Дмитрий Филиппов о ежедневном подвиге русского солдата.

Прочёл название интервью и вспомнил момент вручения медали "За храбрость". Вручали мне в Военкомате. Начальник пригласил к себе в кабинет. Вошел. С опаской отношусь к людям с большими погонами. Потому вошёл неловко, сжавшись в кулачок. Он встал изо стола, пожал мне руку. С какой-то доброй гордостью. У меня под его взглядом сами собой крылья распустились. Знаете, парни иногда принимают вид, этакий... ммм... боевой, когда живот втягивается, грудь расширяется, а руки, чуть согнувшись в локтях, напоминают крылья. Начальник начал расспрашивать о подвиге, за который был представлен к награде. Так и спросил: "Расскажите, за какой подвиг получили медаль?" А я же воздуха в грудь набрал, чтобы она ещё шире казалась, и слова молвить не могу. Не то, что слова. У меня даже дышать толком не получалось. А он стоит, смотрит на меня и ждёт героического рассказа. Наконец я немного сдулся, так, чтобы можно было хоть что-то сказать, и пробурчал под нос: "Мы там каждый день подвиги совершали. Обо всех не расскажешь..." Он понимающе кивнул, извинился за вопрос и ещё раз крепко пожал руку.

Будет "официальная война", и война будет жёсткой. Ещё более.

Во многом благодаря молчунам и пацифистам, потому что они демонстрируют нашу слабость, чуть ли не пальцем показывая, куда бить врагу в плане дестабилизации обстановки, что в тылу, что на фронте.

Благодаря идеологии либерального фашизма, укоренившейся во всех сферах искусства, и, как следствие, науки, образования и бизнеса. Эта идеология мешает объединению.

Благодаря нелепому противостоянию белых и красных (правых и левых), в основе которого, в общем-то, всё те же принципы либерального фашизма.

Благодаря нерешительности верхней власти, боящейся задеть интересы бизнеса, на котором она держится.

Благодаря власти на местах, живущей и действующей для галочки.

Благодаря вывернутому сознанию, где парни на фронте существуют ради спокойствия гражданских, вместо того, чтобы гражданские в тылу существовали ради парней, находящихся на фронте.

С днём рождения, Дмитрий!

Человек нам ответит, что они нам ответят. )

***

Там,
где красное
на чёрном,
только чёрное
на красном.
Можно быть
глупцом учёным
и счастливым,
как несчастным.

Можно быть
калошей старой,
но прослыть
юнцом безусым,
щеголяя
по бульварам
где-то катом,
где-то юзом.

Можно прямо
или боком
быть под мухой,
но в завязке,
придавая
ненароком
сокровенное
огласке.

Можно делом
или словом
улыбать себя
неплохо.
Можно
выглядеть
здоровым,
но погибшим
быть,
как Лёха.

2024 г.

Не знаю, поможет ли моë участие в распространении информации, но вот, у моих друзей есть проблема. Игорь, Аничка.

Хорошо бы максимально распространить. Люди не понимают, когда прозой увещеваешь. Может, через стихи зайдёт.

Мне, кстати, сегодня тоже писали в телеге. От имени главреда одного толстого журнала. С фото и с реальным именем. Выводили на разговор и помощь спецслужбам.

Человек я, может, и глупый, но точно знаю одно.

Если понадоблюсь спецслужбам, то они за мной по-тихому чёрный воронок пришлют. Без предварительной договорённости в соцсетях, да ещё и при содействии главного редактора толстого журнала.

Пригласили в школу рассказать о себе, об участии в сво, поговорить о поэзии, почитать стихи. В разговоре, как обычно делаю на подобных встречах, развивал тезис, что вся русская поэзия стоит на любви к Отечеству. Коротко прошёлся по эпохам, заметив, что во время войны писатель в первую очередь солдат, равно как повар, конюх и плотник, и только потом – летописец.

Поговорили о «Слове о полку Игоревом», о Жуковском, который участвовал в Бородинском сражении (пеший строй). О Лермонтове, которого величают нынче дедушкой русского спецназа. О Николае Гумилёве, ушедшем добровольцем на фронт в 914-ом. О поэтах Великой Отечественной. О современной поэзии, которая в лучших своих образцах не обошла тему войны и любви к Отечеству.

