Если искусство чему-то учит, то именно частности человеческого существования. Оно поощряет в человеке его ощущение индивидуальности, уникальности, отдельности — превращая его из общественного животного в личность. Многое можно разделить: хлеб, убеждения, возлюбленную - но, скажем, не стихотворение Рильке. Произведение искусства вступает с человеком в прямые, без посредников, отношения. За это-то и недолюбливают искусство ревнители всеобщего блага, повелители масс, глашатаи исторической необходимости, ибо там, где прошло искусство, они обнаруживают на месте согласия и единодушия - размышление и многоголосие.

Независимо от того, является человек писателем или читателем (художником или зрителем), задача его состоит в том, чтобы прожить свою собственную, а не навязанную или предписанную извне, даже самым благородным образом выглядящую жизнь, ибо она у каждого из нас только одна, и было бы досадно израсходовать свой единственный шанс на повторение чужого опыта, на тавтологию - тем более, что глашатаи исторической необходимости, по чьему наущению человек на тавтологию эту порой готов согласиться, в гроб с ним вместе не лягут и спасибо не скажут.

Эстетика — мать этики; понятия «хорошо» и «плохо» - понятия, прежде всего, эстетические, предваряющие категории «добра» и «зла». Чем богаче эстетический опыт индивидуума, тем четче его нравственный выбор, тем он свободнее — хотя, возможно, и не счастливее. Эстетическое чутье в человеке развивается весьма стремительно, ибо, даже не полностью отдавая себе отчет в том, чем он является и что ему на самом деле необходимо, человек, как правило, инстинктивно знает, что ему не нравится и что его не устраивает. Поэтому в антропологическом смысле человек является существом эстетическим прежде, чем этическим, а искусство - не побочным продуктом видового развития, но его инструментом. Если музыкальное произведение еще оставляет человеку возможность выбора между пассивной ролью слушателя и активной ролью исполнителя, то литература (и искусство) обрекают его на роль исполнителя. Более того, эта роль в связи с все возрастающей атомизацией общества, т.е. с все возрастающей изоляцией индивидуума, становится все более неизбежной. В качестве собеседника книга (произведение искусства) более надежна, чем приятель или возлюбленная. И в момент этого разговора автор стремится не признанию, а к пониманию, а читатель становится равен писателю (зритель равен художнику). Равенство это - равенство сознания, оно остается с человеком на всю жизнь в виде памяти, которая потом будет определять его индивидуальное поведение. Можно сказать, что книга (произведение искусства) является продуктом взаимного одиночества читателя и писателя (автора и зрителя).

Мир, вероятно, уже спасти не удастся, но отдельного человека можно. Хотя бы уже по одному тому, что искусство предполагает отказ от повторения, оно оказывается эффективной системой нравственного страхования, надежным противоядием от каких бы то ни было попыток тотального подхода к решению проблем человеческого существования. По чьему бы образу и подобию мы ни были созданы, другого будущего, кроме очерченного искусством, у нас нет. Альтернативой ему является лишь наше прошлое - прежде всего политическое, со всей его полицейской спецификой.