но мы в отдельно взятой стране такой же капитализм построим, такой же только независимый. И с кухней так же – те же бургеры и кола и картошка фри только уже – наши, русские. Это такой, прости Господи, либерализм головного мозга.

Борис: В России условного 2062 года все будет не так. Мы здесь не боимся образов русского будущего – смелых и даже несколько беспощадных к тому, что принято считать чем-то неизменным сегодня. Потому что будущее оно всегда готово преподнести сюрпризы тем, кто думает, что настоящее низменно и догматично. Так вот, исходя из наших образов будущего, мы бы представили что-нибудь вполне себе революционное по нынешнем временам. Например, в связи с уходом Макдональдса на место бургеров приходят калачи, по всей России открываются калачные. На месте фанты – овсяный квас, на месте пиццы – традиционные пироги. И даже русская печь как центр русской повседневной русской кухни снова с нами.

Олег: Утопия скажите вы? Лет через 40, не раньше? Где-то в вашем 2062 году? А мы вам скажем решительное «нет». Россия 2062 – это проект практической утопии. То есть мы вот в нашей уже жизни находим подтверждения того, как нам бы хотелось обустроить Россию будущего.

Борис: И сегодняшний наш герой именно такой. Это историк русской кухни, шеф-повар, телеведущий Максим Сырников. Но позвали мы его не поэтому. Максим один из создателей уникального для России проект – супермаркета русской кухни Добрянка. Представьте себе в Новосибирске построили гигантский магазин-фабрику кухню с тремя русскими печами в центре торгового зала. И печи эти не остывали уже почти 5 лет ни разу – готовят без перерыва. Здесь вы увидите очереди за овсяным киселем, валаамскими щами и кулебяками.

Олег: Причем, это ни какая-то высокая кухня или эксперименты. Это настоящий народный магазин. Тут пробивают по 5000 чеков в день. Это настоящая гастрономическая достопримечательность Новосибирска и при этом совершенно демократическое явление. Представьте себе, что пенсионеры, студенты, совершенно средние жители мегаполиса ежедневно едят то, что казалось забытым и исчезнувшим.

Борис: Максим совершил революцию. Пока в Новосибирске. Но в России 2062 и даже сильно раньше ждем его по всей стране.


Часть первая

https://radiosputnik.ria.ru/20220619/1796532801.html

Часть вторая

https://radiosputnik.ria.ru/20220619/1796537389.html

Понятно, что "Ласковый май" - это нарицательное и все такое, мы даже в школе демонстративно его презирали. Но все-таки именно он - эпоха, событие и явление. Следующей такой эпохой была, кажется, Таня Буланова.
Но вот Юра Шатунов – он же не может умереть, он же подросток, он же именно Юра, а никакой не Юрий. Оказалось – может. Оказалось – ровесник. С тем самым диагнозом «обширный инфаркт», после которого выживает – или не выживает – огромное количество мужчин именно среднего возраста. (Кстати, знаете ли вы, что у женщин – до гормональных изменений – инфаркта быть не может?).
Умер Юра Шатунов. Но сегодня же на Украине погибло как минимум несколько парней гораздо моложе.
Все как-то очень противоестественно в этом мире.

Русское географическое общество публикует в своем паблике ВКонтакте красивую картинку с подписью: "Ока - самый большой приток Волги".
Русское, подчеркиваю, географическое, подчеркиваю, общество. То есть контора, где каждый сотрудник обязан знать географию профессионально. Контора, которая получает от государства кучу денег именно и только на то, чтобы знать, что Ока не крупнейший приток Волги вообще ни по одному параметру.
Как же достал дилетантизм этих мальчиков-девочек, которые заполонили всё, а информационное пространство - особенно. Они бодрые, позитивные, симпатичные - и абсолютно бессмысленные.
НАТО - очень серьезный враг. Но вот этот дилетантизм во всех сферах - едва ли не хуже.