Разговаривали, цитируя стихи. Если, допустим, Василия Жуковского и Николая Гумилёва читал сам, то «Бородино» Лермонтова получилось прочитать хором.

Постепенно разговор перестроился на восприятие стихотворных текстов читателем. Затронули тезис о том, что у каждого возраста свой поэт. Тезис не был заготовлен и до конца продуман. Родился непроизвольно в процессе беседы. В рамках его развития не обошли вниманием Сергея Есенина, поскольку многие из детей уже находились в том возрасте, когда человек без есенинской лирики дня не проживает.

Надо было что-то прочитать. Не хотелось ограничиваться школьной программой. Голова прокручивала есенинские строки в поисках нужного текста. Того, которое можно было бы прочитать детям здесь и сейчас.

Есенина (наряду со многими авторами серебреного века), помню хорошо. Достаточно первого слова, чтобы стихотворение выплыло - строчка за строчкой - целиком. Но я прожил бурную жизнь, поэтому первыми выплывали строки, читать которые детям пока ещё рано.

Прокручивал: «Пой же, пой...», нет, не то. «Сыпь, гармоника...», о боже, чего только в моей голове нет. «В том краю...», опять мимо. Стоп, вот же было у Есенина стихотворение, заканчивающееся «...не надо рая, // Дайте родину мою». Как начинается? «Край любимый...»? Да, наверное...

Читаю. С огоньком в глазах. Первые два четверостишия проскочили за милую душу. К началу третьего возникла заминка из-за слова «курит» («Курит облаком болото...»). Плохо понимаю, как устроен сегодняшний воспитательный процесс в школе. Может, подобные слова надо, как в кино сигареты, замазывать заиканием. С грехом пополам, но произнес его. Покосился на учителей. Реакция нормальная. Значит, думаю, слово не запрещено. Поехали дальше.

Читая третье четверостишие, до меня доходит, что это не то стихотворение, которое планировал прочитать. У «не надо рая» женская рифма чередуется с мужской, а тут одна женская!

Язык на автомате произносил предпоследнее четверостишие, а голова, знающая есенинскую способность сталкивать между собой пошлость и возвышенность, судорожно вспоминала, чем оно заканчивается. Мало ли что. И чем ближе я, повторюсь, с огоньком в глазах подходил к финалу, тем отчётливее понимал, что стихотворение не по адресу.

Держа в уме мою личную трагедию – смерть сына, поймёте, что творилось у меня голове, когда я наконец-таки понял, что читаю стихотворение, которое финалится словами «я пришёл на эту землю, чтоб скорей её покинуть».

Ужаснула сама суть происходящего. Увидел себя со стороны. Перед детьми стоял дядька с седой бородой, который залихватски читал о том, что хорошо бы поскорее покинуть эту землю. Нет, подумалось, этого я не вывезу.

Пришлось собрать в кулак всю свою энергию, скинув лет тридцать живого возраста, и перевоплотиться в юношу румяного со взором горящим, чтобы ни одна морщинка на моем лице не упала тенью на безудержную любовь к жизни, которую хотелось передать детям.

И вот уже озвучена третья строка последнего четверостишия: «Я пришёл на эту землю...»

Секундная пауза, продлившаяся целую вечность, мальчишеская улыбка, взмах руки и завершающая фраза, которая из моих уст прозвучала так: «...чтобы вам хорошо было и весело!»

Сначала трусость, как реакция на события, потом включается глупость, чтобы оправдать трусость, и, наконец, гордыня, которая не позволяет признать первое и второе. Шесть лет ничто по сравнению с адищем, которое ждёт человека.

«Божественная комедия» Данте Алигьери
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
(круг девятый)

Мы оказались в преисподней мгле,
У ног гиганта, на равнине гладкой,
И я дивился шедшей вверх скале,

Как вдруг услышал крик: «Шагай с оглядкой!
Ведь ты почти что на головы нам,
Злосчастным братьям, наступаешь пяткой!»

Я увидал, взглянув по сторонам,
Что подо мною озеро, от стужи
Подобное стеклу, а не волнам.

В разгар зимы не облечен снаружи
Таким покровом в Австрии Дунай,
И дальний Танаис твердеет хуже;

Когда бы Тамбернику невзначай
Иль Пьетрапане дать сюда свалиться,
У озера не хрустнул бы и край.