Помню, лет 20 назад я говорил тогдашнему мэру Казани Камилю Исхакову: - Ну, какой, нафиг, туризм? Кто сюда поедет добровольно?
Тогда Казань была не самым симпатичным местом. В советские времена город был полузакрыт для иностранцев - потому что куча оборонки - и над туристической инфраструктурой, как и над сохранением архитектуры, никто никогда не заморачивался.
Потом я уехал в Москву и все эти 20 лет со стороны наблюдал, как родной город постепенно приходит в себя. Не только в туристическом смысле, а в целом - появились какие-то фантастические развязки, дороги, районы, кварталы, очень неплохая современная архитектура, осмысленные и перепридуманные старые улицы; парки и скверы, которых Казани катастрофически не хватало; набережные - которых тут никогда не было - при наличии двух рек.
И все это время Казань становилась все сложнее. В простом городе маршрут однозначен и прямолинеен: пешеходная улица - главный храм - кремль при наличии - музей. В сложном городе ты можешь перемещаться хаотично - и везде тебе будет хорошо. Например, Нижний Новгород и Ярославль - сложные города, а Самара и Архангельск - простые.
Так вот, главное достижение Казани за последние годы - то, что она стала сложным городом. Ее интересно открывать, а не просто следовать протоптанным турмаршрутом.
Чем я сейчас и занимаюсь, несмотря на то, что прожил тут 29 лет.

Мой товарищ, который посвятил этот отрезок жизни изучению старых газет, выявил закономерность. В начале Великой Отечественной в советских газетах не было ничего, кроме пропаганды. Людям просто некогда было рефлексировать, важны были простые и очевидные конструкции: вот - враг, его надо убить, "сколько раз встретишь, столько и убей". Важно было быстро определиться, мобилизовать людей, действовать, а не рассуждать.
К середине войны в газетах появились более человеческие мотивы: за честь, за Родину, за будущее. То есть, не про ненависть уже, но про что-то главное.
А к завершению Великой Отечественной в советских газетах стали даже появляться тексты про Гёте и Шиллера - в том смысле, что немцы, конечно, звери, нелюди и враги, но не все и не всегда.
Вывод из этого всего очень простой: нельзя до предела повышать градус ненависти. Любая психическая система - а общество в этом смысле гораздо податливее, чем отдельный человек - имеет свой предел. И люди во время войны - во время той самой страшной войны - поняли: в какой-то момент надо остановиться. Нельзя возгонять ненависть до бесконечности, это разрушительно для всего: для государства, для общества, для личности.
И я все думаю: а мы-то как будем выходить из всей этой ситуации с соседями? В масштабах истории примерно понятно, а вот сейчас, при нашей жизни? Ясно же, что рано или поздно придется сводить ситуацию к нулю, к какой-то точке, где ее как бы не было. Ну вот чтобы понятнее: эта война зачеркнула все наши непонятки с чеченцами. Там вон опять формируют четыре новых батальона, причём уже не «легкой» Росгвардии, а полноценные тяжеловесные армейские. Фраза женщины, кажется, в Мариуполе: «Услышала «Аллах акбар», ну, думаю, слава Богу, русские пришли» - навсегда войдёт в историю России, в тот ее раздел, где раньше был лозунг «Хватит кормить Кавказ».
Мы сейчас легко и просто ездим во всякие Брауншвайги и Бамберги, разбираемся в сортах местного пива, но я не очень представляю себя в прежде любимых Львове или Одессе, не говоря про Киев.
Мне крайне важно осознавать, что Российская Федерация ведет себя в этой ситуации - достойно. Это важно именно для будущего - что мы не создаём фейки про Бучу, не убиваем безоружных пленных, не используем мирных людей в качестве щита. Но это совершенно не отменяет вопроса: а дальше-то что?
Причем, вопрос это к нам, русским. Мы не можем адресовать его соседям, они в невменяемо-деструктивном состоянии, бессмысленно разговаривать. Тем более, мы не можем адресовать его их начальникам в США и Европе - им чем хуже, тем лучше.
Но мы должны найти какой-то способ начать все сначала. И это - есть подозрение - задача не только государства, но и общества.
Я не знаю, как мы решим эту задачу. Но мы обязаны ее решить.