И как лягушка выставить ловчится,
Чтобы поквакать, рыльце из пруда,
Когда ж ее страда и ночью снится,

Так, вмерзши до таилища стыда
И аисту под звук стуча зубами,
Синели души грешных изо льда.

Свое лицо они склоняли сами,
Свидетельствуя в облике таком
О стуже — ртом, о горести — глазами.

25 декабря в 12:00 в Доме Российского исторического общества (г. Москва, ул. Воронцово поле, д. 13, с. 1) состоится круглый стол, посвящённый популяризации литературных и документальных произведений по истории специальной военной операции.

Участие в дискуссии примут председатель Правления Российского исторического общества Руслан Гагкуев, научный директор Российского военно-исторического общества Михаил Мягков, автор фронтовой повести «Не прощаемся. “Лейтенантская проза” СВО» Андрей Лисьев, автор книги «Встреча с Родиной. История одного вагнеровца» Александр Стрельников, автор книги «Дневник добровольца» Дмитрий Артис и другие писатели.

В ходе мероприятия представители исторического сообщества, главные редакторы издательств, а также авторы книг, многие из которых являются ветеранами боевых действий, расскажут о своих изданиях, посвящённых событиям специальной военной операции, обсудят особенности написания книг по тематике СВО и влияние спецоперации на культурное пространство.

Для аккредитации представителя СМИ необходимо направить на почту [email protected] следующие данные: Фамилия, Имя, Отчество, Место работы, Должность.

Слава русскому оружию и массированному ракетному удару по лежбищу западных шавок в кружевных трусиках. Поддержим фронт сплоченным тылом. Сегодня прозаики в Российском историческом обществе (12:00) и поэты в МГПУ (15:00). Буду там и там оттенять служителей литературы (приблизительно так), чтобы мало никому не казалось.

Надо заметить, что "Год литературы" под руководством Визеля больше переживает о невозможности работать в России заурядных предателей, чем судьба самой России. Ни стыда, ни совести. Только мелкое пакостничество. Нытьё по иноагентам от этого сайта за три года войны уже в печëнках сидит.

Российское историческое общество

Я, конечно, не вел точный подсчёт, но за эти без малого 2,5 года на мои стихи было написано штук тридцать песен. Какие-то более удачные, какие-то менее, какие-то хорошие, некоторые просто отличные (как "Письмо" на музыку Анны Александровой). Но вот эта песня Ильи Оленева на мою "Русскую географию" однозначно входит в мой личный топ, как пример попадания музыки и исполнения в нерв стихотворения. Пожалуй, это уже не мои стихи, это самостоятельное художественное произведение. Илья, спасибо, дорогой!

Мой позывной - Вожак.
Враг будет разбит!
Победа будет за нами!

https://music.yandex.ru/album/34533554

Жители Сосновки Кировской области отстояли своего мэра Никиту Горелова - участника сво, ветерана боевых действий, которого вышестоящие хотели слить, отправив снова на войну. Поговаривают, за то, что воровать мешал.

Поздравляю прекрасную Ольгу!

«Грязная работа» в театре Российской армии.

Тихон, с днём рождения!

На круглом столе Российского исторического общества в очередной раз услышал обвинения современной окопной прозы (да и поэзии, в общем-то), написанной парнями буквально с линии боевого соприкосновения, в низкой художественной ценности.

Само обвинение строится на вырванных из контекста истории литературы отдельных фактов с упоминанием «Войны и мира» Льва Толстого и возникновения такого литературного направления, как «лейтенантская проза». Дескать, лучшее о войне писалось не во время, а после.

Как правило, подобные обвинения сводятся к тому, что не стоит обращать особого внимания на то, что сейчас пишут. Это пустое, а пустое продвигать к читателю не имеет смысла. Сдадим в архив и забудем. Глядишь, лет через пятьдесят народится новый Лев Николаевич, который сформулирует сегодняшнее время для читателя, тогда и поговорим.

Сам я из тех, кто теряется перед лицом глупости. Она обескураживает. Трудно с ходу подобрать слова, чтобы урезонить её. Поэтому моё высказывание на круглом столе прозвучало сумбурно, малопонятно. Попробую выразить его в письме.