Никого десятки лет не интересовали стихи, тем более - патриотические, как вдруг на всех телеэкранах (в смысле, телеграм-каналах) страны - мои прекрасные приятели Аня Долгарева и Игорь Караулов, незнакомые, но тоже прекрасные, Александр Пелевин и Мария Ватутина. Аким Апачев, который "Плыве кача".
Если бы не видел, не поверил: Аня Долгарева выступала со своими стихами на улице - просто потому, что в зале не хватило мест.
А знаете, что это? Это начинает формироваться новая русская элита. Поэзия пошла первой, потому что в ней нет начальников, продюсеров и форматов. С одной стороны. С другой - она, как и песни, "пробивает" любого, кто вообще готов что-то воспринимать.
Следующим, полагаю, будет театр. Просто потому, что он на сто процентов зависим от государства. Разгромив мега-крутой и единственный патриотический МХАТ имени Горького, Минкульт все же пришел в себя на сто какой-то день спецоперации и начал чистку - сегодня уволили начальников сразу трех московских театров.
Шоу-биз, литература, кино - штуки гораздо сложнее, там дольше циклы, сложнее взаимосвязи и взаимозависимости, но и их постепенно приводят в чувство.
Что значит привести в чувство? Это довольно просто: поддерживать тех, кто за нас и не поддерживать тех, кто против. Причем, не о деньгах речь - не надо никаких государственных денег, чтобы сделать из талантливого человека звезду. Надо просто показывать его по всем каналам, надо просто назначать его худруком чего-нибудь, надо просто в любой ситуации напротив его фамилии ставить галочку - "наш".
Потому что до того нашими были те, кто совсем не наши - "слушай, ну он же патриот", - сказал мне однажды о моем товарище мой знакомый. И это была уничижительная характеристика.
Есть огромная опасность. На место талантливых ненаших могут прийти бездарные наши. Николай Басков может быть турбо-патриотом, но плохим певцом и пошлым типом он от этого быть не перестанет. И в тех случаях, когда процессом рулит государство - это практически гарантировано. Но тут уж наша - зрителей, слушателей, читателей - задача сформулировать своё "фу". И это вопрос амбиций менеджеров культурного процесса: найти, вычислить, причесать, одеть, умыть - и представить публике действительно лучших, реально талантливых, а желательно - гениев. Они же есть, их просто надо увидеть и дать шанс.
В общем, через несколько лет (нет, не раньше, это небыстрый процесс) мы не узнаем то, что называется культурным ландшафтом. Будет сформирована новая культурная элита страны. Появятся совершенно другие лица.
Не только культурная. Те люди, которые сейчас воюют - вольются во все сферы - во власть, в бизнес, в медиа - и именно они будут заказчиками новой культуры с новыми смыслами и новой правдой.
Всё это немного пугает. Но и вдохновляет - невероятно.

Из всего советского материального больше всего мне было жалко самолеты. То, что их в какой-то момент перестали выпускать и заменили даже у себя в стране боингами и эйрбасами - хотя владели третью мирового рынка гражданских самолетов - это преступление и диверсия.
А на втором месте - суда на подводных крыльях. "Ракеты", "Кометы", "Метеоры" - особенно "Метеоры"; они такие же красивые, как самолёты. На "Метеоре" я каждое лето ездил в деревню к бабушке.
На днях разговаривал с товарищем - он работает на казанском авиационном заводе. Рассказал, что сейчас завод работает круглосуточно - и делают не только военные Ту (например, знаменитый Ту-160 "Белый лебедь"), но и сразу несколько гражданских Ту-214.
А сегодня прочитал, что на заводе имени Горького в Зеленодольске, на котором и сделано большинство советских "Метеоров", спустили на воду первый постсоветский "Метеор" - причем, не модернизированное старое, а принципиально новое судно на подводных крыльях.
Пассажировместимость - 122 человека, Максимальная скорость – более 75 км/ч, Продолжительность рейса – 13 часов, Запас хода – не менее 700 км.
Родина радует.

Когда-то симпатичная, немолодая, нелепо одетая, слишком ярко накрашенная; громко смеётся, много говорит - вульгарная невероятно.
Ну, как это... - думаешь ты. - Ну, ведь могла бы хоть что-то... Ну, как так-то...
Односложно отвечаешь на вопросы и стараешься заговорить в компании с кем-нибудь другим.
А потом узнаешь, что у неё 25-летний сын с самой тяжелой из форм ДЦП.
И понимаешь, что её жизнь закончилась четверть века назад. Началась - их жизнь. В которой нет места подружкам, у кого можно перенять, корпоративам, где можно подсмотреть, ресторанам, прогулкам, поездкам. Мужчинам, ради которых.
Домой. Всегда домой. Быстрее домой. К своему проклятью и к своей единственной любви.
Это могут выдержать только женщины. Если уж применять дурацкое выражение "сильный пол" - то вот к ним, к этим теткам, для которых трагедия стала повседневной реальностью. Мужчины такое выдерживают редко.
А женская суть все равно прорывается - вот этим нелепым, вызывающим, отталкивающим, отчаянным.
Простите нас.