Для начала скажу, что термин «художественная ценность» связан, скорее, с рождением новых смыслов, чем с грамматикой и орфографией. Мы же зачастую увлекаемся подменой. Автор сделал ошибку в слове, или не выделил какой-либо речевой оборот запятыми, и мы тут же отказываем его тексту в значимости. Понятно, что живём в мире мёртвых редакторов и корректоров. Автору приходится быть и тем, и другим, а заодно ещё и выйти на боевое, чтобы с оружием в руках защитить тех, кто в столичных кабинетах рассуждает о художественной ценности им написанного. Понятно, и всё же... как-то не очень понятно.

У нынешней эпохи сногсшибательный темпоритм. Путь – от события к автору, а затем от автора к читателю – можно пройти в одно мгновение. Подобная скорость не снилась родоначальникам лейтенантской прозы и уж тем более Льву Николаевичу. Но вместо того, чтобы уловить скоростной режим эпохи, мы всеми силами пытаемся притормозить рождение новой литературы, ссылаясь на пресловутую художественную ценность и усталость от войны.

Библиотеки (от центральных государственных до университетских и школьных), не закупают окопную прозу, да и в целом всю современную военную литературу. Книжные магазины убирают её на самые дальние полки, чтобы не дай бог покупатель увидел. В кичащихся своей элитарностью толстых журналах, которые, в общем-то, призваны заниматься фиксацией новых литературных тенденций, не публикуют рецензии на окопную прозу. О публикациях самой окопной прозы уже не говорю. Так же, вы не найдете упоминания о ней в обзорах книжных новинок, которые традиционно пишут главные редактора этих журналов. (Далее...)

(Начало...)
Чтобы не быть обвинёнными общественностью в бездушии, а заодно для того, чтобы нарисовать галочку в отчётах, вышеупомянутые организации проводят «года лейтенантской прозы», устраивают патриотические мероприятия, которые больше смешны (карикатурны), чем духоподъёмны, делают проекты об изучении текстов, написанных в период Великой Отечественной. Словом, занимаются тем, что ещё недавно называлось ими же «победобесием», когда искались аргументы для отказа почтить память предков и напомнить читателям о былых подвигах русского народа. Нашли компромисс.

При всём при этом в литературном сообществе, как музыкальная фраза на заезженной пластинке, звучит одно то же: «Мы устали от войны!»

Простите, но устать от войны может мобилизованный, три года сидящий на передке и видящий своими глазами смерть боевых товарищей. Устать от войны может медик, дни и ночи вытаскивающий с того света подраненных парней. Волонтёр-гуманитарщик, натыкающийся на безразличие тыла и мотающийся на фронт с тем, что с невероятным трудом добывается, чтобы хоть как-то помочь фронту. Военные корреспонденты, пишущие под пулями о продвижениях армии. Все остальные могут устать лишь от рассматривания в лупу своих собственных детских травм, «хоботка муравьеда» и бриллиантов на чужих ягодицах, которое по мнению отдельной части литературного сообщества, конечно же, представляет исключительную художественную ценность.

Давление литсообщества настолько велико, что сами парни уже говорят о низкой художественной ценности того, что они пишут. Перестают верить в необходимость своих текстов. Фундамент новой литературы разрушается на корню, а вместо него формируется литература «о кровавом путинском режиме».

В пабликах расходятся объявления о поиске текстов, в которых поднимаются проблемы современного общества в утрированном виде. Объявления подкреплены обещаниями: дайте нам чернухи, а мы вам дадим денег и славы. Полное сопровождение. От редактуры до издания и продвижения. Скорость неимоверная: объявление, текст, издание книги, и вот уже видишь, как закупленные книжные блогеры пишут о никому неизвестном авторе и его тексте, как о новом слове в литературе, а в подтверждение тому на коленке создаётся какая-нибудь копеечная литпремия имени авторитетного писателя из прошлого и вручается ему. Библиотеки, магазины, толстые журналы выстраиваются в очередь, чтобы поведать читателю о якобы современных тенденциях. Так это работает.

Именно таким образом искусственная литература наполняет головы читателей, тогда как настоящая, живая – литература действительности – остаётся вне поля зрения, скромно держась на обочине, продолжая сетовать на свою придуманную низкую художественную ценность.

С войной мы уже опоздали. Теперь опаздываем с литературой.